Loe raamatut: «Имбирное облако»

Маме, самому близкому человеку на свете

Пролог

«Он называл ее Лилу, а вскоре вышел фильм Бессона с Милой Йовович в главной роли, рыжей глазастой Милой… Нет, его Лилу совсем не походила на главную героиню голливудского фильма. Его Лилу была соткана из бликов северного сияния и млечного света звезд…»

– Твою мать, – Майкл Софин раздраженно щелкнул клавишей мыши и отправил документ в «корзину». Что за наказание такое? Сплошная графомания потоком идет. А так все хорошо начиналось: «Он называл ее Лилу…» Красиво. А потом бац! – и «сотканная из бликов северного сияния и млечного света звезд». Это как вообще понимать? Как подобное можно издать? Где они, Дэны Брауны и Джоаны Роулинг? Где?

Майкл раздраженно схватил со стола бутылку пива, отхлебнул из горлышка и скривился: пиво оказалось теплым и противным. Оно и неудивительно, жарища в Бостоне стояла несусветная. Солнце шпарило немилосердно, било по окнам, лезло в комнаты, даже кондишены не помогали. В последнее время он часто вспоминал Россию. По ночам снился снег, голубой хрустящий снег, узоры на окнах, березы. Да что говорить, в Америке он жил уже больше пятнадцати лет, но так и не смог ее полюбить.

– Darling! – крикнул он, развернувшись на крутящемся одноногом стуле к двери лицом. – Darling, could you bring me cold beer, please!¹

На его просьбу никто не прореагировал. Все ясно, его несравненная «дарлинг» все еще полоскала телеса в бассейне. Кажется, уже часа три подряд.

– Ну и где найти нормальную заботливую бабу? – проворчал он и поплелся к холодильнику. Как его угораздило жениться на американке?.. Причем четвертый раз подряд… Да еще на дочурке своего делового партнера, недовольно подумал он и, выудив из холодильника ледяную бутылку «Budweiser», посмотрел на молодую жену через окно гостиной. Его «дарлинг» не была соткана из бликов северного сияния, из солнечных зайчиков она была соткана! И из чего там еще… Ничего, кроме пошлых сравнений, в голову не приходило.

С наслаждением потягивая пиво, Майкл вышел к бассейну. Жена лежала в шезлонге и с увлечением проглядывала очередной тупой глянцевый журнал, ее красивое упругое тело, затянутое в ярко-изумрудный купальник, отливало бронзовым загаром, темная грива волос рассыпалась по плечам – красивая пустышка.

Софин поставил бутылку на пол, скинул с себя одежду и нырнул в бассейн. Прохладная вода приятно остудила тело. Майкл проплыл брассом бассейн туда и обратно, уцепился за скользкий бортик, брызнул водой на жену. Cупруга взвизгнула и игриво пригрозила ему пальчиком.

– Пошла ты в задницу, – лучезарно улыбнулся Софин, и его «дарлинг» так же лучезарно улыбнулась в ответ.

Он вернулся в кабинет, пребывая по-прежнему в скверном расположении духа, сел за компьютер, проверил почту и замер. Вот оно! – письмо, которого он так страстно ждал! Софин торопливо прочитал текст, щелкнул по вложенному файлу – на экране монитора появилось фото, и Майкл на мгновение задохнулся от нахлынувших чувств. ОНА… Она была соткана из бликов северного сияния и млечного света звезд… Боже, как долго он ее искал – свою Лилу…

Глава 1
Быстров

21 сентября

– Значит вы, Соломея Митрофановна, утверждаете, что ваш сосед по коммунальной квартире, гражданин Метелкин, своими хулиганскими действиями причиняет вам моральный и материальный ущерб? – спросил майор Быстров и вздохнул, хмуро поглядывая на грузную бабу, восседающую напротив него на стуле.

Соломея Митрофановна Кукушкина азартно кивнула и скривила рот в улыбке. «Чудовище пучеглазое», – с ужасом подумал Быстров, всем сердцем мечтая запустить чем-нибудь в кляузницу. Например, глобусом, что стоял на тумбочке.

Соломея Митрофановна тем временем мечтала совсем о другом – она вожделела иметь отдельную жилплощадь. Желание Соломеи Митрофановны, хорошо понятное любому жителю коммунальной квартиры, осуществить было довольно легко, стоило лишь разменять двухкомнатную квартиру в центре города на две однокомнатные в отдаленных районах Москвы. Но проблема заключалась в том, что это женщину категорически не устраивало: она хотела жить отдельно именно в центре и именно в той квартире, в которой была прописана. Поэтому, когда мечта переросла в идею фикс, Кукушкина принялась методично изводить своего соседа, стараясь любыми способами упрятать его за решетку. Надо заметить, получалось это у Кукушкиной вполне успешно: первый ее сосед по коммуналке уже отбывал наказание в местах не столь отдаленных, получив свой срок по статье 112 – «Умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью». В один прекрасный день несчастный не выдержал «миролюбивого» характера Соломеи Митрофановны и треснул обожаемую соседку тяжелой табуреткой по голове. Соседа посадили, лишили прописки, и жизнь Кукушкиной засияла яркими красками. Но счастье длилось недолго. Все попытки Соломеи Митрофановны заполучить во владение вожделенную комнату окончились неудачей, а освободившуюся площадь занял новый сосед. Кукушкина на этом не успокоилась. Зализав полученные в бою раны, она все силы бросила на борьбу со следующим претендентом на свою «законную» жилплощадь. И вдруг столкнулась с решительным сопротивлением! Новый «претендент» сдаваться не желал: ничего противоправного не совершал, в драку не кидался и сам начал изводить Соломею Митрофановну мелкими, но ненаказуемыми по закону пакостями, о которых она незамедлительно докладывала в милицию.

Сотрудники правопорядка, которых Кукушкина достала окончательно и бесповоротно, неожиданно приняли сторону несчастного мужика и заворачивали все заявления, поданные против него. Однако легко избавиться от Кукушкиной еще не удавалось никому. Соломея Митрофановна, проявляя чудеса изобретательности, ухитрялась прорваться в отделение даже сквозь выстроенные против нее кордоны. Оперативники, получив тревожный сигнал от дежурного, тоже проявляли чудеса изобретательности и мгновенно испарялись. Сегодня Быстрову не повезло. Он немного замешкался, и этим немедля воспользовалась дама. Робкие попытки майора объяснить Кукушкиной, что старший опер убойного отдела ничем помочь ей не сможет, потерпели фиаско. И теперь на столе у Быстрова лежало очередное заявление, и ему предстояла непростая задача – как можно тактичнее послать склочную бабу… домой.

– В своем заявлении, Соломея Митрофановна, вы не указали, в каких именно противоправных действиях это выражается? – уточнил Быстров.

– В каких, в каких… в сексуально-извращенных, вот в каких! – деловито сообщила Кукушкина.

Быстров ошарашенно взглянул на заявительницу: представить себе, что в отношении Соломеи Митрофановны можно произвести сексуальные действия извращенного характера, было нереально.

– Метелкин что, пытался вас склонить к сожительству? – недоверчиво спросил майор, подавляя в желудке рвотные спазмы.

Соломея на мгновение опешила и, кажется, даже перестала дышать.

– Да ты чево?! – наконец выдохнула она и покрылась красными пятнами.

– Что же произошло? – поинтересовался Сергей Федорович и поковырял шариковой ручкой в ухе, так… чтобы было чем заняться.

– Он… Он мне в борщ напрудонил, – выпучив глаза, заявила Соломея и добавила: – Пакость такая писучая!

«Ну, Метелкин, ну, молодец! Экий выдумщик», – порадовался Быстров, тем временем Соломея Митрофановна продолжала свой трагический рассказ:

– Я грудинку купила, решила себя побаловать маленько. Сварила и вышла ненадолго. Возвращаюсь… А он кастрюльку мою на пол поставил и в нее! В нее!.. Пакость такая писучая! – повторила Соломея Митрофановна, глубоко вдохнула и перешла на деловой тон: – Так вот, обеда меня этот ирод лишил – раз, причинив мне материальный ущерб, и заставил меня пережить моральное потрясение – два. Короче, требую я, чтобы Метелкин понес строгое наказание за свой аморальный поступок.

– Так, Соломея Митрофановна, вижу, дело серьезное. Привлечем Метелкина обязательно. Ишь, что удумал, понимаешь! – Сергей Федорович подавил смешок и нахмурил брови. – Вот только… какие доказательства содеянного вы можете предъявить?

– Не поняла, – сделав ударение на первом слоге, растерялась Кукушкина. – Это ж какие такие доказательства я могу предъявить?

– Кастрюльку с тем самым борщом, к примеру? – мило улыбнулся майор.

– Я что, должна была ее в ментовку припереть? – совершенно искренне удивилась женщина.

– Конечно, это же улика! – с жаром сообщил майор.

– Так это…. Нету.

– Нету. Жалость какая, – состроив трагичную мину, вздохнул Быстров. – А есть ли свидетели, кроме вас, кто видел, что гражданин Метелкин насс… Э… справил малую нужду в вашу кастрюлю с борщом?

– Не веришь мне, начальник, да? – зло фыркнула она, не на шутку разволновавшись: надежда на избавление от ненавистного Метелкина таяла как дым. – А я что тебе, не свидетель? – Соломея стукнула себя кулаком в грудь, примяв кокетливый шелковый бант на платье.

– Уважаемая Соломея Митрофановна, – ласково обратился к ней Быстров. – Я-то вам верю, но для того чтобы привлечь Метелкина к ответственности, этого недостаточно. Поэтому за неимением доказательств и свидетелей инцидента ваше требование не может быть выполнено. Вот если бы кто-то еще видел, что вытворяет ваш сосед, – тогда другое дело.

«Иди домой. Встала и ушла. Встала и ушла», – мысленно умолял майор, однако… гипноз не подействовал.

– Значит, не хочите оказывать мирным гражданам посильной помощи? Да я вас… Я вас всех тут! – завопила Соломея Митрофановна, проворно вскочив со стула. В одно мгновение ее грузное тело нависло над столом, а лицо выразило готовность к решительным боевым действиям. Сергей откашлялся: именно этого он ожидал, но все же стало немного не по себе – разница в весовых категориях была явно не в пользу майора. Отступать некуда – позади стена, озадаченно подумал он. Осталось всецело положиться на судьбу и молиться о том, что здравый смысл восторжествует и зловредная баба не решится применить физическую силу, а ограничится лишь ругательствами.

Соломея Митрофановна, тяжело дыша, с минуту буравила Сергея маленькими белесыми глазками. Сергей злорадно ждал, незаметно включив диктофон, приделанный скотчем под столешницей. «Ну, давай, милая, скажи что-нибудь гадкое в мой адрес, и будешь драить ментовку в течение нескольких месяцев! Статья 319 УПК – «Оскорбление представителя власти». Надежды не оправдались. Соломея, видимо, заподозрив что-то неладное, с тяжелым вздохом сдала свои позиции, медленно развернулась на слоноподобных ногах и, покачивая задом, выкатилась из помещения, не забыв напоследок сильно хлопнуть дверью. В окнах зазвенели стекла, с потолка осыпалась часть штукатурки. Сергей заглянул в свою чашку с кофе: еще не успевший остыть напиток, приготовленный совсем недавно, обильно покрывали белые ошметки. Настроение испортилось. Рядом с чашкой стояла открытая банка из-под кофе «Пеле», сиявшая стерильной чистотой.

– Ну, сделала все-таки бяку, старая корова, – разочарованно сказал Сергей Федорович и с искренним сочувствием подумал о Метелкине. Следующие несколько минут майор с азартом мысленно посылал нелицеприятные эпитеты в адрес Кукушкиной, но, так как он был по натуре человеком неприхотливым и на редкость отходчивым, еще через несколько минут, аккуратно вычерпав ложкой из чашки неаппетитные крошки, забыл о Соломее Митрофановне и ее несчастном соседе.

Сделав пару глотков испорченного напитка, Быстров закурил сигарету и подошел к окну. «Как некстати осень», – недовольно подумал Сергей Федорович: это время года он не любил, как не любил перемен. Зануда и педант – называли его за глаза сослуживцы. «Так уж и зануда! Так уж и педант», – мысленно возмущался он. Зануды не могут так страстно любить джаз. А он джаз любит страстно! Если выпадает свободный вечер и позволяют финансы, топает прямиком в уютное музыкальное кафе недалеко от дома. Слушать этот самый страстно любимый джаз. Жаль, что свободные вечера выпадают крайне редко, а финансы позволяют и того реже. Но ведь он любит джаз! И курит трубку. Разве зануды курят трубки? Разве педанты тратят ползарплаты на элитный табак «Кевендиш»? И самое главное – у зануд не бывает трубок фирмы «Петерсон»! Это совершенно очевидно, рассуждал Сергей Федорович, выпуская в форточку невкусный сигаретный дым. Трубку он курил втайне от сослуживцев, дабы избежать насмешек в свой адрес. Он прятал ее от других, как ревнивец прячет любимую женщину от посторонних глаз. Берег и лелеял, и трубка отвечала ему взаимностью. Закуривая трубку под хрипловатую завораживающую мелодию Армстронга в интимном сумраке любимого кафе, Быстров обретал уверенность в себе. В тайном пристрастии Сергея Федоровича было еще одно существенное преимущество: ароматное облачко трубочного табака, букет запахов имбиря, виски и ванили магическим образом привлекали к его столику одиноких дам. Так, во всяком случае, Быстрову, казалось, что успеху у слабой половины человечества он обязан именно трубке. Негативное мнение майора о своих внешних данных не смогло изменить даже то немалое количество женщин, которые побывали в его холостяцкой постели. И если бы Быстрова стали убеждать, что на самом деле представительницы слабого пола тают под выразительным взглядом его темных, как антрацит, глаз и млеют от волнующего баритона, то Сергей Федорович никогда бы в это не поверил. Он совершенно искренне считал себя невыразительным субъектом и даже немного сутулился под ношей своих комплексов. Однако сутулость и неприметная, скорее профессиональная манера одеваться совсем его не портили. Пожалуй, единственным недостатком, который можно было бы приписать его внешности, являлась излишняя худоба.

Сергей Федорович докурил сигарету до половины, выкинул ее в форточку, вернулся за стол и с блаженством откинулся на спинку стула. Решение было принято – сегодня он идет немного развеяться, тем более что дома его никто не ждет.

Да, некому было ждать дома майора. К сорока двум годам Сергей Федорович супругой так и не обзавелся, а на все вопросы «почему?» отвечал, что женат на своей работе и разводиться не собирается. Однако майор кривил душой: он все еще надеялся встретить ту единственную и неповторимую женщину, которая предназначена ему судьбой, и искренне верил, что ОНА существует. Однако это нисколько не мешало ему романиться с обычными женщинами, судьбой не предназначенными, и щедро делить с ними постель. Амуры длились недолго. Скрупулезный и внимательный в работе, Сергей Федорович был довольно небрежен в отношениях личного порядка. Спустя месяц после близкого общения с очередной подружкой он уже не проявлял нежности, не считал нужным дарить цветы, планов на будущее не строил, и разочарованные женщины сбегали от него на поиски более перспективных ухажеров. После расставания с очередной дамой сердца его даже некоторое время мучили угрызения совести, да и перемен он не любил, очень не любил, но вскоре он успокаивался, знакомился со следующей пассией, и все повторялось вновь с небольшой разницей в две-три недели. В данный временной промежуток Сергей Федорович находился в фазе поиска новой подруги. И во всем виновата была осень, которая пришла так некстати и навеяла смертельную тоску и страх одиночества. В общем, Сергей Федорович решил, что пора… выбраться покурить любимую трубку.

Мечты о предстоящем вечере прервал легкий скрип двери. Быстров вздрогнул и расплескал многострадальный кофе. На пороге стоял капитан Иван Спицын. Дурацкую манеру своего друга и сослуживца подкрадываться, словно мышь, Сергей Федорович ненавидел и никак не мог взять в толк, каким образом это удается огромному, как медведь, блондину, обладателю столь не подходящей к его габаритам фамилии. Предварительным стуком в дверь Спицын себя никогда не утруждал, что тоже раздражало Быстрова.

– Напугал, гад, – не очень вежливо выругался он и уже было открыл рот, чтобы строго отчитать Спицына, но посмотрел на кислую физиономию Ивана и передумал.

– У нас труп, – вздохнул Спицын.

– Ясно, – вздохнул и Быстров, простившись с приятными планами на вечер.

Оперативники вышли на улицу. Сергей посмотрел на часы. Слабая надежда на то, что удастся покончить с делами и выкроить часок для услады собственного «я», еще оставалась.

– Слушай, я, пожалуй, на своей машине поеду, – обратился он к Спицыну. – Пока управимся – поздний вечер будет. Оттуда сразу домой рвану. Диктуй адрес.

– Я с тобой поеду и заодно по дороге расскажу, что уже известно по делу, – живо отреагировал Иван на изменение планов, махнул рукой водителю милицейского «рафика», где их ждали эксперты, и жестом дал понять, что они поедут самостоятельно.

Как только старый «жигуленок» набрал скорость, Иван начал вводить Сергея в курс дела.

– В общем, в дежурку позвонила баба и стала пургу какую-то гнать. Скворцов ни хрена не понял из ее слов, кроме адреса. Отправил туда участкового Шишкина. Участковый, прибыв на место, обнаружил труп и, как только проблевался, позвонил в дежурку.

– Все настолько запущено?

– Не то слово! Говорит, кругом кровища и мозги по стенке размазаны.

– А кто звонил дежурному? – перебил Ивана Быстров.

– Я же говорю – баба звонила. А труп – при этой бабе. Но она ничего вразумительного не может объяснить.

– Пьяная?

– Да хрен ее знает! Вроде не пьяная, но голая.

– Спицын, елки! Спасибо, ввел в курс дела. Она – голая. Чудесно!

– Кажется, ее изнасиловали, так Шишкин говорит.

– Не люблю я этого.

– Знаю. И, похоже, ей светит за превышение необходимой обороны.

– Этого не люблю еще больше.

Разные трактовки понятия необходимой обороны сгубили многих безвинных людей, которые защищали свое имущество, честь или жизнь, – так считал Сергей Федорович. Людей по большей части сажали за явное несоответствие в средствах защиты и нападения – и за причинение вреда, явно излишнего для пресечения посягательств. Залез к тебе в дом грабитель, а ты стрельнул в него из пистолета. Приговор – виновен, потому как явной угрозы для твоей жизни не было и грабитель не имел с собой оружия. А еще, не дай бог, если ты выстрелил в спину, пытаясь остановить преступника. Не согласен с такой правоприменительной практикой был Быстров! Но хуже другое: по закону лицо, которому преступлением причинили какой-либо вред, считается потерпевшим. И процессуальное положение подобных «потерпевших» предопределяло и соответствующее отношение к ним работников правоохранительных органов – как к лицам, которые пострадали. И парадокс заключается в том, что опасность деяния совершенного преступления теми же ублюдками-насильниками, которым жертвы давали решительный отпор, повлекший смерть или увечья нападавшего, частенько преуменьшалась и невольно в какой-то мере перемещалась на оборонявшихся.

Что-то подсказывало Сергею, что сегодня они столкнутся с подобным делом, и майор заранее расстраивался. Жертв насилия ему всегда было жалко: не мог он понять, как можно без согласия женщины вступить с ней в сексуальный контакт?

Наконец они добрались до нужного дома. Припарковались и с удивлением обнаружили, что приехали раньше машины с экспертами. Куда подевался милицейский «рафик», всю дорогу маячивший впереди, – осталось загадкой. Постояв пару минут у подъезда, решили все же подняться в квартиру.

Глава 2
Место происшествия

Оранжевые веснушки, щедро рассыпанные по курносому бледному лицу молоденького участкового Шишкина, казались яркими и нелепыми. Сам Шишкин – с несчастной физиономией и в съехавшей набекрень фуражке – подпирал стену лестничной клетки.

– Приехали! – увидев их, с детской радостью завопил он и чуть было не бросился оперативникам на шею, но вовремя опомнился, вытянулся в струну и с глупым видом замер. Михаил страшно волновался. Впрочем, состояние его было вполне понятно – сегодня Михаил Шишкин впервые в жизни увидел настоящий труп. Фотографии в учебниках по судебной медицине были не в счет. Разве можно сравнить картинки в книжке с реальным дыханием смерти? Сергей Федорович лишь со временем научился воспринимать убитого человека как нечто абстрактное, как материал для исследования, из которого можно почерпнуть полезную информацию, что впоследствии поможет раскрыть преступление. Молоденькому неопытному Шишкину это только предстояло.

Иван, также оценивший состояние Михаила, с молчаливого согласия Быстрова удалился на поиски понятых.

– Расслабься, лейтенант, – ласково обратился Быстров к Шишкину и ободряюще похлопал его по плечу. – Расслабься и рассказывай.

– Ну вот, значит, – с важным видом начал Шишкин. – Приехал я проверить, значит, имеет ли место преступление. Вхожу в квартиру, значит. Дверь была открыта. Смотрю, значит, а она на полу в прихожей сидит, – участковый опасливо посмотрел в сторону двери и добавил шепотом: – В полнейшем неглиже, товарищ майор! Я ее спрашиваю: «Что, мол, гражданочка, случилось?» Она показала в сторону спальни. Я туда… А там… Ваще… – развел руками Шишкин: ему явно не хватало словарного запаса, чтобы выразить то, что он увидел. Неожиданно Михаил приблизил свои веснушки к лицу Сергея и выразительно покрутил пальцем у виска: – А девушка-то явно с катушек съехала. Глазищами вращает, молчит и вся такая чумная.

– Где она? – спросил Быстров.

– В гостиную ее усадил и простынкой срам прикрыл.

– И оставил, умник, – скривился Быстров и вошел в квартиру. Шишкин бочком протиснулся следом. – «Скорую» вызвал? – спросил Сергей, осматриваясь. Просторная прихожая, впереди двухстворчатые приоткрытые двери, ведущие в гостиную, слева длинный коридор упирается в туалет с ванной, по бокам две комнаты, справа – кухня. Ухоженная, чистая квартира, жильцы среднего достатка или чуть выше среднего.

– В «Скорую» позвонил почти сразу, как на место прибыл. Задерживаются маленько, – доложил участковый, но Быстров его не слышал. Как только он вошел в гостиную, то понял, что дела плохи.

Она сидела на полу, облокотившись о кресло спиной и уронив голову на грудь. Длинные светлые волосы падали ей на лицо и обнаженные плечи. Простынка, скомканная, лежала у девушки на коленях. На мгновение Сергею показалось, что она не дышит. Быстров присел рядом, осторожно отбросил волосы с ее лица, положил руку на сонную артерию – пульс слабо прощупывался. Майор подхватил девушку на руки – она показалась ему невесомой, легкой, как пушинка. Простыня соскользнула, упала на пол, Сергею стало неловко. Шишкин с очумевшим видом топтался рядом.

– Подними, – прорычал Быстров и аккуратно перенес девушку на диван. Участковый засуетился, схватил простыню, приглушенно вскрикнул, уронил, снова поднял.

– Кровь тут! Что делать-то?! – вдруг завопил он, тыча пальцем в пол, в то место, где раньше сидела девушка. – Умирает девка-то!

– Да не каркай ты! – рявкнул Сергей. – Лучше беги и звони в «Скорую» еще раз, поторопи их. Скажи, что у девушки кровотечение открылось. Делай, в общем, что хочешь, но через пять минут доктор должен быть здесь. Понял?!

– Понял! – проорал Михаил и выбежал из комнаты с простыней в руке.

– Болван, – буркнул Сергей, укрыл девушку пледом и присел рядом – ладони его горели от недавних прикосновений к ее обнаженному телу, неловкость все еще не отпускала. И противно было на душе, потому что его реакция на эту девушку, предположительно жертву насилия, казалась Быстрову какой-то неправильной. Он сидел рядом, разглядывал ее исподволь. «Хорошенькая, – думал он. – Да, хорошенькая, но не более того». Ему вдруг вспомнилась песня группы «Иваси»: «Мой пух на розовых щеках»… «С какого перепугу вспомнилась? – возмутился он. – Не мой, а ее… ее пух…» – мысленно уточнил Быстров, глядя на нежные щеки девушки, – когда он только вошел в комнату, показалось, что ей нет и восемнадцати. Теперь, находясь рядом, на расстоянии вытянутой руки, Сергей понял, что это не так – девушке было не меньше двадцати пяти, но все же выглядела она как ребенок. Милый, славный ребенок… Поддавшись неясному, непреодолимому желанию, он осторожно взял ее прохладную изящную кисть – на запястьях, как браслеты, отчетливо выделялись фиолетовые следы, скорее всего, насильник связывал девушку веревкой. И такая жалость шевельнулась в душе майора, что захотелось утешить эту девушку, пожалеть, как маленькую девочку. «Обалдел, – решил Быстров, ошарашенно прислушиваясь к себе, – совсем обалдел».

Она застонала, открыла глаза и посмотрела на Сергея. От неожиданности Быстров выронил ее руку. Глубокий и таинственный взгляд опытной женщины на таком по-детски трогательном личике в одно мгновение сбил его с толку и свел с ума. Ее глаза, необыкновенные зеленые глаза цвета моря, манили, влекли, завораживали. Он сидел, словно парализованный, обессиленный, растерянный, ему хотелось лишь одного – познать эту девушку. Вот тебе и ребенок… Господи! Он явно переутомился. Пора трубку идти курить. Срочно. Во всем осень виновата. Точно. Осень, которая некстати. Где же «Скорая», елки-палки!

– Кто вы? – прошептала девушка, и голос у нее тоже оказался совсем не детским, низким, с приятной легкой хрипотцой.

– Моя фамилия Быстров, я из милиции. Расскажите, что с вами произошло? – спросил Сергей Федорович тоже с легкой хрипотцой, противной такой хрипотцой, мерзкой.

– Он пришел… ко мне…

– И надругался над вами? – тихо спросил Быстров.

Она болезненно поморщилась, кивнула, ее глаза потемнели, в них плеснулась ненависть. Сергей непроизвольно поежился. Девушка зажмурилась. Когда она снова подняла веки, ненависти в ее взгляде майор не увидел, лишь туманную дымку… Теперь по ее глазам невозможно было что-либо прочитать, так глубоко она ушла в себя.

– Тот человек, который пришел?.. Вы его знали?

– Возможно…

– Возможно – что? Так знали или нет?

– Я придумала его… Мысль материальна. Я придумала его, и он пришел. Все так нелепо… Глупо. Мой роман… Мой муж… Не говорите ему! Прошу вас! Не нужно ему говорить. Пообещайте мне. Обещаете? – Она смотрела на него в упор и ждала ответа.

Сергей торопливо кивнул и спросил:

– У вас был с этим человеком роман?

– Он все равно рано или поздно узнает обо всем. Что тогда? Как быть тогда? Возможно, он сумеет когда-нибудь простить меня… – Девушка вновь застонала и потеряла сознание.

В прихожей послышалась суета. Вернулся Спицын с понятыми, громко объясняя, что от них потребуется. Одновременно с ним в квартиру вошли эксперты, следователь и врачи «Скорой помощи». Все шумно переговаривались друг с другом. Послышался взволнованный лепет Шишкина. В гостиную ввалились врач, круглая тетенька с крепкими руками, и долговязый медбрат с носилками и тут же засуетились возле девушки. «Шерочка с Машерочкой», – почему-то подумал Быстров, отойдя в сторону и стараясь не мешать несуразной парочке оказывать первую медицинскую помощь потерпевшей. Вскоре появился недовольный криминалист Крымов и вялый равнодушный следователь Агапов. В руках следователь держал папку с протоколами. Агапова коллеги звали Инфузорием, был он скользкий, неприятный и никому не доверял. Кажется, даже самому себе. Инфузорий окинул взглядом гостиную, всех, кто в ней находился, и упер свой взор в Быстрова.

– Жива? – кивнул он в сторону девушки.

– Без сознания, – недовольно доложил Сергей. – На минуту в себя приходила.

– Успел ее допросить? Что она сообщила?

– Сказала, что мысли у нее материализовались.

– Чего? – Агапов недоверчиво посмотрел на Сергея, он всегда так смотрел – на всех.

– Не знаю я, – отмахнулся Быстров. – Не в себе она, похоже. Говорит, что тот тип, который в комнате отдыхает, ее изнасиловал.

– Труп видел?

– Там в спальне такая лажа, блин, – подтвердил Крымов.

– Нет еще. Сразу к потерпевшей прошел.

– Потерпевшей… – нехорошо хмыкнул Агапов. – Кто в этом деле потерпевший, это еще нужно выяснить. Уже можно интерпретировать как заведомое причинение при защите значительно большего вреда нападавшему, чем необходимо. Если вообще факт нападения подтвердится.

– На первый взгляд девочка подверглась насильственным действиям сексуального характера, и, похоже, у нее маточное кровотечение. Гематомы на запястьях и внутренней стороне бедер, на спине следы от ударов… Ремнем по ней прошлись, – холодно стрельнув в следователя глазами, сообщила врач. – В гинекологию ее нужно, Гриш, срочно, – сказала она медбрату. – Звякни, местечко забей, хорошее… Жалко девочку.

Медбрат кивнул и вышел в коридор.

«Девочку, – повторил про себя Быстров, – девочку…»

– Я документы ее принес, – влез Крымов. – Вроде она, – раскрыв паспорт и сверяя фото с «оригиналом», сообщил он.

– Пальцы у нее сними, – дал указание эксперту Агапов и уплыл в другую комнату.

– У кого там паспорт? – отреагировала врач, записывая что-то в блокнот. – Диктуйте: фамилия, имя, возраст. Пока буду бумаги заполнять, снимайте свои пальцы. Быстро только. Вообще, конечно… Нехорошо! Нехорошо, – врач недовольно покачала головой.

Крымов передал документы Сергею и занялся девушкой.

– Кравцова Полина Андреевна, – прочитал Быстров, листая паспорт. – Прописана по этому адресу. 28 лет. Родилась в поселке Гордый Тверской области. Замужем. Детей нет. Муж – Кравцов Олег Геннадиевич. Брак зарегистрирован Грибоедовским дворцом бракосочетания 10 сентября…

– Это необязательно.

– Что – необязательно? – переспросил Быстров.

– Где брак зарегистрирован, – усмехнулась врач, быстро сделала пометки и сунула блокнот в карман. Вернулся медбрат. – Все, кто опоздал, тот не успел, – радостно пропела врач, отстранив крутым бедром от пострадавшей Крымова. Тот умчался в другую комнату, довольный, потому что все успел.

Девушку осторожно переложили на носилки. Сергей пропустил врачей и напрягся, переживая всей душой за поклажу: серьезная разница в росте медицинских работников наводила на мысль, что, когда носилки поднимут, крен будет слишком большим и пострадавшая выпадет на пол.

– Помочь? – робко спросил он.

– Сами управимся, не впервой, – буркнула врач, и… обошлось: то ли руки у медбрата были длинными, то ли у врача, напротив, короткими, но сладкая парочка очень ловко транспортировала пациентку за дверь.

Сергей вздохнул с облегчением, вышел следом и тут же столкнулся с Иваном.

– Инфузорий протокол строчит. Судмедиха труп осматривает. Понятые в шоке. Зрелище и правда не для слабонервных.

– Выясни пока что-нибудь о муже Кравцовой.

– Ладно, пойду ревизию проведу в кабинете и в гостиной, – сказал Спицын и направился в комнату.

* * *

В спальне, где произошло убийство, работали эксперты. Периодически щелкала вспышка фотоаппарата. Крымов с Иваном оказались правы – нервным тут делать было нечего.

– Куда подевались-то? Мы приехали, а вас нет, – спросил Сергей, оглядывая место преступления.

– Машина сломалась, – равнодушно ответила судмедэксперт, худая остроносая женщина, диктуя первичный результат осмотра трупа. – Мужчина, правильного питания, на вид 35–40 лет. Длина тела 178 см. Общий цвет кожных покровов бледно-серый. Кожные покровы рук, лица, шеи, в районе подмышечных впадин, груди, спины и живота на ощупь холодные. Смерть наступила приблизительно 15–20 часов назад. Причина смерти – огнестрельное ранение в голову. Половые органы отсутствуют, отсечены острым предметом непосредственно после смерти, предположительно ножом. Пальцы на руках раздроблены…