11. Чем занимается в столице Илмарт?
– Ну-ка, иди, иди сюда, фокус покажу! – весело позвал Илмарт.
Джей, однако, не выглядел слишком уж заинтересованным. Напротив, с осторожностью сделав пару шагов вперёд, он замер и настороженно заметил:
– В прошлый раз, когда вы мне фокус показывали, мастер, я всю мостовую спиной пропахал!
– Да нет, это другой фокус! – отмахнулся Илмарт, перехватывая меч поудобнее и становясь в эффектную стойку. На лице его читались азарт и предвкушение, и в голосе послышалось ощутимое нетерпение, когда он велел: – Давай-ка, атакуй!
Сделав ещё пару шагов вперёд, Джей начал было замахиваться, но на вершине замаха передумал, глядя на наставника с ещё большим подозрением, чем раньше:
– Вот в прошлый раз тоже всё так начиналось!
– Да не бойся ты!.. – рассмеялся Илмарт и приглашающе подвигал бровями вверх-вниз. – Давай же, ну!..
Тяжелым вздохом отметив принятие нелёгкой своей судьбы, Джей всё-таки атаковал – чтобы обнаружить, что неведомым образом отражённый удар направил силу его замаха на то, чтобы закрутить парня вокруг своей же оси. Фокус, и впрямь, вышел таким неожиданным, что Джей рассмеялся.
Столичная жизнь у Илмарта, определённо, задалась – хотя школу свою он пока так и не открыл, и его единственным учеником на данный момент был Джей. Но, во всяком случае, впервые за те годы, что он провёл в Анджелии, ему не пришлось искать «настоящую» работу – всё его свободное время жадно съедала картография.
В первые месяцы это было связано с тем, что требовалось сделать для столичного университета копии всех тех прекрасных карт, которые их команда уже делала для Кармидерского. Попутно возникали новые идеи и требования со стороны профессуры – направления в этих учебных заведениях несколько отличались, и в столице требовалось то, о чём в Кармидере и не слыхали.
Слава о диковинке быстро распространилась в столичном высшем свете; иметь у себя иллюстрированную карту сделалось модно, и Илмарта забросали таким количеством заказов, что ему в какой-то момент впервые в жизни показалось, что рисование карт может и надоесть.
К счастью, у него во всякий момент оставались доступны два способа отвлечься от карт: можно было заявиться к Тогнарам понянчить мелкого, а можно было выловить Джея на тренировку. Второе, правда, получалось не каждый раз.
Джей в столице очутился совершенно неожиданно для самого себя.
На самом деле, всё началось ещё в Кармидере, когда они с Дереком повадились пересекаться у Тогнаров чуть ли ни каждый вечер. Причины, по которым они не могли просто посещать друг друга, оставались благородному собранию неясны; почему-то оба они предпочитали пересекаться «ну вот прям совершенно случайно», и, поскольку единственным подходящим для такой «случайности» местом был дом Райтэна, то там эти встречи и происходили.
Некоторое время все вежливо делали вид, что ничего не замечают, но такое положение, конечно, не могло продолжаться вечно, если в дело был замешан Райтэн. С неделю понаблюдав за мучениями «случайно встретившихся», которым вечно не хватало для обсуждения очередной книги, незахваченной стопки бумаг, непроведённых расчётов, неопрошенных свидетелей и так далее – Райтэн, которому надоело бегать по просьбе друга то за бумагой, то за каким-то особым пером, то за справочником, наконец, прямо поинтересовался:
– Дер, вам не проще, что ли, это у тебя обсудить?
Тот ощутимо смутился и досадливо возразил:
– Но я ведь не могу отрывать Джея от работы!
Райтэн посмотрел на Дерека как на идиота. Тот нахмурился и отвернулся. Тогда Райтэн перевёл всё тот же «меня окружают идиоты!»-взгляд на Джея. Тот задрал подбородок и сделал вид, что рассматривает стену.
Вздохнув, Райтэн уставил взгляд куда-то между ними и тоном, в котором ощутимо слышалось: «Великое Пламя, пошли моим собеседникам хоть капельку мозгов!» – холодно и надменно уточнил:
– Господа, напомните мне, будьте так любезны, ту сакральную причину, по которой мы не можем попросту нанять господина Джей-Ниро работать на нас.
И Дерек, и Джей покраснели совершенно синхронно и мучительно.
Сакральной причины у них так и не нашлось, поэтому в тот же вечер Джей был торжественно принят на должность личного помощника Дерека.
Решение это благотворно сказалось как на самом Джее, которому явно интереснее было возиться с полюбившимися проектами, чем изображать из себя вышибалу, так и на проектах – с помощником они пошли вперёд куда как живее, и Дерек, наконец, снова стал высыпаться.
Так что в своё время Джей уехал в столицу вместе со всей честной компанией, и теперь умело сочетал бумажную работу с тренировками с Илмартом.
Именно в момент отработки «фокуса» их и застали Тогнар-старший и Этрэн, заявившиеся к Илмарту за картой Кеса.
– Вот это прекрасно! – не сдержавшись, воскликнул Этрэн, который впервые видел Илмарта в этом деле – до этого он был знаком только с его картами.
Тогнар же просто с некоторым недовольством порассматривал Джея, которого всё ещё полагал шпионом, – о тонкостях в перемене отношений в команде его никто не додумался проинформировать.
– Господин Дранкар, господин Тогнар! – утирая пот со лба, весело приветствовал своих постоянных и любимых клиентов Илмарт, жестом прося Джея свалить. Тот, на бегу поклонившись, отправился отлавливать Дерека, который, кажется, должен был находиться где-то в пути между портом и их домом на окраине города.
– Так вы, стало быть, сильны в боевых искусствах? – подойдя ближе, Этрэн дружелюбно кивнул на меч.
В молодости он был не прочь пофехтовать, но с годами его спина стала заявлять, что ей это дело не по нраву.
– Достаточно, – не стал скромничать Илмарт.
– Необычное сочетание, – несколько сухо вмешался в разговор Тогнар, у которого не было ни малейшего желания распыляться на светские реверансы. – Меч и картография! – и через этот ловкий переход бодро вывернул на интересную ему тему: – Илмарт, скажите, у вас карта Кеса найдётся?
– Разумеется, – не задумываясь, кивнул тот, – только, кажется, не слишком подробная, господин Тогнар.
– Можно взглянуть? – поинтересовался тот, и Илмарт любезно повёл заказчиков к себе.
Там пришлось немного повозиться в залежах его богатств, но карта Кеса, наконец, отыскалась. Тогнар и Этрэн сочли её подробность удовлетворительной для их нужд, и Илмарт обещался написать им экземпляр уже к завтрашнему вечеру – Кес не был таким уж большим островом, да и имеющаяся в распоряжении карта, в самом деле, не была такой уж подробной.
Правда, ради рисования пришлось внести коррективы в личные планы – Илмарт намеревался посвятить вечер помощи Олив с мелким Тогнаром – но постоянным клиентам он всегда старался сдавать заказы по возможности быстрее, конечно, не жертвуя при этом качеством карты.
Впрочем, вечером вырисовывание берегов Кеса было прервано собственно явлением Олив.
– Ма-ай, я у тебя посплю? – с порога зевнула она и, не дожидаясь разрешения, бухнулась на кровать, где, кажется, тут же и отрубилась.
Илмарт пожал плечами и вздохнул. Проблема невысыпаемости Олив весьма его беспокоила.
Все они – Райтэн, Дерек, сам Илмарт, приехавшая вслед за ними из Кармидера тётушка, и даже Джей, – охотно возились с ребёнком и старались выделить Олив побольше времени на отдых. Но там, дома, отдыха этого категорически не случалось: стоило малышу захныкать или, тем более, закричать, как Олив тут же просыпалась и рвалась разбираться, в чём там дело. В итоге, несмотря на все усилия друзей, ей редко удавалось проспать дольше четверти часа. Поэтому в конце концов они додумались выпихивать её спать к Илмарту – он один из них жил отдельно, по соседству с университетом, поскольку так ему было гораздо удобнее.
Тётушка, правда, пыталась воспротивиться этому решению, заявив, что сие есть крайне неприлично, на что раздражённая Олив в совершенно бесцеремонной манере заявила, что её и на супружеский-то долг едва хватает, какие, к рограм собачьим, ещё любовники! Пока тётушка хватала ртом воздух в поисках достойного ответа, не менее раздражённый сомнениями в его благонравии Илмарт заявил, что госпожа Тогнар, если уж ей так угодно, может сопровождать Олив в качестве дуэньи.
– Да мы вообще можем рокироваться, – примирительно постарался погасить конфликт Дерек. – Ил пусть с нами остаётся, а Тэн идёт с Олив.
В первый раз так и сделали.
Цель, определённо, не была достигнута: ни Райтэн, ни Олив совершенно не выспались, потому что, как неожиданно выяснилось, без прерываний на нужды ребёнка сил на отдание супружеского долга у обоих оказалось с избытком, а проценты по этому долгу за последние месяцы накапали нехилые.
На другой раз Олив отправили одну. Она благополучно проспала в доме Илмарта всю ночь – потому что разбудить её было некому – и вернулась пусть выспавшейся, но злой, как сто тысяч демонов. Скандал разразился знатный, досталось всем: мол, почему не разбудили, ребёнок всю ночь не мог нормально поспать без мамы, уж она бы справилась, да что ж это такое!..
Скандал, быть может, все бы и пережили, но мелкий без мамы и впрямь спать отказывался, так что в ту ночь намучились все, и повторять эксперимент никому не хотелось.
На третий раз Олив, в самом деле, сопровождала тётушка, вовремя разбудившая уставшую мать.
В общем, сегодня впервые сложилась та самая компрометирующая ситуация, из чего Илмарт предположил, что мелкий, видать, капризничал больше обычного, поэтому отправить кого-то сопровождать Олив не решились – все руки нужны были там.
«Нда, без неё они его не утолкают», – вздохнул Илмарт и постановил сам с собой, что разбудит подругу после того, как дорисует контуры острова.
Стоит ли говорить, что он едва ли когда вычерчивал контуры столь осторожно и вдумчиво?
Но, увы, как ни растягивай – всё рано или поздно закончится, и контуры, прекрасные, чёткие и аккуратные, были нанесены на пергамент и даже местами обведены.
К этому моменту на город уже спускалась ночь. Олив проспала всего пару часов.
Присев возле кровати на корточки, Илмарт осторожно погладил её по руке и позвал:
– Олливи!..
Та, досадливо скривившись, пробормотала со смесью обиды и отчаяния: «Ну пожалуйста, ещё немножко!» – и повернулась на бок, спиной к нему, пряча голову под одеяло.
Часто заморгав от накрывшей его с головой жалости и нежности, Илмарт осознал, что мужества добудиться Олив у него сегодня не хватит.
Тихо, стараясь не шуметь – хоть её сейчас вряд ли разбудил бы и сильный грохот – он прибрал свои инструменты, погасил свет и отправился к Тогнарам.
Их дом на окраине столицы был гораздо скромнее кармидерского, но вполне комфортен для того, чтобы там разместились и все четверо Тогнаров, и Дерек с Джеем.
В гостиной на первом этаже Илмарт обнаружил сонное царство: тётушка дремала в одном кресле, Райтэн – в другом, а на диванчике Джей, явно пытаясь что-то читать, отчаянно клевал носом над книгой.
Райтэн, впрочем, на скрип половиц тут же проснулся; узнав визитёра, зевнул и ввёл в курс дела:
– Его там Дер уталкивает.
Дерек, в самом деле, среди них был абсолютным рекордсменом: при удачном стечении обстоятельств у него удавалось отвлечь ребёнка от факта отсутствия мамы даже и на полчаса.
Кивнув, Илмарт сел на свободный край диванчика и предложил:
– Шёл бы ты к ней, а то там дверь не закрыта.
Он снимал комнаты с отдельным входом; выходя, он не мог закрыть их внутренним замком, а, если бы закрыл внешним, – после не смогла бы выйти Олив.
Райтэн, судя по выражению лица, хотел высказаться по поводу мозгов тех растяп, которые не закрывают двери, но вместо этого зевнул ещё раз, махнул рукой, встал, сказал: «Спасибо!» – и, в самом деле, выдвинулся к жене.
Минут через пятнадцать со второго этажа тихо спустился Дерек. Обнаружив перестановки в гостиной, слабо улыбнулся.
– Спать отправил? Ну, слава Богу! – и рухнул в оставленное Райтэном кресло.
Илмарт с минуту поразглядывал его осунувшееся лицо и вынес естественное предложение:
– Ты бы тоже шёл спать, я пригляну.
Дерек зевнул в кулак и покачал головой:
– Не, у него зубы. Чуть приутихли, но это ненадолго.
Оба они с сомнением поглядели на тётушку, которая так и не проснулась от их разговора. Она планировала посидеть с малышом до возвращения Олив, но, раз уж Олив удалось устроить спать надолго, то тётушку тоже было бы неплохо определить в кровать.
В конце концов, они растолкали по спальням и тётушку, и Джея – и тут как раз снова заплакал мелкий. Дерек поспешил в спальню и взял его на руки – что представляло уже некоторые проблемы, потому что ребёнок был уже и крупным, и тяжёлым, – и принялся успокаивать и укачивать. Эффекта это не возымело; плач становился всё более безутешным и громким. Тогда, бросив утешения, Дерек запел какую-то тоскливую и заунывную даркийскую балладу.
Вякнув ещё пару раз, малыш начал прислушиваться.
Почему-то именно даркийские баллады оказывали на него самый благотворный эффект – то ли своей заунывностью, то ли тембром голоса Дерека. Все его «няньки», так или иначе, пели ему часто – хотя лучше всего это получалось у Олив и Илмарта, а вот Дерек, собственно, не очень-то умел петь, и, по совести говоря, совсем не попадал в полагающиеся балладе ноты. Но он, видимо, совершенно не чувствуя музыкального ритма, умудрялся при этом попадать в настроение ребёнка, ориентируясь то ли на его лепет и плач, то ли на движения, то ли на дыхание – он сам бы не мог объяснить, как, но он подстраивал мелодию под малыша, и это давало свои положительные плоды.
Понаблюдав картину успокаивания – впрочем, в комнате было ужасно темно, её освещал лишь слабый свет луны из окна, – Илмарт на паузе между куплетами заинтересованно спросил:
– Это ведь даркийский, да?
Он, конечно, не мог видеть, но даже по голосу разобрал, что Дерек покраснел – у него почему-то весьма менялся тон в такие моменты – когда он ответил:
– Да, – и быстро, словно оправдываясь, добавил: – Они мелодичные.
– Красивый язык, – непринуждённо отметил Илмарт, складывая на груди руки.
В его голове версия «анжелец, одно время бывший разведчиком в Ньоне» стремительно сменилась на «даркиец, сбежавший в Анджелию после какой-то неприятной передряги в Ньоне».
12. Как работают мозги Илмарта?
«Теперь понятно, – сам себе грустно кивал Илмарт на другой день, вычерчивая невысокие горы на северной оконечности Кеса. – Даркиец, значит».
Картинка в его голове весьма удачно сошлась.
По первости он относил Дерека к числу таких же номинально верующих, как Олив: тех, кто просто в душе верит в Бога, возможно, иногда молится или заходит в церковь, но держится вдали от церковной жизни. Из этой привычной картины несколько выбивалось то, что Дерек, очевидно, весьма хорошо знает Священное Писание и может свободно цитировать его чуть ли ни с любого места – обычно номинальные верующие, если и читали священную книгу, то весьма поверхностно. Илмарт полагал, что знания Дерека обусловлены тем, что он, будучи анжельцем, не был крещён в детстве, а подошёл к делу осознанно и серьёзно, и сам крестился с полным пониманием того, что делает, во взрослом возрасте. Отсутствие регулярной церковной жизни в эту гипотезу не вписывалось, но и тут Илмарт нашёл объяснение: если Дерек долгое время был разведчиком в Ньоне, то привык обходиться без таинств, да и вообще скрывать свои убеждения, и, видимо, избавиться от этой привычки так и не смог, и предпочитает все свои отношения с церковью решать в одиночку, скрывая их ото всех. Эту позицию Илмарт понимал и разделял: он тоже не любил афишировать свою религиозность, и предпочитал не то чтобы скрывать – скорее не привлекать внимания к своей духовной жизни.
Придя к такому выводу – что Дереку некомфортно выставлять свою духовную жизнь напоказ – Илмарт, сойдясь с ним в Кармидере, не стал ему навязывать своё общество и предлагать ходить в храм вместе.
Эта вполне стройная – пусть и на двух костылях построенная – теория дала трещину, когда вся их честная компания заявилась крестить мелкого Тогнара.
Сперва смущённый Райтэн долго уточнял, действительно ли будет уместно его присутствие – мол, вдруг исходящие от него «флюиды атеизма» сорвут таинство и дискредитируют его в глазах верующих. Тогда Илмарт был скорее занят тем, что убеждал Райтэна, что всё в порядке, и таинство не перестанет быть таинством из-за того, что отец ребёнка – атеист, и лишь краем глаза отметил, что Дерек прислушивается к разговору как-то слишком уж нервно. Он списал это на переживания за друга.
В храме Илмарт был слишком занят своими обязанностями крёстного – он держал малыша и молился с глубоким сосредоточенным вниманием, не оставляющим времени на оглядывания и анализ. Но позже, когда священник понёс ребёнка в алтарь, Илмарт окинул всю их компанию одним взглядом и заметил некоторую странность. Олив и Райтэн, как и положено, стояли несколько в стороне, и оба выглядели смущёнными, потому что, очевидно, оба не считали себя вполне вправе тут находиться. Однако Дерек, стоявший рядом и даже помогавший священнику таскать туда-сюда всякие необходимые ему предметы, выглядел не менее смущённым и даже немного нервным.
Илмарт тогда отметил это, но не смог истолковать; теперь же у него всё срослось.
«Даркиец, значит», – вздохнул Илмарт, выводя между горных хребтов тонкий рукав речушки.
Сердце его сжалось болью и сожалением; даркийцы были еретиками, исказившими веру Илмарта, и, в соответствии с его воззрениями, люди эти, определённо, были обречены на самые страшные адские муки.
Вопреки страхам Дерека, Илмарт не думал сейчас о том, что он – кошмар какой! – запятнал свою душу совместными молениями с еретиком. Все мысли Илмарта были теперь лишь о том, в какой страшной опасности находится душа самого Дерека – и что мог бы для спасения этой души сделать он сам.
По натуре своей Илмарт не был ни проповедником, ни миссионером. Он, хоть и имел глубокое убеждение в том, что вера его истинна, и был, без сомнений, готов умереть за эту веру, не умел, тем не менее, внятно объяснить другому своих мыслей и чувств по этому поводу.
«Не могу же я просто подойти к нему и предложить исповедаться, – размышлял сам в себе Илмарт, отмечая какой-то местный горный монастырь, – даркийцы ведь отрицают спасительную силу таинств!»
Поразглядывав в сомнениях явно языческий монастырь – население Кеса верило в какой-то местный культ – Илмарт признал своё полное бессилие перед беспокоившим его вопросом.
Он не считал себя вправе вмешиваться во внутреннюю духовную жизнь Дерека – он в принципе полагал, что никто не имеет прав вмешиваться в чужую духовную жизнь, – но страх за загробную участь друга сжимал его сердце ледяным дыханием отчаяния, не давая просто оставить эту тему в стороне.
Тогда Илмарт стал молиться – справедливо рассудив, что, поскольку проблема явно вне его компетенции, её решение следует переадресовать выше. Молитва, как это водится, успокоила его.
«Как бы понять, – начал размышлять он, отмечая порт на юге острова, – насколько глубоко он разделяет даркийские заблуждения?»
Некоторые из этих заблуждений, с точки зрения Илмарта, не были так уж фатальны для души – скажем, неприятие икон. Иные же как раз и вызывали у него серьёзное беспокойство – такие, как отказ участвовать в таинствах.
Размышления о том, насколько глубоко Дерек принимает постулаты даркийской ереси, неизбежно привели Илмарта к мысли о том, а что, собственно, даркиец забыл в Анджелии, и каким боком к этой истории примазался Ньон – фактов, которые говорили о том, что Дерек великолепно ориентируется в реалиях ньонской жизни, было слишком много, чтобы верить, будто бы он мог почерпнуть свои знания из книг, а не из личного опыта.
«Положим, даркийский купец торговал в Ньоне, там познакомился с анжельцами, – начал выстраивать новую версию Илмарт, – и те переманили его к себе».
Версия была неплоха, но не объясняла пару странностей. И если то, что Дерек взял анжельское имя, ещё можно было списать, скажем, на любовь к новой родине, то глубокие представления о политической ситуации в Ньоне и специфические знания об особенностях разделения и управления местных земель – которые то и дело всплывали при рисовании ньонских карт – в эту картину не вписывались.
«Даркийский разведчик в Ньоне?» – с сомнением выдвинул уточнение Илмарт, слабо себе представляя, каким образом резидент из Даркии мог причалить в итоге в Анджелию.
Порт на юге Кеса был полностью прорисован, и Илмарт принялся внимательно разглядывать его, будто бы надеясь найти подсказку в нанесённых собственной рукой линиях.
Подсказка не нашлась, зато вспомнились другие линии – которые он неоднократно видел на руках Дерека.
Предыдущей версией Илмарта было то, что анжельский разведчик, имевший, видимо, какую-то легенду, которая натурализовала его в Ньоне, обзавёлся со временем комплектом различных ньонских татуировок. Когда же миссия его была окончена, и он вернулся в Анджелию, видеть эти татуировки ему было неприятно, и он перекрыл их джотандскими узорами.
Однако ж, как ни далеко ушли в своих заблуждениях даркийцы от истинной веры, они, тем не менее, продолжали считать нанесение татуировок грехом, поэтому у урождённого даркийца должны были быть весьма веские причины, чтобы пойти на такой шаг.
«Допустим, – размышлял Илмарт, выводя контуры прибрежной деревни, – он был даркийским резидентом, натурализованным в Ньоне, и ради поддержания легенды ему пришлось наносить татуировки, – пока версия вполне сходилась, – положим, обстоятельства сложились так, что он был на грани провала и вынужден был бежать… Нет, – нахмурившись, он даже отложил кисть, чувствуя, что мысль его идёт не туда. – С какой бы стати ему бежать в Анджелию? Почему не на родину?»
Отложив карту, Илмарт достал чистый листок и написал на нём следующий ряд вопросов:
1. Почему он не вернулся в Даркию?
2. Зачем ему потребовалось наносить татуировки?
3. Зачем ему потребовалось менять имя?
Поразмышляв над этими вопросами полчаса, он выдвинул целый ряд весьма нетривиальных и остроумных гипотез, которые вполне объясняли все эти странности, но выглядели очевидно фантастическими.
Размашистым росчерком перечеркнув эти вопросы, Илмарт решил выписать ряд своих наблюдений, которым так и не нашёл объяснения за все годы знакомства с Дереком.
В число прочих в ряд этих наблюдений вошли: заметная и яркая ненависть ко всему марианскому, тщательное сокрытие своего даркийского происхождения, какая-то странная и опасная история, в которую был замешан то ли сам владыка Ньона, то ли кто-то из его приближённых, избегание рассказов о неанжельском прошлом, острая реакция Райтэна на всё, что говорилось о Ньоне в присутствии Дерека, явно годами тренируемые навыки ньонского типа фехтования, развитые политические навыки и знания, пышные джотандские татуировки, закрывавшие все руки, и ещё десяток-другой более мелких нюансов, которые Илмарт отмечал внутри своей головы, но не обдумывал отдельно.
Когда всё это было выписано в ряд на один лист, ему хватило лишь одного цельного прочтения, чтобы картинка полностью срослась в его голове, и он смог реконструировать биографию Дерека в полном соответствии с реальностью.
«Я идиот», – подумал Илмарт, почёсывая бороду. Теперь, когда он докопался до разгадки, она казалась ему в высшей степени очевидной, и он недоумевал, как он вообще умудрялся так долго принимать Дерека за анжельца или рядового разведчика.
Дело, конечно, было не в том, будто бы Илмарт был идиотом; дело было в том, что он, несмотря на свою наблюдательность, был человеком деликатным, а Дерека, к тому же, причислял к числу самых близких своих людей – а копаться за спиной таких людей в их прошлом, с его точки зрения, относилось к поступкам дурным и гадким.
«Дела-а-а», – карандашом, который был у него в руках, он растеряно почесал бровь, не зная, что теперь делать с полученным знанием.
Вопрос того, почему по пятам за Дереком не идёт ньонская разведка, беспокоил его теперь куда сильнее, чем вопрос спасения его души.
До смерти и встречи с Господом ещё дожить было надо – а мстительный владыка Ньона, вон, здесь и сейчас под боком.
Некстати вспомнилось, что Кес, который он только что вырисовывал, этим самым владыкой уже завоёван – а значит, граница Ньона заметно приблизилась к Анджелии.
«Тогнар, очевидно, в теме», – покачиваясь на стуле, покивал Илмарт. То, что Райтэн не оставался в неведении касательно прошлого Дерека, очевидно следовало из остроты его реакций на упоминание всего ньонского вообще и владыки Ньона в частности.
«А вот Михар, видимо, нет, – решил Илмарт, – и Анодар именно потому и возится с ним, что боится, что он докопается».
На этой мысли Илмарт поспешно встал и сжёг только что исписанный листок со своими наблюдениями, тщательно перемешав после полученный пепел – чтобы прочитать это уж точно никто не смог.
Найденная разгадка, по крайне мере, объясняла всё это дурацкое положение со службой Михару – до этого Илмарт не очень-то понимал, почему они не могут просто послать предприимчивого политика по известному ёмкому адресу.
Сев обратно на своё место, Илмарт машинально придвинул к себе карту, над которой работал.
Почти полностью дописанный Кес лежал перед ним во всей своей красоте, неизбежно ставя очевидный и ясный вопрос: а зачем, собственно, карта Кеса могла понадобиться старшему Тогнару и Этрэну.
Глядя на остров тупым и муторным взглядом, Илмарт не видел в нём решительно ничего, могущего требовать наличия такой карты.
Вчера он почему-то решил, что она необходима в торговых делах Этрэна – но теперь ясно было видно, что на Кесе есть лишь один торговый порт, и в порт этот Этрэн на своём корабле заходил в течение многих-многих лет, и явно мог нарисовать его сам даже подробнее, чем теперь нарисовал его Илмарт.
«Зачем им потребовался Кес? – и тут же уточнил своё недоумение: – Зачем им потребовался Кес теперь?»
Этрэн больше не ходил в плавания сам, а Тогнар, только вернувшийся из путешествия, заявлял, что ближайшие годы планирует провести в обществе своих детей и внуков.
Кес никак не относился ни к торговле Этрэна, ни к отпрыскам Тогнара.
Дёрнувшись, Илмарт потянулся за бумажкой, которую только что писал, но тут же вспомнил, что уже сжёг её. Да и факта, который он вспомнил, там не было записано; этот факт не был странностью, он был просто фактом: Райтэн и Дерек познакомились на корабле Этрэна. Эту историю он слышал от обеих сторон, и даже не раз, потому что, очевидно, как Дереку доставляло удовольствие пересказывать монолог о тупицах, не понимающих благо растопки каменным углём, так и Райтэн не мог удержаться от шпилек по поводу того, что столь талантливый аналитик, как Дерек, сфинтил и от него, и от дядьки Этрэна, чтобы таскать подносы в захудалой таверне.
«Господин Дранкар знает, – сделал несомненный вывод Илмарт, постукивая пальцами по карте, – а значит, знает и господин Тогнар».
С минуту, глядя на карту, он предполагал, что они оба задумали пиратский набег на Кес, чтобы отбить его у Грэхарда, но затея эта, пусть и была в духе замечательного тогнаровского предка, казалась в высшей степени абсурдной.
Помотав головой, Илмарт выбрал подходящую к делу кисть и принялся доделывать карту, решив сам в себе, что это, в конце концов, никак его не касающиеся дела, и ему стоит больше следить за своей жизнью и своим делом, а не копаться в чужом прошлом.
Впрочем, это решение не помогло ему избавиться от тревоги, которая исподволь поселилась теперь в его сердце.