Loe raamatut: «Её жизнь», lehekülg 2

Font:

На кухонную доску легла рука с оттопыренным мизинцем. Другая рука тянется за тщательно вымытым и наточенным топором. Минут десять проходят в попытках прицелиться, но каждый раз замах прерывается нервными вздохами и потоком брани. Наконец-то лезвие резко опускается на доску, отрубая крайнюю фалангу мизинца. Звучит протяжный крик, и девушка прижимает к себе травмированную руку, пачкаясь в собственной крови. Следующие полчаса проходят не менее напряженно в попытках обработать рану. Кое-как она сумела прижечь её кочергой и замотать обрубок бинтами.

Обессилившая девушка сидела на стуле, прижимая к себе покалеченную руку. Её взгляд был направлен в затухающее пламя печи. Она попыталась выпить вина, чтобы облегчить свою боль, но с первого же глотка ей захотелось выплюнуть всё обратно. Сделав глубокий вдох, пострадавшая встала и направилась к причине всех её проблем. В очередной раз она перечитала записку, скомкала её и направилась в спальню. Вялая фигура подошла к комоду и стала открывать все шкафчики подряд. В нижнем отделении обнаружилась стопка дневников в разнотипных переплётах. Девушка схватилась за верхнюю книгу, открыла её на закладке, пробежалась глазами по странице и отложила её в сторону. Перекладывая поочерёдно дневники, она дошла до самого нижнего. Он выглядел явно хуже остальных, по сути, это были обычные листы, прошитые тонкой верёвкой.

– Хм, вроде этот первый.

Бумага уже пожелтела от времени, но на ней можно было различить корявый несуразный почерк.

«Сегодня особый день – святой отец сказал, что мне неплохо даётся письмо, и посоветовал больше практиковаться. Он оказался настолько щедр, что подарил мне кучу бумаги и письменные принадлежности, сказал, что это подарок на двенадцатилетние. Я постараюсь записывать всё, что со мной происходит».

Буквы были настолько крупными, что несколько предложений заняли практически пол страницы, а из-за неровности строк в тексте можно было легко потеряться.

«Утром был дождь. Мы с братьями весь день просидели дома, пока родители возились со скотиной. К обеду посветлело, и нам разрешили погулять…»

Следовавшее далее описание деревенского быта не баловало интересными событиями. Читающая девушка быстро пробежалась глазами по строкам и перевернула страницу.

«Мы с Эриком весь день бегали у главной дороги. Этот болван швырнул в меня грязью, и моё платье испачкалось. Больше никогда не буду с ним общаться… Сегодня я видела белку. Она сидела на дереве возле бабушкиного сарая. Эрик попытался её приманить, но этот идиот решил накормить белку капустой. Конечно, она не спустилась к нам, нужно было брать хлеб… Отцу становится всё тяжелее справляться с лавкой. В этом году у нас гораздо больше свиней, и он уже не успевает и с живностью управляться, и туши разделывать, и торговать. Сказал, что мне придётся ему помогать. А я не хочу с мясом возиться, тем более настоятель сказал, что я умная, и смогу работать писарем. Женщин в писари берут нечасто, но если святой отец меня порекомендует, то шанс есть…»

Первый дневник подошёл к концу, и руки потянулись к следующему хранилищу воспоминаний. У него уже была какая-никакая обложка. Здесь почерк был более складный, буквы стали чуть меньше, но строки всё также вело в разные стороны.