Loe raamatut: «Ловкая бестия»

ГЛАВА 1

Тот парень, что стоял справа, сейчас проверял, на месте ли его нос. Он подносил руку к лицу и пробовал на ощупь – похоже ли ощущение прикосновения пальцев к его шнобелю на привычное.

Вряд ли он мог ответить себе на этот вопрос, так как костяшки его пальцев вздулись и были покрыты запекшейся кровью.

Про второго ублюдка я вообще молчу. А что тут можно сказать?

Сам виноват, не надо было нарываться. Теперь бы не пришлось корчиться под носком моего ботинка, безуспешно пытаясь высвободить свое левое ухо.

Пусть скажет спасибо, что дешево отделался, – в этот раз я не надела итальянские сапожки с железными нашлепками на подошве.

А если еще вспомнить про спецобувь, которую я использую крайне редко, – с особыми пазами для вставных ножевых лезвий и мини-шприцев с нервно-паралитическим снадобьем, предназначенным для усмирения таких вот придурков, – то этому рыжему пришлось бы куда хуже.

– Пусти, сука, ну пусти же! – хрипел он, извиваясь от боли.

– Да пожалуйста, – пожала я плечами и перевела носок своего ботинка с его уха на асфальт, – шагай себе на здоровье и впредь будь паинькой.

Но он не внял моему совету. Как я, впрочем, и предполагала.

А ведь все начиналось вполне невинно, и, видит Бог, не моя вина в том, что эти двое нарвались на такие неприятности.

Если говорить в двух словах, дело было так. Я мирно покупала фасоль на уличном лотке, никого не трогала, а эти парни проходили мимо.

Первый толкнул меня плечом, когда я вынимала мелочь, чтобы расплатиться.

Белые и желтые монетки веером разлетелись из моей ладони по окрестным лужицам, так что к ним даже подскочили голодные сизые голуби, думая, что добрая тетя вознамерилась покормить пташек хлебушком. Но птичкам не подфартило в этот раз.

Я чертыхнулась парню в спину и заворчала, что неплохо бы и извиниться, да и вообще…

Он, само собой, не среагировал, да я и не очень настаивала. Но когда его приятель, бредя следом, заехал мне локтем в бок и я просыпала всю купленную мной фасоль, мое терпение лопнуло.

Тем более что второй – им был рыжий парень лет девятнадцати – при этом усмехнулся и как ни в чем не бывало бросился догонять своего кореша.

Тут уж я не стерпела.

Во мне словно включился особенный механизм, давно не использованный, но отнюдь не вышедший из строя, который вживили в меня несколько лет назад во время учебы в подмосковном летнем лагере.

Я вовсе не бросилась с криком за ними следом. Наоборот, спокойно пошла обычным шагом, сливаясь с прохожими и стараясь держаться потока, который двигался возле стены, – мои обидчики шли по центру тротуара, и я заметила, что рыжий пару раз оглянулся.

Дождавшись, пока эта парочка пройдет на зеленый светофор, я притормозила на перекрестке. На всякий случай я сдернула с головы вязаную шапочку и, одним движением распустив волосы, осталась стоять, ожидая, пока закончится поток автомобилей.

Через два квартала я чуть ускорила шаг. Почти поравнявшись с ними на повороте, я прибавила скорость, двумя легкими прыжками подскочила к рыжему и, вывернув ему сзади руку, отбросила направо – в подворотню, что возле закрытой на ремонт парикмахерской.

Он не успел издать ни звука, а сворачивающие за угол прохожие ничего не заметили.

С размаху шарахнувшись спиной о стену, рыжий сначала вылупил на меня свои глупые глаза, а потом, хохотнув, проговорил:

– Ты че, мать, в больнице давно не лежала или тебе жить надоело?

Вопрос требовал не ответа, а действий. Я не стала качать права и требовать извинений – и так все ясно, зачем же время попусту терять?

Тем паче что второй придурок, заметив неожиданное отсутствие своего приятеля, уже завалился в наш тихий уголок и с угрожающим видом шел на меня, расправив свои широкие плечи.

– Витек, че этой старухе от нас надо, а? – якобы удивленно вопросил рыжий.

Я не считаю, что двадцать восемь лет – это преклонный возраст, но «старуху» я пропустила мимо ушей и взяла быка за рога. Вернее, одного из этих двух козлов за ресницы и с силой дернула веко вверх.

Пока рыжий не очухался, моя левая рука зажала его кадык между указательным и большим пальцем. У меня было большое желание не ограничиваться таким мягким воздействием, а двинуть ему по адамову яблоку кромкой кисти так, чтобы он в последние минуты жизни смог понять, что у него разорвано дыхательное горло.

Но я все же сдержалась.

Некоторые молодые люди иногда поддаются обучению, и самые крайние меры должны применяться только после того, как будут использованы все прочие воспитательные приемы. И я решила, что сильно калечить не буду.

Так что я правильно поступила, лишь врезав ему краем ботинка по кости в самом подъеме ноги. Если и образуется небольшой перелом, то предплюсна быстро заживает, это всем известно.

На все про все ушло две секунды. К чести приятеля рыжего – жгучего брюнета с претензией на кудряшки, – он довольно быстро среагировал и бросился на помощь. Ну-ну, покажи, как ты это себе представляешь.

Но он не придумал ничего лучше, как обхватить меня сзади за руки.

На редкость глупое решение. Он прямо-таки провоцировал меня на то, чтобы я резко влепила ему своим затылком по носу.

Тогда наш кудрявый баранчик на мгновение ослабил хватку и, одурев от боли, зачем-то схватил меня за руку своей цепкой и влажной ладонью.

Рука – место довольно уязвимое, так уж мы устроены. И он не мог этого не знать. А если и не знал, то теперь запомнит надолго.

Я крепко обхватила левой рукой его запястье, зажав сухожилия между ногтями, и чуть потянула руку книзу – получился неплохой рычаг, – а правой загнула средний и указательный пальцы назад до упора.

То есть до хруста, свидетельствовавшего о том, что «противник выведен из строя», как говорилось у нас в подразделении.

Но парень был крепким. Боль иногда активизирует волю к борьбе, но, увы, не способствует быстрому и ясному мышлению. А абстрагироваться от собственной боли, чтобы четко уяснить ситуацию в какие-то доли секунды и принять правильное решение, его тоже явно не учили. И чему только учат нынешнюю молодежь?

Нехилых размеров кулак его правой руки прошелся в миллиметре от моего виска, и, чтобы окончательно прекратить эти бессмысленные движения, я схватила валявшийся под ногами кусок красного кирпича и крепко припечатала камушком его ладонь к стене.

Вот теперь все.

А на ухо рыжему я наступила, когда сделала шаг назад, поднимая брошенную сумку.

Тут уж была чистая случайность, за которую я в принципе могла бы и извиниться. Но не больно-то и хотелось, если по правде.

– Чтоб я вас больше не видела, – внятно проговорила я, обернувшись напоследок уже в арке подворотни. – В следующий раз убью.

Как оказалось позже, не убила. И, как теперь понимаю, зря.

Аккурат на другой день, когда я возвращалась домой из больницы, думая о том, что неплохо бы подкинуть тетке после перенесенной операции какого-нибудь легкого чтива, я обнаружила, что во дворе дома меня поджидают двое джентльменов бандитского вида.

Чтобы не было недоразумений, вкратце поясню – те, кто раньше ходил в трико, теперь запрыгнули в дорогие костюмчики. А рожи их никакой визажист не изменит, сколько ему ни плати.

Чуть поодаль стоял, опираясь на трость, рыжий, по бокам от него торчали еще двое явно шестерочного вида, как и сам инвалид.

– А у нас к тебе небольшой разговорчик имеется, – не представляясь, обратился ко мне господин в костюме салатного цвета с галстуком цвета «бешеный лимон». Под его белой рубашкой полукругом выпирала на шее неизбежная золотая цепура.

– Ну? – коротко спросила я, понимая, что бежать не стоит.

Тот обернулся и вопросительно посмотрел на рыжего. Инвалид дважды кивнул.

– Для начала уточним: мы не ошиблись? – на всякий случай спросил «салатный» господин. – Это действительно вы их так отделали?

– Не ошиблись, – заверила его я, не без удовольствия посмотрев на вчерашних обидчиков. Так старый рабочий удовлетворенно осматривает результаты своего труда в каком-нибудь советском кино.

Возражать в данной ситуации было глупо, притворяться – тоже.

– Хм, – чуть повел головой «салатный», – ребята нам, конечно, рассказали, что к чему. Не сразу, правда, рассказали… Да это и понятно. Как-никак ситуация не совсем обычная… Парням, конечно, обидно… Но, повторяю, они все рассказали.

Я покамест терпеливо ждала, стараясь угадать, к чему он клонит.

Вряд ли речь шла о мести за временную нетрудоспособность «мафии рядовых». На этот случай у меня тоже было кое-что при себе заготовлено, но я уже поняла, что гранату в ход пускать не придется.

– Охотникова Евгения Максимовна, тысяча девятьсот семидесятого года рождения, – полувопросительно-полуутвердительно произнес этот тип. – Я надеюсь, мы и тут не ошибаемся?

– Не ошибаетесь, – снова подтвердила я, понимая, что врать бесполезно.

Узнать у соседей мое имя и возраст не представлялось чем-то из ряда вон выходящим. А вот как они нашли меня за такой короткий срок?

Впрочем, две мои вчерашние жертвы могли видеть даже из глубины подворотни, как я сажусь в подошедший троллейбус. А ведь в этом направлении он идет только одну остановку до конечной.

А еще? Какие еще тут могли быть дела? На чем меня зацепили?

Ну да, конечно же! Как же это я сразу не догадалась! Кудрявый закапал мне кровью из своего шнобеля воротник блузки. Значит, они опросили водителя, который, очевидно, видел, пока кондуктор проверял билеты на конечной, как я вошла в этот двор.

Так что, Женечка, близость жилища к конечным остановкам общественного транспорта – это не только большое удобство, но подчас и фактор весьма опасный, запомни это себе на будущее.

Из краткого разговора пока что напрашивался один вывод – фирма серьезная. Плюс возникало четкое ощущение от нашей с «салатным» беседы, что речь не идет о принципе «око за око».

Но, в конце концов, я не обязана отвечать за низкий профессионализм его работников.

– Думаю, что вы еще не успели навести справки о моей биографии, – сказала я. – Если есть вопросы, могу ответить. Кажется, вы хотите предложить мне что-то вроде контракта?

– А у вас еще и мозги есть, – уважительно посмотрел на меня «салатный».

Наш разговор продолжился на территории приглашающей стороны.

Закрытое акционерное общество, которому принадлежал магазин «Налим», специализировалось на охотничьем и рыболовном снаряжении.

Да-да, помнится, тетушка Мила говорила мне, что бывший второй зам по культуре местного обкома скорефанился со спортивным фондом и теперь они дружно качают денежки под налоговые льготы, заодно приторговывая оружием – не только и не столько тульскими ружьями, само собой. Работают, короче, можно сказать, почти по профилю, что по нынешним временам редкость.

Мы сидели в круглой гостевой комнате служебного помещения и обсуждали детали моей будущей работы. Как я и предполагала, мне ее предложили.

– Нет-нет, не обычным охранником, как вы могли подумать, – тут же заторопился «салатный» (он все же представился и оказался Иваном Петровичем Сидорчуком). – Тут есть одна тонкость…

Тонкостей оказалось более чем достаточно. Но в принципе я склонялась к тому, чтобы принять предложение этой фирмы.

Пока мы беседовали, я решила сэкономить Сидорчуку немного времени и вкратце рассказала о себе. Скрывать мне было, в сущности, нечего, а они, если бы захотели, узнали бы все и так.

На Сидорчука мое краткое жизнеописание произвело определенное впечатление.

– Хм… Справки мы, конечно, наведем. Хотя вы излагаете довольно складно, и я не думаю, что вы что-то там присочинили. А что же вам в Москве не сиделось? – спросил он удивленно.

Я лишь пожала плечами.

– Проблемы…

Я не хотела объяснять причины, по которым ни в Москву, ни во Владивосток, откуда я родом, возвращаться я не собиралась.

Пришлось бы говорить слишком о многом, а к откровенности я как-то не расположена.

В эту минуту дверь распахнулась. Сидорчук, увидев человека, заглянувшего в комнату, тут же вскочил и громко отрапортовал:

– Леонид Борисович, через сорок минут мы у вас. Осталось только…

– Хорошо-хорошо, – нетерпеливо замахал тот пухлой ручкой и добавил, быстро посмотрев на часы: – Лучше через сорок пять.

И дверь снова захлопнулась. Сидорчук тотчас же бухнулся в кресло и, кивнув в направлении ушедшего Леонида Борисовича, произнес:

– А это, собственно, и есть ваша будущая работа. Наш босс…

– Вы что, хотите нанять меня в охрану к этому коротышке? – удивилась я. – У вас что, проблемы с качками? Недостаток «лиц, отслуживших в ВС»? Или всех уже перестреляли? Может быть, ваш босс настолько крутой, что текучка кадров охраны у него столь же высока, а срок службы – пока не убьют – столь же краток, что и у лейтенантов во время Великой Отечественной?

Сидорчук терпеливо выслушал мою язвительную тираду и проговорил:

– Не сотрясайте воздух понапрасну, милочка. С бодигардами у нас все в порядке, иначе бы я с вами сейчас не разговаривал.

– Тогда в чем же дело?

– Просто наша служба безопасности не так давно выработала особую схему двойной защиты, а ваша кандидатура всплыла сама собой, волей всесильного случая, – пояснил Сидорчук. – Ваши навыки просто потрясли нас. Так профессионально отделать этих двух парней за считанные секунды – это круто, ничего не скажешь.

«Профессионально… – усмехнулась я про себя, – да это детские игрушки по сравнению с Берни. Вот тогда, двадцать лет назад, это был настоящий профессионализм. А все, что было потом, – только опыт…»

Я внезапно поймала себя на том странном, неуловимом и чудном детском ощущении, с которого все, собственно, и началось.

* * *

Тогда, вьюжной зимой семьдесят восьмого года, в заснеженном Владивостоке я, восьмилетняя Женя Охотникова, сидела дома и изнывала от скуки.

Ветрянка, если кто не знает, это такая болезнь, которая донимает тебя от силы два-три дня. А еще две недели ты просто ждешь, пока пройдут все эти язвочки, которые утром и вечером смазывают зеленкой.

И вот от нечего делать я придумала потрясающую игру. Мои родители были на работе – папа заседал в своем военном штабе, мама принимала больных в клинике, так что партнером для игры стал огромный сенбернар, чье имя отчасти совпадало с его породой – Берни.

Как известно, сенбернары, несмотря на зверскую внешность и большие размеры, собаки, в общем-то, довольно мирные и неагрессивные.

Берни позволял мне все – совсем маленькая я каталась на нем, намертво вцепившись рукой в холку, дергала его за хвост и – страшно сказать – даже пыталась играть с ним в зубного врача.

Помнится, я раскрывала ему пасть и пыталась гвоздиком имитировать бормашину. Берни, когда уже не мог терпеть, аккуратно выталкивал мою руку из своей пасти, стараясь не поцарапать меня зубами.

Так вот, в тот зимний день я принялась играть в охоту на львов. Берни, само собой, был злобным львом, а я – смелым охотником.

Моя основная задача была довольно сложной: бесшумно подкрасться к Берни и выстрелить из игрушечного ружья прямо ему в ухо.

Человек, имевший дело с собаками – если эти собаки не находятся в последней степени издыхания, – знает, что эти животные умудряются слышать – или чувствовать? – то, что нам, людям, не дано.

Но стоило мне сделать всего один-единственный осторожный шаг по направлению к Берни, как пес сразу же поворачивал голову и внимательно смотрел на меня своими красноватыми глазами.

– Ну Берни же, – просила я его, – ты не должен поворачиваться, это такая игра…

Но Берни был неумолим.

С пятой неудачной попытки я поняла, что слишком громко дышу. С седьмой – что отнюдь не следует пытаться ходить на носках, так как тело сильно напрягается и можно потерять координацию – проще ставить всю ступню сразу, но как можно тише.

Теперь Берни уже поворачивал голову после третьего моего шага.

На следующем этапе я применяла отвлекающие маневры. Например, устраивала шуршание в гостиной, а сама через прилегающую к ней спальню быстро пробегала по коридору и кралась к Берни со спины.

Мне приходилось каждый раз менять звуковое оформление (гром кастрюли, бой часов, звон посуды), так, чтобы Берни, выставив вперед ухо, вслушивался, отвлекаясь от того, что происходит у него сзади. А сзади была я, и после получаса тренировок до Берни оставалось всего два шага.

Но пес все равно оборачивался ко мне. Результат в тот раз так и не был достигнут.

На следующий день я догадалась скинуть тапочки и кралась к Берни босиком. Но теперь ноги прилипали к полу и издавали звук тихого чавканья.

Наконец дело решили шерстяные носки (синтетические были отвергнуты после первой же попытки). Я подошла к Берни на сантиметр и, поднеся к его уху игрушечное ружье, тихо произнесла:

– Пафф!

Берни встрепенулся и, грустно посмотрев на меня, вильнул хвостом…

* * *

– Так что, госпожа Охотникова, речь идет не о простом телохранителе, – продолжал между тем свои объяснения Сидорчук. – Нам нужен суперсотрудник, который неотлучно будет находиться при боссе.

– Значит, меня будут принимать за секретутку, – констатировала я.

– Вот именно, – кивнул осклабившийся Сидорчук. – Такая длинноногая красавица, которая всегда под боком с блокнотом под мышкой. Пусть думают что хотят, в ваши обязанности не входит оказание интимных услуг. Разве что на добровольной основе.

Я вспомнила пухлую ручку Леонида Борисыча и вяло пожала плечами.

– Вот как? А между прочим, многие в нашем городе о таком даже и мечтать не могут, – среагировал на мой жест Сидорчук.

– Я вообще не мечтаю, – огрызнулась я, – не мой профиль.

– Это к делу не относится, – сказал Иван Петрович, – давайте обсудим детали.

Обсуждение заняло полчаса.

В мои обязанности входило: присутствовать в непосредственной близости от Леонида Борисовича Симбирцева с семи утра до двадцати вечера, оберегать его персону и хранить тайну о роде моей деятельности.

За эту работу мне обещали платить тысячу долларов в неделю.

– Так вы согласны?

«В принципе, почему бы и нет? – подумала я. – На переводах, которые, кстати, не столь уж регулярны, я зарабатываю в пять раз меньше, а репетиторство начинает меня утомлять. И потом, эта работа хоть отчасти будет похожа на ту, к которой я готовилась столько лет…»

– Давайте попробуем недельку, – предложила я. – А там видно будет.

– График, конечно, плотный, – вздохнул Сидорчук, – но, как я понимаю, вы не очень-то связаны социально. И в личной жизни тоже…

– Это вам небось дорогие соседушки порассказали? – скривилась я.

– А как же, – развел руками Сидорчук. – У бабулек традиционный дефицит общения, вот и рады побазарить с первым встречным. Да вы, чай, и сами знаете. Учили небось контакты-то налаживать?

– Разумеется, – сухо сказала я. – Можете считать, что я согласна. Кстати, вы не забыли, что через минуту нас ждет Симбирцев?

Пока мы шли по узкому коридору из гостевой комнаты к кабинету, из-за стены слева слышались звуки радио. Какая-то местная коротковолновка передавала песню с последнего альбома «Битлз».

И с первыми же тактами музыки снова нахлынули воспоминания детства.

За те шесть шагов, которые мы с Сидорчуком прошли до двери босса, я успела вспомнить столько, что хватило бы на целый роман.

Говорят, что так много человек может вспомнить перед смертью. Могу на собственном опыте это подтвердить. Несмотря на то, что я до сих пор жива, тогда, в 1995-м, черный ангел смерти коснулся меня своим крылом, и я с тех пор кое-что знаю об этом.

* * *

– …Не может быть! – всплескивала руками мама. – Нет, вы только послушайте!

Это восклицание обращалось отнюдь не к заезженной пластинке с идиотской надписью «Вокально-инструментальный ансамбль», которая только что остановила свое кружение на резиновом диске проигрывателя.

Мама имела в виду меня, а ее слова были обращены к немногочисленным гостям, восседающим за праздничным столом. К тому времени уже было покончено с десертом и все присутствующие были настолько благодушны, что уделили толику своего внимания маленькой девочке, ковырявшей носком тапочки край ковра.

Я немного волновалась, хотя и знала, что память меня не подведет.

Впрочем, называть «это» памятью было несколько неверно. Скорее это было нечто непонятное, но безотказное, вроде невидимого магнитофона в голове, с которого я «считывала» слова.

Я исполнила гостям «Let it be» и еще несколько битловских песен с этой самой безымянной пластинки, по неведомым мне до сих пор причинам скрывавшей название знаменитого квартета.

Гости дружно нахваливали «способную к языкам девочку», и только тетя Аня – соседка из квартиры напротив, скептически скривила губы.

– Хм, подумаешь! – произнесла она, нервно передернув плечами. – Если по сто раз слушать одно и то же, немудрено запомнить.

– Тетя Аня, а вы принесите какую-нибудь пластинку на иностранном языке, и я все равно ее повторю, – честно предложила я.

Мама обомлела. Она не ожидала с моей стороны такой самонадеянности.

И соседка не преминула воспользоваться такой возможностью. Она быстро сбегала к себе и вернулась с большим диском Мирей Матье – французский язык тетя Аня худо-бедно знала.

Мама смущенно смолкла, ожидая моего неминуемого посрамления.

Однако я была довольно спокойна. Те песенки, которые изредка передавались по советскому телевидению в «Мелодиях и ритмах зарубежной эстрады» – поздно вечером и в «Утренней почте» – по субботам, я слегка помнила, но сейчас велела себе настроиться на мгновенное воспроизведение после первого же прослушивания.

Опыт завершился удачно. Первая, затем вторая песня первой стороны, песня, выбранная с оборота диска наугад (тетя Аня была уверена, что я ее обманываю и слышу эти мелодии не в первый раз), были воспроизведены мной довольно близко к тексту.

Даже тетя Аня вынуждена была признать себя побежденной, к вящей радости моей мамы. Я думаю, что уже тогда она ревновала соседку к отцу, и, как оказалось впоследствии, не без оснований.

Кстати, именно эта моя способность запоминать с ходу текст на незнакомом мне языке и сыграла весьма значительную роль в моей биографии.

На следующий день после пирушки меня подозвал к себе отец.

– Посмотри-ка сюда, – сказал он, указывая рукой на стол. Там были разбросаны несколько предметов. – А теперь…

И папа быстрым движением развернул меня лицом к стене с обоями в мелкий цветочек.

– …А теперь перечисли-ка мне, что ты сейчас увидела, – предложил отец.

– Ну, оторванную пуговицу с гербом, твою старую трубку с ершиком слева… Папа, он такой весь ободранный, может быть, купишь новый…

– Не отвлекайся.

– Кругленькую пробку от бутылки, слегка погнутую на краях, скальпель, блокнот, ручку и твои часы с открытой крышкой.

– Ага, – удовлетворенно сказал отец, – смотри-ка, угадала.

– И вовсе я ничего не угадывала, я просто увидела все сразу, – уточнила я. – Кстати, колпачок от твоей ручки лежит у тебя под блокнотом, и у нее из-за этого чернила высыхают.

– Так, выходит, ты специально не запоминала? – удивился отец.

– Не-а, – честно ответила я. – А что, разве нужно было?

Наши опыты на внимание и логику продолжались и в дальнейшем.

Это были либо упражнения на быстроту и сообразительность, либо, большей частью, разнообразные головоломные задачи – из еще не переведенной в то время книги Льюиса Кэрролла «Логическая игра». Отец раскрывал растрепанное макмиллановское издание 1887 года и, шевеля губами, переводил мне прямо с листа.

Мне до сих пор иногда снится обезьяна, которая карабкается по перекинутому через блок канату, на другом конце которого подвешен груз, равный по весу обезьяне. Впрочем, собственными снами я тоже научилась управлять, но это пришло гораздо позже…

* * *

У двери Симбирцева Сидорчук остановился, одернул свой салатный пиджак и, быстро вдохнув и выдохнув, осторожно постучал.

– Жду-жду! – донеслось из-за панели. – Новенькую с собой захватывай!

– Уже, Леонид Борисыч! – бодро отозвался Сидорчук, приоткрывая дверь.

– Ну так и давай ее сюда, – весело предложил Симбирцев, – мы перекинемся парой слов – и на инструктаж. Через час мне на трассу, так что…

– Все понял, – кивнул Сидорчук, – мы непременно уложимся.

– Вот и славно, – произнес приподнимающийся из-за стола Симбирцев.

Шагнув нам навстречу, он протянул мне руку и представился:

– Эл Бэ. Леонид Борисович то есть. – Рука была мягкой и слегка влажной.

– Е Эм, – ответила я на рукопожатие. – Можно просто Женя.

Сидорчук удостоверился, что диалог начался, и незаметно выскользнул из кабинета.

– Так вы, значит, будете меня пасти, – Симбирцев придирчиво оглядел мою фигуру. – Наша служба безопасности чудит, по-моему. Хотя, как знать… Костюмчик вам уже подобрали?

– Забота о моем гардеробе – это очень трогательно, – улыбнулась я. – Но костюмчик я смогу подобрать себе и сама. Впрочем, если вас это так заботит, мы можем сделать это и вместе.

– О! – довольно воскликнул Симбирцев. – Вы начинаете мне нравиться.

Мой новый босс помолчал секунду, ожидая, очевидно, что я тоже скажу что-нибудь вежливое о взаимной симпатии. Но не дождался.

Какая уж тут симпатия!..

* * *

«Работа, девочки, есть работа, – помнится, вдалбливал нашей группе майор Смирницкий, яростно пощипывая седые клочки волос на висках, – и вы должны сделать все, что от вас потребуется. Ваши эмоции и желания при этом в расчет не берутся».

Эмоции! Бессмысленное детское словечко, как я сейчас понимаю.

Эмоции – это когда плачешь, смотря в кино мелодраму, или смеешься, когда демонстрируют кинокомедию. Ну, еще всякие «чувства добрые» и так называемые «отрицательные эмоции».

А майор имел в виду нечто совершенно другое. Ну, например, когда ты идешь в кровать с человеком, которого в первый раз увидела десять минут назад, и ровным счетом никаких чувств к нему не испытываешь.

Да-да, было и такое, с позволения сказать, «учебное задание».

Двадцать курсантов из параллельной, очевидно, организации были выделены специально на проведение упражнения по секс-тренингу.

Нас тогда напичкали за ужином какой-то одуряющей дрянью, сохранявшей сознание, но подавлявшей волю, чтобы на первый раз курсант не выкобенивался, а учился покорно выполнять приказы. Впоследствии подобные «упражнения» вошли в систему и проводились еженедельно.

А в первый раз партнеров выбирал компьютер, которому было безразлично, нравятся парень с девушкой друг другу или нет.

Мне в тот раз попался прыщавый коротышка с шестью пальцами на левой ноге.

И ничего, получила восьмерку по десятибалльной шкале. А ведь кое-кого и отчислили.

Особенно большой отсев был после однополого секс-тренинга. Но и это испытание я выдержала на отличную оценку. Подробности опускаю, отмечу лишь, что моей партнерше было далеко за шестьдесят.

Можно ли назвать эмоциями то отвращение, с которым тебе приходится есть пищу, которую ты ненавидишь с детства? Выполнять идиотские упражнения типа распутывания мотка тонких ниток, испачканных к тому же в собачьих испражнениях? Или отчищать до блеска старые ржавые консервные банки? Никогда не пробовали?

И каждый раз, уже ближе к завершению «задания», я ловила себя на необычном ощущении. Я понимала, что начинаю испытывать какое-то странное чувство просветления, безграничной свободы.

Теперь-то мне уже понятно, что это были упражнения не только на воспитание силы воли и терпеливости, но и тест на покорность – когда не надо задавать никаких вопросов, а только выполнять приказания, причем выполнять их как можно лучше…

* * *

Я обнадеживающе улыбнулась Симбирцеву, мой новый босс махнул мне рукой и тут же углубился в бумаги, велев Сидорчуку отвести меня на инструктаж.

Впечатление от беседы с инструктором по безопасности было самое удручающее. Если у крупных фирм с солидной «крышей» такое понятие об охране, то мне непонятно, почему их директора до сих пор топчут нашу грешную землю, а не корпят над строгим отчетом о своих грехах и добрых делах в небесной канцелярии.

Впрочем, чему тут удивляться? Мне читал краткую лекцию обычный человек, судя по виду – из бывших милиционеров, который когда-то почитал специальную литературу, вспомнил, чему его там учили на эмвэдэшных курсах, и решил, что ничего нового изобрести уже нельзя.

А ведь даже крупный кремлевский чин, на некоторое время оставшийся не у дел и возглавивший крупное охранное бюро, так инструктировал своих подчиненных: «Ваша жизнь, ребята, мне дороже жизни наших клиентов. Поэтому, когда начинается стрельба, быстренько падайте на землю…» Самое смешное, что этот чиновник не постеснялся изложить данный эпизод в своей книге.

Какой-никакой опыт у парней из «Налима», конечно же, имелся. Но установки, которые я получала, мы проходили в отряде «Сигма» еще в первый месяц обучения. А я, слава Богу, провела три года в непрерывном режиме обучения, постоянно подкрепляемом практикой.

Я внимательно прочитала и подписала чересчур, на мой взгляд, краткий договор, формулирующий специфику моих отношений с принимающей меня на работу стороной, и мне было велено вернуться в кабинет Симбирцева и подготовиться для сопровождения босса.

Последним штрихом во всей этой бодяге была моя встреча с визажистом-имиджмейкером.

Пэтэушного вида девчонка, судя по всему, только-только закончившая платные краткосрочные курсы, решила, что она знает, как я должна выглядеть.

– Волосы укоротить, а юбку удлинить, – предложила она, пощелкивая ножничками возле моего виска. – А глаза можно оставить как есть.

– Черта с два укоротить, – огрызнулась я. – Насчет юбки я как-нибудь разберусь, а вот глаза нужно подогнать под губы.

И я быстро перечислила ей необходимые ингредиенты, которые визажистка должна была приобрести за счет фирмы для того, чтобы чуть-чуть приукрасить мою внешность. Вернее, подчеркнуть ее естественную красоту. Впрочем, у меня был и некоторый дальний прицел…

– Но это же стоит больше семисот долларов! – искренне возмутилась девчушка. – Такие расходы! Я должна согласовать…

– А мне-то что?! – повела я плечом. – И захватите каталог из итальянского бутика.

– Это еще зачем?

– Мне понадобятся часа через полтора три костюма плюс отдельно два пиджака и четыре блузки. Пяток колготок и немного обуви, две или три пары, – спокойно пояснила я. – И поторопитесь, потому что, если мне не подойдет то, что вы привезете, придется ехать за заменой. Так что не забудьте чек.

– Но зачем вам сразу так много? – пыталась выяснить визажистка.

– Вы считаете, что это много? На первое время хватит, – успокоила я ее.

Через сорок минут, почти наугад выбрав из присланных пакетов бежевый костюм и туфли на шпильках, я быстро навела макияж и отправилась к боссу.

– Э-э… вы ко мне по какому вопросу? – недоуменно спросил нахмурившийся господин Симбирцев, когда я вошла в его кабинет.

При этом Леонид Борисович опасливо поглядывал по сторонам и, казалось, уже готов был нажать кнопку срочного вызова охраны.

– Сугубо по рабочему вопросу, дорогой Леонид Борисович, – скромно улыбнулась я. – Какой у нас с вами сегодня график?