Loe raamatut: «Король под горой»

КОРОЛЬ ПОД ГОРОЙ

Цикл о Спящем короле. Книга первая.

12+

Автор Мария Гурова.

Аннотация: «Война – это традиция. Королевство Эскалот сражается на два фронта. Выжить и победить смогут только те народы, что разбудят спящих героев древности с помощью избранных проводников. Одним из них оказывается Илия Гавел. Вместе с рыцарем Тристаном ему предстоит долгий путь к легендарной усыпальнице. Сможет ли юноша, выросший в мире без волшебства, разбудить короля под горой?».

Пролог

Такова была неокрепшая весна на севере Эскалота: на смену снегам пришли нескончаемые дожди. Мир размывало, как неудавшийся акварельный рисунок. Цвета смешивались, превращались в застиранный, невнятный оттенок – то ли бурый, то ли серый, то ли хаки. Траншеи были забиты людьми, ящиками, мешками, вещами. Командиры требовали соблюдения порядка, но дожди шли уже вторую неделю. Изнуренные солдаты чинили окопы, копали и черпали воду. Юноша, слишком молодой для звания старшего лейтенанта, шел сквозь траншеи. Вода падала с неба и пробиралась всюду: в волосы и уши, в ткань шинели и под нее, на сапоги и в сапоги, в кружку с остывшим опротивевшим чаем, в скользкую, вязкую землю и в мораль продрогшего 12-го пехотного полка армии Его Величества. Казалось, будто ливень шел во всем мире, и он все вокруг делал тяжелее: и шинель, и сапоги, и любую задачу, и жизнь. Приказов было меньше, чем требовалось для того, чтобы согреться. Безделье хуже тяжелой работы, особенно, когда некуда деться от воды и приютиться. Спать долго было невозможно. Лейтенант старался не всматриваться в лица: они сейчас все были похожи между собой больше, чем положено иметь сходство мужчинам одной нации. Веки опухшие, вывесившие под собой отеки, словно белые флаги слабости, малиновые пятна на шмыгающих носах, трясущиеся потрескавшиеся губы. За маской простоя и усталости не удавалось различить ничьих эмоций, так изъяны обезличили парней в единообразной мокрой форме. Глаза у многих слезились. Слишком много воды, стылого воздуха, густых темных туч. Вечный ненастный вечер. Офицеры сновали туда-сюда вдоль недостроенной сапы – видимость деятельности, возможность размяться и обязанность. Первые дни затишья солдаты, ни да, ни нет, суетились, если не из энтузиазма, то от волнующей непривычной тишины. Мир все еще издавал звуки, но после умолкнувших артобстрелов он словно бы онемел. Все в окопах стали говорить тише, будто вражеские шпионы могли подслушать их шутки и рассказы о доме. О доме сейчас важнее всего было не думать, иначе глаза начинали слезиться еще сильнее. Рассказы о доме и шутки. Очень тупые шутки, – как думал о них старший лейтенант. Они казались ему не смешными, и поначалу он улыбался из вежливости. А потом шли месяцы, и сальные анекдоты смогли его рассмешить, и он гоготал непривычным для себя осипшим голосом. Они стали очень смешными, но вряд ли за прошедшее время солдаты научились шутить лучше.

Четыре версты до вражеских позиций лежали вовсе не перемирием, а невысказанными приказами. Все их ждали. Когда старший лейтенант прошел мимо троицы солдат, бредущих на пост, заметил, что парни вздохнули, а один из них, самый младший, будто бы поклонился. Поклон не был воинским приветствием. А старший лейтенант не был королевской крови. Но все же боец почтительно склонил голову. Надо было идти дальше. За плотной завесой дождя виднелись мрачные холмы – траурные подолы далеких гор. Командир остановился и посмотрел вдаль: не то всполох брызнул светом на горизонте, не то воображение разыгралось. В небе прогремело. Он ускорил шаг, и пока шел, стихия куражилась, проливая, грохоча, сверкая. Вспышки с треском врезались в землю, но то была не вражеская артиллерия. В холмы яростно били молнии, и были те молнии золотыми. Старший лейтенант остановился и, зачарованный, смотрел, как сбывается пророчество. Он был уверен, каждый сейчас смотрит на испещренное янтарными венами небо. Какое дивное, грозное зрелище.

У блиндажей собрался едва ли не весь полк. Так не положено, но ведь там наверху полыхают предвещенные золотые молнии. Что возьмешь с уставших людей, когда им раздают обещанное? Лейтенант юркнул за поворот. Сложно было оставаться незаметным, когда вспышки прекратились.

– Илия! – окликнул голос. – Илия, да постой ты!

Старший лейтенант ускорился. Но голос и человек, говоривший им, нагнал его:

– Илия, не убегай! Ты же в штаб?

– Теперь – да, Тристан, – Илия обернулся к товарищу. Бледный, худой юноша, ровесник самого старшего лейтенанта. Они были почти одного роста, и оттого разница в их внешности была словно бы нарочной. Светловолосый, зеленоглазый Илия отражался в друге, как ясное полуденное солнце в темном озере. А Тристан Трувер с его темно-карими глазами под наморщенными бровями сиял в лучах Илии. Он взял Тристана за плечо и повел в сторону штаба. – Идем со мной.

Тот остановился и помотал головой.

– Меня там не ждут. Только тебя.

– Тогда я все расскажу тебе после.

Рука Илии соскользнула с плеча, полезла в карман, достала лавандовые леденцы и подала горстку Тристану. Тот улыбнулся, протянул ладонь навстречу. Илия был неразговорчив, слов он знал много, но произносил их теперь редко. Илия разжал кулак, высыпал конфеты. Он так прощался, и ему нечего было оставить, кроме сладостей, таких редких на фронте. Никто не знал, когда случится их следующая встреча. Тристан вернулся к остальным бойцам. Едва Илия покинул окопы и двинулся в сторону лагеря, как его вновь позвали.

– Старший лейтенант Гавел, отставить шляться одному! – пробасил капитан. Илия даже поморщился от неожиданности. – Теперь только в сопровождении. Вон твой шофер и конвой. Топай к машинам!

Капитан был франтом. И сейчас, когда на них смотрел весь лагерь, панибратски хлопнул Илию по спине. Но младший офицер только одернул борт пальто и на прощание выполнил воинское приветствие, не удостоив командира ответом. Покидая расположение, Илия собирал взгляды, полные надежды, восхищения и веры в него. Нельзя было оборачиваться, нельзя было показывать полку, что он тоже устал.

В штабе царила суета. Ждали верховное командование. Пусть король Норманн II не мог приехать на фронт лично, но до Илии доносились слухи, будто бы едет приедет Первый советник. По соседству с потрепанными флагами повесели парадные – чистые и с бахромой. Илия хмыкнул. Мимо пробежал солдат, задев его плечом, вроде даже извинился на бегу. Но мало кто вне полка знал в точности, как выглядит Илия Гавел. Людям известно только имя, переносимое на устах снующих по деревне солдат. А Илия был невозмутим. Откуда в нем нашлось это спокойствие? Было оно умиротворением или отрешенностью? Илия не задавал себе вопросов. В его глазах сверкали золотые молнии. Теперь, взглянув на чудо вместе с остальными его свидетелями, он сам поверил. Он сам в себя поверил.

Едва он задумался о вере, как на глаза попались несколько машин с тремя сцепленными воедино сферами. Каждую из них сопровождал маленький спутник – сферы вчетверо меньше. Машины были белыми и более чистыми, чем вся остальная техника. Они выбивались из картины мира так же, как парадные знамена. Рядом с Илией заговорил один из бойцов, он тоже разглядывал припаркованную колонну.

– Час назад приехали, – кивнул он на машины. – Небось, уже сколько дней дежурили в городе.

Илия опустил голову. Теперь он смотрел исподлобья. Солдат оглядел Илию, задержав взгляд на знаках отличия.

– А вы с позиций приехали? – полюбопытствовал он.

Илия кивнул. Солдат помялся какое-то время, а потом спросил.

– А он приехал уже? – рядовой повел зрачками куда-то в бок и наверх, произнося «он».

Разговор следовало заканчивать. Солдат мог присмотреться и узнать в нем прототип с агитационных плакатов. Илия опять кивнул. Но его немой ответ только раззадорил дотошного бойца.

– А какой он? Как говорят, парнишка совсем? – допытывал тот.

– Не положено разглашать, – кратко ответил Илия и прошел в сторону центрального здания, одной из трех каменных построек в деревне.

Солдат заметно расстроился. На подходе к дверям Илия полез за документами в планшет. Он старался вытереть мокрые руки об изнанку сырой шинели, но дежурный взял его бумаги и беспардонно намочил их. Илия видел, как трижды меняется выражение его лица: сначала дежурный хмурится, потом его глаза широко распахиваются, а брови ползут вверх. Наконец, он смотрит на старшего лейтенанта перед собой растеряно. Замешательство длится несколько секунд, и он пропускает Илию в штаб. На первом этаже пусто, все голоса звучат высоко над головой. Едва Илия поднимается на второй этаж, как его поочередно начинают замечать собравшиеся люди. Фразы обрываются, внимание присутствующих сгущается вокруг Илии. Он замирает на последней ступеньке. Здесь сейчас много людей с аксельбантами. Слишком много чистой сухой одежды, гладко выбритых лиц, мужчин старше пятидесяти лет. Несколько гражданских чиновников смешались с офицерами в узком коридоре. После стольких месяцев на позициях все перечисленное казалось непривычным. Будто Илии девять лет, и он вопреки родительскому запрету пробрался на бал – посмотреть на гостей. Этому месту не хватало музыки и дам в светлых, струящихся до щиколоток платьях, с блестящими волосами, убранными в пышные прически. Но вместо струнного квинтета из кабинета послышался мужской голос: «Приехал?».

В дверях показывается фельдмаршал. Илия распрямил ноющую, застуженную спину, встал по стойке смирно, выполнил воинское приветствие. Он был рад, что эта пауза прервана. В коридоре каждый офицер выше его по званию, непонятно было к кому обратиться первому. Появление фельдмаршала все решило.

– В кабинет, джентльмены, – пригласил он. – Или мы ждем еще кого-то, кроме Первого советника?

– Министр иностранных дел телеграфировал, что получил последние сведения еще ночью и сразу же выехал. Может прибыть с минуты на минуту, – ответил один из гражданских чиновников. На лацкане его шинели блестела эмблема из шести сфер – трех крупных и трех спутников.

– Ах, верно, – фельдмаршал промокнул лоб платком (в коридоре было до ужаса душно) и удалился обратно. Собрание неспешно перетекало из коридора в кабинет. Илия решил блюсти субординацию и идти последним. Впрочем, он все же надеялся встретить отца на лестнице. Стоило Илии покинуть последнюю ступень, как снизу поднялось эхо женского родного голоса.

– Илия! Илия, мы приехали! – звучало под грохот каблуков.

Потоптавшись немного, Илия развернулся и спустился навстречу. Невысокая светловолосая женщина влетела к нему в объятия.

– Мама! – он обнял ее неуверенно, боясь испачкать светлое, молочного цвета пальто. От волос повеяло знакомыми духами. Илия слегка повел нос навстречу запаху. – Я так рад! Но я грязный.

Она отпрянула, чтобы разглядеть лицо сына, но объятий не разомкнула.

– Какая глупость, милый, какая глупость! Как я скучала! – она вновь обвила его и, кажется, всхлипнула. Илия стушевался еще больше.

– Ну вот, я все испортил, – он явно имел в виду пальто, которое уже окрасилось крупными пятнами.

– Лесли, отпусти его! – к ним медленно поднимался седой мужчина в темном пальто и широкополой шляпе. Он снял ее на ходу. Илия заметил, как отец ослаб и постарел – каждый шаг по лестнице давался ему с трудом и отдышкой. – Хватит позорить его перед командованием. Да отпусти, говорю, не собираешься же ты идти с нами на совет.

Лесли поджала губы, нехотя отдалилась от сына. Она всем видом выказывала обиду. Но стоило ей посмотреть на Илию, как лицо разгладилось, взгляд просветлел, на щеках залегли ямочки от улыбки. Она и не заметила, как муж прошел мимо них.

– Иди, Илия. Тебе пора, – она вскинула лицо, чтобы вобрать слезы обратно за перевал век.

– Давай, Илия, тебе пора.

Она всегда приговаривала, подталкивая в нужную сторону. И ему всегда надо было куда-то идти. Долгий путь до окопов, где на горизонте полыхали золотые молнии, начался намного раньше.

Глава I. Бунт в доме Гавелов

«Теперь дети не играют, а учатся. Они все учатся, учатся, и никогда не начнут жить».

«Алые паруса», Александр Грин.

Лето начнется завтра. А через две недели Илии Гавелу исполнится шестнадцать лет. «Мой милый летний мальчик, – приговаривала его мать Лесли, приглаживая его локоны». Мимолетные весенние каникулы промчались быстро, словно бежали наперегонки с мальчишками от футбольного поля к реке. Но тепло тех дней теперь приходило по утрам охотнее. Солнечные лучи лежали на заправленной кровати, а Илия им завидовал. Впрочем, какой юноша любит вставать раньше обеда? Илия собирался, вальяжно, не торопясь. Патефон проигрывал пластинку джаз-бэнда, уникального и запрещенного в этом почтенном доме. Лорд Гавел, рожденный в эпоху умирающей старой оперы, не любил новомодной музыки. Илия кивал головой в такт, и его золотые кудри то взметались, то падали на высокий лоб. Он даже подпевал – знал, что гувернер ни за что на него не пожалуется. Отец же мог бы прийти утром в комнату Илии только по случаю катастрофы. Тогда ему явно будет не до музыкальных предпочтений подростков. Зажав во рту зубную щетку, Илия мычал слова заводной песни. Он собирал учебники в портфель. В дверь спальни опять постучали, Илия добежал до умывальника, сплюнул зубную пасту и отозвался. Он заверил, что почти готов, хотя только пошел умываться. Чудесное время, когда промедление не сулит даже нагоняя. Илия вовсе не любил спешку и больше всего, когда его торопили. Он всегда был уверен, что все успеет.

Пятнадцатилетие принесло ему новые блага: старшую школу, взрослую одежду и водительские права. А предстоящий День рождения – первый в его жизни мотоцикл. Он получил его вчера. Илия бы все отдал, чтобы приехать на нем в школу сегодня. Безусловно, все одноклассники сменили короткие детские штанишки на длинные брюки как раз к выпускным экзаменам, но вряд ли кто-нибудь еще смог бы подкатить к велосипедной парковке на новом «Рэнк Фрэнке», оглушив округу моторным ревом. Илия разочарованно взглянул на слетевшую с пластинки лапку патефона. Внезапная тишина была ответом на все вопросы в его голове: «Конечно, нет, тебе никто не позволит это сделать».

– Илия! Ты опоздаешь! – прикрикнула мама за дверью. Было слышно, как она проходит мимо, не удосужившись даже постучать.

Это подстегнуло Илию, он ускорил процессы утренних ритуалов и вывалился в коридор, по пути надевая школьный пиджак.

Если мама пришла за ним лично, значит, сегодня она проводит его в школу. «Вот тебе и рев мотоцикла, Илия, – ворчал он под нос. – Явишься за ручку с мамой». При всем его желании отроческого бунта, он не выказывал протеста родителям напрямую. В семье Гавелов царило завидное понимание: каждый знал, что слово отца было последним. Вряд ли Лесли сама придумала подняться с утра, чтобы отвести Илию на первый урок. Уже у самого выхода в вестибюле Лесли поцеловала сына в щеку. Сегодня она была в синем. Значит, причина ее сопровождения была заурядной. Лесли носила всего два оттенка: синие и белые. Последние были для торжественных, важных дней. Она могла оттенить свои кипенные наряды золотыми украшениями или цветным жемчугом. Сейчас же на ней были серые туфли, шляпка мышиного цвета, нежное, голубое платье и легкий синий палантин, расшитый серебряными птицами. Лесли знала, что эти цвета идут ее светлым волосам и очерченным длинными бровям, бледному лицу, бирюзовым венам на запястьях и васильковым, прекрасным глазам. Илия всегда любовался матерью. Он был рад, что она – такая.

В то же время безупречная Лесли носила на себе бремя идеала, как доспехи. На нее сложно было сердиться и невозможно ругать. Илия хотел было возмутиться, что он старшеклассник, а не ребенок, но умиротворяющий синий цвет погасил всякий гнев в нем. Илия только вздохнул, а выходя из машины у ворот школы, он подставил матери локоть, мол, обопрись и войдем уже во двор, как два взрослых человека.

– Держи меня под руку, я тебя вовсе не стесняюсь, – подумал Илия, но не сказал. Он только заметил, как мать счастливо улыбнулась. В их семье было принято общаться молчаливо, галантными жестами и вежливой немой уступчивостью.

По эту сторону изгороди сновали торговцы всем, что могло бы понадобиться ученикам, родителям и школьным работникам. Здесь были и цветочницы, и лавочники из пекарни со свежими булочками и пирогами, и чистильщики обуви, и мальчишки со стопкой газет, выкрикивающие зычные заголовки. Илия потянулся за одним из номеров «Старого печатника». Мать одернула его.

– Илия, – прошептала она почти в ухо сыну. – Ты же знаешь, отец против того, чтобы мы читали прессу. Все важное он расскажет нам за ужином.

Но он уже расплачивался с курносым парнишкой. Он поблагодарил Илию за покупку, обратившись к нему «сэр». Илия подумал, что, может, он и впрямь выглядит, как солидный джентльмен, а не школьник.

– Не переживай, – Илия наспех свернул и положил газету в карман пиджака. – Мы не виделись с однокашниками две недели, странно быть не в курсе новостей. Да и потом, это же «Старый печатник», там публикуют объявления и городские байки.

– Тем более не понимаю, зачем ты его купил. Шофер все видел.

Илия улыбнулся и покачал головой. Трепет его матери перед мужем иногда выходил за рамки обыкновенной почтительности. Илия лукаво умалчивал, он точно знал, зачем купил «Печатника»: он все надеялся, что его поэму опубликуют. Эта еженедельная газета была единственным литературным изданием в периодике. Все известные эскалотские писатели и поэты хотя бы однажды там публиковались. Карьера многих из них зачиналась именно на странницах «Старого печатника». Илия не говорил ни родителям, ни друзьям о том, что пишет. Тем более, что пишет стихи. Родители пожурят, парни засмеют. Поэзия была делом либо великих мужей, либо посредственных девчонок, так говорили. Илия же до первых еще не дорос, хотя уже шел под руку с дамой и в новых брюках, достающих ему до ботинок, и мальчик, продающий газеты назвал его «сэр». Неплохое начало взрослой жизни.

– Мам, а скажи, на милость, зачем тебя папа со мной отправил?

Лесли замялась, но ответила:

– Он просил передать, что мы сегодня уезжаем в провинцию по делам. Мы с ним. Тебе не стоит пропускать уроки в конце года. Поэтому он надеется на твою благоразумность.

Илия присвистнул, за что получил щипок от матери. Но задор от этого только нарастал.

– Ау! Мадам, вы хотите сказать, что на несколько дней я буду предоставлен сам себе? Когда такое было в последний раз… А. Такого не было ни разу!

– Об этом я и хочу тебя предупредить. Все в доме получат инструкции. Тебя они тоже касаются. Твой распорядок дня не будет отличаться от обыденного. Это не каникулы, это деловая поездка родителей.

– Так, погоди, а куда вы собираетесь?

Просигналив велосипедным звонком, мимо проехали одноклассницы Илии.

– На Юг, милый. Отца пригласили в Пальер-де-Клев, – Лесли не хотела раскрывать пункт назначения.

Потому что Илия воскликнул:

– То есть, когда вы едете к рыцарям, меня с собой не берете?

– Нас позвали на благотворительный вечер и на турнир…

– Еще и на турнир!

– Илия, – одернула Лесли. – Не строй из себя обиженного. Так и знай, что любое твое возмущение не санкционирует вечеринки, прогулы или другое плохое поведение.

Он фыркнул.

– Я понял.

Мать поцеловала его в щеку и следом принялась оттирать помаду с его лица. А он даже нисколько не сопротивлялся. Когда Илия вернется домой, родителей там уже не будет. «Жди меня, «Рэнк Фрэнк», у нас сегодня большие планы!».

Иначе быть не могло, он сбежал с последнего урока. Скинув из окна портфель с тетрадями Робу, он помог Стефани спуститься по пожарной лестнице, и они втроем побежали через задний двор. Илия постоянно шикал на них и просил не привлекать внимание шофера, который уже ждал его у главного входа. Добравшись до дома Гавелов, троица сразу пришла к гаражам, там были припаркованы отцовские машины – личная и служебная. Илия тихо выкатил «Рэнк Фрэнк». Стефани беззвучно захлопала в ладоши от восхищения, а Роб кинулся разглядывать мотоцикл. Ребята оставили свои сумки, Стефани попросилась поехать пассажиром и бросила в гараже свой велосипед. Она нравилась Илии. Он то тушевался, то хорохорился в ее присутствии. Стефани была умной и жизнелюбивой. А за лето она еще и похорошела, так что Илия бросал на нее пылкие взгляды и краснел, когда она смотрела в ответ. Впрочем, неловкость множилась на постоянные попытки Роба привлечь к себе внимание друзей. Он кашлял в кулак, мычал и произносил дежурные фразы о погоде. Ему тоже нравилась Стефани, да она много кому нравилась! И он гордился дружбой с ними обоими. Но сейчас, садясь за руль велосипеда, он знал, что точно не поспеет за Илией, увозящим с собой визжащую Стефани. И все же он садился и ехал. А Илия именно за это ценил их отношения: положение его отца было хотя и заманчивым, приятным фоном, а все же близким оно всегда доставляло дискомфорт. Но ради друг друга они закрывали глаза на многие чувства. Илия с благодарностью принимал то, как Роб отказывал своей зависти в угоду их дружбе, но не подхалимничал и на заискивал перед ним. Поэтому Илия несколько раз останавливался по дороге, ожидая Роба, у которого вместо сорока лошадиных сил была одна его собственная.

По дороге они заехали в магазин, купили еды и лимонад. В лесу ребята устроили пикник. Илия покатал и Роба, пока Стефани хозяйничала и готовила им холодные сэндвичи. И Роб спросил:

– Что вы думаете о новостях?

– Новостях? – почти хором переспросили Илия с подругой.

Роб знал, что домочадцы Гавелов не читают газет и не слушают радио. Но многие вести министр сам рассказывал семье вечером.

– Новостях из Кнуда? – уточнил Роб.

– Я еще ничего не слышал. Родители уехали сегодня, с отцом мы два дня не говорили, – пожал плечами Илия.

– Так вчера и случилось, – начал он. – В Империи Кнуд Великий кесарь объявил себя национальным героем.

– Ха, велика ли задача – выдать себе лавры. Это вся сенсация? – усмехнулся Илия.

– Ты не понял, – помотал головой Роб. – Он назвал себя тем самым национальным героем. И агнологи его поддержали. Сказали, что в нем пробудился дух древнего героя, основавшего Кнуд.

– Как его звали хоть? – спросила Стефани.

– Великого кесаря? – не понял Роб.

– Героя!

– А… Так, Кнут.

– Оригинально, – оценила она.

Илия же посмеивался. Стефани почти не интересовалась политикой и историей, как и многие девушки в его классе. Они зачем-то делили интересы: девочки забрали себе литературу, языки и внеклассный театральный кружок, мальчики – математику, историю и спорт. Поначалу Илия не понимал, зачем нужно это странное разделение, но не заметил, как сам смиренно начал брести с одноклассниками на спортплощадку вместо актового зала, хотя больше спортивных игр любил поэзию и драматургию.

– Их кесарь, кажется, совсем с катушек слетел. Или ему слава вождя Кургана покоя не дает, – сказал Илия.

– Так в том-то и дело. Отец говорит, что он закладывает фундамент для войны, – боязливо сообщи Роб.

– Какой еще войны? Которая и так идет? – не поняла Стефани.

– Ну, папа сказал, что позиционная война не устраивает кесаря. А Кнуд хочет начать войну настоящую.

От удивления Стефани даже отложила свой сэндвич.

– Прямо в городах?

– Прямо в городах, – авторитетно подтвердил Роб.

Но Илия прыснул, всем видом выражая, что заявление – пустышка.

– Исключено. Ему никто не позволит. Ни Эскалот, ни Радожны, ни сам народ Кнуда. Есть договор, по которому воевать можно только на указанной территории. Никто не хочет жертв среди мирного населения. Уверен, после пережитого в Последней войне на всем Абсолюте не найдется желающих…

– Так весь Кнуд за него! Они ему поверили! – перебил Роб.

– Ты, как ребенок, повторяешь любую пропаганду. Еще живы ветераны Последней войны. Никто не допустит, – отрезал Илия.

– А вдруг он и правда тот самый Кнут? – предположила Стефани. Она с осторожностью взглянула на то, как Илия жадно уплетал свой ужин. – Ты веришь, что это возможно?

– Ну, в целом, это возможно, – Илия слизал с пальца соус. – Агнологи не ошибаются. Авторитет лиги держится на их открытиях. Они всегда осторожно делают всякие заявления. Я думаю, если хотите знать правду или то, что на нее похоже, лучше ждать их комментариев. Но это вовсе не значит, что тот самый Кнут пойдет на всех войной, – он театрально произнес последнюю фразу, намерено нагнетая.

Роб заметил, как Илия мазнул кетчупом по носу Стефани, как она засмеялась. И мрачно напомнил:

– Но ведь в прошлый раз он так и сделал.

– Да, Роб, тысячу лет назад все воевали со всеми. Это было такое хобби. А сейчас у нас есть кинематограф, футбол и бары на каждой улице. Выбирая между войной и чем-то из этого списка, я выберу не войну. Никто не выберет.

И Стефани снова засмеялась. Илия оценил, как чудесно слушать смех девушки, которая тебе нравится. Она зарделась от его слов. «И как ужасно знать, что рассмешил ее не ты, – подумал Роб, но вслух ничего такого не сказал».

На обратном пути Илия разогнался. Стефани счастливо пищала и цеплялась за его талию. Конечно, их остановили жандармы. Конечно, их забрали в участок. Конечно, шериф позвонил их родителям, хотя у Гавелов снял трубку обеспокоенный гувернер. Конечно, всем влетело, а Илии достался только аванс – долгая лекция об ответственности и безопасности от учителя. Впрочем, основная порция дидактизма ждала его с приездом родителей. Если бы Илия был собакой, он бы прижал уши и хвост в ожидании. Но он просто лишился ключей от «Рэнк Фрэнка» и ездил в школу в сопровождении. И все бы закончилось для него взбучкой и какими-нибудь лишениями, если бы не события, случившиеся за два дня до их приезда. Утром Илия, как всегда, стал собираться в школу. Однако гувернер пришел раньше положенного и объявил, что сегодня Илия остается дома. К вечеру он сообщил, что до возвращения лорда Гавела Илия будет заниматься дома. Гувернер нагрузил его упражнениями и заданиями по всем предметам. На вопросы, каким бы требовательным тоном они не были заданы, не отвечал. На следующий день, когда Илия сидел перед кипой учебников, в окно его комнаты прилетел камешек. Внизу его ждал Роб. Он пробрался в сад, но в дом, естественно, попасть не смог.

– Привет! Я так рад тебя видеть! – возликовал Илия. – Этот индюк меня запер, нагрузил работой… Вероятно, нажаловался отцу по телефону, а тот велел наказать меня строже.

Лицо Роба вытянулось от удивления.

– Так ты что же ничего не знаешь? – спросил он.

– О чем не знаю? – спросил Илия и сел на балкон, свесив ноги сквозь перила.

Роб замялся. Очевидно, у него были совсем уж скверные новости. Он даже оглянулся по сторонам, как заговорщик, готовившийся выдать драгоценную тайну.

– Да не томи! Ты меня нервируешь, – прошипел Илия.

– Илия, я не знаю, как тебе сказать… Но ты знать должен, – Роб выдохнул. – В общем, вчера началась война.

Повисла пауза, Илия ничем не отвечал, только вперился в друга.

– Вот, – произнес Роб.

– Да иди ты, – относительно спокойно прокомментировал Илия. – А подробности расскажешь? Я хочу все знать, но мой педоном, конечно, ничего не доложит и газет не даст прочесть.

– Слушай, ты только не переживай, – мямлил Роб, стоя под его балконом. – Я все тебе расскажу.

– Робин! Ты решил меня взбесить? – Илия в ожидании свесился над ним.

– Ладно. Авиация Кнуда совершила налет на Пальер-де-Клев вчера. Они специально подгадали такой день, когда знать и большие чиновники соберутся в одном месте. Все съехались на турнир этот… Я думал, ты уже знаешь, что с твоими родителями. Я зашел поинтересоваться, поддержать. Прости.

Последние слова прозвучали издалека. Руки Илии похолодели от страха. Кажется, Роб спросил, все ли с ним нормально.

– Жертвы есть? – вопрос вырвался сквозь пересохшие губы сам собой.

– Да. Конечно, есть. Там, как бы, весь замок разнесли, – скорбно сообщил Роб. – Погибших, говорят, триста человек или около того. Еще не всех откопали из-под завалов.

Паника накрывала Илию. Побелевшие пальцы почти слились с белыми перилами. Роб что-то еще вещал, но речь его была сбивчивой и мало полезной. Илия вскочил на ноги и даже не почувствовал, а услышал, как колотится его сердце.

– Прости, я должен все узнать. Сейчас же, – прервал он друга. И у дверей в комнату развернулся. – Спасибо, что сообщил. Но я должен узнать.

– Конечно, – донеслось до него из сада.

Он летел по коридорам, хлопал дверьми и, наконец, уперся в запертый выход из его крыла. Гувернер намерено запирал его, чтобы Илия ненароком не сбежал к друзьям ночью. Он забарабанил по резному дереву, что есть мочи.

– Откройте мне! Немедленно откройте! – требовал он.

Было слышно, как кто-то из прислуги замер, чтобы не отвечать.

– Я знаю, что вы там. Немедленно откройте мне. Срочно!

– Простите, не велено, – отозвалась старая горничная.

– Сара, откройте дверь. Я прошу, мне надо все узнать, – он продолжал греметь и стучаться.

– Ах, да что же вы… Не велено мне. Да не рвите мне душу, Илия! – надрывно попросила она и зацокала, уходя.

– Нет, нет, нет! Сара, я сейчас подожгу крыло, и вам придется открыть!

Он услышал, как женщина возвращается.

– Да что ж вы творите-то? Думаете, мне все это по сердцу? Я знаете, как переживаю, – запричитала она.

Илия перестал истязать двери. Просто опустил ладонь на ручку, готовый отворить ее, как только услышит заветный щелчок.

– Сара, я знаю про то, что случилось в Пальере. Но я не знаю, что с мамой, что с отцом. Умоляю, скажите мне.

Она молчала, изредка вздыхала, так мученически, что и ее было жаль. Старушка работала в их доме, сколько Илия себя помнил. Гавелы были для нее больше, чем работодатели. Она и с мальчиком возилась вместо няньки.

– Пожалуйста, – тихо просил Илия, хотя все его тело дрожало.

– Ваш отец жив, но останется в замке или уедет куда-то еще. Домой он не вернется пока, для него сейчас много работы, сами понимаете, – щебетала она.

– А мама? Что с мамой?

– Вроде все в порядке, но нам пока никаких инструкций не дали. Ох! Я сама переживаю, всю ночь проплакала…

– Сара, пожалуйста, отоприте двери.

– Да если бы я могла… Гувернер ваш ключи себе забрал. Взял управляющего и уехал куда-то несколько часов назад.

Возмущение «Что он себе позволяет?!» было повержено более насущными вопросами. Ответы на них стоило искать за пределами дома. Илия подавил порыв отыграться на дверной ручке и вернулся в комнату. Недолго думая, он соорудил из постельного белья канат. Сад пустовал, Роб покинул его. Спускаться подобным образом было неудобно, Илия болтался и скользил, но преодолел один этаж. Ему оставалось всего ничего, когда снизу раздался голос гувернера: «И что это такое я тут наблюдаю?». Его надменный тон только подстегнул Илию, и он резво преодолел оставшееся расстояние. Гувернер не торопился ему помогать: держать подвижный край каната или подавать руку. Впрочем, Илия этаких жестов вовсе бы и не пожелал. Они вцепились друг в друга взглядами, как коты, встретившиеся на узком заборе.