Loe raamatut: «Желтый конверт», lehekülg 2

Глава 6

Лунный свет серебрит ночное море. Море спит. В тихих всплесках ласкающих берег волн слышится его ровное, глубокое дыхание. Ослепительная иллюминация, тяжелые ритмы музыки, гомон и смех уже подвыпивших участников и гостей фестиваля не могут потревожить покой уснувшего исполина.

И Ане спокойней здесь, у линии прибоя. Прохладный воздух пробирается под шерстяную кофточку, и девушка потирает плечи руками.

Олег доволен выступлением. Во всяком случае, он говорит о каких-то контрактах, гастролях, концертах, о заинтересованности важных и нужных людей. Жизнь может измениться. Готова ли она надолго оставлять родительский дом? Ане сложно ответить. Но ей грустно. В редких и непродолжительных поездках группы девушка всегда чувствует себя немного одиноко.

– Ань!

Она оборачивается. На ярко освещенной веранде кафе стоит Олег.

– Ты не замерзла? Иди к нам.

Пожалуй, пора где-нибудь погреться. Аня не спеша направляется в сторону кафе, прислушиваясь к хрусту мелкой гальки.

За столиком Олег и Крис пьют пиво. Крис встает и отодвигает стул:

– Пить что-нибудь будешь?

– Пока только горячий чай.

Аня присаживается, невольно обращая внимание на непривычно печальные глаза Олега:

– Вы о чем тут беседуете?

Олег отводит взгляд в сторону моря, и его пальцы начинают нервно выбивать на перилах веранды какой-то ритм.

– О тебе.

Он поднимается:

– Схожу-ка я за чаем. Садись, Крис, тебе тоже взять?

– Я буду кофе.

Крис садится. Аня кладет руки на столик и смотрит вслед уходящему Олегу:

– Похоже, что тема разговора настроения вам обоим не подняла.

– Не совсем так. Я высказал Олегу свое мнение, которое его немного огорчило.

– Мы тебе не понравились?

– Почему же? У вас хорошая перспектива, и говорить об этом с Олегом совершенно ни к чему.

– Тогда что?

Крис внимательно смотрит на девушку:

– Ты любишь оперу?

– Не… могу сказать.

Вопрос застает Аню врасплох.

– Честно говоря, я близко познакомилась с классической музыкой только в музучилище. В музыкальной школе музлитература была для меня просто предметом, который надо сдавать. Пьесы по специальности – а я училась по классу фортепиано – разучивала исключительно в рамках программы, но весьма успешно. Старалась. А вот в хоре была солисткой. Пожалуй, именно там у меня появился интерес к пению. В училище я стала заниматься эстрадным вокалом.

– Ты всегда мечтала об этом?

– Нет.

Аня улыбается:

– Художник-модельер. Это то, что привлекало меня в детстве.

– И никто из педагогов не предложил заниматься академическим вокалом?

– Предлагали. И даже уговаривали.

Аня рассматривает свои руки:

– В семнадцать лет сделать выбор в пользу классической музыки?

Она пожимает плечами:

– Да я и сейчас бы отказалась.

– Почему?

– Слишком серьезно. Наверное, я не готова.

Крис немного подается вперед и тоже кладет руки на столик:

– Надо пробовать. Ты обладаешь уникальным голосом, и отдать его эстраде, не попытавшись хотя бы прикоснуться к миру оперы… – он разводит руками. – Так не должно быть. Талант, данный Богом, принадлежит человечеству, и ты не можешь прятать его.

Аня не знает что сказать. Она не помнит, чтобы в родительском доме звучала оперная музыка. Учителя ее детства – пластинки с записями эстрадных певцов. Но и о звездной карьере Аня не мечтает. Ей просто нравится петь. Ей нравятся репетиции, нравится наблюдать за игрой музыкантов, нравится волшебство рождения мелодии из маленьких черных крючочков, бегущих по нотному стану. Аня поет легко и радостно, как и живет. А оперное пение она ассоциирует с тяжелым, непосильным трудом.

Но эта завораживающая синева…

Крис смотрит Ане в глаза, и ей уже кажется, что он лучше знает, чем ей надо заниматься.

Крис отпускает Аню:

– Хорошо. Я предлагаю сделать попытку. У меня есть очень хороший знакомый в Ленинградской консерватории. Я договорюсь. Тебя прослушают.

– И об этом ты говорил с Олегом?

– Да.

Аня качает головой:

– Тогда понятно. Крис, я повторяю, что не готова и считаю маловероятным достижение хоть какого-то приличного результата. Я выбрала путь и не хочу ничего менять. Это совсем другое блюдо, и я не уверена, что оно придется мне по вкусу.

– Прежде чем сказать «невкусно», надо попробовать.

Олег приносит три чашечки горячих напитков и тарелочку печенья:

– Вот. Кунжутное печенье. Говорят, замечательное. Надо попробовать.

Аня и Крис смотрят друг на друга. Девушка смеется.

– Что в этом смешного?

Крис улыбается:

– Ты принес… э… экспериментальный образец. Очень своевременный.

Аня смеется громче.

Олег недовольно хмурится:

– Да ну вас!

Он ставит поднос на стол.

Крис поворачивается к Ане и протягивает ей печенье:

– Проведем эксперимент?

Аня молча кивает. Надкусывает печенье. Бровки взлетают вверх.

– Превосходно. Сезам, откройся!

Олег удивлен:

– А Сезам при чем?

– «Али-Баба набрался храбрости, вдохнул побольше воздуха и во весь голос крикнул: „Сезам, открой дверь!“ И тотчас же дверь распахнулась перед ним, и открылся вход в большую пещеру…» Олег, «сезам» – это второе название кунжута. Если дотронуться до зрелого стручка сезама, он тут же – хлоп! – и открывается. Откусил печенье и – хлоп! – целая пещера вкусностей.

– Надо же! Откуда знаешь?

– Бабушка…

Крис откидывается на спинку стула:

– Аня, так соглашайся на еще один эксперимент. А вдруг – хлоп! – Крис хлопает в ладоши, – и перед тобой откроется блистательный мир, от которого ты уже никогда не сможешь отказаться.

Олег мрачнеет. Аня вопросительно смотрит на своего наставника.

– Не смотри так. Ты знаешь, чем может обернуться для меня такая потеря. Но если это действительно твоя судьба, я не стану препятствовать. Только помни, что путь к оперной сцене куда более извилистый и тернистый.

– Я… сейчас ничего не могу сказать.

Аня возвращается к морю.

Подумать.

Или посоветоваться.

Глава 7

Ветер проснулся на рассвете и теперь бесцельно слоняется по пустому пляжу, время от времени подбрасывая блестящие обертки и бумажные стаканчики. Он прыгает на батутах палаток и скатывается с горки навеса кафе.

Скучно.

Немного подумав, ветер отправляется будить море.

В нескольких шагах от воды стоит девушка. Ветер тихонько подкрадывается к ней и внезапно дует. Легкий цветастый сарафан надувается словно парус. Она разбрасывает руки в стороны и подставляет ветру хорошенькое личико.

«Не испугаеш-ш-шь… Подумаеш-ш-шь…» – обиженный ветер начинает раскачивать море. Все сильнее и сильнее. Море долго притворяется спящим и вдруг, исхитрившись, с хохотом швыряет на берег огромные волны. Они разливаются по берегу пеной и откатываются назад, с шипеньем заглатывая песок и мелкую гальку.

Аня с любопытством наблюдает за сменой его настроения. Теперь она уже не рискнет подойти к морю поближе. Вдали, у самой кромки берега, возникает светлый призрачный образ. Белые брюки, белая рубашка в мелкую голубую клеточку. В ярких солнечных брызгах он кажется полупрозрачным и почти невесомым. Волны приветствуют его, послушно расстилаясь у ног. Две из них, одна за другой, ударяют в берег за его спиной, и Ане кажется, что два огромных сияющих крыла вот-вот унесут это видение ввысь.

– Крис!

Аня машет рукой.

Крис машет в ответ и прибавляет шаг:

– Привет! Почему ты так рано проснулась?

– Это ты у меня спрашиваешь? По-моему, кто-то и вовсе не ложился.

Лицо Криса совсем близко. По бровям и ресницам рассыпан сверкающий соленый бисер. Зазевавшийся ветер путается в песочных волосах.

– Я плохо спала, обдумывала твое предложение.

– И что же ты решила?

Аню вновь захватывает магия бездонных глаз. Если у нее и оставались какие-либо сомнения, то в эту минуту они, словно волны, разбиваются о берег.

– Я согласна.

Глава 8

Тридцать, тридцать один, тридцать два… Площадка.

Остается один лестничный марш.

Ступеньки – хранители самого сокровенного. Мы взрослеем, познаем мир, радуемся и страдаем, а подчас и заканчиваем свой жизненный путь, спускаясь и поднимаясь по лестнице родного дома. Ступеньки знают все наши секреты, а мы помним точное их число.

…Сорок, сорок один, сорок два.

И вот долгожданная дверь.

Аня нетерпеливо нажимает на кнопку звонка.

– Иду! Иду!

На пороге – мама.

Девушка прикрывает глаза и слегка втягивает носиком воздух в предвкушении кулинарных изысков. Как радостно вернуться домой!

Вслед за Аней поднимается с сумкой отец:

– Все. Прибыли.

Мама накрывает на стол:

– Доченька! Мой руки! Мы тебя ждем!

– Да, мам, сейчас.

Прислонившись к косяку двери своей комнаты, Аня с удовольствием обводит взглядом любимый уголок. Кровать, шкаф, пианино, стол, диванчик, широкий подоконник. На подоконнике – две куклы.

Она ни разу о них не вспомнила! События последних дней пролетают в памяти одним мгновеньем.

Крис?!

Кукольный Крис по-прежнему обнимает кукольную Аню.

***

Утро следующего дня переносит Аню в детство. Стол в ее комнате накрыт кухонной клеенкой и придвинут к окну. На столе – коробка с измельченной газетой и кастрюлька с остатками клейстера. Кисточки, ножницы, наждачная бумага, скальпель, пилки, стоматологические инструменты ждут своего часа. В центре стоит большая миска с готовым «тестом» папье-маше. Рядом лежит кукольный Крис и портрет настоящего, нарисованный на миллиметровке в профиль и анфас. Крылышки отстегнуты. Волосы куклы аккуратно подвязаны полоской ткани.

Аня берет из миски кусочек массы.

Тихо тикают настенные часы. Тонкие пальчики делают ювелирную работу.

***

Солнце садится. Кукла лежит на подоконнике. К завтрашнему утру папье-маше высохнет. Аня обработает наждачной бумагой миниатюрное личико, покроет его грунтовкой и раскрасит.

Завтра. А сейчас она стоит у окна в рабочем фартуке, с неизменной «метелкой» на голове и устало наблюдает в окно за тем, как вечер тихо накрывает город сумрачным покрывалом.

Глава 9

Октябрь разлил охру по желтому сентябрьскому ковру. В воздухе звенят первые заморозки.

Аня не спеша идет по аллее и поддевает ногами листья. Она вспоминает прежние осенние «шуршащие» прогулки в сквере у дома: в раннем детстве – с мамой, позже – с друзьями, в романтический период – с поэзией. Сегодня рядом «шуршит» Крис.

Он приехал без предупреждения.

Олег пригласил Аню на чашечку кофе. Она давно не видела Олега и с радостью согласилась. В кафе за столиком рядом с ним сидел Крис.

Аня уходит вперед, собирая в букет опавшие листья. Оборачивается. Желтые волосы, длинное темное пальто. Крис похож на деревья. Аня ловит себя на мысли, что он приходится им дальним родственником. Очень забавно.

– Мы с тобой одной крови, ты и я! – весело выкрикивает Аня и подбрасывает вверх листья. Она бежит назад к Крису. Щечки розовеют от холодного воздуха.

Крис улыбается и качает головой:

– Это Киплинг, я знаю! Ты будешь становиться серьезной?

– Уже…

Аня немного задыхается от бега:

– Мой преподаватель в музучилище дал мне послушать оперу «Лючия ди Ламмермур» Доницетти. Скажи, разве можно сойти с ума от потери любимого человека? Разве жизнь останавливается на этом?

– Причины безумия бывают разные. Человек – великая тайна природы. Одни мужественно и стойко переносят куда более тяжелые испытания. А у других не хватает душевных сил смириться с утратой. Но Лючия стала жертвой циничного обмана близких людей. Вероятно, внезапное ощущение полного одиночества и стало причиной ее помешательства. Бывает, что люди не выглядят потерявшими рассудок. Но их сознание не справляется с переменой в жизни, и они тихо теряют к ней интерес.

– Это, наверное, хуже смерти?

– Пожалуй, да. Тяжелое, безрадостное движение по кругу, вокруг одной точки должно быть похоже на преисподнюю. И вырваться из этого круга невероятно сложно.

Аня замирает.

– Что же ты загрустила?

Крис с улыбкой смотрит девушке в глаза:

– Скажи-ка, тебе понравилась сцена сумасшествия Лючии?

– Ой, Крис. Это фантастика! Мне кажется, что я никогда не смогу спеть что-то подобное.

– Никогда не говори «никогда».

– О, слова Михаила Степановича! Когда я пришла в августе к нему в музучилище и сказала, что хочу подготовиться к сдаче экзаменов в консерваторию, он не поверил. Он уговаривал меня заниматься академическим вокалом еще в мою бытность его студенткой. Я даже пыталась пробовать. Скорее всего, не хватило терпения и понимания. А может быть, было рано. Да я тебе рассказывала. Я была категорична и сказала: «Никогда». И теперь, услышав о моих намерениях, Михаил Степанович посмотрел на меня, как на только что вылупившегося цыпленка, поднял вверх палец и произнес вот эти же самые слова.

– Правильно сказал. Как успехи?

– Бывает всякое. Но в целом он доволен.

– А ты?

– Сложно, но мне нравится.

– А Олег?

– А что Олег? Олег-то как раз человек рассудительный. Он смирился с потерей. Нашел хорошего солиста, и музыка его «потяжелела». Я теперь думаю, что подсознательно он всегда стремился к этому, однако пытался подстроить группу под возможности моего голоса.

– Скажу тебе по секрету, что думаешь ты правильно. Иногда для того чтобы люди нашли себя, им надо потерять друг друга. Потеря может привести к совершенно неожиданным открытиям. Будущее Олега вовсе не в том музыкальном направлении, которым он занимался до твоего ухода.

Аня пожимает плечами:

– Возможно. Ты уезжаешь завтра?

– Да, пора.

Аня прикрывает глаза и делает глубокий вдох:

– Пахнет пожелтевшими листьями и дождем.

По аллее не спеша идут двое: молодой человек, похожий на осеннее дерево, и девушка в вязаной шапочке с отверстием на макушке, из которого торчит вечная «метелка».

Глава 10

Слезинка дождя медленно скользит по стеклу. Слезы капают с голых веток деревьев. Тучи изливают потоки слез на потемневшую землю.

Плачет весь мир.

Аня сидит на подоконнике, обхватив руками колени. Черное платье, черные чулки. Волосы подвязаны черным кружевным шарфиком.

Бабушки больше нет.

Аня смотрит в окно, и в глазах ее тьма и пустота.

Как хочется вернуться туда, где они были вместе. Кто откроет ей блистательные миры реальности и фантазии? Кто поведает о мечтах и вдохновениях прошлых веков и надеждах будущих столетий? Аня чувствует, как вслед за бабушкой уходит и ее беззаботное детство.

Мысли и чувства исчезают в дождевой мгле. Вот уже и душа пуста. Из глубины подсознания поднимаются не понятые когда-то слова.

«Никогда, слышишь, ребенок, никогда не желай этого так искренне… Жизнь заключается в движении… Если остановишься, душа твоя окаменеет. Ты станешь рабой прошлого. И перед тобой разверзнется бездна…»

Но как идти дальше, если путь больше не озаряет бабушкина мудрость?

В душевную пустоту тайком пробирается серая тоска.

И нет никого в целом свете, кто смог бы вернуть душе краски жизни. Родители и родственники замкнулись в своем горе. Друзья выразили соболезнование и деликатно не беспокоят. Да, Олег смог найти нужные слова, но его присутствие ничего не меняет. Немая холодная стена стала между Аней и окружающим миром.

«Человек – великая тайна природы. Одни мужественно и стойко переносят куда более тяжелые испытания. А у других не хватает душевных сил смириться с утратой… Тяжелое, безрадостное движение по кругу, вокруг одной точки должно быть похоже на преисподнюю. И вырваться из этого круга невероятно сложно…»

Крис! Да, он способен преобразить мир. Он может растворить все страхи и сомнения в бездонной синеве своих глаз. Он сам – ключ к таинственным дверям, за каждой из которых скрывается страна чудес.

Аня берет куклу. Тоска отступает. Глаза девушки светлеют, но маленькая слезинка все еще катится по щеке.

Бабушки больше нет.

Глава 11

Хлопья снега мягко ложатся на землю. За окном сидит голубь. Он наклоняет голову и смотрит на Аню оранжевым глазом. Девушка легонько щелкает по стеклу. Голубь поворачивает голову, смотрит другим глазом, да и вовсе отворачивается. Аня пожимает плечами: «Подумаешь», и продолжает протирать подоконник в своей комнате, внимательно слушая музыку.

Онегин, я тверда останусь:

Судьбой другому я дана,

С ним буду жить и не расстанусь.

Нет, клятвы помнить я должна!

Аня заканчивает прослушивание оперы и приподнимает звукосниматель. Она смотрит на подаренный ей отцом на день рождения, недавно появившийся проигрыватель «Электроника ЭП-017 стерео» и думает о том, что мечтала совсем о другой музыке. И вот…

– Мо-ло-дец, Татьяна! Это вам не Лючия ди Ламмермур! Никаких кинжалов в сердце нелюбимого мужа. Русская душа.

Аня становится посреди комнаты и входит в образ:

– Нет, нет!

Прошлого не воротить!

Я отдана теперь другому,

Моя судьба уж решена:

Я буду век ему-у-у верна!

Она вздыхает, берет томик романа «Евгений Онегин» и выходит в гостиную. Отец, сидя на диване, читает газету. На журнальном столике в хрустальной вазе аппетитно краснеют большие яблоки. Аня плюхается рядом с отцом, берет яблоко, укладывает длинные ноги на диван, открывает книгу, откусывает кусочек яблока и погружается в чтение. Отец пару секунд молча смотрит на нее поверх очков. Затем, устроившись удобнее, снова закрывается газетой.

Слышно, как в прихожей звонит телефон. Мама вежливо обменивается с кем-то любезностями.

– Аня! Тебя!

Бросив книгу и яблоко на столе, Аня спешно скрывается в дверях.

Отец с усмешкой берет ее яблоко.

***

– А где яблоко?

Аня растерянно смотрит на отца. В ответ отец, не оставляя чтения, вертит перед ней огрызок.

Аня вздыхает, берет другое, садится и снова открывает книгу.

– Кто звонил?

– Олег. Они в Праге, к Новому году вернутся. Обещал привезти какой-то подарок.

– Не жалеешь?

– Нисколько.

Отец кладет газету на колени:

– Честно сказать, я надеялся, что твое увлечение пением будет недолгим. А тут опера. Ты что же, хочешь стать оперной дивой?

Аня осторожно выглядывает из-за книги:

– Па, такое возможно в том случае, если при рождении кто-то сверху, – она возводит глаза к небу, – спустил мне на веревочке подарочек.

– А если не спустил?

– Какое в данный момент это имеет значение? Жизнь покажет.

– Да, покажет. Может и кукиш показать.

– Может. И что?

– Ничего. Пять лет каторжного труда в консерватории…

– Если поступлю.

– Поступишь.

Теперь и Аня откладывает книгу. С удивлением глядя на отца, она бессознательно возвращает яблоко в вазу.

– Поступишь. Когда у тебя в голове появляются дурацкие фантазии, ты всегда добиваешься своего.

Аня закатывает глаза. Отец снова берет ее яблоко и задумчиво рассматривает:

– Поступала бы в медицинский, на филфак…

– Па, медицина – это вообще не мое, а филология… Что потом делать? Щелкать недорослей указкой по лбу?

– Почему же? Есть варианты.

– Нет, ну варианты ты бы мне, конечно, обеспечил. Я не сомневаюсь.

– И обеспечил бы! Ты там когда-то модельером мечтала стать. Все же лучше.

Аня захлопывает книгу:

– Па, я буду поступать в консерваторию. И оставь в покое мое яблоко.

– Вот будешь грызть, грызть, отвернешься – раз, и кто-то другой съест.

– Не съест.

Аня отбирает яблоко и демонстративно, с хрустом надкусывает.

– Ладно. Ты не забывай, что в Ленинграде где-то и на что-то жить надо.

– Там, кажется, есть общежитие.

– Ты думаешь, я позволю своей единственной дочери жить в общежитии?

– Папочка!

Аня обнимает отца. Он легко отстраняется:

– Ладно, ладно. Тебя не переубедишь. Даже представить не могу, во что мне все это выльется.

Аня открывает книгу и прячется за ней. Отец качает головой и возвращается к газете.

В комнате воцаряется библиотечная тишина.

Глава 12

Город умылся летним дождем и любуется своим отражением в зеркалах рек и каналов.

Волны, рассыпавшиеся по Мойке ослепительной солнечной рябью, качают и баюкают маленькую деревянную щепку. Там, в своих грезах, она – венецианская гондола – везет красивую девушку с набережной в феерический мир «Сказок Гофмана» под чарующие звуки баркаролы.

Аня тоже наблюдает за щепкой, склонившись над чугунной оградой. Строгая юбка, элегантная прическа. С сегодняшнего дня она студентка Ленинградской консерватории. Осознать это сложно, и мысли девушки так же легко покачиваются на волнах, в такт музыке Жака Оффенбаха.

Над крышами домов парит купол Исаакиевского собора.

На Почтамтском мосту Аню ждет Крис:

– Привет! Поздравляю.

– Привет! Ты ведь точно знал, что я поступлю. Помог твой приятель?

– Конечно, помог. В прошлом году во время прослушивания он сделал тебе замечания, и ты почти все исправила.

– Я не об этом.

– Понимаю. Твой голос не нуждается в протекции. И о том, что тебя, без сомнения, примут, он сообщил мне тогда же, в день прослушивания.

– А почему ты мне сразу об этом не сказал?

– Зачем?

Аня от возмущения взмахивает руками:

– Да я же целый год как… как… пахала как… декабристы на рудниках.

Аня обиженно отворачивается.

– Послушай меня.

Крис разворачивает девушку к себе лицом:

– Разве ничего не изменилось за этот год? Что ты знала об опере тогда и что знаешь сейчас?

– Нет, безусловно, я открыла для себя совершенно иной мир.

– И не передумала?

– Ты же видишь, что нет.

– Тебе нужен был этот год, чтобы разобраться: твой это мир или нет. Каким бы прекрасным он ни был, не каждый певец желает и имеет возможность посвятить ему свою жизнь, не каждому он понятен. Мир оперы так же восхитителен, как и сложен. К тому же необходимо было раскрыть твой голос, и Михаил Степанович блестяще справился с этой задачей. Он очень талантливый и отчасти прозорливый педагог.

– Это так. Я ему очень благодарна. Но мне было тяжело.

– Верю. Но и ты поверь, что в консерватории будет еще тяжелее.

Над городом снова собираются облака.

– Зайдем в кафе?

– Я бы с удовольствием, но папа договорился насчет найма квартиры где-то в этом районе. Ждал результатов экзаменов. Сейчас пошел к хозяйке. Скорее всего, сегодня будем въезжать.

– Отец уже знает о результатах?

– Да он и не отходил от меня все это время!

– Ведь он был против?

– Не одобрял, конечно. Понимаешь, папа может иногда поворчать. Но он как квочка: никогда не выпустит меня и маму из-под присмотра.

– Ты рада?

– Я еще не понимаю.

Аня смотрит немного смущенно:

– Мне очень нравится город. Однажды я ездила с родителями в Ленинград. Но это было давно, почти ничего не помню. Помню только, что мы с мамой идем по очень широкой улице, подходим к двум молодым парням и спрашиваем, как пройти… не помню куда. Они долго объясняют, а я стою с открытым ртом и слушаю их речь словно музыку. Никто из моих знакомых так не говорил, а взрослую классику я в то время еще не читала.

– Да, у потомственных ленинградцев речь особая.

– Wie weit bist du vertraut mit den Feinheiten der russischen Sprache?¹

Крис смеется:

– Ich bin Polyglott.² Пойдем, я провожу тебя.