Несмотря на преклонный возраст, быстро передвигается по избе хозяйка, движения её резкие, порывистые. Её тень на стене напоминает суетливую галку, вот взметнулись вверх руки-крылья, вот сама метнулась в сторону, того и гляди, по-птичьи заговорит. Вот поставила на стол три грубые деревянные миски, вот возле каждой ложку положила. Простенькие ложки, без росписи, из клёна не самым искусным мастером вырезанные. Следом полотенце домотканое на столе развернула, поплыл по горнице запах свежего печева, в полотенце оказался каравай, пышный, пахучий, с выбеленными мукой поджаристыми бочками.
Гости – мальчишки четырнадцати годков отроду, дружно повели носами, один здоровым, второй – разбитым в кровь, распухшим. Они являлись точной копией друг друга, разнились сейчас разве что носами, в остальном же… одинаковые лица, одежда, причёски, даже родинки на лице в одном и том же месте. Близнецы, не отличимые друг от друга и в то же время разные совсем. Те, кому должно являться самыми близкими, люто ненавидели друг дружку, непримиримыми врагами являлись. Сидели на лавке как можно дальше друг от друга, один, подтянув колени и примостив на лавке босые ноги, второй, то и дело шмыгающий расквашенным носом, чинно сложив на коленях руки, с прямой спиной и вздёрнутым вверх подбородком.
– А ну за стол! – ворчливо приказала хозяйка. Мальчишки повиновались. Один охотно, второй, будто одолжение делая. – Владислав, Ярослав! – одёрнула она, – Еда не любит хмурых лиц, не в прок пойдёт, ну-ка, посмотрите друг на друга и улыбнитесь. Имена у вас славные, великие, а вы ну как те волчата!
Мальчишки посмотрели друг на друга недобрыми взглядами, обменялись неискренними улыбками.
– Нянюшка, почему всё так? – с тоской во взгляде спросил мальчишка с разбитым носом. – Почему маменька поступила так? Почему батюшка запил? Почему мы с братом ненавидим друг дружку?
– Дурень ты, Ярослав! – рассмеялся второй брат. Веселье его вышло обидным, злым. – Батюшка запил оттого, что маменька померла, а с утёса она сиганула, оттого, что и раньше неживая была. Как рыба снулая… – с презрением бросил он. От обиды то презрение шло, от боли жгучей, что таить в себе мочи не было.
– Владюша, – прижав к себе русую голову мальчишки, вздохнула старая нянька. – Не ведаешь ничего, так молчи лучше, не бросай на ветер слов невозвратных, лихом они обернутся.
– А чего тут ведать – дёрнувшись и освобождаясь от объятий, огрызнулся мальчик, – Коли правда всё?!
– Неправда! – подскочил Ярослав. Упёрся сжатыми кулаками в стол, исподлобья, тяжело посмотрел на брата.
– Ударишь? – поднялся Владислав. – Ну давай! А я отвечу…
– Не ударю… – поникли плечи, вздохнув, опустился на лавку младший брат. Нет, он не боялся драки, стычки с братом по пять раз на дню происходят, его тяготила сама их непримиримая вражда. Хотелось всё-всё в жизни изменить. Не получалось. Не воротишь больше маменьку, оборвавшую собственную жизнь, да и прав в чём-то брат, не ласковой она была, холодной. Что дети родные, что челядь дворовая – всё ей едино. Голос её, ровный и тихий для всех звучал одинаково. Ни тепла в нём не было, ни радости, одна печаль, в душе навек поселившаяся.
– Охолони! – отвесила подзатыльник Владу нянька. – Сядь, малец неразумный, да старого человека послушай.
Только она позволяла себе подобные вольности по отношению к графским сыновьям, она, вырастившая их, выпеставшая. И недаром в поисках тепла мальчишки до сих пор в её крохотную избушку бегут, отогреваются здесь, оттаивают. Когда совсем невмоготу жизнь в отчем доме становится, то старший – Владислав прибегает, то младший – Ярик, то оба сразу наведываются. Такое после крупных стычек бывает. Как расквасят носы друг другу в кровавую юшку, так к ней, от батюшкиных расспросов скрываться. Не одобряет отец подобные посиделки, но перечить няньке не смеет, благодарен ей, за то, что сынков его без ласки не оставила, вместо бабушки им была.
Сейчас иначе всё. Весь год мальчики в городе живут, учатся, постигают премудрости в лицее, а летом, вырвавшись на волю, избавляются разом от надоевшей строгой одежды, от тесной обуви, становятся от простолюдинов неотличимыми, и только властные прямые взгляды выдают благородное происхождение. И этого не одобряет батюшка, негоже графским сыновьям босыми бегать, да не указ он им, противятся неслухи…
Не след был дочку мельникову в жёны брать, деток общих рожать, да любовь сердце захолонула, противиться ей мочи не было. Ну а помесь так помесью и останется, порода уже не та, чувствуется в мальчиках кровь простецкая, портит их.
Владислав покорно сел на лавку, поджав под себя ногу, приготовился слушать, а нянька не спешила, нарезала каравай крупными ломтями, протянула обоим мальчикам по ломтю, горбушку – лакомый кусочек, себе оставила. Иначе не выходило, снова подерутся мальчишки, ежели одного кого выделит. А с обоих краёв сразу отрезать не годится, ну как обидится доброе тесто, не поднимется в другой раз.
– А теперь ложки берите, кушайте, да слушайте меня, рассказывать буду. – Она тяжело опустилась на скамью, отщипнула от горбушки крохотный кусочек мякиша, положила в рот. – Тот год неурожайным вышел, – подперев голову сухонькими ладонями, наконец заговорила она. – Совсем бедовым, люди зиму ждали как погибели, старались хоть чем разжиться, да выходило плохо. Мельник наш по осени жену схоронил, детишек один тянул, а детворы – мал мала… пацаны одни, только старшенькая доченька – красавица. Пятнадцать годков то лето стукнуло Анфисе, и была она на много вёрст всех краше. У парней дыхание сбивалось, когда она с коромыслом от колодца шла.
Заприметил её барин наш, три года как вдовый, ослеп от красы такой, по первому снегу сватов заслал. Силантий подумал, да и не долго думал-то, согласие дал – виру за невесту Матвей Елисеич обещал достойную, а Силантию мальчишек поднимать, как тут не согласишься. Не абы кто дочку сватает, сам граф Лаврентьев!
Свадьба седьмицу гуляла. Шумная свадьба, богатая. Не скупился барин, Анфису озолотил, в шелка одел. Да только не надобно всего этого Анфисушке было, о другом грезила, а судьба вона как распорядилась… Изменилась она. Смешливой девчонкой была, озорной, а после свадьбы подменили будто. Боялась она супруга, ох боялась! Вроде и худого не делал, на руках носил, а она боялась.
Вот ты, Владюша, судишь мать, а того понять не можешь, что замёрзла она подле нелюбимого. Душа замёрзла – не отогреть. Даже вам, деткам долгожданным не удалось этого. Не жила она вовсе, век коротала, а как невмоготу стало, на утёс ходить повадилась. Я отваживала, говорила, что не к добру, она лишь улыбалась отрешенно, отвечала, будто хорошо ей там, спокойно, и душа поёт. Я лишь тогда её улыбку и видела, как с утёса она возвращалась, лишь тогда оживала чуть.
Отец ваш любил её дюже, потому и смириться не смог, горькую пить начал. Вы не судите строго, ведь потерять любимую, всё равно, что от себя отмахнуть кусок, долго болит. Не затягиваются те раны, что не видны никому. А ваша ненависть оттого, что грех чужой нелюбви на себе несёте. Не рождается от ненависти любовь, как и зло добром не оборачивается. Это то, что неизменно при вас останется, грех нелюбви вам всю жизнь на плечах нести, до самого креста на погосте.
– Да неужто ничего изменить нельзя?! – не выдержав, вмешался в её историю Ярослав.
– Нет, Ярик. Так и будете два брата с ненавистью жить, и хорошо, коли жизнь вас в разные стороны разведёт.
– Я не хочу так… – Ярослав медленно покачал головой.
– И я, – в кои-то веки согласился с ним брат. Встретились два взгляда, не схлестнулись в противостоянии на этот раз.
– Ну как знать, как знать, – улыбнулась нянька, – глядишь, и сладится, справитесь вдвоём с грузом родительским. Но это только вдвоём.
Оба кивнули.
– Нянюшка, расскажи про утёс, – попросил Владислав. – Что за место такое? Какую тайну он скрывает?
Завела рассказ старая нянька. Знала, что не одобряет подобные разговоры граф, да только с любопытными мальчишками ничего поделать не могла, всё равно вызнают. А закончила рассказ, и задумался Влад, потом сказал медленно, разделяя слова.
– Я был там. Он и правда, зовёт.
– Да зачем же ходил туда, Владюша? – испугалась нянька, глянула на воспитанника так, будто угрожала ему опасность смертная, будто совершил он нечто необратимое, и пути назад больше нет.
– Так интересно же! – пожал плечами Владислав, – На селе только и говорят об утёсе, как не посмотреть…
– И наверх поднимался?
– Да.
– Ох, беда…– и столько горечи было в двух коротеньких словах, что у Ярика, более чувствительного и ранимого, что-то оборвалось в душе. Он посмотрел на брата, уловил отблеск страха в потемневших глазах, и захотелось закричать, завыть, убежать далеко-далеко, как можно дальше от проклятого места… Волосы зашевелились на голове, потусторонний ужас окатил жаркой волной, откатился, могильным холодом сковало нутро, выпала из задеревеневших пальцев ложка, с глухим стуком упала на дощатый пол. И не случилось ещё ничего, а Ярослав знал наверняка – случится обязательно, видел обречённость в глазах брата.
– Пора нам, нянюшка, поздно уже, – отложив ложку, поднялся Владислав, и показалось Ярославу, что брат повзрослел разом, изменился, превратившись из пацана в мужчину. Ох, не к добру! Поцеловав нянюшку в морщинистую щёку, Владислав шагнул за порог, быстро распрощавшись, вылетел следом и Ярик.
– Влад… – догнал брата он. – А как он зовёт?
– Кто? – не замедляя шага, хмуро бросил Владислав.
– Ну утёс этот.
– Не нужно тебе этого знать! – отрезал Влад. – И пообещай мне, что никогда ты туда не пойдёшь! – Он остановился, повернулся к брату, схватил его за плечи, легонько встряхнул. – Слышишь? Ярик! Пообещай прямо сейчас.
– Хорошо, Влад. Обещаю. Я никогда не поднимусь на чёртов утёс! – в исступлении выкрикнул Ярослав, шмыгнул носом, вырвался и побежал к усадьбе, стараясь скрыть от брата постыдные слёзы.
Он проснулся ночью от пронизывающего холода, подтянул одеяло к подбородку, поворочался, намереваясь снова заснуть, но что-то мешало. Назойливо, как комариный писк, смёрзшейся льдинкой звенело внутри, не унимаясь, дурное предчувствие. Брат! Ярослав рывком сел на кровати. Так и есть, окно распахнуто, кровать брата пуста и даже не смята. Так и не лёг, значит, всё стоял у окна, ожидая, пока он, Ярик, заснёт. А он-то, чурбан бесчувственный, так и не понял ничего!
Проворонил! Ну как же так?! Ведь давал зарок себе, спать вовсе не собирался! Мальчик подхватил брюки, натянул их и пулей выскочил в окно. Он знал, куда направился брат, помнил, какой тоской подёрнулся его взгляд, стоило няньке лишь упомянуть утёс. Он мчался, и ветер свистел в ушах, падал, вставал, о шершавые стволы деревьев разбивал в кровь колени, руки, лицо, но даже не замечал этого. Успеть. Только бы успеть! Остановить, не дать подняться туда, на проклятый утёс, страшное, пугающее место, вокруг которого столько легенд ходит. Их рассказывают шёпотом, на ушко, чтобы (ни дай боже!) не услышал кто посторонний, и столько их размножилось, сказок этих, что доподлинно сказать никто не возьмётся, где правда, где вымысел. Но то, что тянет к себе утёс, Ярослав точно знает, все легенды к тому сходятся, все истории страшные. И те, кто хоть однажды поднялся на утёс, вернётся туда снова и снова, до тех пор, пока не сманят его за собой злобные духи, хранители проклятого места.
Он почти выбрался, почти добежал, вот уже виден утёс в призрачном лунном свете, и даже заметил Ярослав в десяти шагах от себя мелькнувшую белую рубаху.
– Влад! – крик отправился гулять по лесу, нарушив и растревожив вязкую тишину. Заклубился туман под утёсом, поманил к себе, обещая покой и негу, а брат не отозвался…– Влад!
Что-то твёрдое метнулось под ноги, хлестнули по лицу ветки. Ярослав не сумел удержаться на ногах, упал навзничь, со свистом вырвался воздух из груди, что-то рухнуло на него сверху, в потёмках не разобрать, что именно, тисками сомкнулось на голени, хрустнула кость. Боль затопила сознание, миг, и ничего не стало…
В беспамятстве хорошо, спокойно. Не надо никуда бежать, нет страха, нет боли, нет жуткой тревоги за брата… Брат! Ярослава будто под лопатку ударило, шумно втянув воздух, он распахнул глаза и тут же увидел его.
Влад стоял на самом краю утёса, долговязую мальчишескую фигурку хорошо было видно на фоне яркого диска полной луны, он балансировал, стоя над пропастью, окутанный плотными лепестками тумана, и казался уже не человеком – птицей, раскинувшей крылья. Едва касались земли босые ноги, вот сейчас оттолкнётся, взлетит, воспарит туда, к луне… но Ярик-то знал, насколько коротким окажется полёт брата.
– Влад! – что было сил, закричал он. – Не смей! Не оставляй меня одного! Влад!
Пойманный в ловушку, Ярослав не мог двигаться, но отчаянно рвался, пытаясь освободить покалеченную ногу, зажатую в расколотом стволе поваленного дерева. Сорвался голос, крик сменился невнятным хрипом, а он всё рвался, давясь слезами и криком, молотя разбитыми кулаками по земле, но, не отрывая взгляда от мальчишеской фигурки на краю обрыва.
Вот оттолкнулся Влад, взмахнул руками-крыльями и… Ярослав, не в силах выдержать весь ужас происходящего, снова потерял сознание.
7
Внедорожник повело в сторону, на какое-то мгновение он завис в воздухе на двух колёсах с водительской стороны, но тут же вернул исходное положение, помчался дальше.
Кажется, или скорость падать начала, а дорога изменила покрытие? Глеб опасливо приоткрыл один глаз. Больше не было перед глазами серой ленты дороги, автомобиль мчался по полю, меся мощными колёсами снег и грязь, увязая в крошеве, затормаживая… Машину болтало, швыряя то вправо, то влево, Кирилл маневрировал по полю, сбивал скорость, то и дело меняя направление.
Автобус, люди – первая мысль была почему-то о них. О том, что людям в автобусе больше ничего не угрожает, они спокойно доедут до места назначения, и лишь потом пришло понимание, что Кирилл совершил чудо, использовал, пожалуй, единственный шанс.
Окончательно остановиться помог густой кустарник у края леса. Ломая ветки, внедорожник врезался в живую изгородь и замер, недовольно рыкнув напоследок. Глеб так и остался сидеть, глядя пустым взглядом сквозь лобовое стекло.
– Глеб! Глеб! – потряс его за плечо Кирилл. – Отомри! Всё закончилось.
Непослушными руками Глеб потянулся к ремню безопасности, отстегнул его, открыл дверцу и вывалился наружу, по щиколотку увязнув в снежно-земляной жиже. Без сил он опустился на подножку. Через минуту рядом появился Кирилл.
– Тебе повезло больше, – с жалким смешком выдохнул Глеб, разглядывая собственные трясущиеся руки.
– Почему?
– У тебя дело было, а я умирал.
– Вероятно, ты прав, – подумав, согласился Кирилл.
– Точно прав. Я уже проходил это. – Глеб никогда и никому не рассказывал о своих командировках, но настал момент, когда потребность высказаться развязала ему язык. – Когда в первую командировку поехал, попали мы под обстрел. Я растерялся и стоял столбом, а молоденькая медсестра, девчонка совсем, из местных, помогала раненым, порхала птичкой от одного к другому. Я стоял и умирал, а пули свистели рядом, почему-то не задевая… Девчонка подскочила, потянула меня к земле, а я понять не мог, чего же ей нужно от меня. Разговорились потом, после боя, она всё толково объяснила. Оказывается, ступор мой был вызван тем, что не было чёткого руководства к действию. Будь я бойцом, стрелял бы, а у меня только фотокамера в руках… Так и сейчас. Ты спасал нас и тех, в автобусе, а я завис где-то между небом и землёй.
– Это нормально, не заморачивайся.
– Кирюх… а как тебе это удалось?
– Знать бы… К шоссе вернёмся, посмотришь, там съезд на поле только в одном месте был, да и тот, не с нашей, разумеется, стороны. Как вписался, сам понять не могу, думал, в кювет улетим. Прикинь, Глеб, за последнюю неделю я уже дважды смерть обманул, и оба раза на дороге. Как думаешь, старуха с косой на меня охоту объявила?
– От этой охотницы ещё никто не уходил, – хмыкнул Глеб. – Раз не забрала, значит, нафиг ты ей сдался. Побегаешь ещё.
– Надеюсь. Ладно, надо выбираться отсюда. Ты звони в сервис, вызывай эвакуатор, а я вон в ту деревню прогуляюсь. Тракториста найду, без него нам отсюда не выбраться. Понять бы ещё, из-за чего тормоза отказали…
– Это тебе в сервисе расскажут.
Домой в этот день добрались только к вечеру. Оказалось, что в поле отсутствует мобильная связь. Тракторист, дёрнувший с поля автомобиль, заверил, что связь есть только на горе, а здесь в низине, отсутствует. Пришлось доплатить ему за возможность прокатиться на тракторе до того места, откуда прозвониться можно. Потом целый час ждали эвакуатор, потом добирались до дома. Когда, наконец, явились, оба грязные, замученные, на улице было совсем темно.
Навстречу вышла Лиза.
– Кирюш, ну наконец-то! Где вы были так долго? По телефону я ничего не поняла! – она хотела обнять, но Кирилл не позволил.
– Лизунь, мы грязные с ног до головы, нас в такси везти не хотели, а ты обниматься…
Оглядев обоих, Лиза усмехнулась.
– Ничего себе! Вы что, в окопах сидели?
– Почти. Все разговоры потом, нам бы помыться…
– Тош! – позвала брата Лиза. Антон вышел из гостиной с Макаром на руках. – Тош, одолжишь Глебу что-нибудь из одежды?
– Меня преследует стойкое чувство дежавю, – улыбнулся Антон. – Идём, Глеб. Я только Макара Ритке отнесу, а то за нами увяжется.
8
– Так что случилось? – спросила Лиза, когда отмытые и накормленные Кирилл и Глеб расположились в гостиной на диване.
– В аварию мы сегодня чуть не попали, – лениво ответил Глеб. Говорить не хотелось совершенно, а уж тем более вспоминать страшные мгновения между жизнью и смертью. Минуло и прошло, то, что довелось пережить, осталось где-то там, в хмурой взвеси долгого дня.
– Что-то серьёзное? – голос Лизы дрогнул.
– Да нет, – беспечно отмахнулся Кирилл, – просто в поле уехали. Потом эвакуатор ждали, ничего интересного.
– Эвакуатор ждали, и ты говоришь, что ничего интересного? – недоверчиво сощурилась Лиза. – Врёшь. Раз до города на эвакуаторе добирались, значит, машина не на ходу. Поле минное было?
– Ну действительно, – поддержала Рита, – Колись уже, Кирюха. Я вон по Тохе вижу, что он в курсе, а мы чем хуже?
– А давайте лучше о Ване поговорим, – внёс предложение Глеб. – Мы не так много узнали, но картинка, я вам скажу, более чем странная вырисовывается.
– Нет уж! – не сдавалась Рита. – Мы ждём подробного рассказа.
– Ладно, сдаёмся. – Кирилл поднял вверх ладони. – Тормоза отказали, пришлось в поле съехать.
У Кирилла зазвонил телефон, он вышел на кухню, о чём-то тихо разговаривал, пока Глеб в красках расписывал их сегодняшнее приключение. Вернулся Кирилл, облокотился на барную стойку, задумался.
Подошла Лиза. Обняла его, потёрлась щекой о шею.
– Кто звонил, Кирюш? Что-то случилось?
– Да. Глеб, – повернулся он к другу, – звонил мастер с автосервиса, поведал интересную историю. В моей машине, оказывается, тормозной шланг перебит был. Диверсия налицо.
– Ух ты! Да кто ж постарался-то?
– Не знаю… – Кирилл, размышляя, потёр подбородок. – Но сдаётся мне, всё это так или иначе с деревней Пастушья горка связано. Что-то мы копнули там… да такое, что от нас по-тихому избавиться решили. Мы ж машину прямо возле майорского дома бросили и спокойно по деревне бродили, времени вагон с тележкой потратили…
Лиза, закрыв лицо ладонями, расплакалась, Кирилл утешать принялся. Следом раскричался Максимка, Кирилл беспомощно оглянулся на Риту, та поняла, подхватила малыша из коляски, сунула ему бутылочку с водой. Так и не получилось в этот вечер разговора, уехал домой Глеб, ушли Антон и Рита, а у Лизы подскочила температура.
Кирилл едва ли не силой заставил жену выпить две таблетки жаропонижающего и отправиться в постель, но убедил всё-таки, Лиза поднялась наверх, оставив сынишку на мужа. Кириллу не привыкать, ребёнком его не запугаешь, он искупал Макса, накормил, укачал, ответил на звонок Полины, обидевшейся на невнимание, и только после этого подошёл к Лизе.
Надо бы спать ложиться, но сегодняшний перенасыщенный информацией и событиями день не отпускал, держал крепко, подсовывая версии и догадки. Кирилл сел на кровать, обхватил руками голову, задумался, пытаясь мысленно сложить в голове сложный пазл. Не выходило. Слишком мало информации имелось в наличии.
– Кирюш, – Лиза, оказывается, не спала, смотрела пытливо и тревожно. – Пообещай мне…
– Что, родная? – он подобрался к ней, обнял, коснулся губами виска, нахмурился. Температура и не думала спадать, как будто ещё выше поднялась. Кирилл потянулся, нашарил на тумбочке градусник, протянул Лизе. Она отмахнулась раздражённо.
– Пообещай мне, что бросишь это дело.
Он нехотя выпустил её из объятий, поднялся, подошёл к окну.
– Нет, Лиза. Не брошу.
– Кирилл, оно слишком опасным оказалось. Не надо лезть туда, где тебя не ждут.
– А как же мальчик Ваня? – всем корпусом повернулся Кирилл. – Ты сможешь отказать ему в помощи?
Лиза сжалась в комок, закусила губу, помедлила с ответом.
– Смогу! – решительно мотнула головой она. – Ване всё равно, он умер уже, а ты живой! И Глеб тоже! Кирюш… пообещай…
– Нет! – резко ответил Кирилл. – И дело тут, Лиза, теперь не только в Ване. Теперь это личный интерес.
– Он превыше семьи? Тебе что дороже семья или идея?
– Лиза, хватит. Я всё решил. Глеб тоже. Мы с ним уже говорили на эту тему. Мы не отступимся. Пойми же ты, на нас сегодня было совершено покушение. Без каких-либо видимых причин, то есть, кого-то напугал сам факт нашего визита… Что-то есть в этом… гадюкино, определенно есть, и Ваня не за себя переживает, ему уже всё равно, он хочет, чтобы мы разобрались, порядок в болоте навели.
– Кирилл, да подумай же ты! – голосом, звенящим от негодования и сдерживаемых слёз, доказывала Лиза. – Если было это покушение, значит лезть туда смертельно опасно! Первая же попытка разобраться едва к гибели вас не привела!
– Знаю, что опасно. Я отдаю себе отчёт, но не отступлюсь. Те, кто покушался на нас, совершили ошибку, коей и являлось это покушение. Они занервничали, а мы в итоге оказались предупреждены. Впредь будем действовать осторожнее, на рожон больше не полезем.
– Ну хорошо, – сдалась Лиза. – Тогда пообещай взять тайм-аут. Надо всё обдумать, обсудить, разработать план действий…
– Спроси у Вани, есть ли у нас время?
– Я спрошу.
– Лиз… я ещё кое-что тебе сказать должен. Утром не отважился. – Тяжело вздохнув, Кирилл поднял глаза, взглянул виновато и снова опустил голову.
Она смотрела вопросительно, ждала, не понимая, о чём можно говорить таким извиняющимся тоном. Что ещё случилось такого, говорить о чём, смелость требуется?
– Лизунь, к нам Марк едет. И не в гости, а жить. – Он снова вздохнул и отвернулся.
И всё?! Это всё, что он хотел сказать? А она уж подумала…
– Брат твой?
– Ну брат, не брат… не знаю, можно ли называть братом человека, которого ни разу не видел.
– Как же? Он же сын твоего отца, значит брат. Кирюш, – она улыбнулась, – Это же здорово!
– Здорово?! – опешил он.
– Конечно! Родные люди не должны теряться в пространстве, это неправильно.
– Ты считаешь? – Вот уж чего-чего, а её энтузиазма Кирилл не разделял. – Но Марк сложный подросток, Лиза, с ним нам тяжело придётся…
– Кирилл, ну какие мелочи! – Лиза поморщилась. – Марк твой брат, и я считаю, тебе просто необходимо наладить с ним контакт. Не переживай, мы сумеем найти общий язык, главное, чтобы по-русски говорил, – хихикнула Лиза. – Он когда приезжает?
– Через две недели. Точнее отец потом скажет.
– Это плохо, – задумалась Лиза. – Надо же комнату ему подготовить, чтобы подходила для мальчишки… Гостевую трогать не будем, а Полинке две комнаты не нужны. Как ты думаешь, Кирилл?
– Полинкину комнату переделаем, она же к себе в мансарду не переезжает только из-за тебя…
Мансарда – Полинина мечта, раньше использовалась как склад ненужных предметов. Велосипеды, ролики, зимние вещи в чемоданах, обувь в коробках, санки и снегокат – всё это хранилось в мансарде с момента переезда. Полина любила прятаться среди хлама, а однажды сказала, что хотела бы там жить. Подумав, родители освободили помещение и обустроили его, учтя все пожелания дочери. Получилось здорово. Скошенный потолок украшали деревянные массивные балки, на стенах панели, имитирующие брус, одна из стен выложена выщербленным кирпичом. Возле этой стены, в нише, нашёл пристанище большой электрический камин. В другой стене потайная дверь в гардеробную. Низкая кровать с мохнатым покрывалом, свисающим до пола, письменный стол у круглого окна, массивный искусственно состаренный громоздкий комод, книжный шкаф, встроенный в стену, пушистый ковёр на полу, удобные пуфики, заменяющие кресла – Полина визжала от восторга, когда увидела, что получилось из запылённой мансарды, до которой ни у кого не доходили руки. Но переезжать в новую комнату девочка не спешила, боялась, что Лизе помощь с Максом понадобится, а она не услышит, что мама её зовёт.
– Стены перекрасим, – размышляла Лиза, а Кирилл кивал и поддакивал, радуясь тому, что удалось отвлечь жену от неприятной темы. – Мебель новую надо купить, эта слишком… девчачья. Как ты думаешь, кровать или диван лучше?
– Понятия не имею, учитывая, что с Марком совсем не знаком.
– Наверное, всё-таки кровать. И шторы новые… Давай в мебельный завтра съездим…
– Куда? У тебя температура под сорок. В конце концов, Марк не завтра приезжает, время есть ещё, да и на работу мне завтра. До выходных отложим. Ты давай уже, спи…
– Столько событий за один день, а ты говоришь «спи». Кирилл, я хочу знать, что вы сегодня узнали.
– Может, не надо, Лиз? – всем своим видом Кирилл изображал страдание.
– Надо. Пока я завтрашнего «военного совета» дождусь, с ума сойду от любопытства. Есть что интересное?
– Есть, но рассортировать бы. Информация такая противоречивая, не стыкуется. Если в общих чертах, то смерть Вани явно не являлась несчастным случаем, так размыто, туманно всё. Слишком разнятся отзывы соседей с рассказом отца. Он говорит, что мальчик с диагнозом был. Мол, задержка психического развития у него, после перенесённой болезни стал озлобленным и замкнутым, соседи не знают, как правильно, теряются, но, задавая простенькие вопросы, я всё-таки пришёл к выводу, что соседи считали его светлым и добрым. Как такое может быть? Никак. Уже показатель того, что далеко не всё прозрачно в этой истории. Дальше… соседи боятся Ваниного отца. Не признаются, конечно, но боятся, это видно. Сам отец странное впечатление производит… Не знаю, как объяснить. Их жилище – предел нищеты, но! Во дворе три машины. Жигули «четвёрка», «Нива» и… «Лексус». Неплохо, да?
– Может, «Жигули» с «Нивой» с лохматых годов стоят? – предположила Лиза.
– Может, конечно, но на «Ниве» ещё грязь не просохла, выезжали на ней ну сутки назад, не больше, до этого морозы стояли. Спрашивается, зачем ездить на «Ниве», когда во дворе такой внедорожник стоит? Слушай дальше. Жена, дети – не пойми во что одеты, на майоре поло от «Лакост», спортивные брюки «Адидас», ну такой, домашний вариант, на руке «Лонджин» механический. Не самые дорогие часы, да и шмотки тоже, но и не дешёвые, простому менту, отягощённому таким богатым потомством, все эти вещи вряд ли по карману. На эти деньги ребятишек поприличнее одевать можно. А на девчонке куртка облезлая, явно с чужого плеча, да шапка пуховая, такие в моём советском детстве девчонки носили. Были ещё несоответствия, сейчас не вспомню, но майор этот, казалось, в гости зашёл. Этакое, знаешь, выражение брезгливости на лице, будто чужое ему здесь всё. И дом не его, и дети нелюбимые, про беременную жену со знатным фингалом под глазом и говорить нечего. Всё какое-то… бутафорское что ли? Другого слова не подобрать. Только забор вокруг участка настоящий. Солидный такой, глухой, высокий. Что угодно за таким спрятать можно, хоть танковую дивизию.
– То есть, ты считаешь, что майор двойную жизнь ведёт?
– Уверен.
– Чем нам это поможет? Может, живёт себе спокойно человек на две семьи, это не преступление, многие так живут.
– Жить на две семьи, это конечно, не преступление, но содержать обе надо, на зарплату полицейского это вряд ли возможно. Но с этим мы ещё разберёмся. Завтра подумаем, как дальше быть. Но ещё раз повторяю, Лиза, теперь это меня лично касается, и я пойду до конца.
Этой ночью Лизе приснился странный сон. Он был слишком реалистичен, настолько, что все органы чувств оказались задействованы, но в то же время Лиза осознавала, что это всего лишь сон.
Она шла по лесу. Быстро шла, будто цель какую-то преследовала. Она впитывала в себя все лесные звуки – шёпот листвы над головой, пение птиц, скрип веток под ногами, она улавливала запахи, одуряющие, сводящие с ума запахи разнотравья, древесной коры, спелой земляники, она наклонялась прямо на ходу, срывала яркие ягоды, кидала в рот, но вкус отчего-то не радовал. И ещё, Лиза в этом сне была на порядок ниже своего обычного роста. Ну как ребёнок лет пяти.
Заметив эту странность, Лиза остановилась, оглядела себя в недоумении. Короткие шорты, футболка с порванным рукавом, растоптанные сандалики в руке, босые ноги… Что же это? Выходит… она мальчик? Ну так и есть! Короткие волосы, руки ноги сплошь в царапинах и синяках, ссадина на коленке, щедро залитая зелёнкой. В шортики Лиза заглядывать постеснялась, ясно же, кем в этом сне она является.
Значит, нашёл Ваня выход, пусть так, через сон, но он покажет ей, что же случилось с ним на самом деле. Ноги сами несли вперёд, грязные ладошки то и дело смахивали с лица горячие слёзы. Что же случилось с тобой, Ванюша?
Лес. Глухой лес. Ни тропинок не видно на земле, ни следов, только маленький мальчик уверенно продирается сквозь кусты и валежник, перепрыгивает ямы, обходит овраги. Он точно знает, куда идти, не в первый раз видать. Он не останавливается, не ищет ориентиры, голые пятки стучат по земле, изредка натыкаясь на шишки и острые сучки, и тогда мальчик, подтягивая ногу, скачет на одной. Но не останавливается, лишь иногда вскидывает вверх голову, смотрит, прищурившись, на солнечный диск, будто путь выверяя.
Лиза смотрит его глазами, она – уже не она – смотрит, подмечая всё вокруг – дятла на дереве, белку, перебежавшую дорогу, птицу, выпорхнувшую из кустов. Вот подул ветерок, ласково коснулся мокрых щёк, растрепал волосы на голове и умчался играть зелёной листвой. Вот примостилась сорока на ветку, затрещала, с любопытством глядя на одинокого путника блестящим глазом, примеряясь, кажется к блестящей пуговке на шортах. Сообразила, что эта добыча ей не достанется, захлопала крыльями, заговорила сердито, снялась с ветки, метнулась чёрно-белой вспышкой к мальчику, пролетела над головой, едва не задев крылом. Напугать хотела.