Джей послушался, и во дворе его, как оказалось, подстерегло испытание: верзила решил проверить его боевые навыки.
Поскольку к своему предназначению Джей готовился с детства, то в бою он был очень хорош. Гибкий, ловкий, быстрый – ему казалось, что, несмотря на разницу в габаритах, он справится с неповоротливым верзилой без каких-либо проблем.
Однако на боевой площадке рыжий преобразился: вальяжная манера, медлительность движений и грузность словно опали с него. Он оказался таким же ловким и быстрым, как и сам Джей; только к этим качествам ещё прибавилось и значительное превосходство в мышечной массе.
Верзила уверенно побил его и на мечах, и на кинжалах, и врукопашную, после чего довольным голосом заявил:
– Ну, раз уж мы выяснили, что я в этом деле лучше, то вы согласитесь, конечно же, господин Джей-Ниро, что в университете, под моим присмотром, господин Анодар в вашей охране не нуждается.
– Разумеется, мастер, – с уважением поклонился Джей, в душе глубоко сожалея о том, что едва ли противник согласится давать ему уроки.
Верзила нахмурился, рассматривая Джея скептически. Подумав с минуту, он досадливо махнул рукой, пробормотал что-то вроде: «Не, Тогнар тогда меня убьёт» – и выпроводил Джея восвояси.
Учитывая, что объект проводил в университете зачастую по полдня, Джей неожиданно столкнулся с огромным количеством освободившегося времени.
Применение ему он, впрочем, нашёл почти сразу: у университетских гвардейцев нашлась тренировочная площадка, и Джей решил посвятить свободные часы совершенствованию мастерства – ему теперь казалось, что он умеет катастрофически мало.
На этой площадке он время от времени сталкивался с тем верзилой – тот тренировался сам и частенько учил других – но они оба делали вид, что не заметили друг друга. Джей, впрочем, вполглаза подглядывал, чему и как учит рыжий, и, когда его не было, пытался повторить и просил помощи у тех, кого он обучал.
Наряду с этими двумя местами – домом брата и университетом – объект чуть ли ни каждый вечер посещал изящный особняк в купеческом квартале, где Джея тоже ожидали неприятности.
В отличии от старого дома с прекрасной каменной оградой, этот особняк был окружён решёткой почти что декоративной, и Джею сразу показалось, что уж тут-то никакую оборону не удержишь.
Хозяйкой особняка ожидаемо оказалась дама – очень красивая и, казалось, излучавшая тепло и нежность. Джею даже показалось, что она похожа на его мать – во всяком случае, никто раньше не смотрел на него с такой лаской во взгляде, кроме матери.
– Господин Джей-Ниро, мой телохранитель, – весело представил объект, который тоже выглядел каким-то особенно радостным и праздничным в этот момент, – госпожа Магрэнь Ринар, мой… торговый партнёр.
– Очень, очень приятно! – рассиялась улыбкой дама, непринуждённо пожимая Джею руку и приглашая за чай. – Телохранитель, Дерри? – весёлым голосом переспросила она у объекта. – Тебе что-то угрожает?
– Мой работодатель посчитал это необходимым, – фыркнул объект, привычно и по-свойски разлив всем чая, не дожидаясь слуг.
– Который из?.. – рассмеялась дама, аккуратно помешивая свой чай, не звякая притом ложечкой. – Впрочем, – перебила она саму себя, – не отвечай, хочу сама угадать!
Сияющий улыбкой объект откинулся на спинку кресла и сделал приглашающий жест рукой.
Дама изящно поправила спадавшую прядь волос – Джей невольно залюбовался грацией её движений – забавно нахмурила носик и принялась рассуждать вслух:
– Так, Тогнар не столь предусмотрителен и параноидален. Впрочем, – перебила она себя, – вся эта история с Михарами… Ах, нет! – выверенный взмах рукой. – Тогнар выбрал бы А-Ранси, так? – объект, сияя лукавыми искорками в глазах, кивнул. – Значит, и не университет. – Дама нахмурилась и расстроенно отметила: – Но, Дерри, разве ты…
– У меня на днях появилась ещё одна работа, да, – весьма довольным голосом подтвердил объект.
Они с дамой переглянулись лукаво и весело; Джей подумал, что, скорее всего, партнёрство у них отнюдь не торговое.
– Что же это за работа, в которой требуется телохранитель! – досадливо воскликнула дама, задумчиво попивая чай.
– Не только телохранитель, – тонко улыбнулся объект, – мне ещё и дом в центре Кармидера перепал, – брови дамы поползли вверх, – и новый канал для сбыта каменного угля, – продолжил перечислять объект, – и в строительство дороги, я, кажется, всё же влип…
– Дерри! – перебила его дама, и в голосе её прозвучала искренняя тревога.
Они обменялись вопросительными взглядами; потом объект развёл руками.
– Нет! – возмутилась дама.
Объект с философским видом отхлебнул чаю.
Дама бросила на Джея быстрый тревожный взгляд, затем наклонилась к объекту и лихорадочно заговорила:
– Дерри, но только человек глупый выбегает под грозу, вместо того, чтобы…
– Может, – фыркнул объект, перебивая её, – я просто хочу собрать свежей дождевой воды?
Взвившись от возмущения, дама набрала было в грудь воздуху; встретив весёлый взгляд своего визави, она этим воздухом поперхнулась. Нахмурившись, глотнула чаю и сухо отметила:
– Как тебя только молнией не прибило!
К неожиданности Джея, объект расхохотался искренне и задорно – ему даже пришлось вытереть с глаз проступившие слёзы – после чего заверил:
– Прибило, Рэнь, и ещё как!
Поджав губы, дама холодно отметила:
– В кои-то веки я полностью на его стороне.
– Да-да, – сочувственно кивнул объект, наклоняясь к ней и весело предлагая: – Ещё сделай вывод, что у меня нет мозгов, и будет прям в точку!
Дама отставила чашку – почему-то с немалым раздражением, громко звякнув ею о блюдце, – после чего сухо и строго возразила:
– Нет, Дерри, мозги у тебя есть. Но используешь ты их!.. – махнув рукой, она повернулась к Джею.
Тот дрогнул; во взгляде её не осталось и капли былой ласковости. Теперь она смотрела холодно и сурово, и Джею показалось, что он успел чем-то перед ней провиниться.
С минуту понервировав гостя этим разглядыванием, дама с неожиданной язвительностью в голосе заговорила:
– Господин Джей-Ниро, ежели господину Михару так любопытно, что именно происходит в нашей с господином Анодаром постели, вы уж передайте ему, чтобы он не счёл себе за труд явиться самолично и понаблюдать вживую, раз уж ему так неймётся.
Джей невольно покраснел.
– Рэнь! – отвлёк его от смущения смех объекта.
Тот, тоже чуть покраснев, смотрел теперь на даму весело и ласково.
– Что? – независимым голосом переспросила она, снова изящно поправляя волосы и аккуратно пригубляя чай. – Раз Арни так любопытен, то почему бы?.. – впрочем, выдержка тут и ей изменила, и предполагаемое окончание фразы смазалось её смешком.
– Рэ-энь! – сквозь хохот простонал объект.
– Всегда мечтала попробовать втроём! – закатила глаза дама, вызвав у объекта новый приступ хохота – а сам Джей, признаться, уже и не знал, куда себя от смущения деть.
Он, конечно, уже понял, что попал на чай к двум любовникам, но к такому откровенному повороту разговора готов не был.
– Нет уж! – меж тем, отсмеявшись, поднял руки объект и твёрдо заявил: – Обойдёмся без третьих лиц, Рэнни. – Затем бросил взгляд на Джея, смутился и добавил: – Вам, Джей, должно быть, снова придётся осваиваться в гостиной или на кухне…
– Всё прекрасно, сэр! – тут же подскочил Джей, радуясь, что может сбежать из этого разговора.
– Я велю подготовить вам комнату, – с тёплой любезностью в голосе отметила дама, поднимаясь вслед за ним и бросая на объекта вопросительный взгляд: – Ты ведь останешься?..
– Да, – согласился тот.
С большим облегчением Джей сбежал. Впрочем, видимо, он обречён был сгореть сегодня от смущения в этом доме, потому что, уже выходя, услышал, как задорный голос объекта спрашивает:
– Что, а его татуировки ты не находишь такими уж манящими?
С кристальным смехом ему ответили:
– А что, ты уже согласен на третьих лиц в нашей постели, Дерри?
Покраснев, кажется, до самых пяток, Джей резко увеличил скорость и продолжение уже не услышал.
…так и получилось, что примерно две трети жизни объекта ускользнули от его внимания. И, право, Джей не был готов связываться ни с резким брюнетом и тем паче гостившей у него Смертью, ни с рыжим мастером, ни с этой внешне очаровательной дамой.
Когда ему пришлось докладывать об этих обстоятельствах господину Михару, Джей весьма опасался, что ему прикажут всё же в это противостояние ввязаться – у него не было никакой уверенности, что такая задача ему по плечу.
Господин Михар, впрочем, отнёсся к новостям спокойно.
– Это было ожидаемо, – благодушно отмахнулся он. – Не выходи на прямой конфликт, Джей. Нам важна долгосрочная перспектива, а не единичный удачно подслушанный разговор.
Джей мысленно перевёл дух.
2. Как разобрать, чего же ты хочешь на самом деле?
Загрузив Дерека разного рода проектами, господин Михар планировал уже возвращаться в столицу – ему оставалось только решить вопрос с дочерью.
У той, неожиданно, возникли проблемы с выбором направления обучения.
Сперва она вроде как заявила, что хотела бы перейти на медицинское, но потом, кажется, передумала. Кажется – потому что прямо она ничего ему не сказала, но постоянно уходила от разговора на эту тему, отмахивалась, тянула и вообще вела себя самым раздражающим Михара образом.
В конце концов, он резко поставил вопрос ребром: остаётся ли она у химиков, переводится ли к медикам – или вообще покидает университет?
Руби закраснелась, запнулась и призналась, что у неё есть интересный проект по парфюмерии, и она сама теперь не знает, чего ей больше хочется.
– Парфюмерия? – с живым интересом переспросил Михар.
В числе прочего, он занимался поставками духов, поэтому этот вопрос ему не был чужд.
– Я составляю словарь, – заметив интерес отца, Руби весьма оживилась.
Следующие пять минут она горячо и быстро рассказывала о своём проекте – и господин Михар счёл его весьма толковым и полезным, что и высказал вполне определённо и веско. Руби покраснела от удовольствия и радости.
– Не знал, что ты так хороша в даркийском, – отметил отдельно он, поскольку считал переводы такого рода особенно продвинутым уровнем владения языком.
Смутившись, Руби призналась:
– Ну, на самом деле, с даркийским мне как раз помогает Дер… – она даже огорчилась этому обстоятельству, вообразив, что после этого признания отец перестанет считать её работу такой уж выдающейся.
– Деркэн? – удивился Михар. – Он знает даркийский?
Волнуясь и горячась, Руби рассказала об основной проблеме её словаря: мол, Деркэн-то прекрасно понимает даркийские термины, но не знает их анжельских аналогов, а она – как раз наоборот, поэтому, благодаря совместной работе и сопоставительным таблицам, им и удаётся найти все аналогии.
– Весьма выдающаяся и достойная похвалы инициатива, – охотно похвалил Михар, задумываясь.
Версия «ниийский купец» бодро сдала лидирующие позиции предположению «какой-то даркиец».
Во всяком случае, Михару было тяжело выстроить гипотезу, зачем бы человеку, толком и не занятому в парфюмерии, учить специфические термины этой науки на чужом языке. Гораздо вероятнее было, что даркийский у его нового приобретения – родной.
«До чего же, всё-таки, любопытно!» – сложив перед собой пальцы домиком, задумался Михар. В голове его выстраивались версии – одна другой занятнее. Впрочем, он почти сразу взял себя в руки и вернул внимание проблемам дочери.
– Так что, – уточнил он, – разве нельзя учиться на медика и при этом заниматься личным проектом по парфюмерии?
Руби опустила глаза и замялась.
Спустя минуту призналась тихо-тихо:
– Мне переводить понравилось…
Работа над словарём, больше напоминающая головоломку, и впрямь доставляла ей большое удовольствие. Ей было безумно интересно сопоставлять рецепты, проводить аналогии, выискивать соответствия, пытаться найти знакомые корни… Ей, к тому же, очень нравилось работать с Дереком: он относился к этому проекту весьма эмоционально. Лицо его выразительно и ярко отображало работу мысли; он часто рассуждал вслух – всегда о чём-то крайне интересном – иногда вскакивал, начинал расхаживать и жестикулировать. Руби, по правде сказать, очень не хотелось, чтобы работа со словарём закончилась – а она неизбежно подходила к своему закономерному финалу – ведь других причин работать в паре с Дереком у неё не было, и она весьма сомневалась, что он согласится на какой-нибудь новый проект с ней.
Так что Руби окончательно запуталась в своих желаниях и стремлениях – и, естественно, вслед за ней запутался и господин Михар, который вообще впервые услышал о том, что она интересуется переводами.
Руби так-то раньше и не интересовалась ими; но теперь!..
Переводами, конечно, можно было заниматься и вне университета – но Руби всё ещё цеплялась за надежду вернуться в проект с картами, и поэтому категорически не хотела университет оставлять. В итоге она так и не могла ни на что решиться. Переводиться к языковедам – начинать всё с нуля, жаль двух потраченных лет. Уходить к медикам – это дальше от Тэнь, а Тэнь терять не хотелось. Оставаться у химиков – а что дальше, после окончания учёбы?
Все эти соображения даже внутри её головы выглядели путанными, хаотичными и противоречивыми. И уж конечно она не могла высказать их отцу – ведь это наверняка обличило бы перед ним, как она глупа и нелепа!
Поэтому она пыталась уйти от разговора, как могла.
Немудрено, что господин Михар в её метаниях тоже не разобрался, отложил решение вопроса до лета и отбыл в столицу с напутствием разобраться в себе и своих желаниях по поводу будущего.
Здесь у Руби вообще не пошло, потому что она знать не знала и уметь не умела понимать, чего ей хочется.
Впрочем, нет. Одно своё желание она осознавала вполне чётко: ей очень хотелось вновь заниматься картами. Вспоминая то время, которое она проводила с Илмартом и Дереком, обсуждая географию и историю, перешучиваясь, рисуя и фантазируя, она теперь думала, что это было и вообще лучшее время в её жизни – и теперь оказалось особенно больно осознавать, что она всё потеряла из-за интриги, которая и не выгорела толком.
Руби даже пришла к крамольному выводу, что интриги – это вообще не её. Правда же! Насколько же бесталанной интриганкой нужно быть, чтобы потерять то, что было тебе ценно, ради того, что тебе толком и не сдалось?
Конечно, Руби уже и забыла, что в то время брак с Райтэном очень даже ей сдался – но теперь, с той точки, в которой она находилась, ей думалось, что вся интрига её была пустой, бессмысленной тратой времени, ни к чему не приведшей и никому не принесшей пользы.
К чести её отметим, что вздыхала и тосковала она недолго; её боевой сильный характер не предполагал долгих вздохов, и мысли её, не желая пленятся прошлым, упрямо обращались в будущее.
Про будущее своё она размышляла так.
Карточный проект зависел от Дерека и Илмарта. Дерек, положим, принял бы её обратно – во всяком случае, Руби так казалось по той причине, что он и теперь был с нею приветлив и не гнал её прочь с этим её переводом, а, напротив, помогал. Но Илмарт!
Всё упиралось в Илмарта, разумеется, и тут Руби совершенно не могла понять, в чём же, собственно, дело.
Она вспоминала снова и снова тот день, когда он её разоблачил. Напряжённый и страшный день, и из-за этого многое из памяти стёрлось. Но Руби отчётливо, точно помнила, что Илмарт не был так уж шокирован известием, что она что-то там изображала перед Райтэном, и даже сам выдвинул план, который поможет ей уладить это дело и не потерять притом Райтэна – прямое признание.
Когда же, когда и почему она успела стать ему настолько омерзительной, что ему невыносимы стали даже её рисунки на его картах?
Сколько Руби ни ломала себе голову – понять, в чём дело, она так и не сумела.
Тогда она постановила внутри себя, что ей требуется разговор с ним.
Решиться на этот разговор оказалось неожиданно сложно. Руби несколько раз хотела было подойти к нему – когда он тренировался с другими гвардейцами или когда работал над картами – но всякий раз ощущала совершенно непреодолимую робость. И не подходила.
Особенно мучительна почему-то была мысль, что люди вокруг увидят её и сразу поймут, какая она глупая и жалкая.
Она сделала вывод, что нужно как-то отловить Илмарта, когда он один – и даже смогла несколько раз уличить такие моменты – но подойти по-прежнему было боязно.
В последний раз они общались – если это можно было назвать общением – в день, когда была ранена Олив. И Руби бы, определённо, решила бы, что он ненавидит её теперь именно из-за того, что из-за неё чуть не погибла его подруга, – но та истерзанная карта, которую она нашла в его комнате, свидетельствовала о том, что он начал ненавидеть её раньше.
В конце концов, измучившись вконец своими попытками понять, Руби приняла волевое решение просто подойти и поговорить. Просто взять и сделать это.
Она дождалась момента, когда он дежурил на воротах университета – это был отличный шанс поговорить с ним наедине – и заставила себя подойти к нему.
Он, впрочем, явно не был настроен на общение, и попросту её проигнорировал – хотя она стояла рядом добрых три минуты, перекачиваясь с пятки на носок и не решаясь начать разговор.
Наконец, она открыла было рот…
И поняла, что не знает, что сказать.
Закрыв рот, она сбежала и позорно расплакалась где-то в тихом уголке. Она сама не знала, отчего плачет, и презирала себя за этот плач, и самой себе казалась весьма жалкой – и, чем более жалкой она себе казалась, тем сильнее плакала, а чем сильнее плакала – тем более жалкой себе казалась.
На другой день она решилась поговорить – с Дереком. Потому что Дерек, во всяком случае, не делал вид, что её не существует.
– Дер, – привлекла она его внимание, отрывая от работы с переводом, – а ты не знаешь, почему Илмарт так меня ненавидит?
Он хмыкнул, постучал пальцем по книге, опёрся подбородком на ладони, чуть прижмурил один глаз, снова хмыкнул, а потом взглянул на неё пронзительно и остро и спросил с толикой даже дружелюбия:
– А того, что ты заманила в весьма скверную ловушку его друга, недостаточно?
Руби мучительно покраснела.
Она впервые сейчас осознала свои действия как «заманить в ловушку» – возможно, потому что Дерек их видел именно так, а ей теперь хотелось смотреть на всё глазами Дерека, потому что ей казалось, что он один может ей помочь и объяснить, что с ней происходит и как теперь с этим быть.
– Но мы же развелись!.. – обиженно буркнула она, защищаясь.
Ей казалось несправедливым, что её не простили после того, как она исправила свою ошибку.
Дерек вздохнул, передёрнул плечами и отметил:
– Ну, знаешь ли, и цену за развод твой отец запросил немаленькую!
Руби замерла. Лицо её сделалось бледным, отчего кожа стала казаться болезненно-тонкой.
– О чём ты?.. – выговорила она скорее безвыразительно, чем с вопросительной интонацией.
Она полагала, что отец потому разрешил развод, что она попросила его об этом.
Дерек в очередной раз вздохнул.
Больше всего ему хотелось сказать, что это взрослые мужские дела, которые её не касаются, – во всяком случае, они же с Михаром договорились обойтись без впутывания женщин, и со стороны Дерека это обязательство означало, что он не будет использовать Руби.
Однако, уже было открыв рот, чтобы сказать то, что намеревался – что ей в эти дела лезть не стоит – он вдруг вспомнил Эсну.
Это случилось так ярко и неожиданно – он не думал о ней уже несколько недель – что он даже чуть вздрогнул. Как живая, предстала она перед его внутренним взором: взволнованная, обиженная, поникшая, с живой жалобой в голосе рассказывающая ему, что все, буквально все говорят ей, что расследование обстоятельств смерти её первого мужа – не её дело. Что ей не стоит в это лезть. Что мужчины сами разберутся.
«Почему они всё решают за меня!» – звенели в его голове ньонские слова так ясно, словно она произнесла их только что.
Дерек почесал бровь.
«В конце концов, я ведь никуда её и не впутываю, так?» – решил он сам в себе и коротко рассказал Руби об условиях, на которых её отец согласился на развод.
К концу рассказа он уже успел пожалеть о своём решении – Руби выглядела совершенно опрокинутой.
– Но я думала… – почти беззвучно выдохнула она, нелепо провела ладонью по лицу, нервно рассмеялась и потеряно взмахнула руками.
– А! – испытующе глядя на неё, отметил Дерек. – Ты, кажется, начинаешь понимать, в чём тут фокус, да?
Она посмотрела на него растеряно и беспомощно.
Он откинулся на спинку стула, спокойно положил руки перед собой на стол, чуть наклонил голову набок и с большим удовольствием выговорил:
– Твой отец ведь очень хорошо всё придумал. Ведь хорошо же всё вышло! – с некоторым издевательством в голосе напомнил он ей её же слова. – И ты довольна, и Райтэн свободен, и господин Михар своего не упустил. Всем же хорошо, Руби, ведь так? – насмешливо заключил он.
Руби покраснела пятнами.
Конечно, всё вышло хорошо.
Но есть большая, огромная, гигантская прямо-таки разница между отцом, который выполнил просьбу дочери, и отцом, который выкрутил свою интригу, попутно вписав в эту интригу исполнение просьбы дочери.
Руби почувствовала себя так, словно стоит, совершенно обнажённой, на скалистом обрыве где-то высоко в горах, и ветер, кусочки льда и мелкая каменная крошка со всех сторон избивают её, сшибая с ног куда-то в обрыв.
Человек более эмоциональный выразил бы это чувство словами: «Меня предали».
Руби назвала это: «Я неблагодарная дочь» – и почувствовала вину за то, что смеет обижаться на отца.
– Он сделал, как должно, – тихо выразила она свою мысль, защищая его – потому что в издевательском тоне Дерека ей почудилось обвинение.
– Безусловно, – серьёзно кивнул тот, снова облокачиваясь на стол и устраивая подбородок на ладонях. Глядя на неё внимательно и спокойно, продолжил: – Как должно поступить блестящему политику. – Кивнул сам себе и, неожиданно резко откинувшись на спинку стула, выразил в упор: – Но как бы хотелось, чтобы он поступал не как политик, а как любящий отец, да?
Провокация, определённо, достигла цели: он высказал прямо то, что она старательно пыталась запрятать поглубже, сделать вид, что этого желания не существует, что оно неважно. Именно от этого его слова остро резанули её сердце, и она резко ответила:
– Он вполне позаботился обо мне.
– О, да! – подхватил мысль он и тягуче отметил: – Даже отдельно обговорил в наших условиях, чтобы я позаботился о твоём эмоциональном комфорте. Полагаю, это была ключевая причина, по которой он пытался сладить со мной добром.
Этим признанием и без того деморализованная Руби была и совсем уж дезориентирована.
– О моём… эмоциональном комфорте? – тихо, почти беззвучно повторила она то, что особенно её потрясло.
– Да-да, – небрежно отмахнулся Дерек, как будто вопрос и не стоил обсуждения. – Чтобы я похлопотал за тебя перед Илом и Тэном, да и сам был любезен, знаешь ли!
Она застыла, пытаясь понять и принять полученную информацию.
Нет, она знала, конечно, что Дерек её не любит, что он не простил ей интриги вокруг Райтэна, – но всё же его доброта к ней казалась ей искренней. Она думала, что, пусть они и не могут быть друзьями, он, во всяком случае, готов поддержать её, направить, помочь. Ей мечталось, что она всё же сумеет однажды… ну, пусть не так, как он дружит с Олив и Илмартом – и тем более с Райтэном! – но хоть как-то, хоть немножко стать ему дорогой, важной, ценной.
Мысль о том, что он добр к ней только потому, что этого у него потребовал её отец, выбила у неё почву из-под ног.
Постукивая пальцами по книжке, которая лежала перед ним, Дерек наблюдал за ней с любопытством почти живодёрским – хотя наблюдать толком было и не за чем, потому что она попросту застыла, лишь моргая время от времени совершенно растерянно.
– Неприятно, да? – наконец, злым каким-то шёпотом уточнил он. – Думать, что ты человеку симпатичен, что у вас есть отношения – живые, искренние! – а потом узнать, что ты – всего лишь часть его интриги.
Она закаменела; можно было подумать, что она и вовсе этого не услышала, если бы не дрожащие, выцветшие губы.
С минуту он продолжал наблюдать её, всё так же постукивая пальцами по книге.
Наконец, она разомкнула губы и тихо, жалобно спросила:
– И что же?.. ты… теперь всегда будешь меня ненавидеть, да?..
Он вежливо приподнял брови и тоном самым что ни на есть любезным спросил:
– А разве может раб любить своего господина?
Она вскрикнула мучительно, тонко; прикрыла покрасневшее от стыда лицо руками.
Ему вдруг сделалось её жалко.
Он вообще был жалостлив. Конечно, он не раз за этот разговор напоминал себе, что Руби верить нельзя, и что она может изобразить всё, что ей вздумается, чтобы получить то, чего ей хочется.
Но все эти, безусловно, логичные соображения не очень-то приживались в нём, когда он видел перед собой страдание – неважно, искреннее или изображённое.
Он не мог для себя однозначно решить вопрос, играет ли Руби сейчас или нет – но ему пришла в голову мысль, что, если предположить, что она не играет, то его действия становятся жестокими.
С минуту он взвешивал внутри себя вероятности и, поскольку был человеком благородным и добрым, пришёл к выводу, что пусть уж лучше он поведётся на очередной обман, чем запутавшаяся девчонка страдает от его жестокости.
Ему, к тому же, пришло в голову соображение, что он скорее срывает на ней досаду на господина Михара – тому-то он не мог ничего сделать, и поэтому всё, что ему оставалось, это пытаться задеть его через дочь.
Именно это соображение сделалось для него решающим.
«Я пытаюсь задеть её, чтобы отомстить ему, – чётко обозначил он собственную стратегию, которая теперь, названная прямо, вызвала у него стыд и отвращение. – А мы ведь договорились не впутывать женщин!»
Вздохнув, он потёр лоб, встал и подошёл к ней.
– Ну, Руби, – начал он, и в голосе его было гораздо больше тепла, чем обычно, – прости меня, я от досады говорю. Честное слово, я не ненавижу тебя, и, даже если бы у нас не было договора с твоим отцом, всё равно постарался бы помочь тебе.
Она глубоко, тяжело вздохнула, отвела руки от лица, бросила на него больной, пронзительный взгляд и отметила:
– Ты был бы ко мне добр, да. Но теперь у тебя нет выбора: ты обязан быть ко мне добрым, – с горечью и затаённой злостью на отца заключила она.
Он пожал плечами и грустно согласился:
– И то, что теперь у меня нет выбора, обесценивает мою доброту, да.
Губы её мучительно задрожали.
Он вздохнул и привлёк её к себе, обнимая.
Она расплакалась.
Ей очень хотелось, чтобы её любили просто так, потому что сами так решили, а не потому, что приказал её отец.
Дереку сделалось совсем уж жалко её. Она виделась ему теперь глупой, запутавшейся девчонкой, на которую и злиться-то невозможно – кто же злится на ребёнка, который и сам не понимает, что творит.
«Но она уже не ребёнок», – напомнил он себе – как бесчисленное количество раз напоминал себе это, когда речь шла о Грэхарде.
«Совершеннейший ребёнок!» – возразил внутренний голос, и, сам того не заметив, Дерек взял Руби под ту же опеку, под которой держал и Грэхарда.
– Ну! – погладив её по волосам, попытался переключить её внимание он. – Зато у тебя есть Тэнь!
Помогло лишь частично; вытерев слёзы, Руби отстранилась от него, затем покачала головой и глухо отметила:
– Я не стою её дружбы.
Он усмехнулся краешком губ и заверил:
– Бесполезно убеждать кого-то из Тогнаров, что ты не стоишь их дружбы. Они, если уж выбирают человека, то остаются верны ему навсегда.
Она невольно хмыкнула – в его голосе была целая бездна теплоты, адресованной, конечно, Райтэну. Но ей в этот момент казалось, что немного этой теплоты досталось и ей.