Loe raamatut: «Когда часы пробьют вчера»
Сквозь время и тернии,
Сквозь тетры и боли,
Сквозь веру неверные,
Сквозь память – на волю,
Научишься истово
Просить о прощении,
Научишься милости,
Искать подношения,
Искать и препятствовать,
Вернуться и взращивать,
Себе же приятствовать
И верить все чаще бы.
Мария Архипова
глава 1. Позолоти, касатик, ручку!
Наши дни.
Ключ входит в замочную скважину, худые пальцы сжимают его так, что костяшки побелели. Поворот, ещё…
Звук, противный для человеческого уха, льётся музыкой для моих ушей.
Я даже не шелохнулась. Сижу на гавёных нарах, упорно делаю вид, что нарочито-медленное шевеление прыщавого жандарма меня нисколечко не заботит.
Прошло ровно три часа, как меня задержали. Держать меня ни минутой больше он не имеет права. Носитель серого козырька знает об этом не хуже моего.
Я знаю это, как когда-то знала “Отче наш”, только всё равно, каждый раз, стоит оказаться в участке, и время начинает течь, как тесто на бабушкины блины.
Медленнее некуда. Почти зависло.
Бабуля у меня – та ещё лентяйка.
Железная решётчатая дверь картинно распахнулась, новобранец застыл.
Ну что ж. Пора, а то сейчас ещё сядет на него всякое-чего.
Только, ради всего святого, Сариша, не спеши.
Шаг, второй… пара минут и меня здесь не будет. Стены, пропахшие казёнщиной – не лучшее место для девушки.
– О! Сашка! Так его за ногу! Ты-то мне и нужна!
Иди ты! Вот только встречи с комиссаром мне не хватало!
– Господин начальник хочет узнать свою судьбу? – запела я свою песню, улыбаясь так лучезарно, как только способна. – Позолоти, касатик, ручку, – показала пустую ладошку, специально погромче звякнув тоненькими браслетами, – что было, что будет, чем сердце успокоится, всю правду расскажу.
Тучный начальник участка замер на пороге подведомственного ему учреждения, пока я обхожу его по кругу.
– Не дури, разговор есть. Пошли в кабинет, – сама серьёзность. Вай-вай-вай.
– Вот ещё, господин комиссар. То твои разговоры, не мои. Мне с них проку нет. Да и явись ты на часок пораньше, а так…
– С дела ты в накладе не останешься, – а он, этот душитель свобод, умеет убеждать. Сама галантность.
Знает, как заинтересовать даму. Что и продемонстрировал в кабинете.
– Чаю выпьешь? – спросил, завешивая маленькое зеркало в углу, пока я жду на пороге.
– Выпью, – учитывая то, что в моём, с позволения сказать, доме, нектара этого не водится уже больше недели, как можно отказаться?
Он приловчил на зеркало свой платок, только тогда я шагнула за порог.
Уселась, из кармана достала складное зеркальце – пригладила пальцами кудри, подтёрла под глазами пятна.
Да если бы у меня так не сосало под ложечкой, хрена с два бы они сегодня меня взяли.
– Как кстати ребята тебя сегодня привели… – потёр руки комиссар, распорядившись о чае.
Я, как устраивалась на стуле, поправляя длинную юбку, так и замерла.
– Привели? – что я ненавижу больше всего на свете, так это гавёное враньё. Мне. – Твой новенький меня три раза уронил, пока приводил! Тоже мне: привели! – сдула с лица непокорный локон. – Понять не могу: где я успела ему дорогу перейти? Он меня впервые видел! А уже напридумывал себе всякого-чего!
– А ты, часом, не охамела, подруга? – комиссар, кажется, забыл, что ему что-то от меня нужно. А дело пахнет выгодой, значит, теперь это что-то нужно и мне. – Пошла чистить прямо на центральной площади! —хлопнул кулаком по столу. – Семь кошельков, так его за ногу! Семь! Ребята ждали, дали тебе погулять, но берега-то видь!
– Ладно, ладно… что там, говоришь, у тебя за дело?
Седьмой кошелёк, прошу заметить, можно не считать. Он как бы был, но его, как бы не было… пустой оказался.
– Дело… кхм… нужно сыграть роль жены одного тетрарха [1].
Я заржала. Смеялась так, что слёзы полились из глаз.
– Ты закончила? – господину начальнику, в отличие от меня, смешно не было. Душнила.
– Ну и насмешил, спасибо! Посмеялась я, конечно, от души, от неё же и вынуждена отказаться, – краем серой блузки я вытерла проступившие слёзы. – Боюсь, что гонорара за такую работу мне даже на пудру не хватит, не то что ещё на всякое-чего.
Потому что тетрархи – члены семей правителей тетр [2], все сплошь светлокожие. Жёны тетрархов – сёстры таких же тетрархов, аристократия-с.
Среди семей, правящих городами-островами, была лишь одна смуглокожая, как я.
Была да сплыла.
– Так вот, если ты закончила, то я тебе расскажу одну занимательную историю, на которой мы оба сможем сделать неплохие деньги, – ладно, чё уж. Послушаем. – Одиннадцать лет назад… – я дёрнулась, – сын тетрарха Совы женился на девочке, – пальцы сжали юбку, лишь бы не тряслись, – маленькая терха [3] Воронова. Уж не знаю, кто устраивал этот брак… Сашка! Ты побледнела! – чушь гавёная! Я никогда не бледнею. – Попросить воды? – я замотала головой. – Короче, я не знаю, куда делась малютка Воронова, только сейчас младший Совин упорно ищет девушку, что сыграет роль его жены…
– Что случилось с девочкой? – голос, кажется, ко мне вернулся.
Комиссар хохотнул:
– А мне прям отчитались! Почём мне знать, так его за ногу! Может, младший Совёнок пристукнул навязанную жену, может, выкинул из дома, а может, и сама сбегла. Развода точно не было. Да и живут они тихо: он женой никогда не светил, на публике как до свадьбы появлялся с любовницей, так и по сей день с ней мелькает. Журналисты тогда заинтересовались их браком, попробовали копнуть, но девчонка из дому носа не казала.
Ещё скажи – по своей воле!
– Фотки есть?
– Чьи? – не понял мундироносец.
– Терхи, конечно.
– Нет, прикинь. Совин сказал, что требование одно: уроженка тетры Ворона. Ему плевать, как она будет выглядеть, цитирую: “они, эти ворОны, все на одно лицо. Безликие”. А парень из министерства, что попросил меня тихонько, по своим каналам поискать актриску, сказал мне по секрету, что Совину потому всё равно, что он даже не помнит, как его жена выглядела.
Выйдя из участка, достала из кармана мазфон. Не звонить, нет. Скорее, по привычке: глянуть на экран, на котором пара оповещений из ленты новостей всякого-чего, да время.
Когда руки снова опустели, а мазфон вернулся в недра летящей юбки, я так и не знала, который сейчас час.
Это может быть моим единственным шансом вернуться домой.
11 лет назад.
Мой взгляд бегал от панели управления мазмобиля, на которой отображалось время, к окну. Я так и не могла решить, что мне интереснее – время, которое, несмотря на скорость мазурика, как назвали чудо инженерной и магической мысли, люди жениха, время, которое замерло, или облака за окном. Если приглядеться, то можно в отдалении увидеть мой родной Ворон, оставшийся позади.
А впереди…
Глянула в маленькое карманное зеркальце, подаренное когда-то папой. Привычка: нужно быть уверенной, что чадра на месте и ни один посторонний мужчина не увидит ничего, кроме глаз чужой женщины.
Чужой женщины!
Мазмобиль слегка тряхнуло:
– Не беспокойтесь, терха, – счёл нужным сказать один из сопровождающих. Видно, глаза всё сказали за меня, – мы вошли в воздушное пространство Совы.
Потрясающе! Он знает, что я почти здесь – каждый тетрарх ощущает воздушную оболочку своей тетры, пересечь её без ведома тетрарха невозможно. Сочетание силы тетрарха и технологий дают полный контроль, в том числе контроль заблокировать выход с тетры и вход на неё. Разбуди терху Воронову ночью, она безошибочно скажет, сколько людей сейчас находится на Вороне.
Ещё совсем немного и я стану женой! Женой самого красивого парня на планете. Это уже не всякое-чего! Я видела его на снимках в газетах – то немногое, что позволялось доставлять на тетру Ворон вместе с жизненно важными продуктами и газетами. Даже провинившиеся и виновные, отбывающие наказание, должны знать, что в Экмаоне [2] мир, что люди счастливы, а тетры подчинены. Что магия, пусть и мельчает, но она есть и всё ещё в подчинении тетрархов – оплота императора.
Совсем скоро я стану женой будущего тетрарха!
Не всякое-чего, а сниму ненавистную чадру, буду, как и положено каждой дочери тетрарха учиться, делать светские визиты, красиво одеваться, научусь водить мазмобиль – пусть я и впервые его увидела только сегодня, но до сих пор не могу поверить, что сижу внутри, что это не очередная вырезка из газеты.
Но главное – муж! Мне больше не нужно бояться, что меня выдадут замуж на Вороне за быдловатого кузнеца, который согласится взять себе проклятую девку, скажем… третьей женой.
На Сове нет многожёнства и Влад Совин, который пусть и скупо, но улыбался мне из тетрадки с его снимками, он будет только моим мужем, а я буду его единственной женой. Он будет любить и баловать меня, дарить подарки, а по вечерам, я буду надевать красивое платье, непременно открытое, чтобы все видели мою золотую кожу, мы будем вместе гулять по широким, асфальтированным проспектам тетры Сова. А ещё, он мне подарит мазфон.
Господи, у меня же никогда не было мазфона! На Вороне разрешено несколько аппаратов связи, только в казённых учреждениях, да и те на диске. Старьё!
– Терха, прибыли, – испугавшись мужского голоса, я громко схлопнула потёртое зеркальце в золотой оправе и сама же дёрнулась от звука. Водитель криво усмехнулся, но быстро спрятал усмешку. Пусть его! Вот скоро стану тут хозяйкой, никто не посмеет больше смеяться над дочкой опального тетрарха.
Мне открыли дверь мазурика.
Давай, Сариша! Всё будет хорошо! Они непременно полюбят тебя! Не могут не полюбить, так Лупу сказал…
Мужчина и женщина – оба блондины. Высокие, вытянутые, как жердь. Брат и сестра? Родители Влада? Почему мне не хватило ума поискать про них в газетах?
Дурочка, так обрадовалась приказу императора о своём браке, что сосредоточилась только на женихе.
Они смотрели. Сзади них столпились люди, от волнения я никак не могла сконцентрировать взгляд, чтобы сосчитать их, рассмотреть, но их собралось, человек восемь, кажется, а жених среди них? Здесь? Где же он?
– Что ж… – мужчина перестал буравить меня взглядом сквозь стёкла своих очков. Ну наконец-то! Сейчас и жениха представят… – могло бы быть и хуже… – что? – Мислав! К врачу её.
Человек с узковатыми глазами, сопровождавший нас от моего дома, оказался рядом, рукой указывая направление:
– Прошу вас терха.
Я ничего не понимала. Не понимала этого безликого, безэмоционального мужчину, который смотрел на меня, как на Вороне смотрят на корову, здорова ли та, нет ли всякого-чего, не заморачиваются что-то ей объяснять. Пошевелиться я тоже, ожидаемо, не могла. Ноги, будто вросли в землю.
– Что? – единственное, что выдавила из себя.– Мислав! Живее! – голос, как я понимаю, моего свёкра.
Он уже шёл к дому, высокому, с белоснежными колоннами, настоящему дворцу.
– Ну же, терха! – сильные пальцы схватили меня за локоть, больно сжав, подталкивая вперёд.
Я пошла.
Мне ничего не оставалось, кроме как идти.
Слёзы унижения, незаслуженной обиды… сейчас я была очень благодарна Миславу, что руку он так и не отпустил и продолжает больно сжимать. Если бы не эта рука, не эта боль, я бы села и разрыдалась, но нужно идти.
Нет, скорее всего, произошла какая-то ошибка. Скорее всего, Совины просто не знают, что я – терха Воронова, их невестка.
Чем ближе я подходила к белоснежной двери во дворе дома, тем отчётливее понимала – никакой ошибки. Охрана обращалась ко мне, как к терхе, что до встречающих – в конце концов, откуда мне знать, может у них так принято разговаривать с младшими? Я, к сожалению, хоть и терха по рождению, но богатым багажом в общении с равными похвастать не могу.
“Ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас” – так велит писание.
Докторская – такая же белоснежная, как и весь дом снаружи, за столом лысеющий человек в белом халате:
– Устраивайтесь, терха Воронова, – он кивнул на кресло…
Дальнейший ад в кабинете врача я запомнила плохо. Сначала я пыталась ему объяснить, что никогда не видела такого зверя, на которого он хотел, чтобы я взобралась, когда он понял… не знаю, то ли за дуру меня принял, то ли за отвязную лгунью. Скорее второе. Объяснить ему, что на Вороне врач один и осматривает он всех на сколоченной из дерева лежанке, я так и не смогла. Попросту не сумела.
А когда я поняла, как именно мне нужно влезть, и что всякое-чего он станет осматривать…
– Терха, нынче я не мужчина, а вы не женщина. Я врач, вы пациентка. Не тратьте моё время! – он весь покраснел, но при этом, почему-то постоянно смотрел на мои руки. Тогда, ещё не зная этого врача, я была уверена, что он смущён не меньше моего, оттого в глаза и не глядит, а слова – бахвальство.
До того момента, когда я подняла множество летящих юбок, всё же сняв бельё, я была уверена, что тот приём, что мне оказали на Сове и есть самое большое унижение в моей жизни.
Как же я ошибалась!
Даже смотрясь в зеркало напротив кресла, пока этот врач, казалось, пытался выскрести что-то изнутри меня, я видела в зеркале глаза – эти глаза воплощали в себе растоптанное достоинство.
“Так надо”, – твердила сама себе мантру. – “Император устроил наш брак. Он добр и справедлив. Он знает, я ни в чём не виновата. Я – терха, равная среди первых, а значит, все терхи проходят через это. Нужно просто потерпеть. Главное – он не просит показать лицо, лицо важнее, нельзя допустить, чтобы меня скомпрометировали, увидев без покрова. Всё остальное можно пережить…”.
– Вы свободны, терха.
Лекарь, наконец, оставил моё лоно в покое, заставив вздохнуть с облегчением.
– Но, доктор, я хотела бы узнать о результатах… – зачем-то выпалила, будто мало мне было.
– Хм… результат удовлетворительный, – он мыл руки, стоя спиной ко мне, но взгляд его в зеркале был прикован к моим рукам. – Как и следовало ожидать: девственная плева цела, полная карта будет готова по итогам анализов, но пока вы, судя по всему, готовы к зачатию.
Некоторое время я ждала, что он продолжит, расскажет о моём здоровье – на Ворон меня никогда так тщательно не осматривали.
– Вы можете идти, терха, – поторопил он меня, стоящую у порога.
Последний взгляд в зеркало – даже в такие минуты сложно удержаться, когда вокруг так много зеркал. Хочется любоваться и новым платком, и чадрой, и шёлковым, летящим платьем…
Пусть и недолго, потому что под дверью меня ждал конвой в лице всё того же Мислава.
Раз доктор больше ничего не сказал, значит, и всё остальное во мне отлично!
Именно так я и буду думать, а не всякое-чего. В конце концов, в таком красивом доме-дворце мне не может быть плохо. Я обязательно стану здесь очень счастливой!
Высокие потолки, огромное количество окон и зеркал, что не удивительно.
Совины – зеркальщики. Так называют тетрархов, кому подвластны зеркала.
Зеркала, часы, двери, лампы и многое другое – артефакты тетрархов. Каждый род – своя магия, закольцованная на определённых вещах. Только им, представителям даже самой дальней ветви семьи тетрархов, подвластна магия.
Чужая магия – потёмки в принципе, вряд ли кому-то, кроме, тетрарха Совина известны все возможности зеркальщика. Состоятельные люди могут купить их услуги, но не информацию.
Как жаль, что услуги временщиков больше некому оказывать…
Ещё каких-то лет, сто двадцать назад, мои предки могли перенести себя в любое время – одно касание до тела человека и временщик оказывался там, куда его отправил клиент. Временщик мог не просто увидеть прошлое и будущее – передать сообщение клиенту в прошлом – не строить дом в определённом месте, чтобы в нашем сегодня его не развалило ураганом. Некоторые, особо состоятельные, могли себе позволить маленькую блажь – побывать с временщиком в собственном будущем и расспросить самого себя, стоит ли поступать на службу в конкретный отдел, выбрать эту самую профессию…
Услуги тетрарха даже дальней, боковой ветви Вороновых стоили баснословных денег. Пока на Экмаоне жили Вороновы.
Всё, что я могу сейчас – погадать по руке, трактуя линии на коже. Это никому не нужно, в это никто не верит. Даже сами Вороновы.
Не знаю, что могут зеркальщики, остались ли хоть какие-то способности у них, но судя по количеству зеркал в их дворце, света от них, в этом доме чтут и множат зеркала.
В моём же доме на Вороне остались лишь старые часы на цепочке. Они давно не ходят, папа отдал мне их перед казнью, велел хранить. Я и храню, в маленькой коробке, под кроватью, с тем немногочисленным, что мне позволили оставить от родителей.
[1] Тетрарх – правитель тетры. Тетрарх это и принадлежность к магическому роду, и уважительное обращение, титул и должность.
[2] Тетры – парящие в небе города-государства. Каждая тетра обладает ограниченным суверенитетом, входят в составе империи.
[3] Терха – женщина, член семьи правителя тетры. Терха это и принадлежность к магическому роду, и уважительное обращение, титул.
Глава 2. За столом сидели
Наши дни.
– Негусто, но лучше, чем ничего, – я выгребла из карманов несколько купюр. – Много ещё?
Молодой священник, совсем мальчишка, на несколько лет младше меня, аккуратно сложил бумажки, пересчитал.
– Нет, совсем немного осталось. Мы прекрасно соберём это с пожертвований, тебе не нужно так рисковать!
– Чем?
– Свободой, Сариша! Господь…
– Господь… ладно, Лупу, пойду. У меня ещё куча всякого-чего… с пожертвований ничего не бери, тебе приход отстраивать, я сама разберусь с этим насосом.
– Ворон прожила бы и без насоса. Сколько лет живут…
– Впроголодь. Но если улучшить орошение, есть шанс…
– Но не ценой твоей свободы!
– Лупу! Я не собираюсь ни на тот свет, ни в рабство. Всё будет ажурно! Не дрейфь! И смотри мне, чтобы бабушки не узнали!
– Зря ты, они бы помогли, Стефана бы точно что-то дельное посоветовала.
Есть строчка в Писании: “и враги человеку – домашние его”. Лупу, хоть и не со мной живёт, но тоже хорош!
– Это в зависимости от того, застали бы её новость до завтрака, или после…
Лупу, знавший мою бабулю, как Стефану Воронову, номинальную главу тетры, ничего не понял, что естественно – до завтрака её вряд ли кто-то видел, кроме меня и второй моей бабки. С людьми она предпочитает иметь дело, уже накатив для настроения. А трезвая Стефана – аттракцион для людей с исключительно крепкими нервами. “Самогон – наша с миром разумная преграда друг от друга. Трезвой он меня не выносит, как и я его,” – её слова.
– Подожди! Письмо! Терха Воронова…
С размаху шлёпнула себя по лбу. Схватила бумагу с ручкой, набросала письмо сразу для двоих адресаток.
– Нельзя творить милостыню на обозрении людей, иначе Господь мне её не засчитает! – показала язык мальчишке, который вырос на моих глазах. – Сариша! – святой отец захлебнулся воздухом. – Так исковеркать святое писание!
Он ещё что-то кричал мне в спину, пусть его.
Привычно пренебрегая общественным транспортом, я добралась до места, что уже год как держит на своих стенах крышу над моей головой. Надо же, целый год! Мы прямо срослись! Чайная лавка, недалеко от дома – заслужила я или нет маленькую радость?!
Со скрипом отворила металлическую решётчатую дверь, всегда открытую днём, прошла во двор и сразу к крану: козлина гавёная, как всегда, не захотел открываться, а когда поддался, закряхтел, заплевался ржавыми сгустками, и, дал наконец, струйку нагретой на солнце воды.
Смыла лицо, от души намочила руки до локтя – хорошо!
Потянула носом – из кухни веет выпечкой.
– Поставишь чайник? – я выглянула из-за двери.
Тесса подпрыгнула на месте:
– Ё-моё! Сашка! Чего пугаешь?
Я улыбнулась:
– Чаю принесла. Сейчас только помоюсь, ты будешь? Чуть посидим, всякое-чего…
– Ё-моё! Ну конечно, буду, спрашиваешь! – Тесса мастерски перекинула сигарету из одного угла рта в другой, всё это без помощи рук, и схватила чайник.
– Я скоро!
И уже вымытая, выскобленная так, что гладкие ноги блестят на солнце – обещанный нашим хозяином, долгожданный навес, своей функции не выполняет. Виноград так и не зарос во всю решётку. А на климат в нашем районе тетрарху Совы плевать – ему бы за климатом в центре тетры уследить, что ему отребье, жарящееся в пекле…
– Везёт тебе, Сашка! – Тесса стукнула чашками о стол, выплюнула бычок в пепелку. – Кожа загоре-е-е-елая… – я ещё больше вытянула ноги на табуретке, любуясь золотыми медальками браслета. – Новый? – подруга проследила за моим взглядом.
– Ага!
– Ё-моё! Ну красота же!
– Я вчера свой лифчик сушить вешала, не видела?
– Тот… цвета кофе? – она стала выкладывать на стол нарезанные фрукты.
Я кивнула, прищурилась: а говорят ещё, что к воронам всё чужое само липнет. Тесса, вроде и с Кречета, а всё туда же – заграбастать всё, что плохо лежит.
– Не, не видела, – прихлебнула чай эта коза гавёная. – Ты кушай-кушай, специально для тебя прихватила.
– Тесса, – я сложила руки на груди. – Тебе что туда укладывать, а?
– Та не видала я! Ешь арбуз!
– Ага, как же! Сама ешь! Верни лифчик? Или ты надумала делать ноги, а его вместо чемодана взяла? Наложить туда всякого-чего!
– Та померить я взяла! Просто померить! – можно подумать, мы первый день знакомы! – Затянула просто крепко лямку, чтобы не спал, а он – бац!
– Чего – бац? – не, ну это ж надо! Новый комплект, ни разу не одёванный!
– Того – бац! Счас покажу, – женщина, которая была мне подругой, отхлебнула чаю и пошла к своей комнате, чиркнув зажигалкой по дороге. Не, ну надо быть такой? Лучше б трусы взяла померить! Если грудь у нас с ней и разная, то размеры седалищ – очень даже одинаковые.
Вся разница только в том, что у меня гены, а у неё – стресс.
Точнее – способ его устранения.
– Откуда фрукты? – спросила в спину цветастого халата, копошащегося в груде тряпок.
– Откуда-откуда, ё-моё! У хозяев взяла. Они всё равно бы завтра выкинули, вон, гляди, размякшие. А ты всё сметёшь и не заметишь! – ясно, спёрла. – А ты, что, собралась куда? – даже позднее зажигание, лучше, чем не вкуривать вовсе. – К своему этому, да?
Она приблизилась, я вырвала свой лифчик прямо из-под облака сигаретного дыма, предварительно облизав липкий сок с пальцев.
– Тесса! Твою мать! – не знаю, чему я расстроилась больше – тому, что лифчик безнадёжно провонял куревом, или тому, что лямка у него порвана и зашита нитками в цвет.
– Я зашила аккуратненько, никто ничего и не увидит… а если ты его быстро снимешь… да кто вообще смотрит на лифон, когда под ним такие сиськи! Ешь арбуз, а?
– Коза ты! – но не улыбнуться я не смогла. – С тебя печенье! – Тесса закивала, болтая смоляной чёлкой. – Вон то, с шоколадом, и чтобы самодельное…
– Всё будет, дорогая моя, – она, очевидно, готовилась к буре, но выдохнула, завидев, что бучи не предвидится, – а ты что? На свиданку? К своему?
– Он не мой! Он мой секс. Для здоровья, и всё!
– Как же, как же. И к просто сексу ты покупаешь новое бельё…
– Новое бельё я покупаю, потому что люблю. Всё, закрыли тему. Рассказывай, как дела?
– Ё-моё! Ты и правда не познакомишь нас?
– Просто поверь: это не те отношения, которые знакомят с друзьями. Я так понимаю, что тебе и рассказать нечего? Пошла я…
И я уже сняла ноги с табурета, запахнула покрепче халат.
– Да подожди ты! – она прикурила новую сигарету, – представляешь… – полился поток всякого-чего: сплетен о соседях, знакомых Тессы, – помнишь семью, в которой я работаю, чей дом обнесли две недели назад?
Та-а-а-ак.
– Угу, – перемены во мне подруга не заметила: я всё так же киваю, выражая полнейшую заинтересованность, как и ссорой нашей соседки с дочкой.
– Так оказывается, его убить хотели!
– Да ладно! Кого?
– Серьёзно! Хозяйского сына! Через неделю, после ограбления, на него на улице наехал старый мазурик без номеров, прямо возле дома, представляешь?
– И что дальше?
– Прикатили жандармы, всех допрашивали. Моя уборка у них должна была быть вчера, так эти крысы, прикинь, не вызывали меня, проверить хотели, не я ли навела, выйду ли на работу.
– Можно подумать, если бы ты навела, то не вышла бы…
– Ё-моё! Да олухи они!
– Так а что полиция? Что говорят?
– Будто мне доложили! – пауза, и, не знай я Тессу, как облупленную, возможно, и купилась бы. Раз, два, три: – но хозяйка с подругой говорила, я нечаянно услышала, что им кажется, что это было не просто ограбление, что хотели убить пацана…
– Кто?
– Ё-моё! Ну я почём знаю? Задолжал может, кому? Или не поделил чего? Кто их, этих богатеев разберёт?
– А глава семьи?
– Так носа и не кажет. Хозяйка держит мину, всем говорит – деловая поездка, но что-то мне подсказывает…
– Думаешь, криминал?
– Думаю, баба у него! Вот что я думаю! А она развод ему, стерва, не даёт, вот он и психанул.
11 лет назад
Светлый, просторный коридор, больше похожий на вытянутый бальный зал – будь я тетрархом… будь я тетрархом на Вороне, будь у меня такой коридор, пользовалась бы им, как приёмным залом. Никто из воронов даже и не подумал бы, что столько мрамора можно вбухать в коридор.
Мислав, не предупредил, завернул за очередной поворот, и мы оказались в столовой. И в этой столовой точно можно устроить приёмную тетрарха! Даже танцы провести, или ещё всякого-чего!
За столом сидели…
Очень много людей!
Все взгляды устремились на нас с Миславом – мне захотелось уменьшиться. Стать маленькой, чтобы меня перестало быть видно.
Секунды тишины, и в мир вернулись звуки. Первыми заскрежетали приборы, кто-то неспешно заговорил, я сосчитала до тридцати и подняла глаза – на меня смотрела только одна девушка, из присутствующих. Единственное свободное место за столом – напротив неё.
У меня за спиной кто-то громко вздохнул и послышалось:
– Идите за стол, – сказано, словно сквозь зубы.
Если бы я могла пошевелиться!
Меня легонько подтолкнули в спину, ноги засеменили сами.
Хотелось одновременно и исчезнуть, и в то же время крикнуть: эй! Я же здесь! Почему вы все меня игнорируете?!
Секунда, чтобы занять пустующее место. Вторая, чтобы сделать вдох. Третья, чтобы собраться и оторвать взгляд от тарелки. Четвёртая, чтобы пропасть – напротив меня сидел он.
Ошибки быть не может. Место за столом было свободно не напротив шикарной блондинки, напротив мужчины, который обещан мне в мужья.
Влад Совин.
Никогда, ни при каких обстоятельствах я не перепутала бы его ни с кем! Он оказался ещё красивее, чем в газетах! Идеальное, с резкими, крупными чертами лицо. Квадратная – ужасно мужественная челюсть. Прямой нос, голубые, как небо глаза, и просто потрясающие золотисто-белые волосы. Их так хотелось потрогать, просто чтобы убедиться – они такие же мягкие, как мне и показалось. Стильная стрижка – выбритые виски как будто оковы для густой, но на макушке уже не так строго остриженной, гривы волос. Как будто рожь на Воронов, которую колышет ветер – моя рука.
Я смотрела на него и задыхалась. Просто не могла поверить, что передо мной живой человек, не божество. Он так отличался от уроженцев ворона: смуглых, загорелых, с тёмными глазами. Я буквально ослепла от его красоты: от почти прозрачной кожи рук, ото льда светлых глаз. Меня ни капли не беспокоило, что эти глаза ни разу на меня не взглянули: одна его рука была под столом, вторая держала вилку. Он смотрел во главу стола, а его рот чуть улыбался.
Просто глаз не оторвать!
Но в какой-то момент пришлось: за столом снова воцарилась тишина. Идеально-кукольные женщины и их спокойно-властные мужчины, все сейчас переводили взгляд с тетрарха Совина, который встречал меня по прилёте, на мужчину, по правую руку от него.
Судя по всему, последний что-то спросил. Затянувшуюся тишину нарушил звенящий мужской голос:
– Всё останется, как прежде. Воля императора – закон. Раз ему так угодно, мой сын отныне женат, но ни состав семьи Совиных, ни жизнь Влада от этого никак не изменится.
Что это значит? И что за вопрос был?
Вот раззява! Засмотрелась на жениха, да пропустила всякого-чего!
Присутствующие со временем отмерли, вернулись к еде, к тихим разговорам с соседями, которые были прерваны. На меня снова никто не смотрел. Хотя нет, девушка напротив – безукоризненная блондинка, очень похожая на Влада, и сидела она рядом с ним, похоже, сестра. Пусть под чадрой не видно, но я улыбнулась ей так сильно, как только смогла – она увидит по глазам.
“Уверена, мы подружимся! Станем сёстрами!” – говорила я без слов.
Она снова улыбнулась и шепнула что-то в самое ухо моему жениху, приблизившись близко-близко.
Какие доверительные у них отношения – она прижалась самой грудью к его локтю…
Я не успела додумать, мысли просто вышибло из головы, когда он посмотрел на меня. Сестра ещё что-то шептала ему на ухо, когда его глаза скользнули по мне, губы еле-еле дрогнули, он даже развернулся от своей шептуньи, показывая мне яркую родинку на правой скуле. Вилка громко звякнула о мрамор пола, и я на рефлексах бросилась за ней. Схватила злосчастную серебрушку… ещё секунда, просто выдохни, Сариша! Потому что ещё один такой взгляд, и твои лёгкие просто перестанут функционировать.
Я не могла не посмотреть на его ноги под столом. На идеально чистые кеды, лёгкие брюки. И на женскую руку, лежащую на этих брюках, поглаживающей и сжимающей его… то самое место.
Каждая клеточка моего тела готова была вырваться, прорваться сквозь толщу кожи. Невыносимо заболели рёбра – я обхватила себя руками.
Прошло несколько секунд под столом, но их хватило, чтобы мой мир лопнул.
Инцест запрещён даже на Вороне. Либо она не сестра, либо…
Что из этого страшнее, я даже не могу представить: даже всей моей любви не хватит, чтобы замолить такой грех моего жениха и его сестры. Их души уже не спасти.
Перекрестилась по привычке. Я попробую, очень постараюсь. Все силы приложу, день и ночь стану поститься.
Женские пальцы с длинными ярко-алыми ногтями оторвались от своего занятия и сложились в такую комбинацию… вызывающе вытянутый средний палец из ряда сложенных в кулак.
“Если же рука твоя или нога твоя соблазняет тебя, отсеки их и брось от себя: лучше тебе войти в жизнь без руки или без ноги, нежели с двумя руками и с двумя ногами быть ввержену в огонь вечный”.
Я не думала всякого-чего. Я просто сжала вилку посильнее и со всего размаху всадила её зубцами в эту мерзкую руку.
Прости меня, Господи. Я знаю, что нельзя причинять боль своему ближнему, но, будем честны: нас слишком много и на всех тебя не хватает. Я побуду твоей карающей дланью. Теперь она не сможет грешить, ни с собственным братом, ни с чужим женихом, чем бы это ни было.
