– Позвольте представить наш новый проект, – Илья Борисович Митрохин (для коллег попросту ИБМ) взял со стола книгу и с воодушевлением повернул ее обложкой к сотрудникам, чинно сидящим по обеим сторонам длинного стола для переговоров.

Близорукая Светлана Ивановна – заведующая литературным отделом – сощурила глаза и вытянула шею, фокусируя изображение, но разобрать букв в названии книги так и не смогла.

– Не напрягайте зрение, дорогая Светлана Ивановна, я вам ее сейчас передам. Но дело даже не в самой книге, а в ее концепте. – Он еще раз повернул обложку к себе и прочел вслух название. – «Птичий рынок» – сборник рассказов современных российских писателей о…, вы не поверите, о зверушках! Тут вам и Евгений Водолазкин о своем коте, и Татьяна Толстая, и Улицкая с плюшевой собачкой, и даже Максим Аверин – не помню с кем. Книга – вы будете смеяться – вошла в топ-лист самых читаемых. Вам это о чем-нибудь говорит?

Сотрудники сделали удивленные лица и отрицательно закачали головами.

– Вот о чем и разговор, – радостно продолжил начальник, – о полном отсутствии чуйки у вас, мои дорогие коллеги. О том, что застряли вы, как страусы, головами в собственной жопе, извините за выражение, что темы, сюжеты и актеры у нас одни и те же уже много лет, и что и зритель, и рекламодатель от нас уходят. Правда, куда идут – непонятно, на других каналах такая же фигня, но… Итак, после серьезного анализа финансовых потоков компании и обсуждения сложившейся ситуации с нашими инвесторами возникла идея подключить к спасению «Луна-Media Production» лучшую, так сказать, половину человечества – наших четвероногих друзей. Этот контент всегда беспроигрышный: дети, бабушки и уставшие от дурацких женских детективов домохозяйки. Нам нужны новые э-э-э… лица, новые эмоции. Вопросы есть?

Совещание подошло к концу, вопросов ни у кого не было – редакторы, маркетологи и менеджеры по продажам продюсерской фирмы ООО «Луна-Media Production», держа в руках телефоны и стаканчики с недопитым кофе, неспешной вереницей потянулись к двери.

– Светлана Ивановна, задержись на минутку, – ИБМ позвал сотрудницу. Она уже почти у дверей обернулась и вышла из толпы.

– Да, Илья Борисович, я тебя слушаю.

Светлана была старейшим сотрудником фирмы, начинала вместе с Ильей в нулевые, когда внесла собственные деньги в уставной капитал. Тогда они еще были партнерами, но потом… долгая история… Жизнь-жестянка с ее тычками и затрещинами подсунула Светлане пару моментов, когда деньги нужны были позарез, и как-то незаметно все её акции перетекли в активы ИБМ.

Долгая дружба и знание дела давали ей единственной право обращаться к боссу на «ты», но этикет требовал соблюдения субординации, и потому – по имени-отчеству.

– Света, проследи, пожалуйста. Мне нужны бизнес-планы буквально еще вчера. Ты же знаешь инвесторов: хотят быть уверенными в своей копейке. Нужно что-то положить им на стол. Что там у нас есть про зверушек?

– Я так с места ответить не могу. «Маугли», «Рики-Тики-Тави», «Белый клык» Джек Лондона. Что еще? Из русских, наверное, Тургенев – «Муму», Куприн – «Белый пудель», Чехов – «Каштанка».

– Эко, куда тебя понесло. А поближе к нашим дням ничего?

– Булгаков – «Собачье сердце».

ИБМ пошарил по голове как бы в поисках волос, пригладил то, что от них осталось – венчик за ушами и на затылке, взял со стола бутылочку минералки. Отвернул голубую крышечку и, сделав пару больших глотков, обратился к подчиненной.

– Свет, не время для иронии. Мне не до шуток. Все гораздо серьезнее, чем я представил на этом совещании. Не хотел народ пугать. Ты же знаешь: эти крысы, только учуют запах гнили, тут же побегут с корабля. И если бы бежали с пустыми руками… Но у нас столько проектов в работе! Конкуренты уже у дверей с сачками стоят.

– Илья, не нагнетай ситуацию. Все не так плохо, и народ у нас приличный работает: кормящую руку не кусает. Видишь, я уже в теме, – сама улыбнулась своей шутке, – я понимаю, тебя инвесторы за яйца держат, но ведь инвесторы – народ жадный. Один уходит – другой тут же на его место спешит.

– Спешит, да не очень. Таких «спешащих» еще поискать надо.

– Илья Борисович, мы поработаем, честнпионерское. Не впервой.

– Да, уж, пожалуйста, Светик, не подведи. Очень надеюсь на тебя.

«В который раз за последние почти двадцать лет ты на меня надеешься. Чтоб ты без меня делал, черт лысый», – подумала Светлана и уже повернулась в сторону дверей, когда начальник ее снова окликнул:

– Да, чуть не забыл. В свете нового течения событий и в поиске новых имен – вот, посмотри на это. – Он протянул ей флешку и письмо. – Еще одна городская сумасшедшая на мою голову, но… чем черт не шутит, может, ты и высмотришь своим зорким глазом зерно в куче плевел.

– Вот про зоркий глаз это уж точно не в бровь. Я на этих авторских каракулях скоро совсем ослепну.

Сняв очки, привычно запустив дужку в рот и слегка постукивая ею по переднему нижнему зубу, она пробежала глазами текст:

– Старушка с претензией на оригинальность, – Светлана вынесла свой вердикт, – разберемся.

Третья попытка покинуть кабинет начальника увенчалась успехом. Проходя мимо буфета, Светлана Ивановна вспомнила, что, боясь опоздать на раннее утреннее совещание у босса, убежала из дому без завтрака, и теперь кофе, которым перед началом встречи ее угостил начальник дистрибьюторского отдела Артемий Петрович, противно булькал в пустом желудке. Желудок же, в свою очередь, жалобно постанывал, требуя более основательного наполнения.

Светлана Ивановна взглянула на часы и завернула в буфет. Он был уютный, гостеприимный – под стать хозяйке. Мила еще в начале становления ООО «Луна» создала свой маленький бизнес – приносила в офисы домашнюю еду и выпечку. Постепенно бизнесы (и ее, и клиентский) пошли в рост. Еще не было интернета, но уже были факсы. Мила стала с утра рассылать меню и принимать индивидуальные заказы. Ровно в 12:00 у дверей бывшего НИИ «Тепловолокно», распродавшего и раздавшего в аренду разным фирмам свои помещения, останавливалась старая белая «Нива». и Из нее выпархивала Милочка с квадратной корзиной, выстланной клеенкой на ватине, и с такой же клеенчатой крышкой. Пластмассовые контейнеры с именами заказчиков и номерами офисов были составлены аккуратно, в соответствии с продвижением Милы от лифта. Таким образом логистика раздачи заказов была доведена до максимально экономящей время: рыться в корзине не надо было – иди себе по коридору, заходи в комнаты и, проходя между столов, раздавай. Туда и обратно. Расчет тоже не занимал времени, так как хозяйка предпочитала, чтоб еда не остывала, ну и из гигиенических соображений не пачкать руки: всем известно, что бумажные деньги – основной разносчик всякой заразы. И что удивительно, у нее никогда не было недостачи. Обычно в конце дня за пустыми контейнерами и расчетом забегал ее сын Мишка – студент-первокурсник. Материн помощник и будущий бизнесмен. Все с чего-то начинают. Уже позже, когда «Луна» вошла в силу и переехала в собственный стеклянный куб на Артековской улице, Мила с Мишей сняли у них одну из комнат и оборудовали в ней буфет с салатным баром, коммерческих размеров кастрюлей, которая предлагала посетителям «Суп дня», хорошей дорогой кофемашиной и, конечно же, свежими домашними пирожками – куда ж без них. Теперь Милиной мечтой был переезд на первый этаж. Там, за гардеробом, были две подходящие комнаты. Можно было бы сделать отдельный вход и обслуживать не только своих «лунатиков», но и клиентов с улицы. ИБМ со своей паранойей по поводу чужих людей на его территории восторга по поводу ее планов не испытывал, но и не отказывал окончательно.

Мила знала вкусы и диеты всех (ну, почти всех) постоянных сотрудников.

– Здесь будешь есть или опять навынос? – хозяйка добродушно приветствовала посетительницу.

– И тебе, Милочка, не хворать, – улыбнулась в ответ Светлана. – С каким бы удовольствием я тут у тебя посидела, но, как всегда, аврал и цейтнот.

– А то у вас когда-нибудь по-другому было! Чего тебе? Кофе будешь?

От одного слова «кофе» у Светланы противно гукнул желудок, и она замахала руками:

– Что ты! Еще глоток кофе, и я умру на месте. Дай мне вот эту куриную котлетку, на гарнир – винегрет, и пару бутылочек минералки с газом. Вилку не клади. Терпеть не могу есть пластиком, у меня в кабинете нормальная – мельхиоровая. И еще дай мне десяток пирожков, только в коробку, а не в пакет – в пакете они мнутся. С чем сегодня?

– Как всегда: с мясом-рисом, с капустой и очень вкусные, прям с пылу с жару, с яблоком.

– О! Мне вот этих, с пылу с жару.

Светлана, все еще держа в одной руке ежедневник и кошелек, в другой письмо и флешку новой звезды жанра фикшен, пыталась одновременно расплатиться, собрать все прозрачные упаковки и бутылки в одну охапку. Мила с улыбкой смотрела на ее старания, как взрослые смотрят на попытки ребенка завязать шнурки, потом вздохнула:

– Дай сюда, – и одним движением уложила всё в пластиковый пакет, протянула его через прилавок. – Приятного аппетита!

* * *

Помещение, которое Светлана Ивановна с гордостью называла «мой кабинет», на самом деле было комнатой среднего размера, но благодаря угловому расположению и потому наличию двух окон в нем удалось с помощью стеклянной перегородки и ролл-жалюзи разделить пространство. Получились почти двухкомнатные хоромы. За перегородкой у окна встал милый, почти домашний круглый столик и три стула, у стены – маленький стеллаж с чашками, тарелками и прочей атрибутикой чайной церемонии. Обычно в «приемной» либо чаевничали, либо принимали посетителей (в основном авторов) за закрытой дверью, чтобы остальным не мешать разговором. В другой же, общей части офиса стояли три письменных стола, на них – три компьютера. Возле каждого – офисное эргономическое кресло. То ли эргономика была не того уровня, то ли работы было слишком много, но к концу рабочего дня спины всех трех сотрудников: самой Светлана Ивановны, Ладки и Назиры – разгибались с трудом. Каждый вечер все три принимали жесткое решение: с завтрашнего дня начать ЗОЖ, прекратить жрать за компьютерами и делать каждые два часа пятиминутные перерывы с элементами легкой производственной зарядки, но… наступал завтрашний день, и все неслось куда-то, как всегда, срочно и без регламента.

На шум открываемой двери Лада и Зира (так кратко звучало красивое узбекское имя редактора спейс- и фэнтези-программ) повернули головы от экранов и почти хором поприветствовали начальницу одним на двоих вопросом:

– Ну как?

– Все в порядке. Срочно нужен бизнес-план. Новая тема для раскрутки: «В мире животных».

– Ты шутишь?

– Отнюдь. Сейчас все расскажу. Дайте только поем: с утра маковой росинки во рту не было.

– И даже кофе от Артемий Петровича не упал? – с хитрой улыбкой спросила Лада.

– Кофе не росинка. Им не насытишься. И оставь свои глупые намеки. Он даже не пытается за мной ухаживать – просто дружба.

– Ага! Дружба. Когда это остальные друзья о тебе так заботились?

– Значит, остальные – плохие друзья, а если ты все еще хочешь оставаться в числе хороших, сделай одолжение – поставь-ка чайник. Там пирожки с яблоками – с пылу с жару, – сказала она, протягивая девушке запотевший изнутри целлофановый сундучок.

Сотрудницы терпеливо дождались, пока начальница доела котлету, выловила упорно уворачивающуюся от вилки и бегающую по краю тарелки последнюю горошину, вытерла губы бумажной салфеткой и придвинула к себе дымящуюся кружку цейлонского чая.

– Значит, так. У нас новый проект. Одновременно и простой, и очень сложный. Зритель, а главное, инвесторы (кто бы мог подумать, и они тоже!) устали от зла, насилия и человеческой глупости. Нужна новая фишка. Я еще сама не сформулировала для себя, что это будет: «человек глазами животного» или «человеческие черты в животном». Но одно понятно: нам нужно что-то с котиками и собачками. Милое, трогательное, как «Ежик в тумане».

– Легко сказать! «Ежик в тумане» – один, неповторимый.

– Окей, девочки. Давайте сосредоточимся. Что у нас есть в жизни?

– У меня есть подруга, – начала, как всегда, первой бойкая Лада, – у нее собака кокер-спаниель. Такая смешная – умереть. Она с тобой все время разговаривает. Приходит, садится рядом и смотрит в упор, пока ты на нее не обратишь внимание. А как только она поймает твой взгляд, вернее, ты – ее – начинается театр мимики и жестов. Вот она медленно виляет хвостом влево-вправо, влево-вправо – это обозначает: «Я хорошая девочка – почеши за ушком». Должна признаться, чесать ей за ухом – это отдельное удовольствие. Уши у нее – каждое на килограмм, если не больше, а шерсть такая мягкая – прямо шелк. Руно. Потом она смотрит тебе прямо в глаза и облизывается: «Есть давай». Еще один прием – поймать твой взгляд и, поняв, что ты ее видишь, встать на все свои четыре лапки и, не отводя от тебя глаз, давать задний ход к выходу из комнаты. Это означает: «Пошли гулять». С ней можно вести разговоры часами. Удивительная псина, – закончила Лада.

– Неплохо. Можно подумать. Обыграть.

– А у меня никаких животных в окружении нет. Был в детстве кот Тимка, – добавила вторая сотрудница сценарного отдела.

Рассказ Назиры про кота

Я люблю животных. Немного побаиваюсь крупнорогатого, но в целом у меня ко всем видам зверюшек отношение положительное. Братья меньшие – этим все сказано. Моим первым «братом» был кот Тимка. Я была совсем маленькой, а он уже старым. Много спал, мало играл и обожал крабов. На крабов у Тимки был прям собачий нюх. Он вылезал из-под бабушкиной кровати, бодрячком бежал на и без него тесную кухню и терся о ноги хозяйки, обвиваясь вокруг них восьмеркой, что не только на кошачьем языке означает верность. Ну а тут еще и вечную любовь. Настоящие камчатские крабы продавались в маленьких баночках, и их нежное бело-розовое мясо было переложено не то полосками жесткого пергамента, не то мягкими хрящевыми пластинами. Ловкие пальцы бабушки – поварихи со стажем выбирали из банки кусочки, умело перетирали их, нащупывая несъедобные хрящи-довески, которые оставались в банке, а мякоть деликатеса отправлялась в миску к остальным ингредиентам. По мере ожидания лакомства Тимка становился все активнее. Он уже не только оплетал бабушкины ноги, но и цеплялся когтями за оборку передника. С трудом дождавшись, когда процедура очистки будет закончена и так страстно желаемая банка с крабовым соком, остатками хрящей и налипшими к ним крошками лакомства окажется на полу, Тимка с восторгом набрасывался на нее и долго гонял по всей квартире, вылизывая до сухости золотистое нутро жестянки. Обычно пир заканчивался в дальнем углу, под бабушкиной кроватью, где кот и охранял свое сокровище еще несколько дней. В тот угол даже швабра не доставала, и меня, четырехлетнюю, как в старой Англии – детей-трубочистов, отправляли в узкий туннель между матрасом и полом с целью извлечь пустую банку.

Банки, начиная с Нового года и до Пасхи, копились для выпечки куличей. Бабуля у нас, первая комсомолка Узбекистана, как-то с возрастом к православию пришла.

Помню, мне подарили набор детской посуды, и кукольные чаепития надолго стали моей любимой игрой. Я была доброй девочкой, и мне хотелось угощать всех. Я несла чашечку бабушке на кухню, совала маме, разливая воду на ее вязанье, приглашала Тимку к нашему скромному столу. Как правило, он успевал увильнуть от моих настойчивых призывов, но иногда мне удавалось его заполучить. Я считала, что в гости надо ходить красивым, и потому наряжала всех своих кукол и всячески их прихорашивала. Тимка не был исключением. В качестве вечернего туалета я надевала на него чепчик пупса и старые мамины бусы. Он изо всех сил пытался отвертеться от моей детской безудержной любви, но я умела проявить настойчивость, и ему ничего другого не оставалось, как давать кошачий отпор мучительнице. Он очень старался меня не царапать и не кусать, но иногда не получалось, и за неудачно проявленное сопротивление он получал от бабушки кухонным полотенцем. Наказания не проходили даром, и при моем очередном приближении он стремительно забивался в свой самый дальний угол под бабушкиной кроватью, где запах пыли смешивался с воспоминаниями о крабах. Так я познала первые уроки неразделенной любви. Я даже не помню, как и когда он умер. После Тимки у нас долго не было никаких домашних животных.

***

– Кот в чепчике и бусах – в этом что-то есть, но мало. Мало. Девочки, думаем еще.

Чай допит. Светлана подводит итог:

– Ну, что ж, начало положено. Девочки, – она кивает в сторону «гостиной», – я уединюсь. Меня ИБМ попросил срочно прочитать нового автора. Откуда такая срочность – не знаю. Блатная или еще что, но с начальством не спорят. Я запрусь на пару часиков. Никого не впускать, меня не звать. Чем быстрее я расчухаюсь с новоявленной любительницей эпистолярного жанра, тем скорее мы возьмемся за настоящую работу.

– А нам что делать?

– Зира, фэнтези никто не отменял. Что там у тебя в работе – то и продолжай. А ты, Лада, пошерсти-ка интернет на предмет кошечек-собачек. Там этого добра должно быть полно. Главное, чтоб оригинально и под сценарий подкладывалось.

Светлана поставила на стол пустую кружку, взяла из ящика своего стола лэптоп, бутылку купленной утром воды, флешку и письмо г-жи Миддлтон О. С. Ушла за загородку.

«Посмотрим, что вы за птица, госпожа Миддлтон. Чья вы родственница? Уж не самой ли королевы английской? Фамилия у вас, прямо скажем, королевская, а может – псевдоним?»

Елена Сергеевна

Моей сестре посвящаю

Часть 1

Елена Сергеевна заканчивала консультацию по курсовым у студентов четвертого курса, когда в окно, как будто распахнув его, ворвался предвечерний луч солнца, так давно не показывавшего себя усталым за зиму москвичам. «Все. Сегодня точно поедем!» – сказала она себе, а вслух обратилась к молодому человеку, сидевшему напротив нее, и, слегка приподнявшись, перегнулась через стол, показывая ему место в реферате, которое вызвало у нее замечание.

– Василий, Вы же умница и подающий надежды будущий ученый, но даже Вам нельзя так безосновательно выдвигать тезисы. Вот, здесь и здесь, – она показала на отчеркнутые карандашом параграфы, – пожалуйста, поройтесь еще в литературе. У Мелетинского есть свое видение, а Неклюдов, хоть и разделяет его точку зрения, но трактует по-другому. Мне льстит, что Вы в основном пользуетесь моими работами, но в российской школе фольклористики есть еще с полдюжины ученых, мнение которых Вам бы следовало изучить. Идите. Увидимся в следующий четверг на семинаре.

Оба с облегчением выдохнули. Он быстро сложил бумаги в рюкзачок, скупо попрощался и почти бегом выскочил из аудитории. Она же еще какое-то время посидела, отпуская напряжение. Она и в молодости-то тяготилась публичностью, а уж теперь, когда перевалило за 72, и подавно стала быстро уставать. Не спеша собрала со стола книги с разноцветной бахромой закладок, подровняла стопку записей и отправила все в легкую холщовую сумку на длинном ремне. Достала из нее пачку сигарет и телефон, привычным жестом перекинула ремень через плечо поперек туловища и направилась к выходу.

Конец занятий. Пятачок перед входом в университет гудел. Курильщики жались к урнам, а те, кто не курил, держа бумажные стаканчики с кофе и мобильные у уха, теснились на тротуаре, подставляя лица весеннему солнцу. Елена Сергеевна щелкнула зажигалкой, с удовольствием затянулась. Она была заядлой курильщицей с более чем пятидесятилетним стажем и бросать не собиралась. «Еще чего?! Как же я думать буду?» – дежурно отвечала она врачу. А тот только рукой махал: «Ну, может, поменьше, пореже». Кстати, опрокинуть пару рюмочек беленькой, да под хорошую закуску, да на даче – еще одно любимое удовольствие. Несмотря на свой серьезный статус – как никак доктор наук, заведующая кафедрой и председатель ученого совета – Елена Сергеевна любила простоту. Дача – обычная деревенская изба на пятнадцати сотках – была куплена еще в 90-е, когда муж вдруг из совкового инженера превратился в руководителя строительной компании и начал зарабатывать нормальные деньги. Деревенька из десятка домов в шестидесяти километрах от Москвы, недалеко от Нового Иерусалима. Ни речки рядом, ни леса, а для Елены Сергеевны не было места любимее.

Собирались поехать еще в прошлые выходные, но холодный не весенний дождь испортил все планы. Сейчас, кажется, погода налаживается. Она побрела к отведенной для персонала стоянке машин. Докурила. Села за руль, пристроив сумку на пассажирском сиденье, нажала кнопку быстрого соединения. Муж ответил на второй же гудок. «Саш, я закончила. Выезжаю. Ты сходи там в магазин, купи водки и какие-нибудь салаты, селёдочку кусочками, ну, сам знаешь, чтоб с готовкой не заморачиваться, когда приедем. А я сейчас по дороге заеду куплю мясо, куру, ну и все остальное на завтрашний обед». «Не волнуйся, Ленок, водочка у меня еще с прошлой недели в морозилочке припасена – не успеет согреться, а остальное возьму, как всегда. Овощи брать?» – засуетился муж. «Посмотри, если свежие помидорки черри будут и, да, чуть не забыла, картошки возьми».

С октября по май Елена Сергеевна была книжным червем, ученым, оппонентом или, наоборот, руководителем докторских и кандидатских диссертаций и потому… никудышной хозяйкой. Новогодняя елочка у нее, как правило, стояла до марта и, если была натуральная, иногда даже свежие бледно-зеленые иголочки выбрасывала, а если искусственная – становилась белесой от пыли. Елена Сергеевна ни пыли, ни елочки не замечала до того момента, пока – за восемь недель до посадки в грунт – не наступала пора выгонять семена. Тогда узкий подоконник на кухне превращался в оранжерею, а маленький обеденный столик был заставлен обрезанными коробками из-под молока и соков. В «обрезках» вызревали будущие кабачки и цветная капуста, но узнать who is who можно было только по надписям, сделанным черным фломастером на коробке. С этой поры и до самого выезда на дачу ели в комнате с журнального столика.

Двадцать лет назад, когда остеопороз еще не дал о себе знать в полную силу, и спина вполне так себе держалась, в хозяйстве были четыре грядки огорода со своей редиской, чесноком/луком, огурчиками и кабачками/патиссонами. Даже тыквы были, но они почему-то предпочитали расти на краю участка на куче, куда сваливалась скошенная трава и выплескивались помои. Тогда у Насти – соседки через дорогу – еще были корова и кролики и Настин сын Витька раз в месяц, а то и чаще приходил со своей косой, выкашивал весь участок и забирал траву. Потом Настя слегла, корову не то забили, не то продали, а кроликам и своей травы хватало. Витька перестал приходить. Правда, к этому времени уже стала появляться в магазинах садовая техника, и Елена Сергеевна купила свою первую, еще бензиновую, газонокосилку. До ящика по изготовлению компоста руки так и не дошли. Вот тыквы и росли на куче.

За двадцать лет спина сдала, свежие овощи перестали быть дефицитом и Елена Сергеевна стала сажать цветы вдоль дорожки от калитки к крыльцу и дальше – от дома до «удобств» на дальнем конце участка. Грядки заровняли, и огород стал детской площадкой. У мужа от первого брака была дочь, которая ко времени покупки дачи выросла во взрослую девицу, перестала ненавидеть мачеху, вышла замуж и родила двоих детей. «Молодые», как их называли, любили приехать на денек в выходные – на шашлык и «подышать». Место огорода сначала заняли песочница и старая детская оцинкованная ванночка. Потом песочницу убрали и поставили полутораметровый надувной бассейн, а в детской ванночке внучок пытался разводить лягушек. Когда он вышел из возраста лягушек, на этом пятачке встал зеленый диван-качалка под зелено-белым полосатым навесом. После отъезда «молодых» с детьми и собакой в Израиль диван простоял еще пару сезонов и благополучно развалился.

Стол, смастеренный зятем из старой двери, и две лавки вдоль него все еще стояли под яблоней, но то ли яблоня разрослась, то ли стол перекосило, а сидеть за ним стало как-то криво и неудобно. Елена Сергеевна, подсмотрев в передаче «Мой сад» идею устройства каскадного сада-огорода, расставила на столе и лавках ящики и горшки с геранью, листовым салатом, зеленым луком и укропом. Получилось очень живописно.

Это чудо доморощенной садово-парковой архитектуры хорошо просматривалось с крыльца дома, на котором она и сидела первым после приезда утром с кружкой кофе и первой же утренней сигаретой. Муж еще спал.

Елена Сергеевна обладала замечательной способностью «смотреть в оба», вернее, в обе стороны своего существования. Вот и сейчас ее глаза скользили по привычному окружению, отмечая мелкие изменения, случившиеся за зиму. Нижняя ветка самой большой яблони, подпертая в прошлом году в двух местах, еще больше провисла и, по всему видно, этим летом окончательно отломится. Надо бы ее спилить, пока не зацвела. Правый кронштейн навеса над крыльцом сарайки держится на честном слове, того гляди, вся конструкция обвалится. Эх, что ни говори, а зять, хоть и зануда редкостный, но рукастый и вмиг прибил бы, а теперь… Но она не жалела об отъезде родственников: шуму и гаму от них было больше, чем пользы и помощи. На даче ей никто не нужен был.

«Сегодня проведу ревизию, а завтра пройдусь вдоль деревни. Поздороваюсь, посмотрю, у кого таджиков можно на пару часов переманить». Она поставила пустую кружку на ступеньку крыльца, тяжело поднялась, закурила вторую сигарету, запахнула поглубже полу старого, когда-то страшно модного стеганого пальто и пошла вглубь участка инспектировать хозяйство. Так, осматривая «владенья свои», она не переставала внутренним взором перелистывать последние страницы рукописи.

Первая половина ее нового сборника выстроилась в довольно стройный логический ряд, а вторая никак не поддавалась. Что-то витает, витает вокруг, а память – когда-то такая быстрая и цепкая – теперь, как упрямая собака, уперлась, и ни поводком, ни пинками ее не сдвинуть. Мысль крутится, крутится, перескакивает с одного на другое, а в ряд на свое место не встает. Господи, неужели это старость? Надо бы этого мальчика Васю с семинара к себе поближе взять. По всему видно, что толковый, только разболтанный еще, без своей темы: то за истолкование поэтики, то за жанровую классификацию архаического фольклора хватается, то за семантику, то за структуру обряда.

– Лен, ну, ёб твою мать, ну какого хера ты оставила кружку на крыльце, я чуть ногу не сломал!

Муж проснулся. Приезжая на дачу, он любил напустить на себя простоты. Начинал ходить вразвалочку, говорить с матерком. Приезжал отдыхать. От чего, правда, непонятно. С тех пор как его выпроводили на пенсию, только и делал, что «отдыхал». Не все умеют отдыхать. Вот он – ее муж – оказался худшим подвидом совка: ничего, кроме работы, не знал и не хотел знать. По утрам вставал – ехал на работу – с работы возвращался – вешал костюм на спинку стула – ел – смотрел телевизор – ложился спать. Теперь, когда работу, как у ребенка привычную игрушку, отобрали, он мается, не зная, чем заняться, и, что еще хуже, как-то сразу стал стариком. Брюзжащим, всем недовольным. В политике, экономике и футболе – первый эксперт. Смотрит эти чертовы теледебаты, орет громче Соловьева и…

Она повернула назад к дому, но перед глазами все еще стоял текст. О, кажется вот здесь, если параграфы переставить местами, мысль становится более конструктивной. Не забыть бы, пока опять за работу сяду – страница 35.

– Ну, не сломал же. И тебе с добрым утром, – недовольно ответила она. Муж уже сидел за столом на кухне с телевизионным пультом в руке.

– Саш, ну ты хотя бы бойлер настроил, а потом уж телевизор. Мало тебе его в Москве что ли? Опять посуду в тазике мыть?

– Да ладно тебе, Лен, не выноси мозги. Все сделаем.

«Ага, сделаем – будущее время, множественное число…». Так, тихо разговаривая сама с собой, она поставила уже остывший чайник на одну конфорку электрической плитки, большую тяжелую сковороду – на вторую. Положила в сковороду кусок масла, потянулась за коробкой яиц.

– Тебе яичницу с колбасой? У меня есть остатки вареной картошки. Могу сделать испанский омлет.

– Омлет. С картошкой и с луком.

– У нас, кажется, нет лука.

– Лен, ну в чем дело? Я ж тебя вчера русским языком спрашивал: что из овощей купить. Ты сказала только про помидоры и картошку. О чем ты вообще думаешь?

– О чем? – «А действительно, о чем я все время думаю?» Перед глазами опять запрыгали строчки текста, и вдруг какая-то непонятная бабская обида накрыла, как говорится, с головой. Обида на то, что дурак. На то, что примитивный. На то, что не дал ей родить своего ребенка. На то, что дочь его – жлобиха и эгоистка – уехала в Изриловку и сдала, между прочим, его, отцовскую, квартиру. И вот он теперь бездомный, безработный, безмозглый сидит здесь, у Елены Сергеевны за спиной, на угловом диванчике малюсенькой дачной кухни и гундосит, гундосит, гундосит. А у нее спина болит, голова не варит и вторая часть сборника не складывается. И ведь никому не скажешь, не пожалуешься.

Вот только… если бы… он не включил в этот момент телевизор и звук на полную катушку не ворвался бы в маленькое, еще холодное с зимы пространство кухни и не обрушился бы на нее, и не прошил бы голову, как железный прут, от макушки до основания черепа, заполняя ее нестерпимой горячей болью.

Если бы…

Она сорвала с плитки еще холодную сковородку, кусок масла с нее отлетел куда-то в угол за диванчик, а сама сковородка смачно чавкнула о голову мужа. Очки упали на стол, а сам он – рот открыт, как от удивления, – завалился набок.

Елена Сергеевна вынула пульт у него из руки. Нажала кнопку off. Вышла на крыльцо. Подобрала черепки чашки. Закурила и с удовольствием затянулась.

«Надо рассаду из багажника вынуть – задохнется».

Часть 2

Замок на двери сарая за зиму заржавел, и ключ, хоть и вошел в гнездо, проворачиваться отказывался. Пришлось вернуться в дом. Долго искала на веранде, потом в шкафчике под раковиной и, наконец, нашла то, что искала, – флакон спрей-смазки – в ящике с летней обувью. Вернулась к сараю. Через специальную трубочку-насадку впрыснула в лоно замка «живую воду» – чудо химической промышленности начала XXI века. Потрясла, подула, снова вставила в щель ключ, и… он послушно провернулся, высвобождая дужку из объятий гнезда. В сарае был полный порядок: все на своих местах, как прибрала прошлой осенью, только вот не доглядела – рулон резинового шланга оставила на полу, а не подвесила на крюк на стене – мыши полакомились. По специальному пандусу, который сделали, когда купили газонокосилку и мини-трактор, выкатила тачку. По-хозяйски осмотрела – надо бы колесо подкачать, но рассада – тяжесть невеликая – хватит довезти от машины к столу под яблоней.