Loe raamatut: «Смотри на меня»

Часть 1

1

Ворота распахнуты, за ними припаркованы уже несколько машин. Музыка шарашит на весь дачный массив, сразу понятно, где студенты успешно сданную сессию отмечают.

Мы с Егором выходим из его машины и направляемся ко входу, на крыльце которого уже толпится народ. Мороз, снега по щиколотку, но разве это помеха? Девушки в тонких коротких платьях, парни в футболках, какая там зима, когда сессия за плечами.

– Здорово, Верт!

– Привет!

Нас приветствуют, парни протягивают руки, девушки смеются громче.

Ну как нас… Егора. Это он суперзвезда универа, а я просто Юля.

Юля Сладкова, если быть точной. С Егором Вертинским мы выросли "на соседних горшках", как говорит моя мама, дружим с малых лет. Мне было три, а ему четыре, когда заселяли в пригороде новую коттеджную улицу. Наши дома стоят рядом, а окна комнат напротив.

Мы лучшие друзья, хотя мне не раз прилетало от его воздыхательниц. Потому что Вертинский тот ещё кобель. Ему смешно, а мне тёмную не раз устраивали, пока не разобрались, что мы с ним как брат и сестра.

Егор кому-то кивает, кому-то лениво жмёт руки и проходит в дом, широко расправив плечи. Я забредаю следом, оборачиваюсь в поисках Лили и Наташки – своих подруг-одногруппниц.

– Давай, Конфета, не балуйся, – он обнимает меня локтем за шею, снова примяв волосы, целует в макушку и направляется к своим друзьям-сокурсникам.

А я иду к своим девчонкам. Они обе выглядят очень эффектно. Наташа – яркая блондинка с короткой стильной стрижкой и в джинсовом костюме, и Лиля – с огненно-рыжими волосами до самой поясницы, в коротком красном платье.

С девочками мы познакомились четыре месяца назад, когда пришли учиться на первый курс Политехнического университета, в общежитии в комнате нас тоже поселили вместе. Мне и до дома в пригород недалеко, но каждый день ездить на автобусе не хочется.

Вообще, дружить с девушками для меня в новинку. Нет, конечно, у меня были приятельницы, одноклассницы, с которыми я хорошо общалась, но лучших подруг как-то завести не получалось. Потому что всегда был Егор. А зачем мне подруга, если есть лучший друг?

– Ю-у-уль, – у Лили вспыхивают глаза, как только она меня видит. – Ну пожалуйста!

– Нет.

– Ну Юля! Мы же с тобой лучшие подруги.

– А с Егором мы лучшие друзья.

Лиля хватает меня за руку и смотрит щенячьими глазками.

– Ну тебе что, так сложно? Я ведь никогда ни о чём тебя не просила.

Ну да.

"Юль, кажется, у меня фен накрылся, дай свой".

"Слушай, твоя кожаная юбка отлично подойдёт к моей новой кофточке, можно я в клуб надену?"

"Мои духи слишком сладкие для первого свидания, можно твоими цветочными брызнуть?"

Мелочи, конечно, хоть и раздражающие иногда. Не жалко, просто не ко времени. Юбку я сама надеть хотела, фен в итоге сгорел в её руках, а пахнуть одинаково вдвоём такое себе.

Но всё это незначимо в сравнении с тем, о чём она просит сейчас.

– Он ведь сейчас свободен, наконец бросил ту дуру с экономического.

– Лиля, сегодня её, а завтра тебя.

– Просто представь нас друг другу, а дальше уже не твоя забота. Юлька, ну пожалуйста!

Лиля жалобно смотрит и складывает в молитве ладони, и я сдаюсь, пообещав подумать над этим.

Мы отправляемся к столику, где разливают пиво. Если честно, я его не очень люблю, больше сладкие слабоалкоголки, но пойдёт и пиво.

Сегодня тут далеко не все первокурсники, но многие, а также много ребят со второго и третьего. Деньгами скидывались все понемногу на карту организаторам, но алкоголя столько, будто кто-то ограбил завод.

В углу гостиной стоит стол с горками пластиковых стаканов, под ним жестяные бочки, а на разливе какой-то парень в кислотно-салатовой футболке, которая прикольно светится под ультрафиолетовой лампой.

Музыка долбит по перепонкам, яркие вспышки установленного в углу под потолком колорченжера выхватывают лица и тела присутствующих фрагментарно. Народу весело, шум стоит невообразимый. Хорошо, что это дачный массив, и в это время года соседи тут не живут.

Мы берём по стакану пива и отходим в сторону, наблюдая, как быстро разгоняется вечеринка. Большинство собралось вокруг нескольких парней с третьего курса, среди которых и Егор. Он, кстати, толпу сейчас и развлекает.

Существуют люди, которые обладают настолько мощным обаянием, что другие готовы им в рот заглядывать. Они ведут толпу, управляют ею, и даже если косячат, то им прощается. Мой друг из таких.

В данный момент он сидит на шее у друга и с высоты наливает шампанское в стаканы, которые держат внизу девушки. В чей больше попадёт, с той поцелуется, эта игра уже знакомая.

Лиля, глядя на эту картину стеклянными глазами, толкает меня в бок, напоминая. Ну ладно, дорогая, потом не плач.

Познакомить их получается значительно позже. Час проходит как минимум. Лиля успевает опрокинуть ещё два бокала для смелости, отчего её глаза блестят, а походка становится слегка нетвёрдой.

Я представляю их друг другу, но Егор лишь мажет взглядом по подруге. Однако она не сдаётся, решает остаться в кругу ребят, с кем он сейчас болтает, а мы с Наташей отходим ближе к выходу. Там больше свежего воздуха, потому что то и дело кто-то хлопает дверью на улицу.

– Девочки, отдыхаем? – к нам подходят двое парней и протягивают ещё алкоголь.

Наташка принимает, а я отказываюсь. Хватит пока, я вообще-то особо не пью. А если точно сказать, то в таких количествах только второй раз. Сегодня мне хочется расслабиться, но вечеринка ещё не окончена, так что спешить некуда.

Слово за слово, мы узнаём, что парни второкурсники. Болтовня ни о чём. То какие у нас красивые глаза, то что-то о тачках. Мы выходим подышать свежим воздухом, снова возвращаемся.

Тусовка уже достигает апогея. Пьяные студенты отрываются на всю катушку. Наташка осталась болтать на улице, а я ищу взглядом Лилю. В центре танцуют под ритмичный бит, Егора среди отрывающихся вижу, а вот Лилю нет. Надо бы её найти.

И я нахожу. В коридоре, примыкающем к гостиной, тоже почти темно, на одном диване сидит парочка и воркуют, а на другом, уткнувшись носом в коленки, моя подруга.

– Лиль, – присаживаюсь рядом, трогая её за плечо, – я же тебе говорила, ну ты чего, а?

– Знаешь что, – выплёвывает она зло, подняв на меня заплаканные глаза, – да пошла ты! Ты и твой придурок Вертинский.

– Лиль… – шепчу поражённо, – ну не стоит так из-за парня переживать.

– Переживать? – она всхлипывает. – Я как дура… а он… На колени меня в какой-то коморке поставил, а потом "Спасибо, крошка, ещё пересечёмся"!

Ого. Ну, Вертинский, зачем же так. Хотя он же уже не в первый раз так поступает с девушками. И они это знают. Тем более, я Лилю отговаривала и предупреждала. Он блядун и засранец, это не секрет. Почему каждая считает, что именно она станет для него особенной?

Я пытаюсь успокоить подругу, даже приобнять, но она откидывает волосы и, презрительно глянув на меня, повергает в шок:

– Отвали. Ты разве не поняла, почему я таскалась с тобой? Мне нужно было подобраться к Верту!

Я отшатываюсь. История повторяется. Меня снова используют как трамплин в своих попытках заполучить популярного парня.

Ничего не говорю. Разворачиваюсь и ухожу. Мне так обидно, что едва сдерживаю предательские слёзы. Интересно, а Наташа тоже с какой-то целью дружит со мной?

– Может, всё-таки пива? – на пути снова вырисовывается один из тех парней, опять предлагая стакан.

– А давай! – выхватываю и начинаю пить залпом.

Напиться – прекрасная идея. Никогда этого не хотелось, бесили люди, что думают, что так можно что-то решить. Но сейчас я их, кажется, понимаю. Алкоголь проблем не решает, а помогает абстрагироваться от них хотя бы на время.

За этим стаканом идёт ещё один. И парень этот уже не кажется таким неинтересным. Наоборот.

Спустя время, даже не определить какое, становится весело. В теле появляется лёгкость, хочется смеяться. Даже без причины. А потом лёгкость превращается в странную тяжесть. Кажется, будто даже веки открывать и закрывать тяжело. Мысли путаются, но я всё осознаю.

– Ты какая-то уставшая, малышка, – говорит парень, что предложил выпить. Как его там? То ли Вадик, то ли Владик. – Пойдём, отдохнёшь.

Он берёт меня под локоть и куда-то ведёт. Всё будто в тумане, но через него, хоть и слабо, всё же пробивается красный свет опасности.

– Нет, не хочу, – вытаскиваю руку, но она почему-то не вытаскивается.

– Да ладно тебе.

От толчка в бок я пошатываясь, но не падаю, потому что меня и с другой стороны ловят под локти, а потом куда-то увлекают.

Мне плохо, ноги сами почти не идут, мне даже слюну сглатывать едва сил хватает. А она во рту копится и копится.

Тут светло, глазам больно. Ванная, кажется. Щёлкает щеколда изнутри. Я и двое парней. Как в жутком фильме, и даже оттолкнуть их нет сил.

– Давай, лапуля, иди сюда.

Эти твари ржут, говорят пошлости, пару раз толкают меня друг другу. Хочется закричать, но даже беззвучно заплакать не получается. Язык распух во рту, став жутко неповоротливым. Мозг с треском, но работает, а вот тело словно на автопилоте.

А потом один хватает меня сзади и задирает кофту, сдёргивает чашки лифчика вниз, а другой фоткает на телефон. Лифчик возвращают на место, но руки не убирают.

– Пустите… – получается прохрипеть кое-как.

Туман затягивает сознание, и я пропускаю, в какой момент здесь появляется ещё кто-то.

– Вы совсем дебилы?

– А чё такого, Славик? Весело же. Мы ничего такого не делаем.

Ржут. Так противно и неприятно.

– Это соска Верта, если ты не в курсе, придурок. Он тебе за это яйца оторвёт, предупреждал же на счёт неё.

– Бля, я не знал!

– Ему будет насрать, знал ты или нет.

Они ссорятся, кричат друг на друга, а я совсем отъезжаю от реальности, сползая спиной по стене, к которой меня приставили. Кажется, кофта сбилась под подбородком, но одёрнуть её сил нет.

– Оставь её, спрячь в ванной за шторкой, пусть проспится. Она обдолбанная, утром всё равно ничего не вспомнит.

– А если вспомнит?

– Молись, чтобы это было не так.

Я остаюсь в тишине. В ванной, куда они меня запихнули, холодно и неудобно. У меня наконец получается тихо плакать. Мысли бродят как в глухом тёмном лесу. Голова неподъёмная. И не очнуться, и не провалиться в забытье.

Последнее у меня выходит только когда я спустя какое-то бесконечное время чувствую знакомый запах и тепло. Выдыхаю, уткнувшись носом в знакомое плечо и проваливаюсь в темноту.

2

– Ты принёс нашатырь?

– Да, держи вот.

Резкий запах врывается в ноздри, заставляя встрепенуться как от пинка. Ну и вонь!

– Убери! – пытаюсь оттолкнуть, но руки не слушаются.

Круговерть перед глазами будто кто-то резко останавливает, и к горлу подкатывает тошнота.

– Её сейчас вырвет, Верт.

И да, меня выворачивает. Будто и правда наизнанку. Я не помню, чтобы у меня когда-нибудь так сильно сжимался желудок. Кажется, будто его сейчас вытолкнет наружу вслед за содержимым, а рёбра схлопнутся внутрь.

– Молодец, Конфета, давай ещё раз!

Чувствую, как больно стягивают волосы на затылке, вынуждая наклониться ещё раз. Я вообще не люблю, когда кто-то трогает мои волосы, но сейчас это уж точно не на первом месте.

После того, как меня рвёт второй раз, спазмы стихают, но появляется крупная дрожь, сотрясающая тело. Мне так холодно, что я даже челюсти разжать не могу.

Влажной рукой мне проводят по лицу, прикладывают к щекам снег, заставляя резко вдохнуть.

– Иди сюда.

На плечи ложится мягкая тяжёлая ткань, куртка, судя по всему. Она пахнет приятно и очень знакомо. Безопасно.

– Теперь пей.

Губ касается что-то горячее и приятно пахнущее. Я делаю глоток и, наконец, нахожу силы открыть глаза. Картинка с трудом, но складывается. Я уже в машине, на заднем сидении. С переднего, развернувшись, смотрит Семён Звягин – друг Егора, а сам Егор сидит рядом, обнимая меня, укутанную в его куртку. Смотрит сосредоточенно, напряжённо сведя тёмные брови.

Я в безопасности. Даже дышать становится легче. Дрожь немного отпускает, позволяя дышать свободнее, наконец расслабить сведенные в спазме плечи.

– Кто? – спрашивает он грозно, заметив мой осознанный взгляд.

– Не помню, – мотаю головой едва-едва, но даже от этого движения мир пошатывается.

– Верт, она вряд ли так накидалась сама, скорее всего "пыли" подсыпали.

– Вижу, – отвечает хмуро.

Егор берёт меня за подбородок и поворачивает лицо к себе, смотрит встревоженно.

– Юль, что ты помнишь? Тебя не… не тронули?

– Всё как в тумане, – не узнаю свой голос, настолько он сейчас севший и хриплый, – но нет, не тронули, это помню. Но, кажется, сфоткали, – мне так стыдно перед ним, хотя мы многим делились с детства, и я опускаю глаза, – почти голую.

Вертинский злится. Хоть изображение ещё не совсем чёткое, но я замечаю, как у него на лбу венка начинает пульсировать сильнее. Егор в бешенстве.

– Ей проспаться надо, Егор, – говорит Семён. – Что-то по-любому вспомнит.

– Давай к нам в общагу, Звяга. Завтра будем разбираться.

Машина заводится и начинает ехать, а меня от вибрации снова мутит. Егор держит крепко, и я прижимаюсь к нему, утыкаюсь носом в грудь. Мне так тепло и уютно, чувство безопасности успокаивает, дыхание становится ровнее.

– Мне было так страшно, Егор, – позволяю себе пожаловаться.

– Я им задницу на нос натяну за это, Юль.

– Особенно, что они… ну… особенно в первый раз.

– Не имеет значения, в первый это раз или нет, если это без твоего согласия, – отвечает тихо.

Семён за рулём, негромко играет музыка, и он нас не слышит. Мы с другом не впервые говорим на откровенные темы.

– Я ненавижу свою девственность.

– Глупости, Юля, в девственности нет ничего плохого.

– Мне было бы куда проще без неё.

И правда достало. Девочки обсуждают секс, рассказывают как это классно, а я как белая ворона. Ну кто почти в девятнадцать сейчас ещё этим не занимается? Фрик Юля Сладкова. На шутки парней вечно краснею, и вот этот страх внутри.

– Конфета, не спеши, ты обязательно найдёшь того, кому это сможешь доверить.

И тут я говорю то, что в будущем возымело жуткие последствия. Знала бы, что выдерну чеку из боевой гранаты, язык бы себе откусила.

– Я никому не доверяю. Только тебе. Сделай это, Егор, стань моим первым.

После этих слов наступает какой-то вакуум. Я понимаю, что сказала, и от этого становится не по себе. Но обратно забрать слова не хочется, ведь я и правда доверяю только ему. Разве не с Вертинским я впервые ездила в город без родителей? Впервые села на двухколёсный велосипед, впервые попробовала алкоголь? Он научил меня плавать и водить машину. Научил мухлевать в картах и как пронести смартфон на экзамены. Заставил научится давать сдачи. С ним было нестрашно, я всегда могла рассчитывать на подстраховку. Почему бы и первый секс не доверить лучшему другу? Он не обидит, не высмеет потом, знает что делать.

Егор молчит, молчу и я. Может, он не услышал? Не разобрал моё бормотание?

– Спи, Конфета, – отвечает всё же, но голос звучит странно, – ты ещё под кайфом.

* * *

Просыпаюсь от того, что у меня окоченели ноги. А вот спине очень тепло, и, продрав с трудом глаза, я понимаю почему, хоть и не сразу.

Комната в общежитии, окно, кажется, закрыто не полностью, на улице конец января. Одеяло сползло с ног, и даже то, что я в джинсах и носках, особо не спасает. А спине тепло потому, что сзади, обняв меня за талию, спит Вертинский.

Вообще-то, спать в обнимку нам не впервой. Пару раз было, что смотрели кино у меня или у него и задремали. Но не так, чтобы всю ночь, как сейчас.

Мне хочется в туалет и воды. Думаю, лёгкая дрожь не только из-за холода, а даже больше от похмелья.

Хочу аккуратно выползти, стараясь не потревожить друга, но его рука вдруг напрягается на моей талии.

– Не ёрзай, – слышу негромкий голос, ещё хрипловатый ото сна.

Затихаю и спустя пару секунд понимаю, почему он попросил об этом. Понимаю, потому что чувствую, как мне чуть ниже поясницы упирается что-то твёрдое.

У Егора эрекция, и ничего странного тут нет. Дело даже не в том, что мы лежим слишком тесно, просто, насколько мне известно, у всех здоровых парней она есть с утра.

Но смущает меня даже не это, а битый пазл вчерашних воспоминаний. Они заполняют голову, как вода улицы в наводнение.

Я поссорилась с Лилей и решила напиться.

Какие-то мудаки затащили меня в ванную, скрутили и сфоткали мою обнажённую грудь, а потом бросили в холодной ванной.

Не знаю как, но Егор нашёл меня, отогрел и привёл в чувство.

А потом… потом я попросила его переспать со мной.

Дерьмо.

И сейчас мы в постели, в его комнате в общаге, а его член упирается мне в задницу.

Сердце тревожно замирает в груди, а сушь во рту становится сильнее, чем в пустыне. Мы же не…?

Ну нет. Не может быть. Он бы со мной так не поступил, даже если бы я его умоляла Не в том состоянии, в котором я была.

Как мне вообще смотреть ему теперь в глаза?

– Мне надо в туалет.

А ещё мне надо посмотреть ему в глаза, чтобы понять, как он вчера отнёсся к тому, что я ляпнула. Не обиделся? Или, может, сердится?

Вертинский чуть отодвигается и поджимает ноги, позволяя выбраться из кровати. Вторая койка пуста, значит, Семён ночевал не в комнате, но одеяло, кажется, он забрал с собой.

Я опускаю ноги на пол, нащупываю мужские тапочки и встаю. Первым делом захлопываю плотнее окно. Стягиваю с вешалки Егорову спортивную мастерку и выползаю в коридор.

Время раннее, суббота, общага почти пустая. Мне бы очень не хотелось сейчас кого-нибудь встретить. Я, со следами похмелья и вчерашней туши под глазами да в мужской секции. Такое себе.

Делаю свои дела и возвращаюсь обратно. Медлю у двери, всё ещё испытывая смущение и стыд за вчерашнее, но всё же вхожу.

Егор уже встал и делает зарядку. Он не пропускает её никогда, даже когда болеет или после весёленькой ночи. Включаю чайник и залезаю в углу на высокий барный стул, откуда-то тут взявшийся. Отрешённо наблюдаю за тем, как Вертинский отжимается. Следующим будет турник, потом пресс. Это я уже наизусть знаю, выучила, каждое утро наблюдая в окно за небольшой площадкой рядом с нашими домами. Сколько Егор не пытался и меня склонить ко всем этим нормативам ГТО, ему не удалось. Спасибо, мне и так хорошо.

– И мне завари, – кивает на чайник, переводя дыхание между упражнениями. – Бутеры сделаешь? Там масло и сыр в холодильнике.

– Угу.

Пока он заканчивает, я достаю продукты и делаю нам лёгкий завтрак. На удивление, отмечаю, что мне дико хочется есть, хотя, по идее, должно быть наоборот – воротить от еды. Егор уходит умываться, а я переставляю чай и тарелку с бутербродами на столик и усаживаюсь с ногами на стул в ожидании.

Он возвращается с футболкой на плече, идёт к шкафу, чтобы надеть свежую, а я впервые отвожу глаза от его обнажённого тела. Я ведь раньше не раз видела его без футболки, но это никогда не вызывало смущения.

А всё вчерашняя глупость. Хочется извиниться за неё, но я даже мысль отметаю. Лучше сделаю вид, что не помню.

Он переодевается и присаживается на соседний стул, начинает есть свой бутерброд с аппетитом.

– Что? – спрашивает, толком не прожевав, когда замечает, как я пялюсь.

– Да ничего, – улыбаюсь. – Просто не понимаю, как ты можешь так отрываться, а потом с утра быть как огурчик. Я умираю от похмелья.

– Практика, – тоже улыбается Егор. – А вообще, Юль, тебя траванули, я уверен, – уже говорит серьёзно. – Расскажи, что помнишь. Я найду ублюдков и заставлю сожрать собственное дерьмо.

И он это сделает, я уверена. Егор никогда не бросает слов на ветер. В лепёшку расшибётся, но если сказал – сделает.

Рассказываю, что помню. Что поссорилась с Лилей, как взяла пиво у какого-то парня, и уже спустя два стакана почти не чувствовала ног. Как затащили в ванную и ржали как кони, как сфоткали, сдёрнув бельё. А потом пришёл третий и они ссорились, только не помню, почему. После меня оставили в холодной ванной, а потом уже помню, как была в машине с Вертинским.

– Всё как-то прерывисто. Помню, как ты дал мне понюхать нашатырь, а потом как пила чай.

Всё действительно туманно и прерывисто помнится, как в заезженном старом пленочном фильме. Только вот я всё же немного привираю, сделав вид, что не помню, как предложила другу заняться сексом.

– А как ты нашёл меня?

– Не я, Семён. Он пошёл в ванную, а там обнаружил тебя. При чём дверь была заперта на щеколду снаружи. Конфета, будешь баловаться – будешь дома сидеть.

– Конечно, папочка, – кривляюсь. – Если бы я не поссорилась с подругой, я бы не стала пить с тем парнем. Ты зачем её обидел?

Вертинский встаёт, вытирает губы салфеткой и убирает кружки под стенку. Парни есть парни. Зачем же мыть после чая?

– Ты про ту рыжую прилипалу?

– Она хорошая девочка.

Наблюдаю, как возвращается к своей кровати и начинает собирать вещи в дорожную сумку.

– Юля, хорошие девочки так не сосут.

Поперхаюсь конфетой, которую стащила из вазочки, решив, что Звягин не обеднеет, а Егор их всё равно не ест.

– Фу.

Я давным давно привыкла к подобным высказываниям. Дружить с парнем – уметь не впадать в ступор от пошлятины.

– Тебе за вещами надо? – спрашивает, собравшись.

– Нет, я вчера всё домой отвезла.

– Тогда поехали.

– Поехали.

Выбрасываю фантик в мусорку и встаю, обуваюсь и тянусь за курткой, что висит на вешалке. Вот не дал Бог росту, что поделать.

– А это что за хрень?

Я вздрагиваю от неожиданности, когда Егор вдруг подходит и задирает до самого лифчика мою кофту, а потом касается пальцами кожи.

– Эй! – дёргаюсь в сторону.

Сама шокировано смотрю на свой бок. То-то мне было как-то дискомфортно, но я решила, что просто стукнулась. От ремня джинсов и до самого бюстгальтера сбоку живота виднеется тонкая запёкшаяся царапина. Довольно глубокая, учитывая, что кожа рядом с ней даже немного покраснела.

– Часы, – воспоминание приходит вспышкой. – У того, кто схватил меня, на руке были часы, но на браслете что-то острое.

Егор прищуриваться, и его взгляд не сулит ничего хорошего. Я могу быть уверена, что тем утыркам с вечеринки не поздоровится.

По дороге домой я дремлю. Лучше не смотреть в окно, когда едешь в машине с Вертинским. Просить его сбавить скорость бесполезно. Лучше пристегнуться, помолиться или вовсе глаза закрыть. Но помолиться обязательно, и неважно, веришь в Бога или нет.

– Приехали, соня, – просыпаюсь от лёгкого тычка в плечо.

Вот вроде бы и не спала, всё слышала, а под конец таки вырубило.

– Я уснула? – пытаюсь проморгаться.

– Ага. Залила слюнями мне весь ремень безопасности.

Позорище. Хватаюсь ладонью за ремень, но он сухой. А Егор смеётся, и мне хочется его стукнуть.

– Я пошутил, Конфета. Топай, тёть Оля заждалась уже, наверное, котлет нажарила. Имей ввиду, я приду на ужин, так и передай.

– Хорошо, – улыбаюсь. – Звони.

Я выхожу из машины у своих ворот, а Егор проезжает чуть дальше к своему гаражу. Чувствую лёгкость, с облегчением отмечая, что всё, вроде бы, вернулось на круги своя. Я протрезвела, а Вертинский тактично пропустил мой пьяный бред мимо ушей.

Сегодня суббота, у мамы выходной, а отец ещё в рейсе. Он сопровождает какие-то серьёзные грузы на корабле, и дома бывает отсутствует по два-три месяца.

Едва вхожу домой, сразу ощущаю, как рот наполняется слюной от умопомрачительных запахов из кухни.

Моя мама любит готовить, для неё кухня – площадка для творчества и самореализации, она даже книгу собирается издать с рецептами и завела свой канал на Ютубе. Егор часто к нам на завтрак или ужин захаживал раньше, да и сейчас не прочь. Его мама готовит нечасто. Она бизнес-леди и много работает.

Отца у него нет. Точнее есть, но с семьёй не живёт. Ушел, когда Егору было два. Он вроде даже какая-то большая шишка, но с сыном отношения не поддерживает, подарок на день рождения – максимум их взаимодействия. Поэтому его маме было несладко. Она вынуждена много работать, чтобы содержать достойно себя и сына.

Сам Вертинский тоже работает, ещё с десятого класса помогает в местной автомастерской. Дядя Саша, хозяин, говорит, что у Егора талант к этому делу, машины ему открывают свои секреты и слушаются, стоит только тому прикоснуться.

– Юля, я думала, ты будешь позже, – мама выходит из кухни, отирая руки о маленькое полотенце.

– А я раньше, – улыбаюсь и целую её.

Чувствую вину за то, что соврала насчёт сегодняшних занятий.

Вчера перед тусовкой я ещё успела съездить домой. Хотелось спокойно принять ванную, поболтать с мамой, бабушка приезжала. Родителям, правда, пришлось наврать, что в субботу нужно на тренировку, а у меня порвались кеды, нужно взять из дому другие. Врать некрасиво, конечно, но кто из нас не врёт? Если бы я сказала, что иду на студенческую тусу, мама с бабушкой легли бы в дверях, чтобы уберечь чадо от растления, наркотиков, алкоголя, ЗППП и прочих ужасов вечеринок. Так что, как говорится, и кони целы, и волки сыты.

Но лучше бы они меня вчера всё же не пустили.

Я мою руки и сразу сажусь за стол. Мама действительно наготовила кучу всего.

– Только пирог не успела, – сетует, – вынимая горячий из духовки и протыкая деревянной палочкой. – Не готов ещё, ждать придётся.

– Мам, ну я же не уезжаю через час. До понедельника всё попробую. Мне ко второй паре, Егору тоже, вот и поедем, не будем в воскресенье.

– Засранец гоняет как чёрт на своей машине, – мама неодобрительно поджимает губы. – Может, лучше всё-таки автобусом?

– Сама ему скажи, – пожимаю плечами, отправляя в рот вкуснейший домашний пельмень. – Обещал зайти на котлеты.

Она-то скажет, а толку. Он мило сведёт брови домиком и скажет: " Ну тёть Оль!", и мама растает. Ещё раз предложит ему кусок пирога, перед которым Вертинский не устоит, а потом отгребёт от тренера за проваленное перед тренировкой взвешивание. Привычная картина.

Но на обед Егор сегодня к нам так и не приходит.

"Сорян, малая, – прилетает сообщение ближе к трём, – надо отъехать в мастерскую, просят меня, а потом по делам ещё. Тёте Оле привет и пусть припрячет для меня то, что так офигительно пахло даже нам во двор"

"Кубики заплывут от того, что так пахло" – отвечаю со смешком. Пирог у мамы и правда получился великолепный.

"Сгоним на площадке. Тебе бы тоже не помешало задницу подкачать, а то скоро джинсы треснут"

Вот пиздюк. Однажды я разревелась, что не влезаю в любимые джинсы. Это было в восьмом классе и вполне логично, потому что бёдра чуть раздались, я ведь росла, взрослела. Начала морить себя диетами втайне от родителей. Похудела, конечно, немного, джинсы натянула. А когда гуляли, неудачно присела за упавшей заколкой, они и треснули. Прямо в тот самом месте – на заднице. Слава Богу, увидел это только Егор. Дал свою спортивную куртку прикрыть позор. А по дороге домой хорошенько пропесочил мозги. Сказал, что если узнает, что снова сижу на диетах, матери всё скажет и задницу надерёт. Но потом время от времени всё равно прикалывался по этому поводу.

"Главное, чтобы у тебя при виде баб не треснули"

Отправляю и закусываю губу. Блин, наверное не стоило пошлить. Вертинский тоже удивлён, по ходу, о чём свидетельствует смайлик с выпученными глазами, а потом ещё один в виде значка с перечёркнутым числом восемнадцать.

Организм после вчерашней гулянки всё ещё не в порядке и я заваливаюсь в кровать. Достаю с полки любимую книжку про мальчика-волшебника и погружаюсь в чтение. Сама не замечаю, как проваливаюсь в сон.

Просыпаюсь уже около одиннадцати вечера. Ни туда, ни сюда. Хочется и пить, и спать дальше. Хорошо, взяла с собой стакан, и не придётся спускаться в кухню. Только вставать всё равно надо, в домашних штанах и водолазке спать неудобно и жарко под одеялом. Надо переодеться в пижаму.

Стаскиваю одежду и достаю пижамные майку и шорты. Ещё не надев, подхожу к высокому зеркалу и рассматриваю царапину, что осталась от браслета того козла. Неприятные воспоминания снова вспыхивают в голове, заставляя ощутить тошноту.

Мотнув головой, натягиваю одежду. Хочется забыть вчерашнюю вечеринку как страшный сон. Уже дохожу до кровати и вдруг понимаю, почему в комнате так светло, хоть я только что и выключила торшер. С улицы падает свет фонаря, плюс всё заснежено, а окно незашторено. Мама же говорила, что протирала его сегодня, а я пропустила мимо ушей, забыла задёрнуть занавески и опустить жалюзи.

Но, собственно, окно моей спальни выходит так, что на улице ничего не видно, потому что смотрит в торец соседского дома. Это тоже не лучший вариант, потому что как раз напротив, буквально в нескольких метрах, спальня Егора.

Но его окно, к счастью, сейчас тёмное. Ещё не вернулся.