Loe raamatut: «Жемчужина дракона»

Font:

Иллюстрация на обложке © Елизавета Извекова (Miorin)

Иллюстративные элементы в книге использованы по лицензии © Shutterstock

Пролог

– Что это за место, отец? – Маленький мальчик в шелковом темно-зеленом кимоно, расшитом золотыми и серебряными узорами, с интересом взирал на величественную крепость, что, словно каменный гребень великого дракона, затерялась среди густых непролазных лесов.

Никогда прежде малыш не чувствовал себя таким взрослым и важным. Впервые отец взял его в столь длительное путешествие в сопровождении личной гвардии и приближенных. Впервые он путешествовал, самостоятельно сидя в седле. Юному наследнику нравилось представлять себя взрослым воином, который со своей армией отправился в поход. Пусть это было и совсем не так.

Крепкая мохнатая лошадь нервно всхрапнула под мальчиком, мигом вернув того в реальность и заставив крепче сжать бока животного ногами. Хотя и тут не все было просто. Вряд ли Бину, а именно так звали лошадку, даже почувствовала его усилия.

– Это? – чуть улыбнулся император.

Мальчик с восхищением посмотрел на отца снизу вверх. Отец казался ему таким большим, невероятно сильным. Темная походная одежда, металлические наручи и такой же нагрудник из блестящего металла, на котором кружились в своем вечном танце двенадцать парящих позолоченных драконов. Отец твердо удерживал коня. Тот даже и подумать не мог, чтобы неосторожно двинуться или ослушаться наездника. Да что там конь, никто в империи не посмел бы пойти против его воли.

– Одна из жемчужин твоей империи, – сказал император, кивнув кому-то, и их процессия начала медленный спуск с горы по направлению к величественной крепости северных земель. – Крепость дома Игнэ, сын. Здесь живут огненные эвейи.

– Здесь? – Брови мальчика изумленно взлетели вверх. – Что им тут делать? Тут же так холодно!

– Здесь не так холодно, как могло бы быть, – усмехнулся мужчина. Чуть наклонившись, он поправил меховой плащ сына, поплотнее запахнув его.

– Да не холодно, – фыркнул мальчик, – лето же!

– Вечереет, – усмехнулся отец, – а тут даже летом ночи куда холоднее, чем в Мидорэ зимой.

– А зачем мы приехали? – с любопытством вертя головой, поинтересовался мальчик.

Вдалеке виднелись горы-великаны. Их снежные шапки упирались в небосвод, не давая бескрайнему небу обрушиться на землю. Юному наследнику все здесь казалось немного чересчур: лес такой, что конца и края не видно, горы столь высоки, что страшно представить, каково это – забраться на самый пик, небо – точно бескрайняя синева выплеснулась на огромный холст.

– Хм, – вздохнул император, – позволь мне говорить с тобой как с мужчиной, Китарэ-эй, – официально обратился он к мальчику, который, казалось, еще только вчера начал делать первые шаги у него на глазах.

– Конечно, Ваше Величество. – Принц чуть поклонился, а сам император едва сдержал улыбку.

– Здесь живет эвей, который очень давно стал частью Жемчужного Ожерелья императора Артакии.

Он мой друг, моя опора и тот, кого я по праву могу считать братом. И сейчас мне нужны его помощь, сила и совет, Китарэ-эй.

Голос отца мог ронять молнии на тех, кто посмел разгневать его. Но иногда – вот как сейчас – он становился теплым и тягучим, точно пряный мед под лучами полуденного солнца. Китарэ млел в такие моменты. Ему казалось, что отец необыкновенный, сильный и умный. Ему все по плечу.

– Отец!

– Да?

– А у меня тоже будет… такой друг?

– Все эвейи, что однажды войдут в твою Нить, станут таковыми, сын.

Еще у подъезда к крепости маленький принц заметил высокого мужчину, что преградил путь их процессии. Из всех, кого знал Китарэ, его отец был самым высоким и сильным эвейем. Но этот эвей, волосы которого были не просто черными – как у большинства артакийцев, кроме его отца, конечно, – но и отбрасывали алые всполохи, казался исполином. Его волосы были собраны в тугой пучок на макушке. На ярко-алом кимоно в причудливом танце переплелись золотые драконы, к широкому поясу приторочен меч. Вид этот человек имел весьма дерзкий. И Китарэ даже невольно позавидовал ему: с каким достоинством умеет держать себя этот Игнэ!

Не успел мальчик поразиться тому, как посмел этот посторонний вооруженным предстать перед его отцом, как мужчина улыбнулся, а отец тут же дал команду остановиться. Одним сильным движением император спрыгнул с коня и направился к мужчине. Китарэ едва не открыл рот, когда этот гигант сгреб отца в свои объятия! Никто не смел прикасаться к императору! Никто! Даже мама не позволяла себе ничего подобного, тем более прилюдно! Но, кажется, кроме Китарэ, это больше никого не беспокоило.

– Сын, подойди, – вдруг позвал отец, продолжая смеяться и кивать чему-то, разговаривая с этим странным мужчиной.

Мальчик, немного негодуя, все же сумел самостоятельно спуститься с лошади, отвергнув помощь слуги. Если его отец может, то и он сделает все сам! Пусть этот гигант видит, какой сын у его друга!

– Познакомься, сын, – протянул ему руку отец, – мой названый брат Ниром Игнэ.

Китарэ никогда раньше не видел, чтобы отец улыбался так открыто и радостно, как сейчас.

– Весьма рад, – слегка поклонившись, сказал мужчина. Голос его оказался глубоким и рокочущим, он вдруг чуть отошел в сторону, а за его спиной стояла маленькая девочка.

Китарэ было уже семь весенних оборотов; сколько оборотов той, что с увлечением сейчас ковыряла в носу, он судить не брался. Может быть, пять? Четыре?

– А это юная Ивлин Игнэ, – вновь пророкотал мужчина.

– Кажется, скучать тебе не придется, – усмехнулся император. – Что ж, пройдемся, – кивнул он своей свите, давая знак, что отсюда и до крепости пойдет пешком.

Китарэ никогда не видел, чтобы отец хотя бы раз входил в ворота чужой крепости пешим. Несмотря на юный возраст, он понимал, что это небывалое почтение к хозяину дома!

Его отец и загадочный огромный Ниром Игнэ уже направились в сторону крепости, когда к самому Китарэ подошла девочка в идеально чистом платье, с туго заплетенными косами, но все еще с упоением исследующая содержимое своего носа.

– Привет, – сказала девочка и беззубо улыбнулась.

– Привет, – немного нерешительно ответил принц. Говоря откровенно, дети, конечно, с ним общались и играли, но за все его семь оборотов никто ни разу не позволил себе не то что сказать ему «привет», но и сделать это, ковыряясь в носу.

– Пойдем? – Наконец достав искомое, угомонилась она и тут же вытерла пальцы о складки своего прекрасного нежно-голубого платья.

– А? – На самом деле принц пытался выдохнуть так, чтобы показать свое отвращение к произошедшему. Но, похоже, был неверно истолкован.

– Пойдем. – Решительно схватив за руку, эта малявка потащила его за собой. – Папа сказал, что тебе может быть не по себе, потому что ты тут никого не знаешь и у тебя нет друзей. А еще он сказал, что, возможно, ты будешь скучать. – Она с интересом глянула на него и опять беззубо улыбнулась. – Но ты не переживай, я все придумала, – заверила она. – Ну, не все сама, но Рэби сказал, что тебе понравится. Так что скучно не будет. Ты есть хочешь? Даже если хочешь, пока рано, и Тильда не даст. Но нам надо переодеться! – Она подняла вверх указательный палец. – У меня не так много красивых платьев. Это мне очень нравится, а я могу его заляпать или порвать…

Китарэ-эй, юный наследник империи эвейев, был настолько шокирован подобным панибратством, общением, прикосновениями, что все, на что нашел в себе силы, – это уныло тащиться за этой девчонкой, которая, судя по всему, своей добычи упускать не привыкла. А самое удивительное, он не испытывал ни гнева, ни раздражения. Ему было интересно.

Неделю спустя

– Где мы? – выйдя на берег лесного озера, спросил мальчик у девочки, что, как и он, была в простых брюках и рубашке. Вот только Китарэ не привык к прохладе и потому сверху надел куртку, подбитую мехом.

– Папа говорит, что здесь эвей и его дракон могут стать единым целым, что тут Полотно тоньше и можно напрямую черпать силу от того, кем ты выбран. Не знаю, но самое интересное тут происходит по ночам. – Она пожала плечами, пригладив грязной ладошкой выбившиеся из косы волосы.

– По ночам? – поинтересовался мальчик.

Никогда прежде он не ощущал себя таким исследователем, как после знакомства с этой девчонкой. Никогда прежде ему не было настолько интересно каждую минуту рядом с кем-то. Всего неделя прошла, а его сердце всякий раз с сожалением замирало при мысли о том, что, возможно, уже завтра придется, как раньше, облачиться в шелковое кимоно, заплести волосы в тугой узел, вновь надеть все надлежащие его положению регалии и навсегда покинуть крепость Игнэ.

– Да, – кивнула она. – Садись. – Бросив на землю замусоленный коврик, Ивлин улыбнулась. – Сейчас уже начнется.

А Китарэ вдруг подумал, что хоть у нее и нет двух передних зубов, но она очень даже симпатичная.

Ждать пришлось недолго. Совсем скоро небо потемнело, несмело выглянул полумесяц, и над посеребренной водной гладью вдруг зажглись тысячи крошечных звезд. Каждая такая звездочка кружилась в своем замысловатом танце, выводя странную беззвучную мелодию чуда.

– Что это, Ив?

– Звезды, – прошептала она.

– Неправда, – усмехнулся он.

– Неправда, – подтвердила она, пожав плечами, и достала из сумки прозрачную склянку. – Я поймаю тебе звезду, принц, – шепнула она и бесшумно двинулась вдоль берега. Но вскоре вернулась. И в склянке теперь кружилось несколько крошечных звездочек. – Это подарок.

Она протянула ему сосуд, и только сейчас Китарэ разглядел, что там летают вовсе не звезды, а крошечные светящиеся жуки. Когда он взял банку в руки, то вдруг отчетливо понял, что еще никто и никогда не дарил ему таких подарков: не заказанных у лучших мастеров мира, не дорогих и роскошных, не холодных драгоценных побрякушек, а простых и искренних. Таких, что подарила эта маленькая чумазая девочка, сумевшая сделать его искусственную жизнь во дворце Мидорэ настоящей. На самом краю империи, в непролазных северных лесах, она подарила ему воспоминание.

Сон, которого никогда не было…

Я знала его еще с тех пор, когда не была знакома с собой. Он остался в моей жизни видением, шлейфом, сотканным из образов и ощущений, сном, который вел меня за руку всю мою сознательную жизнь. Я знала его с тех самых пор, когда меня еще не было в этом мире. Мое тело помнило, как он забрал огненную, жалящую боль. Но мое сознание стерло его образ из памяти, оставив лишь тихую летнюю ночь. Небо, на котором раскинулось великое множество ярчайших звезд. Мой сон – это темные воды лесного озера, что окутывают не просто обожженную кожу, в них тону я сама. VI кажется, что это великое счастье – погрузиться на дно и остаться в его глубинах навсегда. Мой сон – это крепкие руки, что уверенно держат мою голову и грудь на поверхности, даря возможность дышать. Это белое пламя, что то и дело возвращается, слизывая остатки плоти с костей…

Но я дышу. Я живу… Каким-то непостижимым образом я продолжаю держаться за этот мир, потому что вижу перед собой глаза, так похожие на спасительный лед. Молод его ясно-голубых глаз – это спасение. Там, на самом их дне, кружатся неведомые мне вихри, сотканные из силы, покоя и уверенности, что все непременно будет хорошо.

В какой-то момент я пытаюсь ухватиться за его промокшую насквозь рубашку, но мои руки дрожат и не слушаются. Я не могу согнуть пальцы. Я не могу произнести ни слова. Звезды кружатся над самой гладью лесного озера, бросая причудливые нежно-голубые блики на его прекрасное лицо.

Я боюсь даже представить, что осталось от меня, что он продолжает удерживать над гладью воды. Мочется попросить его отпустить… Но из моего горла доносится лишь невнятный хриплый сип.

– Никогда, – шепчет он тихо, но твердо.

Я молю об избавлении. Почему-то сквозь боль и ужас я уверена, что ничего уже в моей жизни не будет хорошо. Ничего и никогда. Исчезнет все. Исчезнет он. Исчезну я. Но кто такая я и кто такой он? Я не знаю.

– Не забывай, Ив, не забывай…

Просит он, а в его руках вдруг загорается удивительно яркая белоснежная звездочка. Ее сияние ослепляет. Оно пугает меня. Свет, огонь, боль… И эта крошечная звездочка вдруг превращается в каплю или, быть может, кристалл. Он соскальзывает с его пальцев, падая на мою обожженную грудь, и, мне кажется, с тех самых пор я окончательно перестаю существовать. И лишь шепот сквозь тихий шорох волн.

– Но ты забудешь… А совсем скоро забуду и я…

Глава 1

Ничего уже не будет. Осознание этой мысли приходит тяжело. Для того чтобы это понять, недостаточно погрустить у окна, глядя, как плачет дождь, стекая грузными каплями по прозрачной глади стекла. Это совсем не похоже на внезапное чувство одиночества в кругу, казалось бы, близких людей. Для того чтобы это прочувствовать, надо сгореть и возродиться вновь в теле, которое кажется чужим даже спустя годы. Отчаяние – это совсем не то, что описывают в книгах, когда героя разрывает от боли и тоски. Бывает и по-другому. Оно коварно. Незаметно блуждает в толпе незнакомых людей, укрывает тебя плотным одеялом, сотканным из глухой и непонятной тоски, каждую ночь баюкая в своих объятиях. И, засыпая, ты все еще чувствуешь, как кровоточит сердце.

Оно продолжает болеть, когда ты учишься заново ходить, когда в первый и последний раз смотришь на свое отражение в зеркале, когда незнакомые люди отводят взгляд, стоит тебе попытаться с ними заговорить. В один самый обычный день ты перестаешь это делать. Боль в теле уходит, и остаются лишь тлеющие угли там, где принято указывать на сердце.

Отчаяние бывает тихим и тягучим, оно осторожно заполняет каждую клеточку твоей души, и однажды ты просыпаешься посреди ночи, понимая, что тебе просто нечем дышать. Странные приступы, от которых невозможно избавиться. Порой кажется, что ты уже очень давно лежишь на дне лесного озера, его темные воды укрывают тебя от солнечных лучей, шума голосов, лепета птиц, шороха ветра. Ты лежишь в этой беспросветной глубине, но почему-то остаешься в сознании.

Это мой мир. Мир, в котором я уже очень давно существую под толщей темной воды тихого озера, наполненного тоской и болью. Иногда, очень редко, меня касаются лучики скупого солнца. Я чувствую их. Эти мгновения кажутся мне сокровищами, что жизненно необходимо сохранить и спрятать. Чтобы однажды стылой зимней ночью я могла согреться, вспоминая их, или перестать задыхаться и справиться с темными кругами перед глазами, когда кажется, еще немного, и тьма просто раздавит меня. Иногда мне снится странный сон… Возможно, что это действительно обрывки прошлого, о коем я совсем не помню. В этих снах мне так больно, что я не могу осознанно смотреть на мир вокруг. Кажется, что всюду ненасытное пламя, оно слизывает своими языками мясо с моих костей. Я была бы рада закричать, но не могу сделать и вдоха. И все проходит с тихим голосом, что забирает боль, укутывая меня в странный кокон, сотканный из безмятежности и покоя. Он просит, чтобы я помнила, чтобы не смела забывать. Но я слышу в нем грусть и тоску и точно знаю: он не верит, что сохраню эти воспоминания. Мне хочется заверить его, что ни за что не забуду! Но я уже не помню, кто он… Кто же он? Лишь яркие звезды, что кружатся в небесной темноте… Вот, пожалуй, и все, что мне таки удалось запомнить. Жаль.

Блок. Удар. Разворот. Удар. Перекат. Очередной блок. Треск ломаемой палки. Ты совершенно не обращаешь на это внимания. Не имеет значения, даже если у тебя теперь вместо одного шеста два коротких.

Ты продолжаешь бой так, как если бы от этого зависела твоя жизнь. Лучшее лекарство от тоски – это боль, что выбьет из тебя остатки сил, которые нужны на то, чтобы жалеть себя. Каждый раз я дерусь так, как будто еще миг, и я перестану существовать. Неважно, тренировка это или всерьез, я всегда буду гореть. Пусть пламя и оставило мое тело, но не душу. Я никогда не смогу избавиться от этого.

– Бешеная, – шипит наставник, когда я под немыслимым углом ухожу от его удара, тут же разворачиваюсь и бью, не глядя ни куда, ни как это может ему навредить.

Я никогда не буду жалеть того, кто решил поднять на меня оружие. Ярость, что беспомощно тлеет в моем сердце, знает лишь единственный способ насытиться и уснуть – отдать всю себя без страха, без сожалений. И пусть он сильнее, а один его точный удар в солнечное сплетение выбивает воздух из моих легких, заставляя харкать кровью на едва выпавший снег, это не имеет значения. В следующий раз я стану лучше. Стану сильнее. Кровь будет не моей.

– Сумасшедшая девка, – прошипел он, протягивая мне руку, чтобы я могла подняться с колен, прекрасно понимая, что я ее не приму.

– Заживет. – Сплюнув кровь и проигнорировав его ладонь, заставила себя подняться на ноги. Ноги – моя слабая сторона. И неважно, что они покрыты шрамами. Хуже то, что тогда же были задеты и мышцы. Стоит перетрудить левую ногу, как ее начинает сводить.

– Будь ты парнем, какой бы эвей получился! – тяжело вздохнул Рэби. – То, что так давно надо дому Игнэ.

– Какая разница, какого я пола, – хмыкнула я, посмотрев в глаза наставнику. – В моем случае это не имеет значения, сам знаешь. Да и полноценным эвейем мне не стать, – фыркнула я, отбросив черные пряди за спину. – Еще? – изогнув бровь, поинтересовалась я, выразительно подкинув остатки шеста в руках.

– Нет уж, – отмахнулся Рэби, потирая ушибленную совершенно лысую голову, – и так рог с минуты на минуту вырастет, только второго мне не хватало. Да и госпожа велела, чтобы ты зашла к ней, как только минует час крысы. Так что не сегодня, – покачал он головой.

– Что, опять? – Тяжело вздохнув, я швырнула сломанную палку к стене и стала разглядывать собственные брюки. Стоит заскочить на кухню и почистить.

– Не о штанах бы переживала! У тебя губа разбита, – заметил Рэби так, будто это не он совсем недавно мне эту губу рассек.

Конечно, может показаться странным, что я вообще выдержала напор почти двухметрового мужчины больше и мощнее меня. Но Рэби – человек. А я хоть и бракованный, но эвей. Человек, в чьих венах течет кровь одного из двенадцати богов-драконов. Стало быть, я смогу быть куда сильнее его, особенно когда обрету силу крови и рода. Но не думаю, что в моем случае это возможно. Я не человек и не дракон – так, урод какой-то. Иногда я спрашиваю себя: кто я? Есть ли у меня ответ на этот вопрос? Не знаю. Я не знаю и не хочу знать себя. Моя ярость – вот все, что заставляет чувствовать себя живой, настоящей, полноценной. Больше у меня нет ничего. Наверное, однажды я умру, защищая остатки родовой крепости или в очередной войне империи. Так определенно будет лучше: для такой, как я, в этом хотя бы будет смысл. На остальное я не претендую.

Опустив ладони в ледяную воду, чтобы смыть кровь и грязь перед встречей с тетушкой Дорэй Игнэ, я невольно поморщилась, только сейчас осознав, что костяшки пальцев тоже разбиты и кровоточат. Вдохнув сквозь сжатые зубы, я подумала, что, будь я полноценным эвейем, таких проблем бы у меня уж точно не было. Но я скорее умру, чем стану такой… Жаль.

На кухне вкусно пахло сдобой и только что сваренным супом из тех зайцев, что я подстрелила утром. Хорошо бы поесть перед встречей с тетушкой, потом при всем желании кусок в горло не полезет. Но час крысы уже настал, а хуже встречи с теткой может быть только опоздание на нее. Умывшись, я промокнула лицо куском полотна, что заботливо оставила Мэйс. Она знает, что после тренировки я непременно загляну. Оправила куртку и плащ, протерла сапоги и, решив, что лучше уже не будет, направилась к той, чьей племянницей я являюсь по недоразумению природы и Двенадцати Парящих.

Дорэй Игнэ, скажем так, старшая рода Игнэ с тех самых пор, как мой ненормальный папаша спалил к демонам добрую половину родового замка, ну и меня заодно. Как я выжила? Кто бы знал. От пламени огненного эвейя не защищают ни заклинания, ни стены. К слову сказать, стен от восточного крыла и не осталось. Сейчас эта часть родовой крепости напоминает огарок свечи, что по непонятным причинам притулилась рядом с замком одного из величайших родов империи. Ну ладно, величайшими мы были ровно до того момента, как у моего отца поехала крыша. Хотя бы в мыслях я могу называть вещи своими именами. Дорэй считает, что его околдовали или же он слишком долго не использовал силу и она просто свела его с ума. Так она говорит. Что думает на самом деле? Думаю, это известно лишь Парящим.

Хотя даже я понимаю, насколько бредово звучит подобная версия.

Как бы там ни было, пятилетняя дочь Нирома Игнэ, рожденная в браке не пойми с кем или без оного, поскольку имя моей матери под запретом, выжила. Как? Ну, чудеса случаются. Изуродованная, не помнящая ни себя, ни своего отца, ни того, что произошло, она заново училась ходить, дышать, жить. Как у нее, то есть у меня, это вышло? Так себе, если честно.

Ах да, отец мой заодно спалил и императора. Вот ведь неугомонный! Вопрос о том, почему наш род все еще продолжает влачить свое жалкое существование, как и о том, почему нас всех земля еще носит, стоит задать моей тетке. Она может придумать что-то более-менее внятное. Я правдоподобных причин не нахожу.

На миг замерев у входа в покои Дорэй, я все же набрала в грудь побольше воздуха и постучала.

– Войди, – грубое и холодное, как и вся Дорэй, когда ей приходилось иметь дело с кем-то вроде меня.

Решительно потянув дверь на себя, я переступила порог, ведущий в лучшие покои этого дома, и услышала насыщенный аромат розовой воды и разогретой на солнце травы. Несмотря на царивший за стенами холод, я ощутила сильный жар, как если бы в комнате было сразу несколько открытых очагов пламени, но здесь была лишь Дорэй. Идеальная с головы до пят, она сидела у окна в своем любимом кресле и, казалось, с интересом изучала раскинувшийся за окном пейзаж: темное покрывало лесов, извивающуюся змеей реку, что спускалась в долину с гор, плотной стеной закрывавших наши земли от врагов с севера. Их белоснежные шапки словно держали на себе небеса. Как бы мне хотелось увидеть их чуть ближе…

– Ты опоздала, – хмыкнула Дорэй, оправив несуществующие складки на верхнем шелковом алом кимоно. На нем были вышиты ветви рябины и странные маленькие птички с розовыми грудками, что, казалось, вот-вот взлетят, стоит этой вечно молодой и прекрасной женщине пошевелиться. – Впрочем, – изогнув идеальную бровь, скривилась она, – чего удивляться, когда речь о тебе. – Пренебрежительно изогнув губы, она покачала головой. – Не могу поверить, – зло прошипела она, решительно поднимаясь со своего трона и направляясь ко мне.

Как бы я ни относилась к этой женщине, не признать ее совершенства не могла. Высокая, стройная, всегда с идеально убранными волосами и ухоженным лицом. Медовые локоны водопадом спускались по плечам к пояснице. Гребни, которыми она их закалывала, превосходно подходили к платью, заставляя его выглядеть еще дороже и совершеннее. Черты лица мягкие и нежные, будто созданные для того, чтобы услаждать мужской взгляд. В этом была вся Дорэй Игнэ – обманчиво нежная, лживо добродетельная и поверхностно прекрасная.

– На, – сунула она мне в руки свернутый трубочкой лист бумаги, – собирайся. Завтра выезжаешь.

– Что? Куда? Зачем? – путаясь в мыслях, попыталась я подобрать правильный вопрос.

В тот же миг щеку обожгло острой жалящей болью. Одно дело, когда тебя бьет Рэби. Он человек. Его удары – это боль и только. Удар огненного эвейя – это живое пламя, что нападает на тебя, и лишь в его воле решать, укусит оно тебя, слижет плоть с костей или вовсе не причинит вреда, лишь дав почувствовать свою силу.

– Позор, Парящие, вот это позор! Великий род Игнэ – и ты! – почти прошипела она, в то время как я не могла найти в себе сил даже пошевелиться после прикосновения к ее пламени. – Мой сын – и ты! – Она нервно потерла переносицу. – Бога ради, да отомри ты уже! Или даже читать разучилась?

Я не могла разжать пальцы. Не могла пошевелиться. «Стоять. Дышать. Стоять. Дышать», – все, о чем я могла думать в этот момент.

Огонь. Он пожирает меня. Кожа вздыбливается волдырями и лопается. Боль везде. Нет места, где нет боли. Она повсюду. Она – это я. Я слышу запах жареного мяса и паленой шерсти. Это пахнет от меня.

– Завтра, поняла? И помни, ты Ивлин Игнэ. Если опозоришь свой род… Тебе лучше не знать, что будет! – выплюнула она мне в лицо, указав рукой на дверь. – Пошла вон с глаз моих, – напоследок сказала она, когда я на негнущихся ногах вышла за дверь.

Кое-как добрела до угла в коридоре, опустилась на колени, зажала голову руками и начала потихоньку вдыхать и выдыхать. Легкие отказывались работать.

Это, пожалуй, самое смешное во мне: потомок рода огненных эвейев боится огня. Хотя слово «боится» не совсем подходит, по-моему. Огонь забирает способность дышать, двигаться, осознавать. Когда рядом со мной открытое пламя, я просто исчезаю из этой реальности, проваливаясь в неясные пугающие воспоминания, в которых есть место лишь боли и страху. Когда Дорэй прикасается ко мне, это всегда очень больно. Раньше я каждый раз теряла сознание, теперь, став старше, меня всего лишь тошнит в коридоре, где я пытаюсь заставить работать свои легкие. Не возьмусь судить, что лучше. Самое забавное, что Дорэй прекрасно знает, как ее огонь действует на меня, а отсюда следует самый очевидный и простой вывод: она делает это намеренно.

Наконец придя в себя, я поднялась на дрожащих ногах и нашла в себе силы взглянуть на изрядно помятую бумагу, что с силой сжимала все это время.

– Не здесь, – прошептала я себе под нос и поковыляла в сторону собственной спальни.

Да, мое положение в доме Игнэ было неоднозначным. Честно сказать, когда я была ребенком, то не особенно задумывалась, почему все именно так. Дети Дорэй приходились мне двоюродными братом и сестрой, но если посмотреть на семейное древо, то теоретически я дочь старшего эвейя семьи, а стало быть, наследница рода… Но, как вы понимаете, теоретически мой отец убил императора. Ну, практически он его тоже убил, конечно, но, как бы там ни было, он якобы не отдавал себе отчета в том, что творит. Так или иначе, меня почему-то не четвертовали, и стоило бы этому порадоваться. И я вроде бы глава рода… Честно говоря, даже когда я мысленно называю себя – воплощенное недоразумение – наследницей, мне всякий раз кажется, что я слышу лучшую шутку в мире.

Однако если следовать тому, как должно быть, то я старшая дома, несмотря на то что по возрасту самая младшая. Но в реальности я всего лишь приживалка, которую почему-то не казнили за «заслуги» отца. Говоря откровенно, есть два вопроса, на которые я не могу найти подходящего ответа. Первый: почему Дорэй терпит мое существование? Хорошо, пока я не обрела силу крови, я не опасна для нее. Но стоит мне стать полноценным эвейем, как я в тот же день могу отрезать ее ветвь от дома Игнэ. Возможно, Дорэй не верит, что однажды я смогу пробудить свою силу. Но, на мой взгляд, это не может считаться стопроцентной гарантией ее положения. Последние годы я просто не понимаю, почему до сих пор жива. Что заставляет Дорэй сохранять мне жизнь?

Ну и второй вопрос касается моей матери. Если слухи верны, то моя мать была прислугой, обычной женщиной, которую захотел и взял Ниром Игнэ, а потом родилась я. Само по себе это маловероятно, поскольку не каждая женщина-человек способна выносить ребенка эвейя. Чаще всего, если беременность все же случается, от нее стараются избавиться. В противном случае женщина умирает еще в первые месяцы беременности. По слухам, которыми полнятся родовые земли Игнэ, моя мать сгорела на последнем месяце… Ну как же без этого, учитывая кровожадность и ненормальность моего отца.

Но я в это не верю. Я, эвей, и то не могу вынести обычную пощечину Дорэй! Как же обычный человек может выдержать, когда внутри него пламя обретает плоть? Это невозможно! Во всяком случае, ни один житель Турийских лесов не верит, что я не бастард, а стало быть, ни о каком уважении речи не идет. Для всех Ивлин Игнэ – незаконнорожденная дочь Нирома Игнэ, который зачем-то внес ее имя в семейный реестр, сделав наследницей в том случае, если она обретет силу рода. Что сказать, смех да и только!

Дорэй сейчас формально глава рода Игнэ. На деле же она всего лишь управляющая. У моей тетки нет способности призывать своего дракона в этот мир. Как это ни странно, но и эвейи не все одинаковы. Есть те, кто способен брать силу крови и использовать ее, проводя ритуалы и подчиняя стихию. Они точно проводники меж двух миров, но сами не способны провалиться на другой слой, чтобы стать одним целым со зверем, что, в свою очередь, выберет их. На такое способны лишь сильнейшие. Не знаю, если честно, как это определяется. Возможно, и впрямь по очередности рождения? Но только те, кто может призвать зверя и облечь его в плоть, могут стать главами своих родов и войти в Жемчужную Нить императора.

Мои двоюродные брат и сестра готовятся к тому, чтобы пройти ритуал обретения и единения. Каждый эвей, достигший возраста восемнадцати оборотов, должен явиться в храм Двенадцати Парящих драконов и пройти подготовку. Мне почти двадцать, и, как вы понимаете, Дорэй даже помыслить не может о том, чтобы я попала в храм. Ну хорошо, я тем более этого не желаю. Меня вполне устраивает то, как я живу сейчас. Большего я просто не вынесу. Однажды я покину земли Игнэ и наконец забуду о том, чья кровь течет в моих венах.

Открыв дверь в свою комнату, которая более всего напоминала каморку для швабр как своим размером, так и содержимым, я устало опустилась на брошенный в углу матрас. Спать я не собиралась, но надо дать отдых ноге. А еще хотелось узнать, что за безумный всплеск устроила Дорэй, пока не зашло солнце и я могла разобрать, что написано в письме. В моей комнате никогда не было ни свечей, ни ламп. Думаю, понятно, почему я так живу. Расположившись так, чтобы лучи угасающего солнца падали мне со спины, я осторожно развернула письмо. Несколько минут я не могла понять, что за ерунда происходит в этом мире!

«Измена».

«Уклонение от долга крови».

«Угроза императорскому дому».

«Немедленно предъявить».

Строчки плясали перед глазами, а я никак не могла осознать, что от меня требовали и в чем обвиняли. Еще раз вдохнув поглубже, я начала читать с самого начала:

«Уважаемая иса Дорэй Игнэ, Совету Двенадцати Парящих стало известно, что под вашим крылом продолжает находиться наследник безвременно почившего Нирома Игнэ, члена совета Двенадцати, угасшей жемчужины Нити императора. Согласно данным Совета, наследник Ивлин Игнэ уже два оборота как достиг возраста, когда ему положено ступить на путь его Души и Предназначения. Совет не видит ни единой достойной причины тому, что юный Игнэ отказывается прибыть в храм для прохождения положенного ему обучения и подготовки. Вам ли не знать, иса, как и чем может обернуться подобное пренебрежение и уклонение от исполнения долга крови. Вам делалось неоднократное предупреждение! Впредь Совет будет расценивать как измену и угрозу императорскому дому ваше нежелание представить Совету юного Игнэ. Настоятельно советуем вам немедленно предъявить наследника, в противном случае мы посчитаем своим долгом напомнить вам о тех условиях, что поднимались нами ранее».