IV. Время собирать камни. 1. Легко ли вести двойную игру?
IV.Время собирать камни
643-644 года, осень-весна. Кармидер
You look up to the sky
With all those questions in mind.
All you need – is to hear
The voice of your heart.
In a world, full of pain,
Someone's calling your name.
Why don't we make it true?
Maybe I, maybe you!
Scorpions, «Maybe I, maybe you» [1]
1. Легко ли вести двойную игру?
Руби шла лёгким весёлым шагом человека, который ничего такого не замышляет – ведь что может быть более обычным для студента, чем посещение книжной лавки? Вполне себе уютной и весьма почтенной, из тех, в которых хозяин живёт на втором этаже, а на первом – выставляет книги.
Заходя внутрь, Руби тщательно вытерла ноги и не обернулась – ведь какой студент опасается слежки? – зашла под звон колокольчика, поприветствовала хозяина и закопалась в новые поступления.
Те, разумеется, были выставлены на витринном окне – чтобы приманивать прохожих – так что, копаясь в книгах и вдумчиво изучая некоторые из них, Руби краем глаза могла прекрасно обозревать улицу.
Проведя за этим занятием пару минут, она убедилась, что никто не интересовался её передвижениями, и, отойдя к стеллажу внутри, осторожно оглядела помещение. В углу, спиной к ней, копошилась сухонькая старушка, которая, кажется, не планировала ничего покупать, а предпочитала ознакомиться с книгой прямо здесь. Чуть улыбнувшись, Руби переглянулась с хозяином, кивнула ему, стукнула входной дверью – чтобы колокольчик возвестил, что кто-то пришёл или же ушёл – и прошмыгнула наверх по лестнице, которая находилась за стойкой хозяина.
На втором этаже, почёркивая что-то в записной книжке, ждал отец.
– А! – весьма приветливо улыбнулся он, завидев дочь.
Та, впрочем, тёплому приёму не обрадовалась, поскольку и новости у неё были дурные, и собой она была весьма недовольна. Сев в соседнее с отцом кресло, она насупилась, не желая начинать неприятный разговор.
Поразглядывав её с минуту и убедившись, что никакой инициативы ждать не стоит, Михар спокойно поинтересовался:
– Накладки, да?
– Ещё какие, – досадливо вздохнула Руби, не глядя на него, поскольку ей было стыдно, что она его подвела.
Дальше она довольно обстоятельно поведала об обстоятельствах своего провала. Отец слушал внимательно и без осуждения, иногда коротко уточняя нюансы. Немного обдумав дело, он резюмировал:
– Что ж, ты молодец, что догадалась обставить это как кривую попытку вызвать сочувствие и понравиться, – хотя, по правде сказать, пусть Руби и хотела выставить свою ложь именно так, сделать она этого так и не успела, и план так и остался лишь частью её фантазий, – но зачем же ты так легко призналась этому А-Ранси? – уже с некоторым недовольством отметил он.
Зыркнув на него мрачно, Руби машинально потёрла шею и пожаловалась:
– Но он меня чуть не придушил!
Приподняв брови в недоумении, Михар встал, подошёл к дочери и внимательно осмотрел её шею – она, впрочем, не очень-то жаждала её демонстрировать. Никаких следов на коже не нашлось: Илмарт прекрасно умел соизмерять силу со своими намерениями.
Вернувшись на своё место, отец вольно положил руки на подлокотники и тихо отметил:
– У него были лишь догадки, причём весьма смутные. Он хотел напугать тебя, чтобы вырвать признание, и ему это удалось. Если бы ты догадалась соврать, он принял бы эту ложь и едва ли полез дальше.
Руби досадливо поморщилась, но всё же попробовала защититься:
– И что я могла тут соврать?
– Что угодно, – чуть дёрнул пальцами по воздуху Михар. – Что ты боишься только отца, или что ты боишься, только когда я злюсь, или что в тот день ты была на нервах из-за планируемого побега, а обычно тебе свойственно держать страх внутри, или… – он сухо и спокойно перечислял возможные варианты, а Руби краснела и недовольно шмыгала носом.
Ей в голову не пришёл ни один.
Убедившись, что дочь осознала глубину собственной недогадливости, Михар перекрыл всю критику одним спокойным:
– Впрочем, оно и к лучшему. Мне невыгодно иметь в глазах Тогнара репутацию человека, который бьёт свою дочь.
Между ними уже был ранее спор на эту тему, и именно Руби настаивала на том, чтобы разыграть из себя жертву домашнего насилия – мол, так её охотнее будут спасать. Не признать её правоту в этом вопросе было невозможно: их интрига предполагала растянуться на несколько месяцев, медленно и аккуратно заманивая Райтэна в близкие отношения с Руби и осторожно подводя его к идее брака. То, что дело выгорит так скоро, они оба не ожидали.
Некоторое время они молчали – отец обдумывал, как новые обстоятельства развивают интригу, она же переживала острый приступ недовольства собой, – потом она нехотя отметила:
– Я не уверена, что он мне простит.
– Почему это? – непритворно удивился Михар, который прекрасно знал, сколь многое может сойти с рук хорошенькой женщине, если она сумеет правильно себя подать.
Руби потёрла лоб, задумалась – она опиралась скорее на интуицию, чем на доводы логики, – потом медленно и словно через силу отметила:
– Райтэну… чужды игры такого рода. Он… – она попыталась подобрать слова, и как-то с трудом выстроила фразу: – Он ценит порыв, а не расчёт.
На лице Михара всё ещё читалось лёгкое удивление, но было неясно, отражает ли оно его реальное отношение – или он просто считает должным отобразить мимикой именно эту эмоцию.
– По-моему, ты просто смотришь на него слишком романтично, – наконец, возразил он.
– Ему чужда всякая фальшь, – с непривычной ему холодностью в голосе возразила Руби.
Поразглядывав её так, словно видел впервые – мысли, которые она высказала, были для неё весьма странны, – он медленно и терпеливо принялся объяснять:
– Детка, он, возможно, очень зол сейчас, когда только поймал тебя не обмане. Но у таких людей, как Тогнар, подобные эмоции, пусть и весьма яркие в первый момент, быстро угасают. Через несколько недель он и думать забудет, что злился на тебя.
Руби нахмурилась, всем своим выражением выказывая полное несогласие с таким прогнозом реакций Райтэна.
– Ты просто его совсем не знаешь! – наконец, выразила свой протест она.
Господин Михар вежливо приподнял брови. В его тщательно собранном досье была достаточно подробная биография Райтэна, дающая более чем достоверный слепок его характера.
Совершенно беззвучно постучав пальцами по подлокотнику, Михар задумался. Ему пришла в голову мысль, что дочь, судя по всему, весьма неравнодушна к супругу – и эта мысль вызывала в нём глубокое удовлетворение от хорошо проделанной работы.
Руби с детства отличалась большим прагматизмом и логическим складом ума, и умудрилась дожить до двадцати пяти лет, ни разу не влюбившись. В целом, оно было и к лучшему – страсти юных девиц зачастую весьма разрушительно сказываются на их судьбе – но господин Михар всё же испытывал на этот счёт некоторое беспокойство, скорее от того, что опасался, что внезапное чувство проснётся в дочери катастрофически не вовремя и к объекту самому неудачному.
Теперь же выходило, что интрига складывается самым что ни на есть удачным образом: и Тогнар сам ринулся поскорее жениться, даже разыгрывать тщательно продуманные заготовки не пришлось, и дочь, судя по всему, прониклась к супругу симпатией.
Личное счастье дочери, безусловно, входило в число ценностей господина Михара, пусть и не было тем приоритетом, на котором он строил свои планы.
Таким образом, на ближайшее время Михар поставил дочери простую и конкретную задачу – примириться с Райтэном – и отбыл по своим столичным делам, полагая, что торопить события не стоит, а тем более не стоит нервировать зятя своим присутствием в непосредственной близости от него.
Руби была таким положением дел вполне довольна: работать под постоянным контролем отца ей не нравилось. Слишком велика была разница в опыте и уровне понимания интриг, и, как бы хорошо Руби ни справлялась с порученным ей делом, у отца всегда находился повод преподать ей очередной урок, объяснить, в чём она была неправа на этот раз, и предложить более разумные стратегии поведения в тех или иных случаях. Это всё, конечно, высказывалось мягко и с заметной отцовской заботой, но всё же раздражало, надоедало, ранило, в конце концов, и Руби постоянно преследовало то чувство, что она не дотягивает до некоей высокой планки, которой должна бы соответствовать.
Интрига с замужеством понравилась ей с самого начала, потому что, во-первых, предоставляла ей широкую свободу действий без непосредственного контроля отца, а, во-вторых, позволяла проявить лучшие свои качества и показать, что она тоже чего-то стоит. Так что возвращения Райтэна и Дерека из Брейлина она ждала с большим нетерпением, готовясь блеснуть обаянием и начать строительство самого счастливого брака на свете.
Дело, однако, пошло совсем не так, как она планировала.
При встрече Райтэн вовсе не блистал дружелюбием. Он, впрочем, попытался отобразить что-то, долженствующее означать вежливую улыбку, но получилось у него настолько плохо, что такая гримаса не обманула бы и самую наивную девушку на свете.
Руби наивной не была и отчётливо увидела: он ей не рад настолько, что предпочёл бы и вовсе не видеть.
Это было ожидаемо, но досадно: она рассчитывала, что за время поездки он успеет успокоиться и станет готов к примирению.
Однако ж, не удостоив её даже минимальной светской любезностью, кою пусть даже фиктивный супруг должен был проявить по отношению к жене во время встречи, он незамедлительно умчался куда-то по делам – настоящим или вымышленным – и даже огорчённо-поникший вид, всегда особо удающийся Руби, в этот раз не помог.
Впрочем, как – не помог? Следующий за Райтэном Дерек притормозил, притянул её в утешительные объятья и ласковым тоном отметил:
– Ну, он ещё не отбушевался, ты же его знаешь!
Удаляющуюся спину друга он проводил взглядом весьма недовольным: для дела было бы неплохо, чтобы Райтэн худо-бедно изобразил какую-то готовность идти на контакт.
Он, впрочем, изобразил – ту самую попытку вежливой улыбки – и, видимо, это был тот максимум лицемерия, на какое он был способен.
– Я его так ждала… – тихо призналась Руби.
– Выше нос! – щёлкнул её по этому самому носу Дерек, тем приподнимая его, и пообещал: – Отбушует, куда он денется!
Голос его звучал весело и уверенно; изобразив напоследок какой-то полусветский-полушутовской поклон, он унёсся догонять. Руби улыбнулась ему вслед: ей нравился Дерек, в его манере она видела что-то солнечно-доброе, и теперь ей было приятно получить от него поддержку.
…через пару недель только на этой дерековской поддержке она и держалась – потому что Райтэн упорно избегал её всеми приличными и неприличными способами.
В конце концов, именно Дерек поставил вопрос ребром: либо они (избегающий Руби Райтэн и лелеющий свои ненаглядные карты Илмарт) берутся за ум и как-то включаются в интригу, либо он, Дерек, из этой интриги выходит, потому что сколько можно, наконец, тащить всё на себе одном! Признав его правоту, друзья кое-как предприняли шаги по поиску компромисса. Илмарт заявил, что совсем не против изображать дружелюбие, если Руби и пальцем не притронется к его картам, а Райтэн обещался выдавить из себя какую-то готовность к контакту, если они не будут оставлять её с ним наедине.
Вздохнув, Дерек предложил привести Руби в их кружок любителей карт, чтобы заняться с нею вместе уже основательно подзабытым словарём парфюмерных терминов. Илмарт тут же согласился: что угодно, лишь бы не его карты. Райтэн было обрадовался и заявил, что его присутствие совершенно излишне, потому что ни к картам, ни к переводам он никого отношения не имеет. Илмарт и Дерек мрачно переглянулись и пообещали позвать Олив – что тут же вызвало большой энтузиазм.
– Северное направление торговли! – хлопнув себя по лбу, подскочил Райтэн и куда-то понёсся.
Успев, впрочем, пообещать, что придёт.
Проводив его недовольными взглядами, Илмарт и Дерек переглянулись. «Угу-угу, конечно, чисто торговый интерес! Кому ты затираешь!» – откровенно читалось в их глазах.
– Безнадёжно, – резюмировал Илмарт.
Дерек только печально вздохнул. План «притвориться, что они влипли в интригу по уши, и, таким образом, узнать, что нужно Михару» грозил провалиться полностью, даже толком не начавшись.
Таким образом, на следующий вечер они все снова собрались в том же кабинете – только Дерек в этот раз сидел не под окном с Райтэном, а с Руби.
Та, первоначально обрадованная приглашением, теперь тяжко вздыхала, потому что Райтэн, определённо, предпочитал игнорировать факт её присутствия. Он, впрочем, односложно отвечал, если она сама обращалась к нему, но на лице его столь откровенно читались досада и недовольство, что Руби быстро забросила попытки разговориться.
Время от времени Райтэн бросал недовольные взгляды на Дерека – мол, погляди, на какие жертвы мне приходиться идти! – но сочувствия и понимания не достиг. Дерек лишь закатывал глаза и дёргал плечами: мол, твои проблемы и распутываем же.
Наблюдая эти переглядки, Руби хмурилась. Настроение её стремительно ползло вниз с каждой минутой. Особенно раздражала её Олив, которая легко и непринуждённо перешучивалась со всеми тремя мужчинами как со старыми друзьями.
Олив ей и вообще не нравилась. Руби в ней подбешивало многое: стабильно небрежная растрёпанная коса, вечно помятые платья, у которых рукава были запачканы чернилами, а локти – потёрты, неаккуратно обломанные ногти, громкий смех и резкий голос, нахрапистые мужские манеры, лишённые всякого изящества небрежные позы, привычка сидеть, сгорбившись… и иногда от неё – кошмар! – пахло потом! Руби особенно раздражалась от того, что от природы у Олив были великолепные данные – но она, кажется, делала всё, чтобы свести на нет достоинства собственной фигуры и лица.
И при всём при этом ужасе – Руби с завистью и злостью понимала, что она – нравилась! Откровенно и глубоко нравилась и Дереку, и Илмарту, и, что особенно досадно, Райтэну!
Руби, которая всегда с большой тщательностью следила за своей одеждой, внешним видом, голосом, осанкой, позой и мимикой, находила крайне несправедливым, что женщина, которая всем этим презрительно пренебрегает, умудряется при том кому-то нравится – да как она только смеет!
Нет, добро бы кому-то!
Она нравилась именно тем трём мужчинам, которые очень нравились самой Руби. Весёлый, полный солнечной доброты Дерек, яркий, решительный Райтэн с пронзительно-благородным характером и наполненный сдержанной уверенностью в себе и своей силе Илмарт, надёжный, как неприступные крепость.
Её ужасно раздражало, что Дерек, который с такой почти отеческой заботой помогал ей с переводом, никогда не шутил с нею так, как шутил с Олив.
– Ты его к своей косе привяжи! – веселился он, когда Райтэн опять унёсся в неведомые дали за каким-то нереально важным документом, требующимся вот прямо сейчас, а Олив начала в очередной раз по-доброму возмущаться его непоседливостью.
– Ты желаешь мне такой страшной смерти, Дер? – насмешливо отвечала она, лениво откинувшись на спинку стула и вытянув вперёд ноги – из-под подола тонкого платья нелепо выглянули некрасивые, но практичные сапоги. – Он же меня за эту косу по всему университету протащит и даже не заметит! – рассмеялась она, подёргав себя для вида за волосы.
– Ну, ну! – не сдавался Дерек, шелестя бумагами совершенно бессмысленно. В глаза его светились лукавые ласковые искорки, на губах дрожала сдерживаемая улыбка, а голос, казалось, обогревал самое сердце: – Тэн слишком галантен, он не станет волочить даму по университету за косу.
– Кто галантен? Это Тогнар-то? – расхохоталась Олив некрасивым, громким смехом – и, к большой досаде Руби, её поддержали и Дерек, и Илмарт.
В кабинет ворвался вернувшийся Райтэн – он даже не взглянул на Руби, всё его внимание было приковано к до сих пор хохочущей Олив. Он на миг сбился с шага, залюбовавшись, но почти тут же понёсся дальше.
– Я говорил! – торжествуя, потряс он документом в своих руках. – Я же говорил!
Он порывисто, в несколько шагов, почти пробежал через кабинет, к самому столу Олив, сунул ей лист – она, хмурясь и щурясь, начала вчитываться. Его, кажется, не устроило то, что дело идёт так медленно: обогнув стол, он уселся на корточки ей под боком и принялся тыкать пальцем в какие-то строчки, лихорадочно и быстро что-то объясняя, глядя то на неё – снизу вверх – то в бумагу. Олив, кусая губу, слушала внимательно, потом раздражённо возражала. Руби не понимала смысла их беседы – слишком много непонятных ей географических названий, терминов и имён – но её ужасно, ужасно раздражало, что они были этой беседой чрезвычайно увлечены. Они, постоянно перебивая друг друга и заканчивая друг за друга фразы, постоянно прикасались друг к другу, даже не замечая этого, и, казалось, забыли напрочь о том, что в кабинете есть и другие люди.
В какой-то момент, заведённый очередным возражением, Райтэн вскочил. Размахивая руками, он принялся объяснять – что-то о вторичных выгодах и окупаемости в масштабах десятилетия, Руби сразу потеряла мысль, – Олив тоже вскочила, и тоже заразмахивала руками, и её аргументы казались уже куда как более внятными – мол, нельзя при долгосрочном планировании полагаться на гипотетические… ах, нет, это сперва аргумент казался Руби более понятным…
От возмущения её отвлёк тихо хихикающий Дерек. Заткнув рот кулаком, он наблюдал за потасовкой с большим интересом и явным одобрением. Его особенно забавляло, что Райтэн и Олив как в зеркале отражают друг друга и выглядят сейчас совершенно одинаковыми.
Руби вспыхнула от злости, досады, ревности и странного, сосущего чувства… непричастности к происходящему.
Больно закусив губу, она заставила себя перестать глазеть на Райтэна с Олив и основательно уйти в перевод. Получалось плохо, потому что выкрики про кривые безразличия (что?) и репутационные издержки (что-что?) заполняли собой, казалось, весь кабинет.
– Олливи, да просто согласись с ним уже! – вдруг вмешался в перепалку густой и весёлый голос Илмарта.
На лице Олив застыло недоумение, смешанное с раздражением.
– В самом деле, – вдруг, отложив книгу, встал Дерек и подошёл ближе к ним. – Поверь моему опыту, с Тэном проще согласиться, – даже спина его каким-то образом выражала сдерживаемое веселье.
Руби успела заметить, как по лицу Райтэна скользнула тёплая, почти нежная улыбка, которую, впрочем, он сразу преобразовал в суровую усмешку. Однако горящие весельем и азартом глаза не позволяли купиться на эту усмешку: очевидно, он наслаждался разговором, наслаждался от всей души и самим спором, и Олив как собеседницей, и вмешательством друзей.
– Се-Стирен, – весело начал он, и в этом его, казалось бы, отстранённом обращении по фамилии было больше тепла, нежности и чувства, чем в том «Руби», которое он обращал к ней, – послушай умных людей, они дурного не посоветуют!
– Больше никаких споров с Тогнаром! – со смешком подтвердил Илмарт, откладывая кисть и демонстративно поднимая руки. – Мне прошлого раза хватило!
Трое мужчин заразительно рассмеялись; Олив чуть нахмурилась, не понимая причин веселья, и их ей объяснил Дерек:
– В последний раз, когда мы пытались с ним спорить, дело закончилось тем, что мы дружно рванули в Северную Анджелию, потому что ему втемяшилось создать её карту.
Тут рассмеялась и Олив: звонко, радостно, чисто – Райтэн откровенно ею залюбовался, и лицо Илмарта тоже озарило светлой улыбкой.
У Руби закололо в глазах. В голове стало пусто и гулко, лишь сильные удары пульса бились в виски, отдаваясь болезненным гулом.
Она тихо встала и вышла, не замечая за собой, что плачет.
Её отсутствие заметили только спустя четверть часа – после того, как Олив согласилась на полную капитуляцию и безусловное принятие всех безумных планов Райтэна, касающихся торговли в северном направлении.
– Кажется, господа, – почесав себе бороду, отметил задумчиво Дерек, – интриги – это не наша сильная сторона.
Лицо его приняло самое постное и недовольное выражение. Остальные трое незамедлительно изобразили такие же постные лица и скорбно покивали.
С минуту они стояли и кивали друг другу, ведя негласный спор на тему того, у кого получится самый скорбный и драматичный кивок.
В конце концов, все они снова хором рассмеялись.
Должно быть, никто из них всерьёз не жалел о том, что не умеет интриговать.
1.
Ты смотришь вверх, в небо,
Со всеми этими вопросами в твоей голове.
Всё, что тебе нужно – услышать
Голос твоего сердца.
В мире, полном боли,
Кто-то зовёт тебя по имени.
Почему бы нам не осуществить это?
Каждый из нас может!