Афганистан. Подлинная история страны-легенды

Глава 5
Обитель покоренных

Все будет так, как мы хотим. На случай разных бед У нас есть пулемет «Максим». У них «Максима» нет.

Хилэр Беллок

Уход персидского шаха из Герата не успокоил британцев. Прибыв в Индию по морю, они прекрасно знали, что предыдущие захватчики проникали на субконтинент через северо-западные горные перевалы Афганистана. По мнению Лондона, афганский монарх должен был сидеть в Кабуле под защитой англичан – а уж они сумели бы сдержать любую вражескую экспансию. Такое афганское государство способствовало бы развитию британской коммерции в масштабах всей Центральной Азии.

Лорд Окленд начал подготовку к войне еще летом 1838 г. В июне он заключил трехсторонний договор с Ранджитом Сингхом и Шуджа-шахом, по которому последнего планировалось возвести на кабульский престол. Пешавар и приграничные районы Афганистана отходили к сикхам – союзникам Великобритании; таким образом, британцы распространили бы свою власть вплоть до самых границ исторической Индии.

В последние месяцы 1838 г. Окленд собрал так называемую «армию Инда» – войско, включавшее в себя британские и индийские подразделения (в частности сипаев и сикхов, предоставленных Ранджитом Сингхом), а также наемников Шуджа-шаха. Общая численность армии составляла примерно 31 800 бойцов, 30 тыс. верблюдов и обширный обоз (в котором, по некоторым данным, было около 30 тыс. слуг)^[73]. Узнав об этом, Дост Мухаммед не удивился – ведь в манифесте Симлы открыто говорилось о намерении британцев вторгнуться его владения и установить там «законного» афганского правителя Шуджа-шаха. Окленд даже перечислил поименно английских агентов, которые будут консультировать нового монарха. Правительство в Лондоне раскритиковало манифест как опрометчивый, ненужный и несправедливый; британская и индийская общественность тоже взбудоражилась – но жребий был брошен. В декабре 1838 г. армия Инда выдвинулась из Фирозпура и перешла «Рубикон» (реку Сатледж).

Трудности начались почти сразу же. Обоз отставал, вьючные животные падали, а солдаты страдали от голода. К тому же завоевателей трепали белуджские отряды, грабившие повозки с провиантом и боеприпасами. Но, несмотря на все проблемы, к апрелю 1839 г. армия Инда достигла Кветты – города у границы владений Дост Мухаммеда. Кандагар был взят без боя – братья Дост Мухаммеда, управлявшие городом, просто сбежали, а вожди местных племен получили от британцев щедрые выплаты за свою лояльность.

Летом армия Инда уже маршировала по дороге, ведущей к Кабулу. На ее пути находился Газни, и афганцы считали эту цитадель неприступной из-за внушительных стен (18 метров толщиной и 46 метров высотой). Но Газни пал в июле. По одной версии, кто-то из защитников крепости оказался предателем и открыл врагу ворота. По другой – ночью британцы обстреляли город из пушек и выманили оттуда гарнизон. Воспользовавшись общей суматохой, английский артиллерист Анри Дюран прокрался к подножию стен (а затем и к воротам), вырыл несколько ям, заложил взрывчатку – и вскоре захватчики ринулись в проломы.

Быстрое падение Газни потрясло афганцев и убедило их в бессмысленности сопротивления. 6 августа армия Инда стояла под Кабулом. Покинутый большинством соратников, Дост Мухаммед бежал в Бухару, где надеялся укрыться у зятя – эмира Насруллы. Но бухарский эмир тайно числился в британской платежной ведомости – он посадил тестя в зиндан и рапортовал об этом англичанам, которые уже заняли Кабул. Шуджа-шах поселился в Бала-Хиссаре – огромном форте, расположенном на вершине холма, откуда открывается чудесный вид на реку и Шорский базар.

Впрочем, Шуджа-шах был непопулярен у народа. Он даже не мог адекватно распорядиться английскими деньгами, которые следовало направить на финансирование собственных вооруженных сил. Новоиспеченный монарх тратился на свой гарем – где количество женщин уже перевалило за 800. Между тем обстановка накалялась – афганцам не нравилось, что по Кабулу разгуливают «неверные» чужаки (индуисты и христиане). Шуджа-шах отчаянно нуждался в британских войсках – но категорически запретил им размещаться в Бала-Хиссаре. Телохранители должны находиться рядом с тем, кого они охраняют, – но эмир придерживался другого мнения. Большая цитадель служила доказательством его величия – и в ней мог проживать только он вместе с многочисленными родственниками, слугами и наложницами; поэтому британцы и индийцы разбили лагерь в неудобном, незащищенном месте за пределами города.

Теперь все элементы мозаики сложились воедино – в картину одной из самых кровавых катастроф Нового времени. Позже она будет приукрашена британскими имперскими легендами и восточными сказками, которые афганцы передают из уст в уста на протяжении поколений. Официально Первая англо-афганская война началась в 1838 г., но фактически она разразилась в 1839 г. – когда выяснилось, что англичане, спокойно завладевшие страной, просчитались и что их ставленник недееспособен как монарх. События этой войны лягут в основу известнейшего мифа о гордом и никем не покоренном Афганистане. Кроме того, война сформирует у афганцев национальное чувство непобедимости и обусловит их упорное сопротивление модернизации, которую олицетворяют иностранцы.

Между тем Дост Мухаммед чудом вырвался из бухарского плена, собрал вокруг себя узбеков и даже разбил отряд англичан в горах к северу от столицы. Обстоятельства играли ему на руку: афганцы все больше возмущались Шуджа-шахом, и тот держался у власти лишь благодаря британской военной помощи. Дост Мухаммед пытался поднять восстание – и оно действительно вспыхнуло в Кухистане, где прятался опальный эмир. Впрочем, шансов на окончательную победу у него не было – еще накануне вторжения (1838) правитель Кабула располагал только 2500 пехотинцев, 12–13 тыс. всадников и примерно 45 пушками. Это была «регулярная» армия; ополчение же в лучшем случае могло дать несколько десятков тысяч необученных, недисциплинированных и плохо вооруженных солдат. С таким войском бороться с захватчиками равнялось самоубийству.

Какое-то время эмир и его люди охотились в горах на британские патрули, однако в ноябре 1840 г. произошло невероятное – Дост Мухаммед распустил свои силы, приехал в Кабул и сдался Уильяму Макнатену. Чиновнику следовало бы заподозрить неладное – но Макнатен возликовал и поверил врагу (хотя ранее, во время инцидента с Виткевичем, лично удостоверился в его вероломстве). Дост Мухаммеда отправили в Индию – в ту же резиденцию, которую занимал Шуджа-шах, – и назначили ему ежегодную пенсию в размере 300 тыс. рупий.

Согласно манифесту Симлы, британцы обещали покинуть Афганистан, когда Шуджа-шах утвердится на троне, – но вывод войск решили отложить. Смена хозяев встряхнула страну, и в разных регионах начались беспорядки. Эти заурядные преступления не походили на бунты, но их было много, и они нарушали повседневную жизнь. Гильзаи и белуджи регулярно нападали на обозы, снабжавшие кандагарский гарнизон. В Кабуле орудовали бадмаши (от перс.  – плохой, злой) – бандиты, спустившиеся с гор или прибывшие из сельской местности. Все они пробовали чужаков «на зуб», пытаясь определить границы дозволенного. Восток любит не справедливый суд, а молниеносное возмездие – это прекрасно знал каждый эмир, султан и падишах, ибо, как только он об этом забывал, его голову насаживали на пику. Нехитрая стратегия быстрой и жестокой кары позволяла (и позволяет) восточным деспотам править десятилетиями и пользоваться у подданных уважением, смешанным с благоговейным страхом. Однако британцы, игравшие на Востоке по западным правилам, моментально увязли в прошениях и жалобах, которые хлынули от рядовых афганцев. В итоге колонизаторы разбирали споры тех, кто умолял их о помощи – и тут же проклинал; сумасбродный феодал не пускал их в форт – хотя именно они привели его туда; а их солдаты прозябали на грязном пустыре за чертой Кабула вместо того, чтобы обозревать столицу со стен и башен хорошо укрепленной цитадели.

Макнатен возглавил британскую миссию в Кабуле в качестве посланника Ее Величества королевы Виктории, а также занял пост первого советника эмира Шуджа-шаха. Его подчиненные занимались созданием административной системы, рекрутским набором и организацией полиции. Афганские просители обращались к Макнатену по любым вопросам и считали его истинным повелителем. Вторым по значимости человеком в британской миссии был политический агент Александр Бернс. Его работа состояла в том, чтобы выявлять заговоры и оперативно сообщать о них военным. Шуджа-шах очутился в полной изоляции в своем дворце. За два года он не сумел ни заслужить народную любовь, ни продемонстрировать хоть какие-нибудь управленческие способности.

Колонизаторы старались максимально оградить страну от любых потрясений. На севере Афганистана скрывался отпрыск Дост Мухаммеда – Акбар-хан, имевший репутацию отъявленного головореза. Британцы возвели крепость в Бамианской долине, дабы при необходимости сдержать наступление свирепого врага. Однако завоеватели не ощущали внутреннюю опасность, которая исходила от преступников, от недовольных и даже от сестры Дост Мухаммеда – которая после отъезда брата в Индию отправилась пешком в северные районы. Она бродила от деревни к деревне, призывая афганцев биться с англичанами ради защиты ислама. Крестьяне радостно встречали высокопоставленную гостью, но женщина грозилась отказаться от еды и питья, если они не пообещают взяться за оружие. Воодушевленные мужчины сотнями клялись примкнуть к джихаду.

Завоевать Афганистан было очень легко – но британцы полагались не столько на силу, сколько на деньги и дипломатию. Например, они платили гильзайским пуштунам, жившим возле дороги, которая связывает Пешавар и Кабул. Гильзаи, в свою очередь, должны были воздерживаться от грабежей и набирать рекрутов для колониальных войск – но в реальности они просто брали деньги и ничего не делали. Британцев все удовлетворяло, пока племена не доставляли им хлопот. Люди и грузы свободно курсировали между Кабулом и Британской Индией, что позволило Калькутте фактически поглотить эти дикие приграничные земли и включить их в сферу своего влияния.

Вскоре британские офицеры, служившие в Афганистане, выписали из Индии своих жен, детей, любовниц и слуг. В Кабуле возникла маленькая английская община. Все удовольствия колониальной жизни были перенесены через горы Гиндукуша – прекрасная мебель, изящная посуда, музыкальные инструменты, вина, ликеры, сигары. Мужчины сражались в карты, пили виски перед ужином и курили. Женщины организовывали творческие вечера и любительские спектакли.

Британцы обитали в так называемом «военном городке» – своеобразном компаунде, который протянулся на полтора километра вдоль Кохистанской дороги. На его территории имелись казармы, офицерские домики, хозяйственные постройки и служебные здания (например, канцелярия). Комплекс был обнесен стеной, однако она не обеспечивала надежную защиту – ибо военный городок располагался на равнине, окруженной высокими холмами. Некоторые чиновники жили в Кабуле – так, Александр Бернс занимал особняк возле Шорского базара. Но где бы ни находились британцы, они везде создавали подобие своей привычной жизни: устраивали балы и чаепития, играли в крикет и поло, праздновали Рождество и дни рождения. А сверху – со склонов кабульских холмов – на них смотрели афганцы и пытались разгадать, что же делают эти люди, эти фаранги, которые внезапно пришли сюда – и с которыми у них нет ничего общего.

Впрочем, британцы не сумели навести в Афганистане порядок. Окрестности Кандагара по-прежнему кишели разбойниками. На дорогах все чаще грабили и убивали. Миссис Смит путешествовала с охраной к Боланскому перевалу – но по пути ее зарезали белуджи, которых не удалось найти и наказать. Отряд лейтенанта Дженкинса попал в засаду в Хурд-Кабульском ущелье недалеко от столицы – и снова никого не отыскали и не покарали. Капитана Стерта ударил ножом уличный мальчишка – однако его так и не поймали. Преступления участились именно тогда, когда Макнатен рапортовал генерал-губернатору Окленду в Калькутту, что в Афганистане царит «глубокое спокойствие». Бернс советовал Макнатену составлять только позитивные отчеты – ведь если руководство решит, что ситуация в Афганистане стабилизировалась, Макнатена переведут на важный пост в Британской Индии, а Бернс заменит его на должности посланника в Кабуле – что, безусловно, будет огромной честью для столь молодого человека.

Тем временем харизматичный и жестокий Акбар-хан кружил в опасной близости от Кабула. По сообщениям информаторов, он инкогнито просочился через пост в Бамианской долине и теперь разведывал обстановку в столице. Афганцы уже величали его вазиром (визирем). На Востоке визирь традиционно был правой рукой монарха, главным исполнителем его приказов, а иногда и единственным носителем реальной власти в государстве. Акбар-хану еще не исполнилось и 25 лет, но он уже считался грозным воином. В сражениях против Ранджита Сингха сын Дост Мухаммеда зарекомендовал себя как дерзкий и кровожадный соперник. Мятежники Кухистана, разгоряченные пламенными речами сестры ссыльного эмира, уже видели «вазира» своим предводителем, а разгневанные племена стекались под его знамена со всего Северного Афганистана.

Генерал Уиллоби Коттон, который в 1838 г. привел англичан в Кабул, легко предотвратил назревавший мятеж – но в начале 1841 г. завершился срок его пребывания в Афганистане, и военачальник вернулся в Индию. Должность командующего британским гарнизоном досталась Уильяму Джорджу Кейту Элфинстоуну – причем вопреки его желанию. На тот момент Элфинстоун служил уже 37 лет. Он прошел путь от лейтенанта до генерал-майора, участвовал в Наполеоновских войнах и храбро дрался с французами при Ватерлоо. Однако в 1841 г. военачальник страдал от подагры и ревматизма, не мог оперативно принимать решения и являл собой наглядную иллюстрацию английского фразеологизма «tired and retired» («усталый и отошедший от дел»). Тем не менее, будучи хорошим солдатом, Элфинстоун безропотно принял вверенный ему пост.

Назначение слабого, медлительного и нездорового старика объяснялось оптимистичными отчетами, которые Макнатен пачками присылал из Кабула. Действительно – если в Афганистане все хорошо, то какой смысл отправлять туда энергичного и деятельного полководца? К тому же, британский парламент решил, что афганская авантюра обходится короне слишком дорого – ведь, судя по документам, все цели были достигнуты. Зачем вливать деньги туда, где царит «глубокое спокойствие»? Зачем платить гильзайским пуштунам? Парламент отменил субсидии. Гильзаи взбунтовались и перекрыли дорогу в Пешавар, тем самым отрезав Афганистан от Британской Индии, – и мнимая власть Шуджа-шаха растаяла. Кухистан загудел вновь – уже при активном содействии Акбар-хана, и в воздухе запахло настоящим восстанием.

Над Кабулом сгущались тучи, и британцы могли со дня на день угодить в беду – однако Макнатен так не думал. В конце августа 1841 г. он написал приятелю в Индию, что «страна совершенно спокойна от Дана до Беэр-Шевы»^[74]. 1 ноября один из афганских осведомителей предупредил Бернса о возможной трагедии – и услышал в ответ: «Все будет хорошо».

Сейчас в это трудно поверить, но британцы действительно не осознавали масштабов надвигающейся катастрофы. Камнем преткновения стали не преступления или разногласия с племенными вождями, а манеры англичан. Они распивали алкоголь и общались с местными женщинами (зачастую вполне невинно) – но афганцев это шокировало. У представителей разных культур – разные представления о благе и грехе, дозволенном и запретном, добре и зле. Поведение многих британцев не вызвало бы никаких нареканий в Великобритании – но не в Афганистане. На Западе галантный молодой джентльмен мог познакомиться с милой благовоспитанной леди – и при соблюдении некоторых условий знакомство не выходило бы за рамки приличия. На Востоке же оно вообще исключалось. И уж тем более в афганском обществе не существовало – и до сих пор не существует – приемлемого для юноши способа уединиться с девушкой (даже не в отдельной комнате, а в укромном уголке бальной залы) и завязать светскую беседу, иногда прикасаясь к ее плечу или руке. То, что было вежливым и романтичным в Лондоне, являлось оскорбительным в Кабуле.

Если офицеры обычно демонстрировали изысканные манеры, то «томми» (солдаты) нередко «шли на штурм». Сохранились свидетельства и воспоминания о том, как – по словам одного рядового – «афганские женщины были почти пугающе готовы». Истинность этого утверждения сомнительна. Конечно, афганки могут поддразнивать мужчин и кокетничать с ними, но в афганском социуме все знают, что можно делать, а чего делать нельзя. Отношения между людьми пронизаны «красными линиями», которые никто не осмеливается пересекать. Правила соблюдают, но не формулируют четко и не озвучивают – ибо так устроена афганская культура. Иностранец в ней – чужак, причем его идентифицируют моментально. Соответственно, в XIX в. в Кабуле наверняка возникало множество ситуаций, когда британцы непреднамеренно оскорбляли афганцев, а афганцы не могли поверить в эту непреднамеренность и видели в ней исключительно злой умысел.

Однажды пуштунский вождь Абдулла-хан пришел в гости к британскому офицеру и заметил девушку, прячущуюся в соседней комнате. Абдулла принял ее за офицерскую любовницу и пожаловался Бернсу. Бернс пообещал разобраться – но не успел. События развивались слишком быстро.

2 ноября 1841 г. – на следующий день после того, как Бернс сказал, что все будет хорошо, – его кабульский особняк окружила разъяренная толпа. Она желала разделаться с фарангом за совращение местных женщин. Александр Бернс искренне уважал афганскую культуру, ему нравились афганцы, и он считал их своими друзьями – мудрыми, веселыми и благородными. Но этот остроумный красавец, блиставший в великосветских салонах Лондона, также имел грандиозный успех у женщин. В тот роковой день, когда дружелюбные афганцы пришли линчевать Бернса, у него дома были девушки – но не афганки, а индианки из Кашмира. Впрочем, для толпы такие мелочи не играли никакой роли.

Чиновник высунулся из окна и попытался успокоить собравшихся. Он предложил им деньги – однако афганцы поняли это по-своему: чужеземец богат. Охранники несколько раз выстрелили в воздух, что лишь раззадорило толпу. Двери выломали, «Бернса Бухарского» растерзали, а его особняк разграбили.

Сообщение о зверском убийстве 36-летнего Александра Бернса посеяло панику в военном городке и британских кварталах Кабула. Новость из столицы вмиг разлетелась по стране – и Афганистан запылал. Мятежи вспыхивали один за другим. Пока Макнатен пытался подкупить вождей разных племен, чтобы стабилизировать обстановку, афганцы вырезали гарнизон двух форпостов под Кабулом.

Обескураженный администратор обратился к человеку, которого считал предводителем всех афганцев, – к Акбар-хану, сыну Дост Мухаммеда. Но Акбар не был тем лидером, каким видел его Макнатен; более того – нужного Макнатену лидера вообще не существовало. Изгнав кабульского эмира, британцы открыли ящик Пандоры. Дост Мухаммед имел непоколебимый авторитет, но после него никто другой в Афганистане так и не обрел бесспорный наивысший статус. Конечно, многие сардары^[75] обладали хорошей репутацией – и, тем не менее, они не могли претендовать на лавры национального правителя. Поэтому британцам фактически было не с кем договариваться. Акбар являлся самым известным вождем, но его значимость объяснялась воинским мастерством. Афганцы слушали «вазира», пока дело касалось войны; его точку зрения по другим вопросам не вопринимали всерьез. Шансы же Акбара заключить реальную взаимовыгодную сделку с англичанами равнялись нулю – ибо в дипломатической сфере власть «вазира» автоматически заканчивалась.

Впрочем, Акбар-хан и сам вряд ли бы согласился честно сотрудничать с британцами. Афганские вожди опять конкурировали между собой за доминирующее положение в социальной иерархии – и теперь ключевым фактором возвышения была ненависть к англичанам. Следовательно, любой, с кем британцы пытались договориться, сразу же превращался в того, с кем нельзя вести переговоры.

Наконец Акбар выдвинул Макнатену ряд требований. «Вазир» согласился гарантировать безопасность английской общины, если британцы выплатят ему солидную субсидию, сделают его монархом и уберутся из Афганистана к лету. Акбар-хан обещал то, чего заведомо не мог выполнить: он принадлежал к роду Дуррани, а дороги между Афганистаном и Британской Индией контролировали гильзаи – давние дурранийские соперники. Они не подчинялись сыну Дост Мухаммеда – равно как и десятки других племен, разбросанных по всей стране. Макнатен наверняка знал об этом, но он был благодарен «вазиру» за любое – даже самое фантастическое – обещание. Фаранги ухватились за соломинку и условились о встрече с афганскими вождями за два дня до Рождества, дабы обсудить детали.

За несколько недель до встречи британцы совершили две ошибки. Во-первых, Макнатен написал генералу Уильяму Нотту (командиру кандагарского гарнизона) и попросил его перебросить солдат в Кабул, чтобы подавить бунт. Каким-то образом письмо попало в руки афганцев. Во-вторых, Джон Конолли (зять Макнатена) подготовил тайную депешу для генерал-губернатора Индии, в которой предложил назначить награду в 10 тыс. рупий за голову каждого лидера повстанцев. Документ был отправлен в Калькутту – и тоже перехвачен неприятелем. Депеша вызвала среди афганцев интересную реакцию: на англичан больше всего разозлились не предводители из списка, а те, чьи имена там не упоминались. Они впали в ярость, поскольку отсутствие в перечне свидетельствовало об их незначительности и безобидности. Акбар-хан тем временем вел двойную игру и активно подливал масла в огонь. В частности, «вазир» озвучил условия своего соглашения с британцами на собрании племенных вождей – подчеркнув, что подлые фаранги хотели его купить, но он не поддался. Эта сенсационная новость наделала немало шума – и остальные афганские лидеры, не желая отставать от Акбара, тоже сказали, что англичане сулили им деньги, славу и корону.

23 декабря 1841 г. британские чиновники встретилась с афганскими вождями в чистом поле возле Кабула – там, где негде было устроить засаду. Учитывая атмосферу взаимного недоверия и враждебности, неудивительно, что начался конфликт. Переговоры были сорваны, словесная перепалка переросла в драку. Кто-то – вероятно, Акбар-хан – убил Макнатена. Позже городская чернь, наводнившая поле, оторвала трупу голову и выставила ее на шесте в центре столицы.

Теперь оба главных британских сановника – Бернс и Макнатен – были мертвы, и генерал-майор Элфинстоун остался в одиночестве. Ужасная трагедия сбила старика с толку. Кабул заполонили разбойники и мятежники – их бесформенная злобная масса текла по городским улицам, руша и грабя все на своем пути. Горстка английских руководителей укрылась в военном городке и лихорадочно обдумывала дальнейшие действия. Можно было прорваться в Кабул и спрятаться в крепости Бала-Хиссар – но никто не знал, откроют ли им ворота. Британская марионетка Шуджа-шах вышел из повиновения и превратился в пламенного афганского патриота, ненавидящего англичан.

Поразмыслив, фаранги выбрали безумный «план Б». Они решили покинуть страну через горы Гиндукуша и дойти до Джелалабада, где располагался британский гарнизон. 6 января 1842 г. из столицы выдвинулась длинная колонна из 4500 военных и 12 тыс. гражданских лиц – в том числе женщин и детей^[76]. Это были все британцы Кабула. Им предстояло преодолеть 140 км по опасной дороге, петляющей в заснеженных ущельях и перевалах, – настолько узких, что один из них называют Шелковым, ибо кажется, что расстояние между крутыми скалами не превышает толщину шелковой нити. Вопреки договоренностям, Акбар-хан не предоставил беглецам ни охрану, ни провиант, ни дрова. По некоторым свидетельствам, он обманывал европейцев, давая им лживые обещания – и одновременно приказывая своим людям истреблять чужаков.

Многие участники похода замерзли в пути, но большинство изрубили на куски афганцы, которые преследовали беззащитных, изможденных людей. Они сбрасывали на англичан камни, отстреливали и резали их под покровом темноты, когда фаранги останавливались на ночевку и засыпали. Эхо выстрелов отражалось от гор, создавая впечатление, что враг везде.

В плен попало лишь 115 человек: капитан Джеймс Саутер, леди Флоренция Сейл, леди Александрина Стерт, пастор Глейг, сам генерал-майор Уильям Элфинстоун… Часть невольников погибла, уцелевших через год выкупило правительство. Элфинстоун не дожил до освобождения – он скончался спустя несколько месяцев. Тело отправили в Джелалабад в сопровождении «верного» афганского денщика, но на процессию напали его соплеменники и унесли труп с собой.

Эти события упоминаются в историко-приключенческом романе «Флэшмен» Джорджа Макдональда Фрейзера (1925–2008). Гарри Пэджет Флэшмен – литературный персонаж, выдуманный Фрейзером, – авантюрист и отставной офицер британской армии, который вспоминает о своих похождениях. Вот что он рассказывет об исходе британцев из Кабула – вернее, об одной его участнице, леди Флоренции Сейл:

«Переиначив знаменитое суждение Рэйли о Генрихе VIII, можно выразиться так: “Если бы все образы и изображения мэм-сагиб^[77] Британской Индии были утрачены для мира, их можно было бы восстановить с портрета леди Сэйл”. Урожденная Флоренция Винч, она в двадцать один вышла замуж за бравого капитана Роберта Сэйла, от которого родила двенадцать детей. Одна из ее дочерей, миссис Александрина Стерт, разделила с матерью ужасы отступления из Кабула. Леди Сэйл было тогда пятьдесят четыре, но даже будучи дважды ранена, в одежде, пробитой пулями джезайлей^[78], она без устали заботилась о больных и раненых, а также о женщинах и детях, принимавших участие в том ужасном переходе через заснеженные афганские перевалы.

Во время похода, а также в последовавшие месяцы страданий в плену у афганцев, леди Сэйл вела дневник, ставший классическим источником о кабульской катастрофе, в ходе которой из 14 000 человек уцелела лишь горстка. Этот дневник – одна из величайших военных хроник, а также удивительные личностные мемуары, в которых сражения, резня, землетрясение, трудности, спасение и подробности повседневной жизни запечатлены острым и зачастую язвительным пером. Вот ее реакция на эпизод, когда солдаты отказались брать ружья и идти в авангард: “Лучше дайте одно мне, и я поведу отряд”. Другое характерное наблюдение: “К счастью, мне в руку попала всего одна пуля”. А вот запись от 24 июля в плену: “В два часа пополудни миссис Стерт подарила мне внучку – еще одна пленница”. Во время похода у нее на глазах умер в снегу ее зять, капитан Стерт. За проявленное во время похода мужество ее вознаградили ежегодной пенсией в 500 фунтов от королевы Виктории, а когда она скончалась на шестьдесят шестом году жизни, на надгробии высекли весьма подходящую эпитафию: “Здесь покоится та часть леди Сэйл, которая смогла умереть”».

До Джелалабада добрался только один британец – хирург Уильям Брайдон. Миновав ворота форта, он без сил упал с лошади. Часть кожи на его голове была срезана, а лицо – покрыто запекшейся кровью. Подбежавший майор начал трясти Брайдона, спрашивая:

– Где армия? Где наша армия?

Брайдон открыл глаза и прошептал:

– Я – армия.

Возле джелалабадского форта были разведены огромные костры. Полковые музыканты трубили каждый час, подавая сигналы тем, кто мог уцелеть. Но никто больше не пришел.

Понадеявшись на честность афганцев, Элфинстоун совершил роковую ошибку и заплатил за нее собственной жизнью. Впрочем, многие офицеры ослушались генерал-майора и категорически отказались присоединиться к колонне, отступающей из Кабула. Они не собирались без боя сдавать страну, где проливали кровь. Гарнизоны в Джелалабаде, Кандагаре, Чарикаре и Келат-и-Гильзае успешно отражали атаки. Газни тоже держался долго – пока тамошний командир, полковник Палмер, не поверил, что афганцы пропустят его в Пешавар. 6 марта 1842 г. он сдал крепость – и пуштуны уничтожили весь гарнизон, за исключением Палмера и нескольких офицеров, взятых в плен.

Почти все британцы, которые доверились афганцам, погибли. Позже Оскар Уайльд посвятил своим соотечественникам, павшим в колониальных войнах, стихотворение «Ave Imperatrix», – и не забыл про жертв трагедии 1842 г.:

 
                        Однако в мире нет спокойней
                        Вождей афганских, чьи сердца
                        И чьи мечи готовы к бойне
                        Едва завидевши гонца, —
 
 
                        Он из последних сил недаром
                        Бежит, пожертвовав собой:
                        Он услыхал под Кандагаром
                        Английский барабанный бой.
 
 
                        Пусть Южный ветр – в смиренье робком,
                        Восточный – пусть падет ничком,
                        Где Англия по горным тропкам
                        Идет в крови и босиком.
 

Кабульская катастрофа шокировала Лондон. В феврале лорда Окленда сняли с должности генерал-губернатора Индии и заменили на Эдварда Лоу, графа Элленборо. Весной кто-то убил Шуджа-шаха, когда он впервые отважился покинуть Бала-Хиссар. Однако январскую резню 1842 г. нельзя было оставлять безнаказанной – и осенью в Афганистане стартовала карательная операция. Генерал Джордж Поллок выдвинулся из Джелалабада, а генерал Уильям Нотт – из Кандагара. По пути они разоряли деревни, устраивали массовые казни и спасали индийцев, захваченных афганцами и проданных в рабство. Газни был взят без единого выстрела – пуштуны разбежались, узнав о приближении неприятеля. В гробнице Махмуда Газневи британцы сняли драгоценные ворота из сандалового дерева – султан забрал их в 1024 г. из храма Сомнатх, который сам же разрушил. По распоряжению генерал-губернатора ворота были возвращены в Индию^[79]. Напоследок Нотт взорвал газнийскую крепость, а Поллок разгромил Акбар-хана у перевала Тезин и повесил пленных. 17 сентября оба отряда встретились под Кабулом.

Афганская столица навсегда запомнила месть за обязательства, нарушенные в 1842 г. Поллок и Нотт залили город кровью – но этого было недостаточно. Генералы велели инженеру по фамилии Эббот стереть с лица земли знаменитый базар – сердце Кабула, где недавно демонстрировали отрубленную голову Макнатена. Древний рынок следовало сжечь – но так, чтобы огонь не распространился на соседние кварталы. Эббот получил всего несколько дней на выполнение приказа – и не придумал ничего лучше, чем использовать порох и спички…