Loe raamatut: «Летучий котик. Рассказы о животных»

Предисловие

Книга «Летучий котик. Рассказы о животных» открывает новую грань творчества писательницы Марины Струковой – представляет её читателям как автора-натуралиста.

Место действия произведений – русская глубинка. Там, вдали от изысков городской цивилизации, в тереме, отапливаемом углём, живёт деревенская хозяйка с многочисленными домашними питомцами.

«За окном сияет месяц. В печке горит огонь. Но мороз за стенами дома крепчает и тепла почти не прибавляется. Поэтому перед сном я укрываюсь двумя одеялами, а на ноги кладу старую дублёнку. Пёс Джим свернулся большим чёрным клубком в кресле. На полу он мёрзнет. Гаснет лампа, минуту царит тишина. Даже слышно, как в подполе скребётся единственная уцелевшая мышь».

Но, как поётся в известном шлягере: «В двадцать два начинается кошмар». Сначала десять пар кошачьих глаз разом загораются, как фары, в темноте, а потом усатые-полосатые добытчики сливаются в стаю и устремляются на кухню. Там они опрокидывают миски, открывают кастрюли, разрывают пакет с куриной печёнкой. А под конец, чтобы всё было как у людей, коты добираются до напитков покрепче. И когда представляешь счастливые глаза пушистых разбойников, нализавшихся валерьянки, понимаешь, что кошки искренне любят нас, и им не важно, какой у них хозяин – красивый или неприглядный, умный или глупый, богатый или бедный, главное, чтобы он был не злой.

Обычно принято сравнивать произведения автора понравившейся книги с какими-нибудь классическими образцами. И я не раз, и не два по ходу чтения отмечал для себя такие параллели. Так, например, в рассказе «Двадцать горящих глаз» меня ошеломило обилие живых, ярких и своеобразных по своему темпераменту и причудам котов и кошек. Эта многоликость и многоголосица бесчинствующих на кухне в уютной тьме братьев наших меньших сразу напомнила мне атмосферу салона Анны Павловны Шерер.

И в дальнейшем повествовании мне встречались забавные аналогии с «русским Гомером». Все мы помним хрестоматийное: «Всё смешалось в доме Облонских». Жена узнала, муж не появлялся, дети в шоке, прислуга переругалась между собой и требовала расчёта. Но и в кошачьем обществе из рассказа «Кузнецы своего счастья» страсти кипят нешуточные.

«Вот у беленькой голубоглазой Зефирчика Волчок украл еду, и она с досады вцепилась обоими лапами ему в щёчки. Дружок вспрыгнул на стол и вместе с куском лёгкого чуть не оттяпал мне палец. Мурзик, старший кот, с урчанием грызёт что-то под кроватью. В это время Шеба, стоя позади всех, с надеждой глядит на меня и тихо тянет: – Мя-яу».

Но так не бывает на свете, чтобы мир строился на вражде всех против всех. И вот сердобольный котик из истории «Моральный авторитет» самоотверженно берёт на себя обязанности блюстителя порядка. Он всегда оказывается в нужное время в нужном месте, завывая, как полицейская сирена: «Ой-ё-ёй!»

– Ой-ё-ёй, больного Дружка обижаешь. Ой, сейчас проучу тебя!

– Ой-ё-ёй, мать родную не уважаешь! Ой, влетит тебе сейчас!

А кошки-матери налаживают свой быт по уму не хуже Веры Павловны и им не нужно объяснять «Что делать?»

«Теперь кошки лежали с двух сторон, а котята посередине. Они могли выбирать, чьё молоко пить. И если одна кошка уходила по делам, вторая оставалась согревать детей».

Особенно удался трогательный образ скорбящей матери-кошки: «Она заглянула во все углы и за занавески. На улице обошла соседние палисадники, проверила дворы. Села посреди дороги и отчаянно замяукала. Пропал сын!»

Но родительская любовь не должна быть слепой. И когда незадачливый сын вернулся домой и радостно бросился к Кисандре Котовне, та внимательно осмотрела и обнюхала Мурзика, а потом влепила ему пощёчину, что означало: «Где ты шлялся? От тебя пахнет чужим домом! Не смей больше исчезать и расстраивать меня!»

Мы тщетно ищем новые миры в космосе, пытаясь объять необъятное, но не хотим видеть и исследовать тысячи миров вокруг себя, до которых рукой подать. И только от «большого ума», скользнув поверхностным взглядом, жизнь в этих мирах мы пренебрежительно называем «мышиной вознёй». А зря. Потому что великое в малом. И если ещё вооружиться театральным биноклем, то можно увидеть такое, что Шекспир бы локти кусал. Но сначала о «мышиной возне».

Вот мы видим, как мышь-полуночница пытается сдвинуть с места сухарь, обливаясь потом, а тот не поддаётся ни в какую. Покумекав и проявив, дай Бог каждому, солдатскую смекалку, мышь обгрызла сухарь с разных сторон, чтобы он стал легче, и унесла находку.

А вот ещё две мышки-норушки не разойдутся на узкой дорожке, сцепившись из-за пряника. «Они тянули его в разные стороны, отпихивали друг друга. Плюша, она была толще, волокла пряник под печь, но её худенькая конкурентка тянула в другую сторону – оказывается, вторая мышь поселилась под охапкой поленьев в углу. Плюша победила, она втиснула пряник в свою нору».

А теперь ближе к Уильяму нашему Шекспиру. На участке под грудой распиленных вишнёвых стволов поселилась юная ежиха с красивыми мохнатыми ресницами. А поскольку на дворе стояла весна без конца и без краю, то и претендента на лапку и сердце ежихи долго ждать не пришлось. Большой ёж с коричневыми иголками стал частым гостем у владелицы «Домика в дровах». Пёс Джим гнал чужака яростным лаем, но тот упорно шёл к своей заветной цели: «Он пролезал под забором, скрипя иголками о шифер, и прямо направлялся к дровам, откуда выходила его избранница».

Ханжа был посрамлён и любовь восторжествовала. «Примерно через месяц мне на каждом шагу стали попадаться ежата величиной с яблоко. Они ещё не ведали страха перед другими существами и засветло выбирались на дорожки. Когда я носила вёдра с водой для полива, то должна была смотреть под ноги, чтобы не наступить на кого-нибудь маленького и колючего».

Верным признаком того, что книга понравилась, является желание много цитировать её. Но я не буду этим злоупотреблять, а всего лишь позволю себе порекомендовать «Летучего котика» как взрослым, так и юным читателям. Книга раскроет перед вами неповторимую красоту родной природы, а через описание характеров и повадок братьев наших меньших, поможет найти ответы на многие актуальные вопросы. Так же как в зеркале мы видим отражение своего тела, так в рассказах о животных Марины Струковой отражена человеческая натура. Изучаем животных, познаём себя.

Олег Роменко

Поэт, прозаик, редактор журнала «Дрон».

Летучий котик

Котэ сидел на заснеженной ёлке, выше крыши двухэтажного коттеджа, и жалобно мяукал. Приближалась полночь, мороз крепчал, и я не знала, что делать.

Семь лет назад, отдыхая в деревне, я подобрала тайского котёнка-подростка и назвала Котэ. Он был очень хорош в своей светлой шубке. Ушки бурые, лоб полосатый, глаза ярко-голубые. Три лапки полосатые, а правая передняя – белая. Как я называла – серебряная лапка, добычливая. Когда Котэ сердился, шерсть у него на хребте поднималась полоской, словно гребень у дракончика. Кот был смелым и деятельным.

Я забрала его с собой в Подмосковье, где арендовала квартиру в коттедже. Оттуда я ездила на работу. Дачный посёлок был окружён сумрачным еловым лесом. Зимой казалось, что мы живём в Сибири. Лес изобиловал совами, издающими ужасные вопли по ночам. Там же скрывались бродячие собаки и, говорили, ютятся бомжи в палатках из целлофана. Но настороженно я относилась к обычным людям с их крупными сторожевыми псами.

По вечерам я выгуливала Котэ на улице, бдительно следуя за ним, чтобы никто не обидел. Котэ нырял в пустующие дворы, там стояли по нескольку богатых особняков, чьи хозяева редко появлялись из столицы. На обзор каждого двора у Котэ уходило около двадцати минут. Потом он появлялся из-под ворот, и мы следовали дальше. Неподалёку жила кошка и Котэ начал убегать за ней в чащу. Порой я искала его с фонарём по бурелому. Хорошо, что шерсть Котэ так отражала свет, что казалось – в темноте ныряет маленькая луна. Наконец, кот возвращался ко мне или я его ловила, и мы шли домой. Там Котэ было скучно, хотя я придумывала для него игры. Например, накатав из тетрадных страниц много бумажных шариков, бросала ему на диван. Котэ подпрыгивал и ловил. Если не промахивался, заметно радовался. Или прыгал за подвешенной на гвоздь бумажной мышкой. Или рвал зубами картонку. Он постоянно искал применения своей энергии.

Мы жили на втором этаже. Напротив лоджии стояли три высокие ёлки, их ветви касались дома. Зелёные кущи манили Котэ. Природа была так близко, когда я выпускала его подышать свежим воздухом в ожидании полноценной прогулки. Сидя на деревянном перильце лоджии, кот время от времени вставал, и глядя на ёлку, а потом на меня, вызывающе мяукал, словно предупреждал:

– Сейчас прыгну! Ей-Богу, прыгну!

– Не смей! Нельзя! – Я выскакивала в лоджию и забирала Котэ в комнату.

Но однажды зимой он прыгнул. Я увидела, как мой любимец в своей светлой шубке карабкается по еловым ветвям, вот он оступился, полетел вниз, но зацепился за ветку и снова укрепил свои позиции. Я выбежала на улицу и стала звать Котэ. Налазившись по ёлкам, он начал спускаться, но когда внизу остался только голый гладкий ствол, кот прекратил спуск. Я поняла проблему – Котэ умел спускаться вниз по деревьям с неровной корой, за которую мог цепляться когтями. Такими были яблони в деревенском саду. Но ровный ствол ёлки пугал его. Он спускал лапку, но она скользила. Котэ жалобно замяукал. Я пыталась добраться до него со скамейки, но не дотянулась. Оставалось надеяться, что кот решится слезть сам. Но Котэ устремился вверх, словно надеялся найти решение там. Я побежала обратно в квартиру и стала манить его с лоджии. Котэ начал красться ко мне по еловой ветке, но она была слишком тонкой. Хот я держала ветку за кончик, кот боялся идти дальше. От отчаяния он полез ещё выше и оказался на верхушке ёлки на высоте десять-двенадцать метров. Вечерело. Было двенадцатое января. Мороз около пятнадцати градусов.

– Он простудится! – Боялась я. И началась многочасовая эпопея, когда Котэ лазил вверх-вниз по ёлке, а я бегала вниз-вверх по лестнице. Когда он приближался к лоджии, звала оттуда. Если спускался ниже, звала с улицы. Иногда просто стояла под деревом. Котэ боялся сделать решительный шаг – прыгнуть в лоджию или спуститься по стволу.

Наверное, кто-то другой просто лёг бы спать, подумав, что кот в итоге слезет сам. Я села за компьютер, но Котэ жалобно замяукал на ёлке. Я не могла оставить его наедине с ночью и морозом, а становилось всё холодней. Температура понизилась до минус двадцати двух.

Я вошла за советом в Интернет и обнаружила, что есть верхолазы, которые за деньги снимают котов с высоких деревьев. Ура! Стала обзванивать таких спасателей. Было за полночь. Откликнулся какой-то парень, он назвал цену и сказал, что подъедет из Москвы к девяти часам утра.

– Кот замёрзнет! Я заплачу вдвое больше, приезжайте сейчас.

К четырём утра возле коттеджа появилась машина. Оттуда вылезли двое парней. Один из них закрепил на ногах «кошки», железные штуковины, с помощью которых лазят на столбы монтёры. Одел рюкзак на спину и стал подниматься за Котэ.

– Только снимите его, не уроните! – Просила я.

Но Котэ, увидев незнакомца, постарался уползти подальше от него. До кота было не дотянуться. Он стал путешествовать по соседним двум ёлкам. Кое-как приблизившись к коту, парень потряс ветку. Видимо, другого решения не было. Котэ сорвался, в полёте он несколько раз хватался за ветки, повисал, тормозя падение, но, видимо, лапы устали. Кот плюхнулся в сугроб с высоты пяти метров. Я бросилась к нему, Котэ побежал за коттедж, но остановился. Я взяла его на руки. Голубые глаза кота были, что называется, по пятаку от страха. Я расплатилась с его спасителями и занесла страдальца в дом. Котэ не простудился и ничего не сломал, но я заметила, что несколько дней у него болели подушечки пальцев, они покраснели. То ли оттого, что кот долго цеплялся за ёлку, то ли от прыжка с высоты. С тех пор я стала называть его – летучий котик.

Долгое время я не выпускала Котэ в лоджию, но потом снова открыла доступ. И, конечно, он снова перебрался на ёлку. Однако у меня была наготове узкая доска, которую я подставила ему, положив на ветки. Так кот стал благополучно возвращаться ко мне, нагулявшись в густых кронах. Затем я вбила в перильце лоджии гвоздь, к которому шнурком привязала несколько веток, сделав для кота безопасный мостик к деревьям.

Летом, по вечерам, Котэ прыгал в лоджии, пытаясь поймать мотыльков, летевших из леса на свет окна. Но те избегали его лап. А крупных жуков кот не трогал, опасался. Только однажды, выглянув в лоджию, я увидела на полу нечто внушительное. Решила, что Котэ всё-таки сбил жука, с опаской наклонилась – хотела отправить насекомое на ёлку. Но первой добычей летучего кота стала летучая мышь. Казалось, она не ранена, а просто оглушена. Я положила мышь на сиденье стула, стоявшего в лоджии, надеясь, что она очнётся. А кота забрала в комнату. Мышь и впрямь вскоре упорхнула.

Из соседней комнаты был выход во вторую лоджию, где я кормила свиристелей и синиц пшеном. Птицы разжирели, получая еду без проблем. Иногда какая-нибудь толстая свиристель с разлёту ударялась в стекло так, что я выскакивала проверить – жива ли она? Это были молодые птицы, ещё не знавшие, что нельзя пролететь сквозь закрытое окно. Туда Котэ я не выпускала – возле второй лоджии стоял огромный дуб, на котором я его точно видеть не хотела. Зато в его лоджии я кормила двух белок. Как эти зверьки оставались в безопасности? Я просто закрывала Котэ в комнате, когда клала на столик в лоджии угощение для них. Пока белки перетаскивали к себе в дупло куски батона, они предпочитали белую выпечку, кот сидел на подоконнике, подёргивал хвостом и пощёлкивал зубами – он нервничал. Белки вблизи выглядели невзрачно – серые, шерсть на хвостах редкая. Я наблюдала их больше трёх лет, но ни разу не заметила бельчат и решила, что они живут в своё удовольствие, не обзаводясь детьми.

Но окружающий мрачный лес не нравился мне, небо закрывали кроны. Я привыкла к другой природе – степной, солнечной. Поэтому однажды мы с Котэ вернулись в родную деревню. Уезжая, я срезала шнурок с еловых веток, чтобы они не засохли.

Лесной бродяжка

Вспоминается ещё одна подмосковная история. В лесу, окружавшем посёлок, жила стая бродячих собак, довольно робких. Вечером и утром они появлялись возле контейнеров с отбросами, искали пищу. Однажды в марте я услышала вой от контейнера, стоявшего за поворотом дороги, шагах в тридцати от коттеджа. Подумала, что кто-то выбросил щенка и тот молит о помощи. Я оделась и пошла к контейнеру. Но ситуация оказалась иной. Рядом был ров, полный талой воды, куда упала бродячая собака – чёрная, вислоухая, щенок-подросток. Она безуспешно пыталась выбраться, цепляясь за обледеневшие края. Я попыталась поймать её, но собака испуганно отстранялась. Сама я тоже робела, ведь у меня раньше не было собаки, и казалось, что едва дотронусь до зверька, он меня тяпнет. Но надо было решаться.

На счастье, мимо проходил рабочий с ближайшей стройки. Добрый парень сам предложил помощь. Он смело выволок пёсика из канавы, положил рядом и отдал мне свою мокрую перчатку. Я опасливо взяла зверька за шиворот и бегом потащила в коттедж. Бедняжка не сопротивлялся и был очень лёгким. Я осмелела и дома уже уверенно вытерла дрожащее тельце найдёныша, а потом завернула в старое шерстяное одеяло, которое осталось на антресолях от прежних постояльцев. Пёсик попытался встать, но не смог – его задние ноги были парализованы. Что делать? Я бы никогда не решилась усыпить калеку и решила, что теперь мой крест – ухаживать за псом-инвалидом. Бродяжка лежал, укутанный в одеяло, и не шевелился.

Я легла спать, проснулась примерно в пять часов утра. Пёсик вылез из одеяла и растерянно бродил по комнате. Я обрадовалась, что его задние лапы снова действуют. Видимо, в тепле кровообращение восстановилось. Я дала ему поесть молока и хлеба. Пёсик позавтракал. До этого он прятался от меня за мебелью, но вдруг подошёл близко и сел у ног, глядя умными карими глазами, словно благодарил. Я уже начала подбирать кличку для него.

Вдруг найдёныш насторожился. Я услышала далёкий лай, доносившийся от мусорных контейнеров. Пёсик тоже услышал его. Он заметался у двери в лоджию, он вставал на задние лапы, упирался мордочкой в стекло, словно надеялся увидеть в туманном сумраке своих собратьев. Видимо, узнал голоса родичей – матери, братьев, сестёр. Пёсик начал тявкать и заливисто подвывать. Он лихорадочно искал выход из квартиры, словно из ловушки. Стал прыгать на подоконники и совсем запаниковал. Видимо, никогда не бывал в доме, родился и вырос в лесу. Я пыталась отвлечь и успокоить его. Думала, что ему стоит хотя бы три дня провести в тепле, чтобы окрепнуть. А потом он, возможно, привыкнет и примет меня за хозяйку. Но пёсик так вопил, что добился своей цели. Я открыла дверь, мы спустилась по лестнице, я выпустила его из коттеджа. Пёсик бросился в туманную чащу. Теплу и сытости в неволе он предпочёл свободу и родную стаю.