Loe raamatut: «Мойры»

Font:

Корректор Яна Веретнова

ISBN 978-5-0050-8575-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1. Изнанки

Не приведи меня Господи!

Моему Господу посвящается

Хранитель, Ты мой Ангел!
Чей ты друг, себя спросил я?
Что ты любишь и что ждёшь?
Я люблю, когда застолье,
Светлой истины порог,
Ведь друзей не выбирают,
Почему-то избран я,
И душа моя мечтает что-то сделать для Тебя.
Говорят, что поздравленья
Отражают свет души.
Как душа Твоя прекрасна,
Свет в ней горний, свет Любви.
Мне бы мудростью одеться,
Что достоинство твоё,
И тебе отдать сердечно
Все, что Богом нам Дано.
Радуйся.

Что именем Твоим
я сотворю

Вот ряд, изогнутые спинки,
В руке билет – смотрю,
Там место обозначено. Ищу.
Ищу что? Место или сам не знаю,
Как будто на спектакль я пришёл.
А может быть, с молитвой поклониться.
Споткнулся, ой, монетку я нашёл.
Орёл иль решка? Свет или изнанка?
Спектакль – да. В нём кривизна торит.
Я знаю, в нём мгновенье мыслит
И вдруг потом заговорит.
Оно как танец искромётный.
Оно как первенец. Ковчег.
И вновь, как встарь, в ярчайшей вспышке
Терновый я приму венец.

Ржавая петля

Кольцо, калитка наперекосяк,
Дотронулся, петля ржавая.
Остановился, смертушка.
Пюпитр, вторит тромбон.
Нота, слеза аиста белого.
О, если все маргаритки собрать,
То и тогда не отцветут тюльпаны.
А если в алом синь воспринять,
То в оранжевом горы восстанут.
В доле ледников студёная пядь,
остановились, замерли в изумленьи,
Симфонией от дна восстать.
Оратория мира, скольжение.
Пронеслись в водопадах времён,
В брызгах мгновений постигли истину.
Ну а потом, да что в том,
Ведь петля-то ржавая.

Блажен!

Блажен, кто нищенство приемлет,
Блажен, кто в нищенстве живёт.
А что есть нищенство, то паперть,
Быть может, это сердца слог.
Быть может, звук хлопка одной ладонью.
Быть может, просто хоровод.
Господь создал в Начале Слово
А в слове слог, а в слове миг,
Который в нищенстве блаженной
Мне истину судьбы вершит.
Я иногда как будто замечаю,
особенно когда не подают,
Что нищенство – дорога к раю,
Пусть в ранах, босиком, но путь.
Путь, в ком надежда, в ком отрада,
Отрада из глубин студёных вод,
И лист осенний радуется взгляду,
Который радугой цветёт.

Я пёс

Наш пёс, почти он издыхает.
Уже не чувствует, не видит он ни зги.
Не понимаю, радуется иль страдает.
Он пёс, и мост его вблизи.
Тот мост, который напрямую без поворотов в путь его ведёт
И я в надежде: вскоре меня он тоже поведёт.
Как странно говорить о мосте,
О псе о том, что есть.
Мост служит, пёс ему подобен.
А я! Божественная весть.
Пока не принял, тайна не раскрыта.
Могу быть псом, мостом лишь иногда.
Пока я только бабкино корыто, надтреснутое,
но не навсегда.
Спросить бы рыбку золотую.

Зигота

Смогу ль себя я светлым чувством одарить?
Каким? Об этом лишь Ему судить.
А суд Его не мысленное счастье, которым судится злочастье.
Ненастье душ, сердец ненастье,
О, звонниц хоровод, причастье.
Я для Него пока лишь зарождаюсь.
Зигота я, за место я сражаюсь.
С кем против или за кого,
Да нет, не против, просто за Него
Я думал раньше, что Он там, вдали.
Молитвы возносил, слова не шли.
Я повторял чужие мысли и образа другие надевал.
И было невдомёк, что я зигота,
И только Он меня создал.
И понял – никуда бежать не надо.
Ни вправо, влево, вниз или наверх,
Он здесь, и я Его отрада.
И вырвался счастливый смех.

Гимн

Проникнуть в суть, которая не суть.
Воздействовать на то, что в образах сокрыто,
и с маленькой свечой просить: прости.
О том подумать, что в мгновенье скрыто.
Почто не думать, мысль свою не счесть,
Она миражное блаженство. Какая честь.
Вот именно, под стать оторванной доске,
гвоздей в которой верховенство.
Ты скажешь: это ведь прекрасно,
Прекрасно, как могу не воспринять,
В кривом заборе огненного вихря какая стать.
Я в этот пламень руки опускаю,
Но в холоде они живут.
Вот так же в смерти жизни я желаю,
И только в этом суть, которая в огне лампады тлеет.

Пересмешник

Заржавело, не приспело, не оделось в Бытие.
Пересмешник, птица вещая, маленькое то.
Маленький узор в оконце и морозец маленький.
Лучик маленький, и донце, и колодец старенький.
Изопью святой водицы от крещения Руси.
Вдруг проглянет лучик. Спицы.
Для тебя вяжу мечты.
Кружева, смешинки, льдинки.
Весь весёлый хоровод.
И Твоя улыбка с нами. Улыбнуться наш черёд.
Радуйся!

Не пристало

Когда-то так же произнёс, что не пристало.
Что?
Сорвать в саду запретный плод.
Пристало.
Услышать гул раскатных битв.
Пристало.
Когда за честь, присягу, долг.
Пристало.
Когда сам ранен, но спасал.
Пристало.
Когда, приняв сабельный звук,
Понять – противник честен.
И возвратить ему клинок.
Не обесчестить.
О русский дух, о честь любви.
Он горд, и в этом подвиг.
Не для себя, а в той выши, где Русь Святая Храм Господний.

Мираж

Моему школьному другу Таймуразу, посвящается

Синь небосвода глубиной оделась, явил он царственно себя.
А нам одиннадцать минуло, мальчишки стрелки Бытия.
И каждый вечер от восторга заворожённо, затаясь,
прильнув к хладеющему небу,
Мы в свете царственном улавливали глас.
Тогда не знали кто он и откуда.
О! Сириус, манящая звезда.
А нам мальчишкам космоса мгновенья, далёкая и близкая мечта.
И всё тогда казалось первозданным,
Какие цели: просто школьный бег.
Потом другие стадионы, и снова бег, и снова бег.
Но те бега – тотализатор, и ипподром не строил сам.
И вот как загнанная лошадь, и удила не по зубам.
А сколько этих ипподромов, плетёмся тихо, может, вскачь.
Конечно, в чём тут сомневаться, а рядышком футбольный матч.
И там ревут, а здесь ликуют.
Там по воротам, здесь в узде.
А синь по-прежнему глубока, и глас Его ещё во мне.
Стоп, хватит, надобно остановиться; так для чего же я бежал?
Хотел себе поймать жар-птицу, а оказалось, не поймал.
А потому, что цель земная была пустынным миражом.
А настоящая, святая – ведь это Отчий дом.
Проложим мы к нему тропинку.

След

Сегодня истина святая
Открыла вдруг мою судьбу.
Я думал, просто я мечтаю, а оказалась, что живу.
Живу, а если приглядеться —
Неважно, впрямь иль на косяк.
Неважно, как мои поступки
Потом потомки объяснят.
А надо ль? Ведь они потомки,
В них ритм других судеб цветёт.
Они бегут скользящим шагом.
А, я? Меня никто не ждёт.
Так вот в чём истина, в том ожиданьи, которое грядёт.
А жизнь Его мечтанье.
Да будет славен наш Господь!

Я вправе вопросить

Гимн бессмертию

Бессмертным хочешь стать – Похвально.
А что готов за то отдать – Странно.
Быть может, то, что не познал, – Быть может.
А может, то, что не узнал, – Может.
Я в праве вопросить, ведь Я Дарую!
А если дашь ответ – Ликую!
О Боже, вправе ль я познать то, что не знаю?
А если просто возлюбить – Знаю.
А может, просто невзначай к ладошке светлой прикоснуться.
Глазёнки – в них росинок даль, с ним улыбнуться.
Тропинка от пруда и вдоль налево плавно повернула.
Вечерний свет пахнул травой.
Церквушка крестиком сверкнула.
Вошли, и ты вдруг стал иным.
Ни шалости, ни любопытства.
Я понял – Он тебе открыл, что каждому так близко.
А близко всё, луна и свет, склонённые головки низко.
И шёпот звёзд, свечной обет.
Всё близко, близко, близко, близко.
И только так и навсегда, Твой дар с поклоном принимаю.
И вот тогда времён – года, в них полнота.
Признаю.
Бессмертие Твоё я обрету!

Рано

Сходиться рано не пристало.
Мы в истине творим судьбу, и всё ж пустыней я бреду.
Бреду по снегу.
Под ногами песок обжёг, опять бреду.
То жар, то холод, и не знаю,
кто, как, в каком преданье могилку я себе творю.
Там крестик, освятив, поставлю.
Пусть травка былью прорастёт.
Быль это, небыль, лишь в страданье святая истина грядёт.
Любви Божественной оплот.

Адаптация

Когда по утреннему солнцу
роса в травинках говорит.
И лучик света вдруг смешинкой моё сознанье одарит.
Когда прохлада вечереет.
Луна, как серпик, воду пьёт.
И я, испить бы той водицы, ведь скоро, скоро мой черёд.
Котомка цельная иль в дырках.
Храню иль в россыпь: подберут.
Не думаю, котомки их ведь тоже в дырках.
Тогда что в путь с собой берут?
Врата, смешался я толпою,
Подумалось – вот проскочу. Ан нет.
Сумма моя с судьбой. О Боже, что Тебе несу?
Что прихватил: счета, кастрюли, смартфонов ожерелье, миг,
в котором плоть моя ликует.
Что смог, что подобрал, чего достиг?
А мог бы,
Когда прохлада вечерела, отбросить блёстки мишуры.
Перечитать строфу Завета и попросить Тебя: прости.
Возрадоваться, с Ним душою слиться.
Понять: вот то, зачем я жил.
О Боже, вот он долг служенья,
И только в том Тебе я мил.
Мил человек.

Вестник

Не ведая того, в причине без причины
Мне надо кое-что понять.
Встречал рассвет в степи, там сказки и былины.
Ковыль рисует там морскую гладь.
Там, где от века и до века
все времена, клубочки обмотав,
Становятся причиной и одеты в одежды,
смысл которых страсть.
Подумалось, что страстно я желаю: промчаться по ковыльной стремине,
услышать журавлиное клёктанье или синицей стать в Его руке.
Другая страсть: взрастить цветок любимой.
Какого цвета? Жёлтый изумруд.
И в нём ковыль оставит отпечаток.
И в нём начала все грядут.
И вот тогда, став вестником нетленным.
Я непременно свой цветок внесу.
Во Храм, в Мечеть, в Дацаны, в сердца людские.
Только этим,
Пресветлый Мой, Тебе служу.

Экстаз

Раскинулся базар: халаты, тюбетейки,
клубится пыль из-под копыт.
Какой-то странный говор, как будто мягким облаком обвит.
Базар, то тут, то там мелькнёт пространство и пальчиком грозит.
Опять базар; в нем постоянство.
Как ярок день в нём синь ночи горит.
Суфийский плащ подбитый пылью.
А что под ним? – да ничего, лишь сказка стала былью.
А может, как же мне понять, ведь лик Его мне недоступен.
Не знаю, мысль как решето, смысл неприступен.
Горсть фиников я в плошку обмакну, как студена водица.
Базар, твой мир люблю и пью и не напиться.
И вдруг всё разом просветлело, а то базар души угас.
И из глубин молитвой белой
Явил себя любви экстаз.

Изгой

Сегодня призраки не мучили меня.
Не знали, как ко мне им прилепиться.
Остановитесь, я им прошептал, пора б друзья угомониться.
Почувствовал, что в той дали,
В иных мирах поникли головою.
Пойми, зачем они к тебе пришли,
В наш мир, в котором смысл изгоя.
Изгой, как с этим смыслом быть?
И как почувствовать другое?
Для них ведь главное – признать, какая их в том доля.
Ну почему ж они спешат и, чтоб попасть, сюда блефуют.
Расписывают мне их благодать, которой ревностно торгуют.
А всё так просто – в мире том разлито чудо.
Но чтоб понять его, в наш дом они стремятся. Тоже чудо.
Как странно: чудо здесь и там, но там в нём пребывают.
А здесь: труд, слово, честь.
Они об этом лишь мечтают.
Господь.