Loe raamatut: «Девочка, которая лгала»
* * *
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
© Серова М. С., 2019
© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2019
* * *
Земля скрипела у меня на зубах, когда я наконец выбралась из своей неглубокой могилы. Откинувшись на спину, я раскинула руки и жадно, давясь и кашляя, глотала холодный воздух, пахнущий лесом, грибницей, хвоей, подступающей зимой, свободой, жизнью. Глядя в чернильное небо с редкими гвоздиками звезд, я слышала ночную музыку леса – скрип веток, уже лишенных листьев, шелест хвои, стон старого расщепленного дерева, свист ветра в голых ветвях.
Я знала, что в лесу я не одна, – в этих местах водились дикие кабаны, и, хотя медведей здесь не видали лет сто, зато волки еще встречались. Но мне было плевать. Сейчас я сама была страшнее любого дикого зверя, и в этих краях не было никого опаснее меня…
Кроме одного человека. Но ему придется подождать…
Мысль о медведях заставила меня вспомнить о ребенке. Надеюсь, еще не поздно. А если поздно…
Я должна встать. Должна действовать. Должна успеть. Вот только подышу еще минуту, всего одну минуточку.
Но тут из леса вышел зомби. Тяжело ступая, он приблизился ко мне и остановился. На фоне звездного неба его силуэт казался сотканным из мрака.
Зомби протянул мне черную руку и едва слышно произнес: «Вставай. Пора им заплатить за все, что они сделали».
Я не колебалась ни секунды. Ухватившись за руку нежданного союзника, я поднялась с земли и широко улыбнулась мертвецу.
Глава 1
Мне не впервой работать на покойников – в моей практике уже были такие случаи. Поэтому я почти не удивилась, когда раздался телефонный звонок и приятный мужской голос осведомился:
– Евгения Максимовна Охотникова?
Поскольку на экране моего телефона высветился номер, я знала, с кем имею дело.
– Для вас просто Евгения. Доброе утро, Иосиф Леонидович.
Адвокат Сташевич был известным в городе человеком. В нашем провинциальном Тарасове не так уж много юристов такого калибра.
Правда, в последние годы Сташевич несколько отошел от дел. Возраст Иосифа Леонидовича позволял ему надевать костюм и галстук и возвращаться к практике только в исключительных случаях – когда содействие требовалось кому-то из старых друзей или особенно важных клиентов.
– Рад, что вы не забыли меня, Евгения, – очень вежливо произнес Сташевич.
Он всегда разговаривал так, что каждая женщина чувствовала себя если не английской королевой, то герцогиней уж точно. Мне, пацанке родом из Владивостока, это было даже забавно.
При всех своих прекрасных манерах и обманчиво-мягкой речи Сташевич был крутым профи. Его время стоит денег – так же, как и мое, кстати. Юрист не стал бы звонить без веской причины, особенно в воскресное утро.
– Иосиф Леонидович, я внимательно вас слушаю.
Адвокат выдержал паузу – слегка театральную, надо признать, – и выдал:
– Евгения, я хочу предложить вам работу.
Вот, именно этого я и опасалась.
Когда я, единственная женщина-телохранитель в нашем городе, в первый раз услышала бархатный голос пожилого юриста, то не предполагала ничего плохого.
В конце концов, я востребованный профессионал, а охрана – то, чем я зарабатываю на хлеб, масло, овощи и хорошо прожаренные стейки.
Задание, которое предложил мне тогда Сташевич, на первый взгляд казалось несложным – всего-то и дел, что найти и доставить в город одну сиротку, восемнадцатилетнюю деревенскую простушку, которой посчастливилось оказаться единственной наследницей криминального авторитета с погонялом Серебряк.
Закончилась эта история трагедией.
Кстати, сиротка организовала вполне техничное покушение на мою жизнь, о чем я до сих пор забыть не могу.
Но главной «фишкой» той истории было то, что работала-то я на покойника. К моменту, когда я подключилась, Серебряк был мертв, а его завещание лежало в сейфе у Сташевича…
При этих крайне неприятных воспоминаниях я ощутила, как просыпается мое шестое чувство. Интуиция не однажды спасала мне жизнь… хотя так же часто подводила и заставляла ошибаться. Но человек, совершивший сотню прыжков с парашютом – вот как я, – склонен прислушиваться к предчувствиям. Поэтому я осторожно поинтересовалась:
– Иосиф Леонидович, скажите, вы сейчас говорите от имени своего клиента?
Адвокат несколько недоуменно ответил:
– Разумеется, Евгения!
Да, конечно, Сташевич не стал бы звонить мне по собственной инициативе, чтобы поинтересоваться, какие у меня планы на уик-энд.
Тогда я еще более вкрадчиво спросила:
– Не поймите меня превратно… но ваш клиент в добром здравии?
Мне показалось или Сташевич ахнул? Во всяком случае, пожилой законник закашлялся – так, как обычно делают те, кто пытается выиграть время.
– Уважаемый Иосиф Леонидович, – проникновенно произнесла я в трубку, – только не говорите, что снова хотите предложить мне работу на покойника. Как тогда.
Сташевич уже справился с эмоциями и включил свое прославленное обаяние, перед которым так трудно было устоять:
– Евгения, вы не перестаете меня поражать! Как, как вам удается быть такой проницательной? Это ваше главное достоинство, конечно, помимо вашего профессионализма и поразительной красоты!
«Какие перышки, какой носок… и верно, ангельский быть должен голосок!» – пробормотала я себе под нос памятные с детства строчки басни про ворону и лисицу. Но поневоле почувствовала себя польщенной.
– Иосиф Леонидович, я высоко ценю ваше мнение, но давайте все-таки к делу. Кому требуется охрана?
– Ребенку, – так же прямо ответил Сташевич. – Шесть лет. Девочка.
– Боюсь, это немного не мой профиль, – с некоторым облегчением произнесла я. – Вынуждена отказаться.
– Но почему? – изумился Сташевич. – Вы лучший телохранитель в городе. Неужели такое простое дело, как охрана ребенка, вызовет у вас какие-то сложности?
– Да не вызовет, конечно… дело в другом. Я ничего не понимаю в детях. Вы же знакомы со специфическими подробностями моей биографии. Не думаю, что стану подходящей компанией для ребенка шести лет, тем более девочки. Найдите кого-нибудь другого. Могу порекомендовать чудное охранное агентство, его держат мои друзья, семейная пара…
– Послушайте, – Сташевич перебил меня довольно жестко, – ребенку не нужна компания, речь идет о жизни девочки. Ей нужен лучший в городе профи, который обеспечит ей безопасность. А это именно вы. Конечно, если вы наотрез откажетесь…
Сташевич специально подвесил паузу, давая мне возможность заглотить приманку.
Если я откажусь, то моей репутации «самого крутого профи в городе» будет нанесен существенный ущерб. Возможно, это звание после выполнения предлагаемой Сташевичем работы получит кто-то другой. А я не намерена сдавать своих позиций. Мне нравится быть номером один. К тому же первому номеру платят гораздо больше, чем второму…
– В принципе я согласна, – медленно проговорила я, – но для окончательного решения мне нужно больше информации.
– Не по телефону, – вкрадчиво произнес Сташевич.
– Естественно. Давайте сделаем так – через час я буду у вас в конторе, и мы все обсудим.
Сташевич замялся.
– Что-то не так? – удивилась я.
Прекрасно помню особнячок в центре города, который занимала контора адвоката, его пожилую строгую секретаршу и тяжелую мебель полированного дерева. Может быть, на юристе отразился финансовый кризис, и ему не по карману арендовать особняк в центре Тарасова? Ну уж нет, кому угодно, но только не Сташевичу…
– Знаете, Евгения, приезжайте лучше ко мне домой, – проговорил юрист. – Вы же помните, где я живу?
Конечно, я удивилась – никогда не видела Сташевича вне профессиональной обстановки, не считая одного раза, когда завезла ему кое-какие документы на хранение, поскольку не была уверена, что доживу до утра. Тогда я и узнала адрес адвоката.
– Хорошо, скоро буду, – отрапортовала я и прервала связь. Положила телефон и задумалась.
Раз Иосиф Леонидович приглашает меня домой, значит, дело, в которое он хочет меня втянуть, либо очень грязное, либо чрезвычайно личное.
Как оказалось, правдой оказалось и то и другое.
Заводя мотор «Фольксвагена», я по старой привычке анализировала мотивы собственного поведения. Почему дело, которое предлагает мне Иосиф Сташевич, вызывает у меня такое… как бы это сказать… внутреннее сопротивление?
Будь честна с собой, Охотникова, тебя так напрягает это дело потому, что речь идет о семье. Потому что в твоей собственной семье…
Да нет у тебя никакой семьи, пора уже признать!
С тех пор как я вышла в отставку и переехала в провинциальный Тарасов, моя семья – это пожилая тетушка Мила.
Людмила Охотникова приняла меня, не задавая вопросов, и я считаю ее единственным родным человеком. После смерти матери отец признался, что у него давно уже другая семья. Я так и не смогла ему этого простить.
В тот день я захлопнула за собой дверь родительского дома и больше никогда не бывала там. Я не поддерживаю связи с отцом, не отвечаю на его звонки и письма. Даже когда он приехал повидаться со мной, лежащей в больнице после падения с пятого этажа, я не пожелала его видеть.
И вот не так давно я заметила, что моя тетушка странно себя ведет. Какие-то телефонные переговоры по вечерам, причем дверь в комнату закрыта, и ведутся они придушенным голосом. Нетипичное поведение – тетя извлекла с антресолей чемодан и подолгу возилась с ним, перекладывая одежду. Мила поглядывала на меня виновато, но все не решалась начать разговор первой.
Наконец я не выдержала и спросила напрямик:
– Мила, признавайся, ты решила эмигрировать в Израиль или тебя завербовала британская разведка?
Тетушка, глядя в пол, пробормотала:
– Женечка, ты только не сердись. Но Максимка так долго просил меня приехать, я не могла ему отказать и, в конце концов, согласилась.
– Кто такой Максимка? – нахмурилась я.
Неужели у Милы на старости лет завелся тайный поклонник?!
Мила потрясенно уставилась на меня:
– Твой отец, Женечка. Мой младший брат.
Видимо, на моей физиономии было написано все, что я думаю, потому что Мила прижала руки к груди и затараторила:
– Женя, пойми, я уже немолода. Знаю, что ты до сих пор не простила отца, но ведь он мой единственный брат. И кто знает, доведется ли еще увидеться с ним… Так что можешь обижаться, сердиться, протестовать… Но завтра я улетаю во Владивосток. На два месяца.
– Да я и не собираюсь протестовать, – я погладила тетушку по руке. – Поезжай спокойно. Повидайся с братом.
– Может быть, передать ему привет от тебя? – с надеждой спросила Мила, заглядывая мне в глаза снизу вверх.
– Обойдется, – мстительно прошипела я.
Но на следующий день отвезла тетю в аэропорт на своей машине и тепло попрощалась с ней. Надеюсь, им с отцом найдется поговорить о чем-то еще, кроме того, чтобы перемывать косточки Жене Охотниковой.
Так что сегодня мне вполне ясна причина собственного недовольства.
Спустя шестьдесят минут я входила в подъезд старинного шестиэтажного дома, где проживал адвокат со своей супругой. Маргарита Максимовна сама открыла мне дверь и приветливо пригласила войти.
Супруге Сташевича было столько же, сколько и мужу, а именно – семьдесят пять и ни днем меньше. Но выглядела она великолепно. Хрупкая дама в длинной узкой юбке и сиреневой блузке грациозно балансировала на высоких каблуках. Голубоватые седины удачно оттеняла нить бледного жемчуга (разумеется, натурального). Надо же, а я дома хожу в джинсах и черной майке… Хотя по такой квартире, как у Сташевичей, бродить в джинсах попросту неприлично. Высоченные потолки, драгоценный паркет, антикварная мебель. Особенно впечатлил меня белоснежный рояль.
Маргарита Максимовна поймала мой восхищенный взгляд и пояснила:
– Настоящий «Стейнвей». К сожалению, я больше не выступаю – годы добрались и до меня.
– Что вы, Маргарита Максимовна, – вполне искренне воскликнула я, – кто-кто, а вы годам неподвластны!
Пожилая дама польщенно улыбнулась:
– Благодарю вас, Женя. Не все согласятся с вами, – и дама бросила колючий взгляд на мужа.
Сташевич собрался что-то сказать, но супруга его опередила:
– Ах да, вас ведь ждут дела! Думаю, в кабинете вам будет удобно. Я провожу, – и Маргарита Максимовна зацокала каблучками по маслянисто блестевшему паркету.
Нам с адвокатом ничего не оставалось, как последовать за хозяйкой дома.
У дверей кабинета Сташевич все-таки решил перехватить инициативу:
– Марго, нам с Евгенией нужно поговорить. Без свидетелей.
Хозяйка обиженно поджала губы и скомкала жабо сиреневой блузки:
– Я, кажется, никому не мешаю, Иосиф…
Обернувшись ко мне, Маргарита Максимовна вздохнула:
– Бедная Лизонька, мы так ее любили… но после гибели Лёни она так и не смогла оправиться…
Я сделала непроницаемое лицо. Понятия не имею, кто такая Лизонька. Не говоря уже про Лёню.
Маргарита Максимовна прикрыла рот узкой ладонью, довольно неправдоподобно изобразив испуг:
– Ох, простите, я, кажется, вмешиваюсь не в свое дело…
Я обратила внимание, что руки хозяйки изуродованы артритом, а кольца на пальцах обошлись Сташевичу в небольшое состояние.
С ангельским терпением адвокат выпроводил супругу, закрыл за ее узкой спиной тяжелые дубовые двери и прислонился к створке с видимым облегчением на лице.
Я уселась в кресло для посетителей и сделала вид, что разглядываю коллекцию гравюр на стенах кабинета. Чужие семейные проблемы меня волнуют мало – до тех пор, пока речь не заходит о работе.
– Вы должны извинить Маргариту, Евгения, – обратился ко мне юрист. – С тех пор как она была вынуждена уйти на покой, Марго чувствует себя несчастной. Артрит лишил ее всего – любящих учеников, аплодисментов, ощущения своей нужности…
Я терпеливо ждала, пока Сташевич выговорится.
Наконец пожилой юрист тяжело опустился в массивное кожаное кресло у дубового стола. Оказавшись в привычной обстановке, Сташевич подобрался, принял деловой вид и словно бы даже слегка помолодел.
Да, ему на пенсию точно рановато.
Юрист нацепил на нос очки в золотой оправе, выдвинул ящик стола, вынул пакет из белоснежной бумаги, достал из него и выложил на стол несколько рукописных листков.
– Вот, собственно, причина, по которой я был вынужден потревожить ваш покой, – с некоторым пафосом произнес Сташевич.
– Ага, это и есть работа на усопшего клиента? – деловито осведомилась я.
Не люблю терять время даром, а Сташевич всегда был склонен к театральным эффектам, долгим паузам и прочему. Хотя это только декорации – на самом деле он вполне деловой дядька…
Юрист на мгновение сбился – я, как всегда, собиралась сломать предложенный сценарий, – но тут же взял себя в руки и продолжил:
– Это завещание ныне покойной дамы, отмечу, весьма состоятельной. Некогда она проживала в Тарасове – отсюда наше близкое с ней знакомство, но последние десять лет она жила в Ницце, где и скончалась десять дней назад.
– А имя у этой дамы есть? – Я вновь перебила плавное течение речи адвоката.
Любит он напустить туману.
– Разумеется, – корректно кивнул Сташевич. – Елизавета Михайловна Лазарева.
Вот теперь мне многое стало понятно.
Дама, о которой говорил Сташевич, была матерью убитого не так давно тарасовского банкира. Леонид Лазарев был застрелен, кажется, на территории собственного загородного дома. Следствие по делу шло, но как-то вяло. Свидетелей не было, работал, скорее всего, профи, так что моим друзьям-следователям светил очередной висяк.
Теперь я поняла, почему юрист пригласил меня домой.
Дело в том, что с семьей Лазаревых Иосифа Леонидовича связывали долгие дружеские отношения. Для пожилого юриста это была не только работа – ведь речь шла о людях, которых он хорошо знал.
Теперь стала понятна и фраза Маргариты о «бедной Лизаньке». Умершая в Ницце дама была подругой пожилой пианистки.
– От чего умерла госпожа Лазарева? – спросила я, в упор глядя на адвоката.
Сташевич скорбно вдохнул и пояснил:
– По роду своей деятельности вы, Евгения, привыкли иметь дело с криминалом… но, уверяю вас, Елизавета Михайловна скончалась от естественных причин, а именно – от болезни сердца, которой страдала долгие годы.
Сташевич сцепил ухоженные руки и покрутил большими пальцами. А потом добавил:
– Но вы, конечно, понимаете, какова истинная причина. Для Елизаветы Михайловны страшным ударом стала гибель единственного сына, Леонида Лазарева. Эта трагедия потрясла всех нас, но сердце матери…
Слушать про сердце матери я была не в силах, поэтому перебила:
– А почему вы решили, что дочери убитого требуется охрана?
– Это не я решил, – укоризненно покачал головой Сташевич, – так считала Елизавета Михайловна. Уверяю вас, она редко ошибалась. Почти никогда. И, несмотря на почтенный возраст, сохранила ясность мыслей. О чем свидетельствует лежащий передо мной документ.
Я невольно восхитилась, как элегантно юрист вернул разговор в нужное ему русло. Учись, Охотникова!
Смиренно вздохнув, я придвинула к себе рукописные листки.
Это оказалось письмо, адресованное лично мне. Я удивленно взглянула на Сташевича.
Юрист пожал плечами и пояснил:
– Данный документ находился в конверте с надписью: «Вскрыть в случае моей смерти». Конверт был получен мной за две недели до смерти Елизаветы Михайловны. Отчасти он является частью ее завещания. А именно – вам, Евгении Максимовне Охотниковой, поручается обеспечение безопасности Лазаревой Луизы Леонидовны, две тысячи тринадцатого года рождения. За весьма достойную оплату, позвольте отметить.
Сташевич бросил на меня проницательный взгляд поверх очков.
– Почему сейчас? – Вот первое, что вызвало мое законное удивление. – Лазарева убили пять месяцев назад. А мои услуги потребовались только сейчас?
– Почти шесть, – значительно произнес Сташевич.
– А-а, – сообразила я, – завещание! Наследник… или наследница должны вступить в права. Поэтому бабушка этой самой Луизы опасается за жизнь малышки.
– Вы, Евгения, как всегда, совершенно верно уловили смысл, – кивнул юрист.
– Но даже если девочка станет наследницей банкира… не понимаю, у нее же есть мать, другие родственники!
– Вот тут, Евгения, вы попали в самую точку! – Адвокат даже щелкнул пальцами. – Понимаете, там все не так просто. Семью не назовешь благополучной.
– Похоже, причина как раз в матери ребенка, – догадалась я.
– Если бы вы ее видели! – не сдержался Сташевич. – Вы знаете, я не имею привычки обсуждать клиентов… но здесь что-то из ряда вон выходящее.
На этом месте мне стало интересно. Что же за подругу жизни нашел себе покойный банкир, если она вызывает такие бурные эмоции у спокойного, точно удав, юриста, а также у его собственной матери?
– Может быть, сначала прочтете письмо? – предложил Сташевич.
Я поняла, что адвокату нужно дать успокоиться, придвинула к себе листки и погрузилась в чтение.
«Дорогая Евгения! – так начиналось послание. Я слегка опешила, поскольку не имела чести знать покойную даму. Ладно, спишем на возраст и вполне понятное эмоциональное состояние. – Обращаюсь к вам так потому, что вы – моя единственная надежда!»
Я оторвала взгляд от письма. «Помоги мне, Оби-Ван Кеноби!» Ладно, может быть, дальше будет понятнее?
«Дело в том, что я скоро умру. Я давно знаю об этом и потому говорю без малейшей горечи. После гибели единственного обожаемого сына меня ничто не держит в этом мире. Почти ничто. Моя внучка, девочка шести лет – вот единственный родной мне человек. После смерти Лёни я сделала попытку забрать малышку к себе, но мне отказали в резкой и оскорбительной форме. Я поняла, что мне никогда не дадут увидеть внучку и тем более не позволят заняться ее воспитанием. Очевидно, ее мать хочет вырастить из девочки свою копию. Я не могу этого допустить. Если Луизе вообще дадут шанс вырасти».
Тут я вновь отложила письмо. Ничего себе, какие страсти полыхают в этом семействе! Отношения свекрови и невестки – вообще отдельная тема, но тут уж что-то из ряда вон…
«Возможно, я сама виновата в том, что произошло. Я не имею в виду смерть Лёни – я говорю о его женитьбе. Я так любила своего сына, что не видела ни одной достойной его девушки. Поэтому Леонид оставался холостяком до пятидесяти лет».
Да уж, всем знаком такой тип матери-собственницы, которая не отпускает от себя взрослого сына. Иногда это приводит к неожиданным последствиям, но всегда не к тем, которые ожидала любящая мать…
«И когда Леонид наконец узнал, что станет отцом, как честный человек он связал себя узами брака с совершенно неподходящей особой».
Ну, тут все ясно – какой-то девице удалось залететь от банкира. К тому времени Лазарев потерял надежду на нормальную семью, так что с радостью ухватился за первую попавшуюся юбку, за что и поплатился.
«Разумеется, я была против этого поспешного брака, но ради ребенка пришлось принять выбор сына. У меня было одно условие – всего одно! Я просила назвать девочку в мою честь, так как знала, что скоро покину этот свет. Но и в этом мне было отказано!»
Перед глазами у меня возникло возмущенное лицо старенькой дамы, дрожащая рука, которая выводила эти прыгающие строчки.
«Эта мерзавка добилась своего, и новорожденную назвали Луизой, а не Лизой. Луизой! У нас когда-то была болонка, которую звали так. Но мой сын никогда не умел настоять на своем».
Конечно, после пятидесяти лет под каблуком властной матери…
«Я была так оскорблена, что даже не приехала посмотреть на внучку. Я никогда не видела девочку, хотя Леонид, разумеется, сообщал мне, как она растет и развивается. Ничто не предвещало беды. Но потом произошла трагедия. Мне незачем больше жить, и только мысль, что некому позаботиться о моей внучке, не дает мне спокойно сойти в могилу.
Евгения, я много слышала о вас, и только хорошее. О ваших профессиональных качествах я говорить не стану – здесь и так все понятно. Главное для меня другое. От моих друзей, на которых вы работали, я знаю, что у вас есть собственный кодекс чести. Что вы никогда не позволите причинить вред слабому. Что вас нельзя запугать и невозможно подкупить. Это и есть причина, по которой я обращаюсь именно к вам.
Евгения, спасите мою внучку! Защитите девочку, которой угрожает опасность! Если потребуется, то защитите даже от ее собственной матери.
Иосиф Сташевич наделен большими полномочиями, фактически он является опекуном малышки. Долгие годы он был другом нашей семьи. Я полностью доверяю ему и назначаю исполнителем моей последней воли.
Не обманите моих ожиданий. Искренне ваша Елизавета Лазарева.
Ницца, число, подпись».
Я отложила документ и посмотрела на Сташевича.
Адвокат наблюдал за мной, пока я читала.
– Письмо написано в такой форме, что я не могу отказать, – произнесла я. – Конечно, я согласна. Хотя повторюсь – в детях я ничего не понимаю.
Сташевич просиял, видимо, у него оставались сомнения, соглашусь ли я.
– Нам стоит поехать туда немедленно.
Сташевич убрал документы в сейф и вышел сообщить супруге, что отбывает по делам.
Мы отправились на двух машинах – мой «Фольксваген» пристроился в хвост белому «Вольво».
Иосиф Леонидович был неторопливым и основательным, и водил он так же, так что я, привыкшая жить на высоких скоростях, была вынуждена постоянно притормаживать, чтобы не обгонять иномарку адвоката.
Стоя на светофоре, я постукивала пальцами по рулю и насвистывала сквозь зубы, размышляя над странным делом, в которое оказалась втянутой.
Итак, что я знаю о гибели банкира Лазарева?
Полгода назад, весенним утром, его машину обнаружили на грунтовой дороге. Дверцы машины были распахнуты, водитель исчез. Лазарев был одет, словно для выхода в свет, а убит тремя выстрелами в грудь. Это было странно – наш тихий провинциальный Тарасов давно не видел такого.
Да, в девяностые здесь постреливали, несколько раз гремели взрывы, передел собственности шел полным ходом. Но уже к началу нулевых все пришло в гармонию. Никакой криминал, помимо ручного и прикормленного, не тревожил тихую гладь провинциальной жизни, а самые опасные люди носили дорогие костюмы, и их оружием был административный ресурс, а никак не «волына с маслинами».
К тому же Лазарев был хоть и состоятельным, но все же его банк не приблизился и к первой сотне. Никакой выгоды от гибели Леонида Андреевича никто вроде бы не получил. Лазарев не был повязан ни с криминалом, ни с какими-либо «варягами» – бывало, что сторонние люди пытались зайти на территорию области, где их совсем не ждали, но таких меткими щелчками сшибал лично губернатор, не терпевший конкурентов.
Оставалось предположить убийство по личным мотивам.
На этом месте я мысленно одернула себя.
Эй, Охотникова, ты опять? Снова за старое? Не забывай, что ты больше не сотрудник отряда специального назначения «Сигма», наделенный широкими полномочиями. Ты обычный провинциальный телохранитель. И наняли тебя не для того, чтобы расследовать убийство банкира Лазарева, а чтобы обеспечить безопасность его маленькой дочери. Вот на этом и сосредоточься.
Я попыталась выбросить из головы подробности убийства злосчастного банкира. Сосредоточенно следуя за машиной адвоката, я старалась запомнить дорогу к дому Лазарева и заодно любовалась окрестностями.
А посмотреть было на что. Как-то очень быстро город остался позади. Пропали ряды унылых многоэтажек, выстроенных «в шахматном порядке», наводящие мысли о чем угодно, только не о шахматах, скорее о пчелиных ульях или спичечных коробках.
Теперь по обе стороны шоссе красовались новенькие коттеджи, а вскоре дорога привела нас в самый настоящий лес. Кроны старых дубов смыкались над узким шоссе, было темновато, мрачно и пахло прелой сыростью. Не удивлюсь, если где-нибудь неподалеку окажется самое настоящее болото. И с чего это людей тянет селиться в таких вот уединенных местах?
Коттеджный поселок возник перед нами внезапно – просто лес расступился ненадолго, и на склоне холма показалось штук пятнадцать домиков, обнесенных общей стеной.
Ну, то есть «домиками» их можно было назвать с натяжкой – то, что они выглядели игрушечными издали, не делало их менее солидными. Двух-, трехэтажные коттеджи, выстроенные по типовому проекту из темно-красного кирпича, крытые одинаковой зеленой черепицей, с похожими коваными трубами, решетками и флюгерами, для нашей провинции они обозначали «здесь проживает средний класс». Причем средний в европейском смысле слова, а вовсе не те, кто без труда дотягивает до зарплаты.
Когда мы подъехали ближе, я привычным взглядом просканировала объект.
С безопасностью все обстояло не так уж плохо. Стена была стеной без дураков – высокой, прочной, из настоящего кирпича какой-то хитрой кладки, и если издали она притворялась старинной, то вблизи становилось ясно: периметр маленького поселка надежно защищен. Дорога уткнулась в металлические ворота, над ними мигала камера видеонаблюдения, а сбоку располагался стеклянный «стакан», в котором виднелся кто-то в камуфляже.
Сташевич посигналил.
Видимо, адвоката здесь знали либо его машина была в списке, поэтому створка ворот поехала в сторону.
«Вольво» въехал на территорию поселка, а за ним прошмыгнул и мой «Фольксваген». Н-да, квалификация типа в камуфляже явно не на высоте. А если бы я была террористкой и держала Сташевича под прицелом? И тогда бы я также просто въехала на охраняемую территорию? Похоже, ответ будет «да».
Проезжая мимо «стакана», я бросила взгляд на охранника.
Это был похожий на приземистого медведя парень. В свою очередь, он прошелся по мне внимательным взглядом – точно сканером по лицу проехался. Надо будет познакомиться с ним поближе – ведь мне здесь еще работать.
Поселок выглядел так, будто кусочек Норвегии вырезали и наклеили на унылый фон тарасовской природы.
Аккуратные коттеджи, глядящие на улицу чистыми окнами, за каждым домом – гараж на две машины. Асфальтированная дорога для автомобилей, по сторонам – вымощенные плиткой тротуары, велосипедная дорожка. Каждый особняк отделен чугунной кружевной оградой. Летом ее наверняка увивает виноград, а сейчас, поздней осенью, участки просматриваются насквозь. Возле домов виднеются цветники и укрытые чем-то белым кустарники – видимо, теплолюбивые растения с трудом переносят неласковую тарасовскую зиму. В целом довольно мило, но мрачновато.
Может быть, к Новому году на домах и оградах загорятся огни иллюминации, у порогов поставят светящихся оленей и красноносых Санта-Клаусов – всю эту европейскую «муру» наш средний класс предпочитает отечественным Дедам Морозам, и тогда здесь станет повеселее…
Поселок выглядел пустынным, навстречу попался только один человек – мужик в оранжевом комбинезоне шагал по обочине, держа в руках нечто, с первого взгляда напомнившее мне гранатомет.
Я даже подобралась на сиденье, но, к счастью, не успела среагировать. Мужик приблизился, и стало ясно, что в руках у него пневматическая метла – труба, поток воздуха из которой сдувал с тротуара опавшие листья.
Наконец Сташевич остановил машину возле самого удаленного от ворот дома.
Я припарковалась, заглушила мотор и присоединилась к адвокату. Иосиф Леонидович ежился на пронизывающем ветру и потирал сухие старческие ладони. Почему-то юрист медлил заходить в дом.
– Я хотел бы предупредить вас, Евгения, – обратился ко мне адвокат, и в голосе его послышалась некоторая неуверенность.
– Предупреждайте скорее, здесь холодно, – поторопила я старика.
– Речь идет о матери девочки. Думаю, из письма Елизаветы Михайловны вы получили некоторые сведения…
– Я уже поняла, что это девица была неподходящей парой для Лазарева. Ну и что? Мне ведь предстоит охранять не ее, а девочку.
– Скорее всего, мы с вами… вы столкнетесь с противодействием со стороны этой особы, – Сташевич говорил так осторожно, словно ступал босиком по электрическим лампочкам.
– Послушайте, вы давно меня знаете! – не выдержала я. – Я далеко не маргаритка на лугу. И с этой гопницей уж как-нибудь справлюсь. Не переживайте так.
– Я вас предупредил, – в последний раз повторил Сташевич и пальцем в перчатке нажал на кнопку звонка.
В глубине дома раздалась мелодичная трель. С минуту мы терпеливо ждали, но никто не отозвался. Я слегка напряглась – в моей работе ситуация, когда никто не отзывается на звонок, трактуется однозначно – что-то здесь не так.
Но Сташевич выглядел спокойным. Юрист толкнул дверь кончиками пальцев, и та медленно открылась.
– Сколько раз я говорил этой особе, что нельзя пренебрегать безопасностью! – вскипел Сташевич.
– Может быть, никого нет дома? – предположила я.
