Loe raamatut: «Хирург дьявола»

Font:

Глава 1

Илья Петрович Афиногенов стоял в стороне от встречающих. Прилетевшие рейсом Санкт-Петербург – Лондон пассажиры вот-вот должны были появиться в коридоре, ведущем из зала прилета. В руках у него не было таблички с именами тех, кого он ждал, – он не был уверен, но надеялся, что его узнают и без нее.

Он устал. Отпахав ночную смену, оказавшуюся очень неспокойной, Илья Петрович должен был уже пару часов спать в своей квартире, обнимая Лизу, которая тоже трудилась этой ночью. Обычно Илья Петрович даже не ел после работы, стараясь не перегружать организм. В редких случаях мог позволить себе чай с бутербродом, не более. Да и не хотелось, если честно. Тело требовало отдыха, и только сон мог избавить его от физической усталости и картинок с изображениями распоротых человеческих тел, которые часто застревали в памяти.

Но сегодня все было иначе. Он собрался, настроился и после работы, заскочив домой на полчаса, чтобы принять душ и переодеться, взял такси и поехал в аэропорт.

Он все предусмотрел заранее. Договорился с Пэркинсом о двух выходных, потому что понимал – ребят не получится в первые дни оставить без присмотра. Пусть здесь красиво, удивительно, обустроено, пусть по мостовым ступали ноги великих королей, а Темза дарит нежные поцелуи набережной, вдоль которой вытянулось закостеневшее здание Парламента, но все это сейчас никак не поможет тем, кого он встречал. Кто-то должен был гасить их восторги.

В руках Афиногенов держал два стакана с горячим чаем, которые купил уже в Хитроу. Ему не терпелось поскорее увидеть тех, которые, как он полагал, теперь будут ему по гроб жизни обязаны.

Из коридора показались первые пассажиры. Не спеша потянулись друг за другом, вскидывали руки в приветствиях, обнимались. Кто-то из прилетевших выглядел усталым, кто-то топал с бодрым видом. Илья Петрович подошел ближе к ограждению.

Он увидел их раньше, чем они заметили его.

– Андрей! Сережа! – крикнул он, но ни первый, ни второй его не услышали. Как он и думал, им было не до того – уж слишком много эмоций и впечатлений на них обрушилось. И это ведь они еще город не видели.

– Слепнев, Колесников! – повысил голос Илья Петрович. – Я на девять часов, эй!

Услышав свои фамилии, произнесенные очень знакомым голосом, Андрей Слепнев и Сергей Колесников наконец опомнились и одновременно повернули головы в сторону Афиногенова.

– Здрасьте! – расплылся Андрей, подходя к нему. – А вот и мы.

– Вижу, – улыбнулся Афиногенов. – Рад видеть. Ну как? Вы-то сами в порядке?

Он рассматривал их, а в голове уже выстраивалось: куда их сначала везти, какой дорогой, о чем предупредить, что рассказать. Ехать можно было или сразу на работу, или сначала в квартиру, ключи от которой лежали у Афиногенова в кармане. Был еще и третий вариант – завалиться в паб, взять по пинте темного, и там, не сдувая пену, уже обо всем поговорить.

– Так, – сказал Афиногенов, когда радость от встречи слегка улеглась, – предлагаю сначала решить вопросы с работой и проживанием. А потом все остальное. Я в клинике договорился, что мы начнем через два дня, прямо с понедельника. Вместе. Со мной проще будет, полагаю.

– Правильно полагаете, – согласился с ним Андрей. – Мы не против.

– Вам рулить, Илья Петрович, – поддержал друга Сергей. – Мы на все готовы.

– Если честно, я и сам сначала долго в себя приходил, – обвел взглядом терминал Афиногенов. – А теперь вот попривык как-то. Да и времени на акклиматизацию не оставили, работать начал сразу же.

– Неужели ко всему этому можно привыкнуть? – удивился Андрей.

– Поверь мне, мой мальчик, – Илья Петрович по-отечески положил ему на плечо руку. – Поверь старому лекарю…

– У нас с вами разница в возрасте всего семь лет, – напомнил Илье Петровичу Сергей. – И мы уже не в универе.

– Предлагаешь перейти на «ты»?

– А можно? – обнаглел Сергей. Все это время Слепнев с восхищением смотрел на друга.

– Забываешься, – холодно оборвал его Афиногенов.

От этих слов Колесников похолодел. Не хватало все испортить, еще не ступив на английский асфальт.

– Успокойся уже, – рассмеялся Илья Петрович. – В каком-то смысле ты прав. «Выкать» мы могли во время учебы, сейчас же это время прошло. И да, я не намного старше… Но советую все же держать дистанцию. Хотя бы первое время.

Колесников прикусил язык. Шутка могла обернуться проблемой.

– Пошли отсюда, – улыбнулся Афиногенов. – Получим ваш багаж, а потом вон в ту дверь – на свободу. Такси сюда не приедет. Не поверите, но для этого нужно выйти на улицу. И заберите свой чай наконец.

Илья Петрович отвез будущих коллег в клинику, где их уже ждал заведующий отделением неотложной помощи Джошуа Пэркинс. После непродолжительного собеседования, во время которого Афиногенов поработал и протеже юных специалистов, и их же переводчиком, Пэркинс сообщил двум взволнованным молодым хирургам, что он будет рад разделить с ними все тяготы, которые им подбрасывает местное здравоохранение. Сообщил, что они будут работать в смене со своим соотечественником Ильей Афиногеновым. По его же просьбе. И тот факт, что Афиногенов станет присматривать за ними на первых порах, несомненно, в хорошем смысле скажется на качестве их работы – бригада врачей, как показал богатый опыт Пэркинса, говорящих на одном языке, выдает результаты на порядок выше тех, кто иногда так и не может договориться между собой.

Андрей Слепнев и Сергей Колесников подписали необходимые документы, получили по пластиковой оранжевой карточке-пропуску и, не чуя ног, покинули кабинет. Афиногенов же задержался, попросив ребят подождать его в коридоре.

– Ну, что скажешь? – обратился он к заведующему отделением неотложной помощи. – Как первое впечатление?

Илья Петрович работал в Лондоне уже четыре года. За это время он успел попробовать разные специальности; некоторые приходилось осваивать прямо на ходу. Он уже протестировал себя в неотложной хирургии, вел прием как терапевт, пару раз ассистировал дежурному офтальмологу и даже умудрился принять роды, начавшиеся у будущей мамочки прямо в автобусе. К моменту, когда роженицу доставили в палату, ребенок неистово рвался на волю уже два часа, времени на обследования не было, свободных врачей рядом тоже не оказалось. И пока не подоспела акушерская помощь, Илье Петровичу пришлось работать в прямом смысле между ног истошно матерящейся роженицы. В тот раз он справился в одиночку. Вышло у него блестяще.

– Ты не в претензии, что я сразу поставил их в неотложку? – спросил Пэркинс. – Они же в хирургию рвались, ты говорил?

– Не то чтобы рвались, но один из них абсолютно точно будет полезнее в операционной, чем в неотложке, – пояснил Илья Петрович. – Но мне они нужны рядом, да и тебе легче будет.

– На кого из них делаешь ставку? – решил уточнить Пэркинс.

– Слепнев. Светлые волосы, серые глаза. Сидел слева. Талантливый. Трудолюбивый. Все схватывает на лету. За него могу поручиться. За другого, впрочем, тоже.

– Запомню, – кивнул Пэркинс. – Но сначала все же пусть побудут в отделении экстренной помощи, прокачают стрессоустойчивость, понахватаются всякого. А потом уже привлекай. Разберешься. И английский… боже, Илья, какой же слабый у них английский!

– Это от волнения, – пояснил Афиногенов. – Дай людям расправить крылья, заговорят так, что не остановишь. Им нужно время. Вспомни меня.

– Главное, чтобы лишнего не болтали.

– Не будут. Я бы неумных и косоруких тебе не подсунул, – усмехнулся Афиногенов. – У меня же учились. А я, без ложной скромности… умею. Ты же не будешь спорить?

– Не буду.

– Обещаю следить за тем, чтобы не тянули в рот всякую гадость, – продолжил Илья Петрович. – Но ты все же присмотрись к обоим.

– А что со вторым? Как там его… – щелкнул пальцами Пэркинс.

– Сергей Колесников, – напомнил Афиногенов. – Плохо помню его слабые стороны. А это говорит о том, что они вряд ли есть. Слепнев и Колесников дружат с первого курса, я вел их группу весь учебный период. Толковые ребята. Со Слепневым приходилось чаще общаться, парень лез с вопросами, подсовывал какие-то научные статьи, ему было интересно выйти за рамки программы. Колесников же не сильно стремился расширять свои горизонты. Ему было достаточно того, о чем он узнавал на лекциях. Этакая рабочая лошадка, если ты понимаешь, о чем я. Скажем так: Слепнев, увидев порез на пальце, предложит пять способов обеззараживания раны, приплетет альтернативные методы лечения, сошлется на результаты новейших научных исследований, будет уговаривать лечь в стационар и пройти множество обследований, в том числе полный набор МРТ и анализ на генетические мутации, а на прощание пропишет пострадавшему постельный режим, курс антибиотиков, жесткую диету и смену места жительства из-за неблагоприятного климата.

У Пэркинса ни одна мышца лица не дрогнула.

– Надеюсь, ты не шутишь, – произнес он. – Ему бы в штат к королеве.

– Может, и до такого опустится, – ухмыльнувшись, пожал плечами Илья Петрович. – Но я бы не хотел его терять. Он мне нужен. Он нужен тебе.

– А что же второй? – снял очки Пэркинс. – Как он будет лечить порез?

– Он посоветует промыть рану водой с мылом и протянет вам пластырь.

– Однако. Какие разные подходы к решению проблемы.

– И оба будут правы, – развел руками Афиногенов. – Только пациенты тоже ведь разные попадаются, согласись. Не каждый будет выполнять рекомендации врача. Так что оба они хороши, только каждый по-своему.

– Ладно, опекун, – подытожил Пэркинс. – Решили. Заселяй их, объясняй все, а в понедельник жду вас втроем в неотложке. Прямо с утра подойдете к дежурному, он все им объяснит, а там посмотрим. И скажи им, что их проживание клиника не будет оплачивать вечно. Пусть не сорят деньгами, которые у них появятся. Пусть будут готовы. У них есть семьи?

– Слепнев женат, имеет сына. Жена тоже медик, но из-за ребенка решила остаться в России, – ответил Афиногенов. – Не знаю, приедет ли к мужу. А вот Колесников как раз свободен. Но у него на родине остались родители. Насколько я в курсе, он не планирует их сюда перевозить.

Джошуа Пэркинс был врачом от бога. И психологом, каких поискать. За тридцать два года работы в клинике ему довелось пообщаться с множеством коллег, и с дилетантами в том числе. Став руководителем, он тщательно отбирал в штат специалистов и старался внимательно следить за каждым. Поэтому он с некоторой опаской отнесся к просьбе своего русского приятеля Ильи Петровича Афиногенова рассмотреть кандидатуры его бывших студентов. Получалось, что он был лишен возможности проверить обоих на знание своего дела до того, как примет их на работу. Но, по словам Афиногенова, это были врачи, которым просто была нужна возможность проявить свои врачебные таланты и умения. На родине, заметил Илья Петрович, у них было маловато перспектив. К тому же они не мнят себя звездами, а это значит, что их устроила бы и невысокая заработная плата. Для начала. Это же удобно для клиники, разве нет?

Джошуа Пэркинс пораскинул мозгами и дал добро. Илья Петрович смог убедить его в том, что он не пожалеет о принятом решении. И Пэркинс решил рискнуть.

Афиногенов же подошел к ожидавшим его ребятам и сообщил им, что сейчас же покажет им клинику, а потом можно будет выдохнуть.

* * *

К десяти-одиннадцати часам вечера в главном корпусе становилось гораздо спокойнее, чем днем. Вновь прибывших пациентов к этому времени уже успевали осмотреть, переодеть, откалибровать по диагнозам, раскидать по палатам и оставить в относительном покое. Но «тяжелые» были всегда. Однако операционные и дежурные бригады хирургов держали руку на пульсе – могло случиться все, что угодно.

Рядом с главным корпусом находилось двухэтажное здание, давным-давно отданное под приемную. Отделение неотложки сформировалось тут же. Главный корпус и приемную соединял широкий коридор без окон, предназначенный для транспортировки пациентов. Со временем врачи стали пользоваться лифтом, удачно внедренным прямо в приемном отделении, и про коридор благополучно забыли. В отделении неотложной помощи постоянно кипела жизнь. Если, конечно, кто-то еще имел счастье прибыть сюда живым – скончавшихся на пути в клинику тоже было немало. Несложные операции проводились и в приемном покое, делались здесь и более серьезные вмешательства, но только если диагноз пациента не терпел отлагательств. Поставленная в карточке отметка «срочно» давала врачам приемного покоя абсолютное разрешение на спасение чьей-либо жизни в условиях, приближенных к полевым. Эта отметка сигнализировала о том, что времени на спасение жизни осталось в обрез. Ставить эту надпись на карточке пациента придумал основатель и самый первый владелец клиники профессор Эдвард Винтер, который благополучно отошел от дел, а заодно и в мир иной много лет назад в одной из палат главного корпуса. И какие бы перемены впоследствии ни коснулись этой клиники, сколько бы перестроек и ремонтов ни переживали корпуса, сколько бы душ населения ни приняли медики, но пометка «срочно», представлявшая собой красную галочку, которая ставилась в правом верхнем углу анкеты пациента, все так же, как и полвека назад, взывала о том, что этот пациент должен быть принят вне очереди.

Сразу же после разговора с Пэркинсом Афиногенов провел экскурсию по главному корпусу, попутно знакомя бывших студентов с теми, с кем им предстояло работать.

– Обычно приходится торчать в смене с одними и теми же, – объяснил он. – Сейчас как раз не наша смена. Но и этих людей нужно знать в лицо. Придется сталкиваться. Может, с кем-то подружитесь. Но, как показывает мой опыт, соединиться на века не получится. Вы навсегда останетесь рабочими из другой страны. Запомните это.

Слепнев и Колесников шагали за Ильей Петровичем, который, казалось, был в приятельских отношениях со всеми, кто встречался по пути. Уборщик помахал ему рукой из другого конца коридора. Медсестры кивали, едва его завидев. Врачи первого звена хлопали по плечу.

– А ты здесь на хорошем счету, Илюшенька, – не выдержал Слепнев. – Колись, чем взятки давал?

– Работал, как проклятый, не отказываясь от лишних смен в собственные выходные, – ответил Афиногенов. – Не задирал нос. Учился. Были моменты, когда и «утки» из-под пациентов выносил.

– А медсестры и санитары на что? – удивился Колесников. – Их рядом, что ли, не было?

К этому моменту они обошли все владения Пэркинса. На улице стемнело, а в неотложке началось «веселье», в чем очень скоро Сергею и Андрею предстояло убедиться на собственном опыте.

– Так, все вам показал заранее. Теперь сдергиваем форму и уходим. Предлагаю отметить ваш приезд, – сказал Афиногенов. – Тут за углом есть паб, открыт до двадцати трех.

– Всю жизнь мечтал побывать в настоящем английском пабе, – признался Слепнев.

– Тогда это твой шанс, – ответил Илья Петрович. – Есть пиццерия, там тоже можем посидеть. А есть продуктовый магазин, и если хотите немного сэкономить, а не утонуть в атмосфере в первый же день своего пребывания в Лондоне, то можно набрать там еды и отправиться к вам в квартиру. Она тут недалеко, кстати. Ключи у меня.

– И хата недалеко? – удивился Слепнев. – Слышь, Серег, пешком на работу ходить будем.

– Это радует, да, – отозвался Колесников. – Я лично выбираю паб. А потом я выбираю магазин.

– Ну, надо сначала все-таки заехать в новый дом, – твердо сказал Афиногенов. – Бросите там свои чемоданы, а потом, так и быть, в паб.

* * *

– Еще одна пинта пива, и я бегло заговорю по-английски, – заметил Андрей, опуская на стол пустой стакан. – Скажи, Илья Петрович, ты частенько здесь стресс снимаешь? Сделай признание, не бойся, мы же свои.

Афиногенов, который за два часа пребывания в пабе справился лишь с одним стаканом, внимательно посмотрел на Слепнева.

– Нет, – ответил он. – И тебе не советую. Расслабляться можно и другим способом.

– Каким это? – приподнял бровь Колесников.

– Пробежка в парке, – ответил Афиногенов. – Очень хороший способ снять напряжение. Или уезжаю с фотоаппаратом куда подальше, фотографирую красивые места. Девушка за рулем, а я с камерой.

– Так ты не один живешь? – спросил Слепнев.

– Нет, – покачал головой Афиногенов, – не один. Если по-нашему, то я живу в гражданском браке. Работает, кстати, она со мной. Регистрирует поступивших в неотложку или ассистирует врачу.

– А как ее зовут? – поинтересовался Колесников.

– Лиза.

– Русская?

– Родилась в Польше, в Лондоне живет с семи лет.

Слепнев сделал попытку выйти из-за стола, споткнулся, тихо выругался и направился к барной стойке. Афиногенов с тревогой наблюдал за его нетвердой походкой.

– Сереж, – обратился он к Колесникову, – и часто он вот так закладывает за воротник?

– Ты что! Нет, конечно! – рассмеялся Сергей. – Это он от избытка эмоций. Непривычно все тут, и не забывай, что мы только утром прилетели. Ни он, ни я ни разу до этого дальше Тарасова не выбирались. Твое письмо все перевернуло. Да ты и сам видишь. Черт тебя возьми, я все равно с трудом называю тебя по имени.

– Привыкнешь, – улыбнулся Илья Петрович. – И он привыкнет. Так что там с моим письмом?

– С каким? – не понял Сергей.

– С моим, – мягко, но настойчиво повторил Афиногенов. – Ты, наверное, говоришь про то письмо, которое я прислал Андрею по электронке?

– Если вы и раньше переписывались, то, подозреваю, болтали о чем-то другом, – заметил Сергей. – Но я сейчас говорю о том самом письме, единственном, которое он мне показал. В нем ты спрашивал про Лондон. И звал его сюда. Меня в твоем письме не было.

– Понял, понял… – успокоил его Афиногенов. – Признаюсь, что меня в свое время тоже сильно подкосил положительный ответ на высланное резюме. В хорошем смысле подкосил. Я сюда попал случайно. Наткнулся на вакансию, которую выложили на одном серьезном сайте. Помню, переживал из-за того, что мой английский вызовет смех у работодателя. Да и кому я нужен в этих туманах? А мне взяли и ответили. И пригласили на собеседование, которое, прикинь, состоялось по телефону. И когда я понял, что могу спокойно и правильно выражать свои мысли на чужом языке и понимаю все, о чем мне говорят, то стало ясно, что все складывается не просто так. Все к тому и шло. Я произвел положительное впечатление. Знаешь… пойду-ка я возьму нам с тобой кофе.

– А тут можно купить кофе? – удивился Колесников. – Я думал, что в пабах только пиво бывает.

– Не только, – успокоил его Афиногенов. – Оглянись, тут даже чай с пирожными есть.

Он понизил голос и подался к Колесникову.

– А своему другу Слепневу передай потом, что если его увидят в таком состоянии коллеги, то он может поиметь серьезные проблемы на работе. Или они его поимеют, – негромко сказал Афиногенов. – И я никак не смогу его прикрыть. У тебя тоже не получится. И свою репутацию я тоже не хочу пачкать. Понимаешь меня, студент?

– Понял, – кивнул Колесников.

– Пойду, помогу ему.

Илья Петрович встал со стула и пошел навстречу Слепневу, который возвращался за стол с очередной кружкой пива.

Через полчаса был куплен кофе, который пили только Афиногенов и Колесников. Слепневу был подан апельсиновый сок.

– Иначе твое сердце получит под дых, а печень будет выплевывать свои зубы, – пояснил Илья Петрович такое неравное распределение напитков. – Ты же врач, Слепнев. Поэтому нагружай организм правильно.

Протрезвевший Андрей чувствовал себя опозоренным, но счастливым.

– Расслабился, – признался он. – Не каждый день по мировым столицам-то езжу.

– Хорошо, что на работу тебе через два дня, – заметил Афиногенов. – За это время можно понервничать и успокоиться. Ты, кстати, расскажи про жену-то. В вашей группе училась? Может, помню?

– Ритка-то? – Андрей качнул головой. – Нет, на курс ниже шла. Практика в одной клинике, все дела. Не успел оглянуться, а уже ей кольцо на палец надеваю.

– Она тоже хирург? – прищурился Афиногенов. – Может быть, и ее сюда привезешь? Я бы поговорил.

– Она ассистент анестезиолога, – поправил его Слепнев. – Но после того как сын пошел в садик, устроилась туда же обычной медсестрой.

– С финансами, наверное, не очень? – спросил Афиногенов, глядя на Слепнева поверх чашки.

– Есть такое дело, – вздохнул тот. – Дети требуют не только внимания и сил для высасывания последних нервов из родителей. Им еще нужно есть полезную пищу, одеваться во что-то, играть в правильные игрушки. Все это недешевое удовольствие. Сейчас Ритке с ребенком лучше остаться в Тарасове. Устроюсь здесь – буду думать. Спасибо за предложение, я был бы рад, но сейчас никак.

Илья Петрович вернул чашку на блюдце.

– Говорят, пока кофе горячий, можно поймать его настоящий вкус, – медленно произнес он. – А как остынет, так уже не то. А я вот люблю пить его слегка остывшим. Без всего. Без пирожных, без молока, без сахара или корицы. Это – приправы, не более. Чуть-чуть остывший черный кофе прекраснее всего. А горячий…

Он снова отпил из чашки. Слепнев и Колесников молча наблюдали за этим представлением, не понимая, к чему это все.

– Здесь не такие уж и заоблачные зарплаты, как может показаться на первый взгляд, – наконец вернулся из собственных мыслей Афиногенов. – Но есть одна тема, ребятки…

Слепнев кашлянул.

– Сейчас ничего говорить не буду, – подвел итог Афиногенов. – Главное, что вы оба здесь. Поработаете, освоитесь, а там решим, кого куда.

– Это точно, не надо торопиться, – сказал Колесников, лишь бы уйти от какого-то чувства неловкости, которое вдруг появилось откуда ни возьмись. Он встретился взглядом с Андреем, который уже пришел в себя и выглядел уставшим. Может, это совсем не неловкость, а эмоциональный передоз? Похоже на то.

Афиногенов в два глотка допил свой слегка остывший черный кофе.

– Ну что, братва, – широко улыбнулся он. – Напились, наелись? А теперь, может быть, все-таки поедем домой? Или под мостом ночевать собираетесь?

* * *

Пэркинс вернулся домой в восемь часов вечера. Поужинав, открыл ноутбук, ответил на несколько электронных писем. Позвонил дочери, которая недавно вышла замуж и уехала с мужем в Нигерию. Человек, с которым она решила связать свою жизнь, был компьютерным гением. Он решил, что Африканский континент загнется от компьютерной неграмотности. Дочь Пэркинса носила красивое имя Молли. Она была учителем и, пока ее муж натаскивал будущих негерийских хакеров, успела устроиться в школу преподавателем английского языка. По ее словам, тамошние детки были гораздо смышленее тех, с которыми ей приходилось работать в Лондоне.

– Английские дети слишком избалованные, папа, – призналась она отцу. – Или я не умею поддерживать свой авторитет. Я и сама еще не выросла в каком-то смысле, и мои ученики не видят во мне учителя. А в Нигерии меня уважают и даже побаиваются. Как думаешь, почему так получается?

Пэркинс сочувствовал дочери, но помочь ей не мог даже советом.

Сегодняшний разговор с Молли был непродолжительным – подводила чертова связь. Они быстро распрощались. Пэркинс закрыл ноутбук, набросил на плечи легкую куртку, чтобы выйти на ежедневную прогулку. После смерти жены, которая случилась шесть лет назад, он решил, что в его жизни вполне может остаться работа, но никаких отношений он заводить не будет. Правда, стал ощущать тоску от одиночества во время вечерних променадов в ближайшем парке. Поэтому он посетил приют для животных, где и нашел себе друга – юркого пятнистого песика неизвестной породы. Пес оказался наглым и плохо воспитанным, Пэркинс четыре месяца приучал его делать туалетные дела на улице, а не на ковре в гостиной.

– Дай ему имя, наконец, – сказал как-то Афиногенов, зашедший к Пэркинсу в гости. – Вы вместе уже полгода, а ты все еще подзываешь его свистом.

– Его имя по паспорту просто отвратительно, – ответил Пэркинс. – Представь, его когда-то назвали Коломбо. Не знаю, что было в голове у этих людей. Какой из него Коломбо? Он лезет носом под хвост каждой встречной псине. Он воет на пустой угол в коридоре. Зачем-то таскает диванную подушку из одной комнаты в другую, а потом обратно. Коломбо? Не смешите.

– Назови его хоть как-то, – не отставал Афиногенов. – Пока у него не будет имени, он так и останется без мозгов. А твоих на вас обоих не хватит. Ты знаешь, в России с дворнягами в плане имен не особенно церемонятся. Все зависит от высоты в холке и выражения собачьего лица. Выбирай.

– У меня никаких мыслей, поможешь?

– Назови его Токси. Он вряд ли будет против.

– Почему Токси? – удивился Пэркинс и посмотрел на пса, словно примеряя на него новую кличку.

Кличка села точно по размеру.

Пока Пэркинс одевался, Токси радостно лупил его хвостом по ногам.

– Секунду, Токси. Кажется, телефон.

Пэркинс не ошибся. На определителе высветился знакомый номер.

– У нас проблемы, – с яростью в голосе сообщил Илья Петрович. – Нужна кровь. Мы тут зашиваемся, черт тебя возьми.

– Все так плохо?

– Очень плохо, Джошуа. Поверь мне.

Пэркинс почувствовал сильное желание присесть. Он прекрасно понимал, о каком пациенте идет речь. О, он отлично разбирался в статусах тех, кто поступал в клинику не через главный вход. Эти люди не проходили регистрацию, а их лечение проводилось при неукоснительном соблюдении анонимности. До сих пор удавалось справляться без проблем, но сейчас, видимо, не тот случай.

– Что с ним? – спросил Пэркинс.

– Час назад. Четыре пулевых, одно из них «слепое».

Это означало, что одна пуля застряла в теле. Пэркинс, не отнимая телефон от уха, вернулся в комнату и опустился на диван. Токси крутился возле ног хозяина.

– Значит, необходимо переливание крови? – спросил он у Ильи. – Только говори спокойно и по существу. Лишь так я смогу тебя понять.

– Именно. Не могу говорить спокойно. Я звоню из пустой смотровой. Сюда могут зайти в любой момент.

– А в чем проблема? – не понял Пэркинс.

В неотложке, куда привозили анонимных пациентов, тоже было хранилище крови для срочных операций. У Пэркинса появилась слабая надежда на то, что Илья просто не нашел то, что было необходимо. Такое часто случается, если ты торопишься или сильно взволнован. – У нас нет нужной группы? Не пугай меня, Илья.

– Крови тут полно, – ответил Афиногенов. – Все руки по локоть в крови. Просто купаюсь в ней. Но все дело в том, что вся эта кровь ему не подходит.

Пэркинс закрыл глаза. Потом медленно выдохнул.

– Как… как это не подходит? – тихо произнес он. – Какая группа, я спрашиваю?

– Подожди.

Он отвлекся, отложив трубку телефона в сторону. Джошуа Пэркинс не мог знать наверняка, какая именно кровь хранилась в хранилище, которое находилось в главном корпусе. Но больше идти было некуда.

– Ты еще здесь?

– Ты точно все проверил? – на всякий случай решил уточнить Пэркинс.

– Абсолютно, – сказал Илья. – В неотложном отделении проверил все. Нет там того, что нужно. Отсутствует.

– Значит, так, – взял себя в руки Пэркинс, – придется идти в основное здание.

– Ты совсем мозги потерял?! – взорвался Афиногенов. – На каком основании я там появлюсь без документов? Попрошу отлить мне немного? А если потом решат проверить?

– Я назову тебе код для входа в хранилище, – объяснил Пэркинс. – Дальше – сам. Если кто-то тебя увидит, то можешь сказать, что шел мимо, услышал сигнал терморегулятора, решил проверить.

– А код я на ходу выдумал, а он возьми да подойди, да?

– Код я дал тебе на всякий случай, так и объяснишь. На твоем месте я был бы уже на пути к хранилищу, – холодно заметил Пэркинс. – Ты слишком много пререкаешься. Выбрал неподходящий момент.

– Ты, видимо, плохо меня знаешь, – оборвал его Илья. – А жаль. Давай код. Но пойду не я.

– А кто, боже мой? – не выдержал Пэркинс.

– Слепнев. Говори код. Я перезвоню в любом случае. И будь добр, ответь мне сразу. В ином случае я потяну тебя за собой.

Пэркинс продиктовал цифры. Он положил трубку на рычаг и «видел», как кто-то открыл электронный замок, зашел в хранилище и стал проверять один холодильник за другим. К сожалению, Джошуа Пэркинс не знал, в каком из них находится то, что искал Афиногенов. Поэтому он мысленно молился за него, за его русского друга и за себя так же сильно, как за благополучие собственной дочери, после того как она улетела в Нигерию. Страх заставил его забыть обо всем, что до этого заставляло его жизнь идти ровным ходом. Рот Джошуа Пэркинса был приоткрыт, он в нелепой позе сидел на диване, забыв о своей собаке, которая привыкла в это время задирать ногу около дерева. Мысли обо всем этом казались теперь ужасно неправильными и абсолютно ненужными.

Звонок заставил его вздрогнуть.

– Взял, – услышал он голос Ильи Петровича. – Надеюсь, получится. Вроде бы никто не заметил. Будь на связи. Возможно, самое трудное еще впереди.

Он отключился. Джошуа Пэркинс опустил руку с телефонной трубкой на колено.

– Токси, – позвал он, – дай мне пять минут, и мы пойдем в парк.

Токси был рад, что о нем не забыли. Через пять минут по пути к входной двери Пэркинс наступил в лужу, которую сделала его собака.

* * *

– Время смерти два часа одиннадцать минут, – тихо сообщила Лиза и посмотрела на мужа. – Илья, что будем делать?

Андрей Слепнев медленно стянул с кистей рук медицинские перчатки. Колесников последовал его примеру. Потом огляделся вокруг, глубоко вдохнул, медленно выдохнул. Не видеть бы всего этого, подумал он, но вспомнил, как был счастлив, когда увидел свое имя в списках поступивших на первый курс медицинского университета. Казалось, все это осталось в какой-то чужой жизни. И он, прежний, тоже там остался.

Все вокруг было в крови. Она попала даже на стены этой небольшой операционной. В металлическом лотке, стоявшем на специальном столике, в темно-красной застывшей гуще покоилась пуля. Примерно час назад она вошла в тело человека, который совсем недавно дышал, думал, принимал решения, чего-то боялся и, возможно, кого-то очень сильно любил. А потом, уже внутри тела, эта пуля разлетелась на мелкие части, которые разорвали еще живому пациенту аорту и легкие. Еще три пули прошли навылет, проложив свои траектории через бедро, плечо и селезенку пострадавшего.

У него было очень мало шансов.

От мыслей о том, что где-то сейчас лежат эти три пули, которые славно исполнили свою работу, Сергею захотелось уменьшиться в размерах, провалиться сквозь пол операционной, отрастить крылья или податься в тибетские монахи. Главное, чтобы это помогло прийти в себя.

Он с таким тяжелым случаем еще не сталкивался. Слепнев, кажется, тоже. Положение дел усугублялось тем, что спасение этой жизни было тайным. Как подпольный аборт в жестокие времена.

А вот насчет Афиногенова у Сергея были сомнения. Он успел поработать в клинике несколько лет и всякое повидал. Его подруга Лиза часто ему ассистировала, они даже работали в одну смену. Однако и они, скорее всего, не подозревали о том, что их сегодня ждет.