Loe raamatut: «Трудно быть Ангелом. Книга Вторая. Роман-трилогия»

Font:

Редактор Елена Дубровская

© Мастер Солнца Покрова Пресвятой Богородицы, 2023

ISBN 978-5-0056-0354-8 (т. 2)

ISBN 978-5-0056-0353-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Attention, friends! Alarm!

Друзья, будьте осторожны, читая этот страстный и горячий роман!

Иные говорят, что эта книга полна диких сцен, пьянок, плясок, гулянок, безудержной страсти и секса, треша, любви, и откровенных разговоров с соплями о любви и нелюбви, и распития дорогих вин. Здесь пьют водку стаканами и – о, ужас! – курят. А ещё в этой книге нецензурная лексика, мат. Много молитв, жуткие драки, смерть, и убийства, и похороны.

А я отвечу – ничего они не поняли! Это лучшая книга про любовь! О душевности человека и о красоте девичьей, о божественных откровениях, о присутствии в мире прекрасных девушек, Ангелов и Святого Духа. И даже (прости, Господи!) дьявольских сил. О случаях из моей грешной жизни. Истину говорю: мои книги – мой мир, когда я пишу – я живу.

Всем подругам и друзьям, кто мне помогал, – мой низкий поклон. Вы все в моём сердце до скончания дней. А кто выдавливал говно изо рта – перед смертью покаются, ибо смысл их жизни не в этом. Или же в этом? Пусть сами ответят.

Я многое в романе рассказал, чего вы раньше не слышали и не видели. Я приоткрыл многое вам, чтобы эта книга наполнила ваши светлые души влюблённостью, вечной любовью и Благодатью.

Что ж друзья, в добрый путь! Читайте, листайте прекрасный роман.

Трудно быть Ангелом (роман-трилогия)

«Это мы осуждены справедливо на смерть, и по делам нашим так нам и надо, бандитам! А Его-то за что на смерть? За что? Он ничего худого не сделал!» – крикнул разбойник бандиту, повернулся и сказал Иисусу: «Помяни меня, Господи, когда придёшь в Царствие Твоё!»

И ответил Иисус: «Истинно говорю тебе – ныне же будешь со Мною в раю».


Книга вторая.
HARD ANGEL

Что может быть выше любви?


Глава 1
До-ре-ми (слёзки утри)

Был май. Выходные.

Люди, дети, цветы шумной толпой текли вниз по Тверской.

А навстречу им – девушка с горем, вся в слезах, с невидящим взглядом обид. Она шла сквозь город, толпу и людей, она несла своё горе, не стесняясь размазывать тушь, не пряча своих чувств и синяков на коленках, рваных итальянских чулок.

Ей было всё по фиг:

Он не любит! НЕ-ЛЮ-БИТ её!


Весело Моцарт играл, а ей вечером в Лондон лететь – как он один здесь без неё? – ей было грустно. И пока целовала и говорила: «Люблю!», всё это время она представляла себя в объятьях его, постель, свадьба, беременность, два-три сына и огромное счастье вдвоём.

И вдруг она вскочила на стул и весело на всё кафе прокричала:

– Я ребёнка хочу от тебя!

А Поэт в шоке молчал, снизу смотрел и улыбался. И, открыв удивлённо рот, по-дурацки хлопал глазами…

– Ах, так! Значит, молчишь? Ну, всё! Довольно с меня!

Мэри бросила кофе, швырнула салфетку, соскочила (стул пнула и опрокинула, грохот вокруг), развернулась, расплакалась и бросилась вон!


Шла девушка в слезах с невидящим взглядом сквозь город, толпу и людей, она несла своё горе, не стесняясь размазывать тушь…

Она ему душу открыла, а Он не любит её! (С каждым шагом, ударами сердца повторяла.) Он не любит! Не любит её!



А цветы! Они падали с неба на её голову, на лицо, и на плечи, и на асфальт!

Она закрыла глаза, улыбалась, шептала: «Дурак, тормоз, ты флегма, Поэт!»

Лицо ему подставляла, и он нежно её целовал: «Люблю! Я тоже люблю!»

Ура! – она прыгнула ему на шею, кричала на всю площадь (А-а-ааа!), целовала всего, он её обнимал и крепко держал, а она обхватила его руками-ногами (как обезьянка), крепко-крепко прижалась к нему и говорила, и говорила… А Поэт жадно её целовал.


Так и стояли они на Тверской.

А людская река огибала влюблённых. И кто-то останавливался, кто-то завидовал, кто-то кивал и укоризненно взгляды кидал. А они были счастливы, любимы и веселы. Москва, праздник, и люди кругом!

И Оранжевое небо над головами!


Только Он и Она как единое прекрасное целое – во всём мире одни!

Среди миллиона людей и в шумной толпе на Тверской.

Глава 2
Нож

Зима. Поэт был в храме на службе, а в мыслях он был далеко-далеко и улыбался. Поэт вспомнил! Как весной, в мае, Мэри срочно улетала в Лондон, а он поехал с ней в Москву провожать её; и они пили кофе в кафе на Тверской и там же поругались, а потом помирились. Смешно!

И вновь его отвлекли – к нему подошла прихожанка Рита, его добрая знакомая. Ритка обладала правильной славянской внешностью и была очень красивая, но усталая молодая женщина. Она работала медсестрой у Хирурга в тарусской больнице (спасла от инфаркта), а в юности сочиняла стихи. Рита просила Поэта срочно помочь ей с сыном! (Миша, сын её, совсем дурной и непослушный стал!)

Поэт опешил:

– Рита, ты что? Я-то тебе с ним как помогу?

– Поэт, у тебя есть дар что-то делать с людьми. Поговори с ним, я тебя очень прошу.

– Поговорить? Поговорить можно, но по-мужски.

Тем же вечером Поэт пришёл к Рите. Он пил чай на кухне двухэтажного, но недостроенного дома и слушал её: во всём сильная нужда, денег нет, дом не достроен, стены снаружи не оштукатурены, второй этаж и вовсе холодный.

Рита рассказывала:

– Стиральная машинка сломалась – не отжимает бельё, а у меня трое детей! А обратилась к тебе за помощью, потому что старший сын мой, Мишка, совсем отбился от рук! Я видела его с Жиголо и боюсь – с наркоманами свяжется. Поэт, повлияй на него как сказал – по-мужски! Очень прошу! Мишка заместо святого креста носит чёрные цепи, школу бросил и даже руку поднял на мать. Умоляю, Поэт, поговори с ним! Ради Христа! Пока он молодой… Может, ты на работу устроишь его? Смотри – стены не штукатурены, бывший муж дом не достроил, а ремонтировать у меня денег нет!

Что бывший муж? Коммерсант и торговец. Набрал кредитов и сбежал с добром, но его поймали. В тюрьме он сидит! В тюрьме! В суде сказали – он свой же магазин ювелирный ограбил, а деньги и алмазы спрятал. Я его три года не видела после того, как развелась с ним, а банки его кредиты повесили на меня – почти все деньги у меня забирают. А я медсестра, пашу на трёх работах – на полставки массажисткой после смены и тренером по гимнастике в нашей больнице. Света белого не вижу! Только бабушка всегда в меня верила и говорила всем, что я настоящая красавица и что я обязательно буду счастлива.

Счастлива? Моему старшему сыну Мишке шестнадцать исполнилось, и требует он от меня дорогой мотоцикл. А денег нет вообще! Всё банки отняли! У меня осталась тыща рублей до конца месяца! Вот скажи – как на неё прожить?! Мне зимнюю обувь купить детям не на что. Посмотри – младшие дочки ходят зимою вот в этом: в старых осенних дырявых ботинках. А морозы какие стоят? Мне тридцать три, а я старуха почти! Бьюсь как рыба об лёд… Пристрелить что ли её?

– Рита? Кого пристрелить?

– Свою личную жизнь пристрелить! Я православная, я ещё замуж хочу. (Рита плакала, долго говорила и жаловалась.) Счастья хочу и детей ещё нарожать. Вся жизнь моя – это дети. Я их люблю! – крикнула Рита в сердцах.

Поэт посмотрел на стены:

– Рита, сестрица, у тебя дом недостроенный – не дай Бог рухнет!

– Нету другого дома! Рухнет, и фиг с ним – страховку получу и закрою кредиты… Меня другое мучает, слезами обливаюсь – Мишка отбился от рук! Как бы в бандиты, в отца, не пошёл.

В дверь позвонили. Рита вытерла слёзы и пошла открывать. Это пришёл её старший сын с друзьями и сразу с порога начал кричать, что он пьяный, чтобы мать его не ругала. А дальше Мишка стал требовать у матери денег на пиво и на мотоцикл и кричал, что он слово дал – купить у друга мотоцикл! А когда мать возразила, что денег нет, то сын нагло и развязно стал кричать на неё и даже запугивать:

– Я убью тебя! Я убью тебя! Дай денег, мать! Убью тебя, блядь! Зарежу! Деньги давай на пиво, на мотоцикл. Деньги!

И тут у Поэта сорвало крышу! Он с диким взглядом выбежал из кухни с огромным ножом, пнул со всей силы Мишку так, что тот отлетел от матери прямо в шкаф. Затем резко схватил парня за шиворот, вытащил из шкафа, встряхнул, поставил на ноги и показал ему большой нож! На Поэта было страшно смотреть! Парень удивлённо ойкнул от страха и неожиданности, а все пьяные друзья разбежались. Поэт крепко держал Мишу и скрипел зубами, а нож вложил в руки парня, силой подвёл его к матери и закричал:

– На, Миша! Давай, убивай! Бей ножом свою мать! Бей со всей силы! Ты грозился убить – так убей! Убей её, блядь! Так ты говоришь?! Она, красавица, тебя родила, растила, молоком грудью кормила! Убей же её! Убей! Ты слово дал – так убей! Ножом бей со всей дури! Ну! Наотмашь! Она недоедала, любила тебя, всё лучшее тебе отдавала – убей её! Мать ночи не спала – пеленала, лечила, на трёх работах работала, одежду покупала тебе – а теперь убей её, блядь! Убей! У тебя в руках нож! Бей ножом прямо в грудь! В сердце! Сильнее ножом её – красавицу Мать! Бей! Сильней бей! Насмерть! Наверняка! Убей её!

Голос Поэта гремел на весь дом. Рита в шоке молчала. А у парня затряслись руки с ножом. И он, здоровый, красивый, пьяный, заплакал и выронил нож. И мать его, стоявшая напротив, тоже заплакала. Потом Рита обняла сына, и они вдвоём горько плакали вместе. А минут через десять, когда все успокоились, Поэт очень строго сказал парню:

– Слушай меня! Завтра утром, Миша, идёшь к сварщику, дяде Коле Носкову, и будешь во всём ему помогать. Если, сучонок, ты не придёшь, я тебя пинками туда загоню! Будешь честно работать. Сам, в тяжёлом поту, заработаешь денег и купишь себе пиво и мотоцикл! Что молчишь? Не слышу?

– Да, завтра к дяде Коле, сварщику, я-а, да, буду работать.

– Паспорт есть?

– Да.

– Пошёл учиться на сварщика! На жизнь зарабатывать! Я договорюсь, станешь подносить ему трубы и железо, всё, что скажет дядя Коля, – и баллоны тягать, и шланги таскать.

Поэт снова схватил Мишку за горло и ещё раз больно ударил, затряс его и вновь закричал, брызгая слюною в лицо:

– Мразь! Тварь захребетная! Если мать хоть пальцем, мразь, тронешь ещё! Убью тебя! Убью гадёныша! Убью-у-у-у! Бить буду изверга до потери сознания! Голыми руками за мать задушу! Порву и прокляну тебя, гада! Понял, сучонок, меня?!

– Да-да! – прохрипел Мишка. – Да-а, дядя Поэт, я сделаю всё, как вы сказали – помощником сварщика… Мне больно!

Поэт отпустил его горло, поставил паренька на пол, поднял свой нож и со всей силы вогнал его в стену! Все вздрогнули и посмотрели на огромный нож. Поэт, шумно дыша, снял с себя золотой крест и повесил на нож:

– Видишь крест?

– Да, вижу.

– Это Бог висит на кресте! Он всё видит и слышит! Знай же, если голос повысишь на мать – я буду всё знать, приду и буду бить тебя ногами до самой смерти. Не пожалею, не пощажу! Выбью все зубы! И налысо побрею этим ножом! Понял?

– Да, дядя Поэт! Я нет, я маму больше – нет… Я работать у дяди Коли Носкова…

– Заработаешь денег – крест этот наденешь. (Поэт показал на большой золотой крест.) И повесишь икону сюда. А этот нож спасёт жизнь твоей матери. Запомни, Миша, ты теперь главный в семье! За мать и сестёр передо мной отвечаешь! Лично, передо мной!

Поэт так ударил кулаком по шкафу, что дверки открылись. А парнишка сразу заверил:

– Да! Я понял, дядя Поэт, конечно, лично перед вами.

Поэт схватил Мишку за шиворот и посмотрел ему в глаза:

– И каждое воскресение быть со мной в храме как штык! Как штык!

– Есть!

– Мишка, дурак ты, это твоя жизнь! Твоя! Ты можешь в тюрьму бросить её, или под забором подохнуть наркоманом, грязным бомжом, или честно прожить её! Но, Миша, запомни, сучонок: у тебя мать – красавица, медсестра, православная, умница, знает два языка и пишет стихи. Рита мне как родная сестра, жизнь мою и многих людей спасла! Обидишь её – убью за неё. Тронешь, пьяный, её или словом оскорбишь – зарежу! Я сам, лично, этим ножом исполосую всего! Я же порву, мразь, блядь, тебя на куски!

Поэт орал, страшно ругался, вращая глазами, брызгая в гневе слюной. Долго ещё кричал что-то про Риту, православную веру, про нож в стене, деньги и снова про мать, про сестёр. А потом хлопнул дверью и вышел на улицу. Его нервно трясло:

– Господи Боже! Господи! Защити от страданий всех матерей! Защити и дай силы им, бедным… Царица Небесная, Солнце моё, дай и мне силы всё это терпеть!

Глава 3
Рыжее солнце

Поэт, злой и на нервах, вошёл в дом, взял чистый бокал, пнул табуретку, налил вина:

– Сейчас напьюсь! И пойду злыдням морду набью! Когда пьяный, я сам себя боюсь, а-ха-ха, точно – пойду суке Жиголо морду набью. Порву на куски!

Но тут позвонил телефон. Поэт, скрипя зубами, недовольно протянул руку и спросил:

– Ну кто там ещё? Алло?

Звонила известная на западе и в России певица. За рыжие волосы Поэт прозвал её Рыжик или Рыжее Солнце. Очень красивая, популярная, успешная женщина была совершенно не виновата в его плохом настроении. Поэтому Поэт помягчел и спросил:

– Что тебе, Рыжик?

– Поэт это я. Узнал? Помнишь, как мы зажигали?

– Как можно не узнать известную певицу? Миллионы поклонников, твой голос звучит из всех утюгов, твоё лицо и тело постоянно в рекламе духов, что я сочинил. Конечно, узнал!

– Тебе не каждый вечер из Парижу звонят знаменитости. А-ха-ха!

– Ты права, звонят больше уборщицы из небоскрёба, медсестра Рита из больницы, бабушка Паша, вчера Миллиардер звонил и народная артистка, позавчера вдова героя России. А из Лондона мне Мэри звонит каждый день. Но из Парижа, такая красивая и известная, звонишь только ты! Хм? И всем что-то надо, так что говори сразу, без нежных прелюдий.

– Поэт, помогай! У меня предчувствия очень плохие – я пишу ангелам письма.

– Тоска в последней стадии.

«Как мне это знакомо», – подумал Поэт, выпил вина.

– И ты звонишь мне?

– Я ничего не чувствую, даже когда обнимают мужчины.

– И что?

– У меня творческий кризис, ничего нового не записала, пустота. Всё старые песни-хиты, себя исчерпала. Я пишу новые песни, стихи, но тут послушала и поняла – всё то же старьё. Я сейчас заплачу, Поэт!

Поэт, держа за талию бокал, налил и выпил вина, закусил и облегчённо выдохнул:

– Уф-ф-ф, хорошо! А я-то тебе чем помогу? Чего звонишь?

– Ангел, помолись за меня. Мне нужна фишка – моё, м-м-м, новое кредо, изюминка. Я часто вспоминаю тебя и наши дни, ты жил в своём выдуманном мире, блаженный. Ты тот воздух, наполненный специями, ты смесь жгучего красного и чёрного перца, немного лаванды и чуть-чуть ещё новогоднего из детства – да, пахло свежестью, мандаринами, и всегда и везде за тобой тянулся шлейф афонского ладана. Ты возбуждаешь во мне воспоминания о России, твои ладони всегда пахли сандалом и ладаном. М-м-м! Да, да, восточный, пьянящий аромат, полный чувств. Поэт, у тебя всегда очень дорогой приятный парфюм.

– Хватит меня возносить! Что надо?

– У меня к тебе просьба – придумай мне фишку.

– Фишка нужна?

– Да, если хочешь, я прилечу из Парижа к тебе. Завтра же!

– Не надо. Я занят.

– Но мы друзья?

– Не вопрос!

– Поэт, меня всегда возбуждает твоя сильная личность, твоя особенность, сюрреалистическое твоё вдохновение. Я помню – видела один раз тебя за столом, как ты в покер выиграл миллион, встал и со всеми деньгами ушёл, в церковь их отдал. Потом вернулся и всем объявил, что больше никогда не будешь играть и что всё это бесы. И все за столом кричали, что ты дурак, чокнутый и больной аутист. А я им сказала – ты великий гений!

– Да, и больше я никогда не играю.

– А почему не играешь?

– Веришь? Я могу выиграть миллионы, но за это мне придётся много платить.

– Но миллионы?

– Дура! Ты что – не понимаешь, чем за это мне придётся платить? Мне! Чем это грозит!

– Хорошо- хорошо, успокойся. Что ты сейчас делаешь?

– Пью вино. А что делаешь ты?

– Пью шампанское у себя, смотрю на Париж.

– Я думал, ты мне звонишь?

– А-ха-ха! Ты такой куртуазный! Прошу тебя, Поэт, придумай для меня что-нибудь.

– Я сегодня устал и, может, засну… Дай минуту подумать. Я пью вино (в трубке был слышен глоток), а ты говори о Париже.

– У нас сгорел Notre-Dame de Paris. А я ездила в Биарриц искать вдохновение. О, там было прекрасно! На машине вдвоём вдоль берега с красивым мужчиной, и он признавался мне в вечной любви!

– Хорошо. Я всё придумал! Слушай гения, Рыжее Солнце – ты должна низким, всех завораживающим женским голосом спеть: «I’ll Never Love Again»1. И дать мне послушать.

– Легко. А что это даст? Что ты хочешь услышать?

– Спой и пришли мне, своим низким голосом, поняла? Ниже на октаву, а я тебя, сестричка рыжая моя, послушаю – голос и песню.

– Нет, не понимаю – зачем?

– Что зачем? У тебя от природы низкий прекрасный голос. Необязательно мне петь эту песню Леди Гага, можешь любую английскую песню – You Don’t Own Me2 или по-французски Il est où le Bonheur3, спой про любовь очень низко, с душою и пришли мне.

– Всё равно не поняла.

– Мне надо послушать.

– Зачем ниже тебе? Альт октава?

– Дура ты! А?

– Не ругайся, пожалуйста. У меня печаль и тоска, я ещё и с женихом разругалась! Ха-ха, даже тушь потекла! Но я всё равно люблю его! Или хочу?

– Я ночью не спал!

– Ты трудоголик, все это знают.

– Я сочинял роман! Всю ночь! И весь день!

– Петь ниже на октаву? Но это странно?

– Да, странно! Пой, не стесняйся! Рыжик, пой о любви низко или низко фальцетом! Признавайся в любви! Половина звёзд на западе поют песни высоко, фальцетом, шёпотом, с придыханием, с заламыванием рук. У Флоранс Фостер4 не было слуха, а у другой певицы и голоса не было, а она взорвала интернет. Я жажду слушать твой голос и диск! Запомни главное – когда влюблённая звонит своему жениху и говорит о любви, то она автоматически произносит слова нежно и доверительно, и на пол-октавы или на октаву ниже. О любви тонко не хрипят и кричат не курицей, а говорят нежно, с чувством, шёпотом, с придыханием – это важный посыл ему, любимому, это признак огромной любви. Тебе, Рыжик, не надо даже на октаву опускаться – у тебя от природы низкий чувственный голос. Пой своим голосом, ниже и нежно спой о любви, раскрой свой рот и душу; красные губы и щёки в веснушках, короткие платья и длинные ноги; в этом фишка твоя – и стадион будет твой.

– О-о-у? Спасибо! Голосом ниже на октаву любовь? М-м! Браво, Поэт – да, это фишка! О-у-у, я спою… А-ха-ха-ха, целую взасос! Как же я сама не догадалась? Да-да-да, конечно же, низким голосом! О, а я знала, что уже в новом году обязательно выйдет мой первый виниловый диск «Всё про любовь», а-ха-х, и запишу я его низким голосом. Я обязательно подарю его тебе! Из Парижа с любовью пришлю. Все поют высоко, а я спою низко? Фантастика! Поэт, ты гений! Ты креаторе!

– Я знаю.

– Э-э? Как дела у тебя? Говори же, рассказывай, как твои дела.

– Как дела? Пишу роман, мой прекрасный редактор будет его редактировать – это ещё несколько месяцев. Затем надо издавать роман в Европе и Азии, а перевод очень дорог! Но я очень хочу! Мучаюсь, но знаю наверняка, что Бог мне поможет, я сильно молюсь и даже волнуюсь.

– И я помолюсь за тебя – у тебя выйдет гениальный роман, ты же сумасшедший, не от мира сего… Так, значит, низким тембром и про любовь?

– Да, низко, интимно и про любовь.

– А-ха-ха-ха! Гениальный, ты сделал мой день!

– Рыжик, дерзай! Да, и ещё – волосы твои рыжие очень шикарны! Я видел по телевизору – это прямо капкан! Что ты делаешь с ними? А-а-а движение бёдер! Парни штабелями полягут у сцены! Ты выйдешь замуж.

– Опять? А-ха-ха, я счастлива!

Вино с устатку уже вошло в его голову, Поэт сел на диван и задорно повысил голос:

– Рыжик, хе-хе, включай режим «чувствительно», дерзкая! Включай в себе жажду любви, новых клипов и новых хитов о любви! Раздвинь диапазон вокала вниз и ещё ниже, покажи ноги свои, любовь и сердце на сцене, а мир открой до горизонта. И, закрыв глаза, эротично, низко, чувствительно пой, и, чуть извиваясь прекрасным телом, томно и медленно рукой сама себе показывай прекрасную музыку. И спой любимый мой блюз. Верти попой, ногами, чем хочешь – верти! И пусть слюнями парни все захлебнутся! А ты им – нате вам – я имею дерзновение глубоко, чувственно петь, дрожать низким голосом на каблуках! Бля! Мне придётся рассказ писать про тебя! Давай, качай волну нежности, жги, Рыжая! Жги! Я буду печатать рассказ про тебя! Замолкнешь на сцене – забросают цветами! Откинешь волосы, улыбнёшься, тряхнёшь головой и снова томно, сладострастно им запоёшь. Зал застынет, открыв рот. А я верю в тебя – ты сможешь петь на сцене перед небесами. Живи дикой жизнью, вольному воля, и бойся, Лондон, Париж и Нью-Йорк!

– О Боже! О, какое волшебное чувства, слова! Я прям заслушалась!

– Рыжик, что-то я впечатлился от своих слов. Надо выпить ещё.

– И я выпью с тобою! Чин-чин! (Глоток шампанского.)

– У меня пустой бокал, я ещё налью, порежу сыр на доске, копчёный бекон.

Звук открытия пробки – ш-ш-пак! – и вино приятно полилось в бокал.

А Рыжая произнесла завлекающим низким голосом:

– Э-эй, м-м, милый, на брудершафт? Прилетай в мой Париж?

– Не соблазняй меня! Я здесь не для того, чтобы вписать своё имя в твой мир! Моё имя – в моих молитвах на небесах и в книгах моих. В моей жизни бешеной и поцелуях взасос! Мои страдания и мои размышления! Что мне до тебя?

– Но Paris?

– Рыжик, закрой глаза и представь себе – Иисус Христос, будто луч света из темноты, Salvatore del mondo! А я иду прямо за ним! Вопрос тебе: зачем оборачиваться, зачем мне Париж? За что сгорел Notre-Dame de Paris? Ответь мне! Его строили двести лет великие неизвестные гении – мастера, настоящие Мастера с большой буквы, захороненные учениками в фундамент собора! Они все отказались от своего имени и носили одно имя – Мастер! А одежду их после смерти поделили оставшиеся. Зачем мне ехать в Париж? Видеть воронов на пепелище Notre-Dame de Paris? В моих страданиях, моих размышлениях холодные стены трогать зимой? Пока не восстановишь – в Париж ни ногой!

И Рыжик воскликнула:

– Узнаю тебя, максималист! Поэт, ты космически чумовой! Между нами тысячи миль, а я, дура, хочу быть телефоном, которого касается твой рот! Я бы тоже поцеловала тебя, непременно взасос, твои губы и рот! Надеюсь, да, так и будет в новом году!

– Но-но, Парижанка! Отставить!

– А-ха-ха! А я, парижанка, буду петь низким голосом! О-о, Поэт, это фишка! Это фантастика! Если бы ты был сейчас рядом, я отдалась бы тебе, неизлечимый мечтатель! Хочу расцеловать и обнять тебя, русский Есенин!

– Фишка – чума. Рыжик, и пусть Лондон, Париж и все парни влюбятся в твой низкий чувственный голос, влюбятся в рот. Будь счастлива, Рыжик, в Париже. Но я в тебя не влюблён.

– Стой, а рассказ? Право же, напиши рассказ про меня? Умоляю, Поэт, для меня!

– Хорошо, Рыжик. Принцип рассказа таков. (Поэт закрыл глаза и уже представил перед собой голую Мэри.) Представь, я пишу: зацелованные влажные губы, а глаза – океан; помню все трещинки на губах и томный голос, поющий легато, вибрато и меццо стаккато, задевающий струны души, и твой удивительно нежный низкий вокал, прекрасные рыжие волосы, тело; и зрители, и сцена в цветах, а ты смеёшься и плачешь со сцены под музыку. Далее повествование. А в конце новеллы мне надо написать что-то особенное или слова твои, пусть всего три слова из твоего рта, но у читателя должно напрочь снести голову – случится оргазм или катарсис души; так говорит моя Мэри.

– Ого, оргазм! М-м-м, попытаемся сделать! И я уже представляю. Но как же прекрасно слушать тебя, поэт! Спасибо огромное – у меня сейчас настроение ангела, я хочу летать, целовать тебя! А-ха-ха-ха! Это всё ты, Волшебник! Будешь в Париже… Дай мне рассказ про меня! И я спою его низким чувственным голосом.

– Но помни: в конце рассказа мне обязательно нужно, м-м-м, из твоей (или чужой) рыжей жизни одно предложение напечатать или три слова всего, от которых враз голову сносит, и глубина чувств проваливается в тартарары, и хочется на фиг всё бросить, и хочется куда-то бежать, любить, ломать цветы, крепко целовать, обнимать! Плакать! Смеяться! Вспоминай, рыжая – есть ли, было ли у тебя что-то такое, от чего потонет душа, польются слёзы, обрушится мир или вверх полетит. Хотя бы в одно предложение. И тогда после форте фортиссимо наступит оглушительная тишина, и в зале застынут сердца!

– Я подумаю об этом, но сейчас, к сожалению, ничего в рыжую голову мою не приходит.

– Как же так?

– Я, наверное, дура?

– Вспомни, Рыжик, почувствуй – как тебе хотелось провалиться в тартарары, ночью звонить далеко, петь и кричать, и на фиг всё бросить, и к кому-то бежать, долго ехать в автобусе, в электричке, в метро, лететь на самолёте, броситься в его объятья, любить, целовать его, обнимать! Плакать, смеяться! Три слова всего! Три! Говори!

– М-м-м? Но, право, не знаю… Нет же, не хочу я ни бежать, ни целовать. Что-то со мной не так?

– Эх! Значит, это счастье у тебя впереди. Так пой же, пой чувственным, запредельным фальцетом, прекрасное Рыжее Солнце. Пой со сцены, и бархатным, нежным низким контральто пой о любви, и пусть сердца всех парней трепещут, и однажды, Рыжик, в самый счастливый твой день – любовь растопит холодное рыжее сердце твоё.

– Любовь?!

– Да! Любовь, дура! Я за тебя помолюсь!

– Что?

– Пойди и купи себе платье на бретельках с открытой спиной (в веснушках!), чумовое бельё и чулки! Пой и медленно-медленно танцуй на камеру и соблазняй всех талантом своим. Пой, рыжая, пой!

– Поэт, а ты любишь?

– Да! Я люблю-у. Закрою глаза и вижу мечты. Рыжик, я устал, я засыпаю, а мне ещё злыдням морду надо набить. У нас тут зима.

– Постой, гений, имя назови! У неё тоже рыжие волосы? Она поёт красивые песни в Европе? В Нью-Йорке?

– Нет, она не такая, её зовут Мэри, ха-ха, она то ураган, то нежный котёнок.

И Поэт, совершенно счастливый, пьяный, упал на подушку.

– Алло! Алло, волшебник, почему ты молчишь? Куда ты ушёл?

Но телефон уже лежал на полу рядом с бокалом, а Поэт почти засыпал на диване и шептал, но не ей: «Я иду к Мэри». (И, улыбаясь, видел счастливые сны.)

1.Песня американской певицы Lady Gaga.
2.Авторы: David White / John Madara.
3.Автор-исполнитель, поэт и композитор Christophe Maé.
4.Урождённая Нарци́сса Фло́ренс Фо́стер – американская пианистка и певица (сопрано), одна из самых первых представительниц «маргинальной музыки», ставшая известной благодаря полному отсутствию музыкального слуха, чувства ритма и певческого таланта.
Vanusepiirang:
18+
Ilmumiskuupäev Litres'is:
18 veebruar 2022
Objętość:
531 lk 3 illustratsiooni
ISBN:
9785005603548
Allalaadimise formaat:
Tekst PDF
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Tekst
Средний рейтинг 4,8 на основе 493 оценок
Tekst, helivorming on saadaval
Средний рейтинг 4,8 на основе 292 оценок
Tekst
Средний рейтинг 4,8 на основе 56 оценок
Tekst
Средний рейтинг 5 на основе 5 оценок
Tekst
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Tekst
Средний рейтинг 4,8 на основе 77 оценок
Tekst
Средний рейтинг 4 на основе 6 оценок
Tekst
Средний рейтинг 4,8 на основе 35 оценок