Loe raamatut: «Пейзаж в изумрудных тонах»

Серия «Детектив под абажуром.

Уютные детективы Майи Яворской

© Яворская М., 2025

© ООО «Издательство ACT», 2025

Глава 1

Не успела Кира вернуться с прогулки с собакой, скинуть обувь и босиком прошлепать на кухню, как раздался настойчивый звонок в дверь. Спрашивать, кто пришел и зачем, а тем более смотреть в глазок ей не хотелось, поэтому Самойлова молча повернула щеколду и впустила гостя.

– Привет, Зюзя! – весело подмигнул Кирилл.

Он стоял, уперев руки в боки и чуть склонив голову к плечу. Судя по плутоватой улыбке, брат пребывал в превосходном расположении духа.

Природа проявила по отношению к молодому человеку удивительную щедрость. В первую очередь внимания заслуживала атлетическая фигура. Такую другим приходилось добывать годами в спортзале, ему же досталась даром. Но это было не главное достоинство его внешности. Туда же следовало добавить слегка вздернутые уголки губ, которые многих вводили в заблуждение. Неважно, был ли Кирилл настроен серьезно или даже огорчен, – казалось, все он воспринимает с легкой иронией. Ну и последний штрих к портрету – лукавые искорки в глазах. В общем, для слабого пола сочетание получилось совершенно убойное.

– Перестань называть меня Зюзей, – нахмурилась Кира, – иначе буду называть тебя Фофой.

– А я и не против. Я люблю Тургенева. Кстати, тебе на заметку, у него был не Зюзя, а Зёзя. Так что логичнее было бы называть меня Фюфой.

– Книголюб! Мне вот интересно, почему ты у него позаимствовал для меня именно это прозвище? Приличнее ничего придумать не смог?

– Потому что тебе оно очень подходит. Но если тебе не нравится, то хорошо, Кир-р-ра, – шутник пожал плечами, сделав ударение на «р» так, что ее аж передернуло.

Произведенный эффект гостю очень понравился, и его улыбка стала шире. Он вообще любил всем давать прозвища. Среди его знакомых были Арчибальдовна из Перловки, Лептоспирозная Белка, Марчиба, Бельевая Пуговица, Ювираст, Хромая Канарейка и множество других ярких персонажей. По его мнению, такой подход упрощал коммуникацию – если требовалось рассказать о ком-то, то необходимость делать отсылки к истории в стиле «Лена, которая замужем за Андреем, с которым я учился до второго курса, а потом как-то встретил на выставке…» отпадала сама собой. Прозвище не только не позволяло запутаться среди бесконечных знакомых с однотипными именами, оно несло и дополнительную функцию – давало краткое и емкое представление о личности.

– Нет уж, тогда пусть лучше будет Зюзя, раз благозвучней для меня ничего не нашлось, – вяло покорилась сестра, махнув рукой. – Почему ты никогда не предупреждаешь, когда собираешься прийти?

– Это же элементарно, коллега, – ответил брат тоном профессора, который собирается сделать доклад на ученом совете, и даже провел пальцем по переносице, как будто поправил несуществующие очки. – Если ты куда-то уходишь вечером, то просишь меня погулять с собакой. Если не просишь, значит, ты дома.

– Но у меня же может быть личная жизнь? – возмутилась Самойлова.

Назвать ее красавицей было бы слишком смело. Таковой она не являлась по определению, но порода в девушке определенно чувствовалась: длинные руки и ноги, высокий лоб, гордая посадка головы. Тощей и костлявой фигура не выглядела, скорее тонкой и гибкой. Если добавить к этому портрету еще чуть вздернутый нос и широко расставленные ореховые глаза, то получалось совсем неплохо. Правда, брат любил над ней подшучивать: «Они у тебя не ореховые, а желтые, как у дворовой кошки. Не льсти себе».

Хотя она и не производила такого яркого впечатления, как брат, в целом все в ней было органично. Лишь упрямый рот давал понять молодым людям, что на легкий флирт и ни к чему не обязывающие отношения рассчитывать не стоит. И это было правдой: романы от скуки Самойлова не признавала, оттого и не могла похвастаться бурной личной жизнью. Когда кто-нибудь из подруг начинал подкалывать ее, называя синим чулком, она всегда отвечала цитатой: «Ты лучше голодай, чем что попало есть, и лучше будь один, чем вместе с кем попало¹». Такой сентенции приятельницы до конца не понимали, но предусмотрительно обижались.

Небурная личная жизнь тем не менее иногда сопровождалась довольно страстными романами. Правда, продолжительностью они не отличались. Причины были разными, инициаторы разрыва тоже. Но тенденция все же просматривалась: как правило, через несколько месяцев Кира понимала, что на одной страсти далеко уехать невозможно. Страсть – стимул к сближению самый мощный, но самый кратковременный. Надо еще о чем-то говорить. А темы для бесед, выходящие за рамки еды, тряпок, кино и стримов, находились исключительно редко. Попытки расширить кругозор и рамки восприятия окружающей действительности избранника встречали непонимание и довольно активное сопротивление. По неведомой причине предложение поговорить на абстрактные и философские темы воспринимались так негативно, как если бы Самойлова предложила заняться торговлей органами или оружием. Единственные в окружении, кто приветствовал и поддерживал такой формат общения, были только брат и приятель.

– Какая еще личная жизнь? Кузьмич, что ли? Эта помесь обожателя и предмета мебели?

– Ой, хорошо, что он еще не пришел. Услышал бы – расстроился. И вообще, не обижай его. Он хороший, добрый, а главное, очень умный. А я это в мужчинах ценю больше всего.

– Ах, ну да! Самая сексуальная часть мужчины – мозг…

– Именно!

– Это тема для дискуссии. Но не сейчас. И вообще, я не собирался его обижать. Мне просто любопытен его статус.

Сделав паузу, Кирилл удивленно добавил:

– Почему, когда говорю правду, люди думают, что я хочу кого-то обидеть?

– Может быть, все дело в интонации?

Кузьмичом звали старого приятеля и поклонника Киры, с которым она познакомилась больше года назад. В какой момент и по какой причине он стал Кузьмичом, никто сказать бы не смог, но прозвище приклеилось намертво. Кажется, его настоящее имя помнили лишь родители. Но это не точно.

Однажды став воздыхателем, молодой человек за все время так и не продвинулся в ухаживаниях ни на шаг. Кажется, Кузьмич нашел свое положение вполне комфортным и ничего менять не планировал. Самойлова же в первое время ожидала объяснения, но потом как-то привыкла к этим странным отношениям. Не сказать, чтобы они ее полностью устраивали, но менять что-то не позволяло воспитание.

Пока сестра с братом активно общались в прихожей, собака шаркающей походкой кавалериста прошла на кухню, задумчиво понюхала пустую миску, лизнула для верности ее дно, немного подумала и посмотрела на хозяйку. В этом взгляде было все – печальный укор, глубокая обида, искреннее недоумение, вселенское страдание и всепобеждающая надежда на человеческую гуманность. Глазами Чик владел не хуже, чем талантливый лингвист родным языком.

Этот пес был крупной дворнягой, который появился в доме волей случая и благодаря Кириной безмерной сердобольности. Как-то случилось ей выручить подругу, которой надоело сидеть днями напролет за стойкой ресепшен в одной конторе с трудновыговариваемым названием. Захотелось девушке хоть на время забыть о хамоватых курьерах, бесконечных звонках и тоннах корреспонденции, и отправилась она отдохнуть к морю. А на время отсутствия попросила Самойлову поработать вместо себя. Поскольку дел особых не было, впрочем как и денег, Кира довольно легко согласилась. Тем более что продолжительность мероприятия должна была составить по плану всего две недели. Правда, по возвращении с курорта подруга умудрилась тут же сломать ногу, чем продлила себе законный отдых еще на два месяца. За это время Самойлова успела не только познакомиться с коллективом, но и завести дружбу с местной фауной в лице приблудившегося на территории компании пса. Тот был дружелюбен и исключительно деликатен. Каждое утро он встречал девушку у входа, подпрыгивая и едва касаясь носом ее локтя. В те времена активная жизнь на свежем воздухе благотворно сказывалась на его фигуре, прыжки были легкими и грациозными. За такие приветствия дворняга регулярно получала что-нибудь вкусное – кусок колбасы или котлету. Аналогичный бартер практиковался им и с другими сотрудниками не менее успешно. Даже генеральный директор не остался без внимания. Тот периодически передавал приветы от жены в виде кулечков с куриными костями.

Но нашлись «добрые» люди, которым этот пес чем-то помешал. Они вызвали службу отлова, и милейшее существо отправили в приют. Буквально через несколько дней после этого по телевизору и в интернете прокатился скандал с одним из таких заведений для бездомных животных. Фотографии мертвых собак и кошек, сваленных грудой под забором и вмерзших в лед, настолько потрясли Киру, что она тут же поехала разыскивать этого пса, чтобы спасти хотя бы одного от подобной участи.

Собаку пришлось искать долго. Никто не мог толком ответить, куда именно ее направили. Кира звонила по разным инстанциям, ездила по приютам в округе, связывалась с волонтерами, чтобы те как-то помогли в розыске, но только через месяц удалось установить местонахождение. К тому времени из-за постоянного стресса жизнерадостный пес превратился в махрового неврастеника – как только девушка подошла, он бешено облаял ее, прыгая всеми лапами на сетку вольера. Но стоило зайти внутрь, забился в будку, так что вытащить волоком его оттуда удалось только с помощью сотрудника приюта. До машины дворнягу вообще пришлось нести на руках, поскольку тот упал на бок и идти просто отказался.

Девушка назвала его Мальчик, коротко – Чик. Со временем на хозяйских харчах тот раздобрел, спина у него стала напоминать скамью, так что с грациозностью начались большие проблемы. Ходить пес начал неторопливо, переваливая жирными боками. А если и бегал, то тяжело и преимущественно за дворовыми котами, поскольку мопеды и мотоциклы в округе являлись редкостью. Зато выяснилось, что у него есть своеобразное чувство юмора и богатейшая фантазия.

Чувство юмора проявлялось исключительно при общении с сородичами, чьи линейные параметры больше подходили хомяку или белке. Завидев вдалеке такую помесь собаки с насекомым, Чик приобретал задумчиво-отрешенное выражение морды, что давало потенциальной жертве надежду пройти мимо, не заработав инсульт. Но как только создание оказывалось за спиной, Кирин питомец резко разворачивался и мощно рявкал в спину. Звучало это почти так же эффективно, как взрыв противопехотной мины, – несчастное существо взмывало вверх на полметра, иногда вместе с хозяином. А Чик беззаботно трусил дальше по своим делам, принципиально игнорируя гневные вопли пришедших в себя от испуга собаководов. Нудные наставления хозяйки о правилах поведения в общественных местах и угрозы таскать его все время на поводке пес также подвергал остракизму. Правда, с крупными соплеменниками подобные шутки он не проворачивал, считая, видимо, что те не обладают нужной прыгучестью. Кирилл определил проявившуюся склонность к подобным забавам как разлагающее действие одомашнивания и дал ему за эти выходки прозвище Гопник.

Источником же фантазии для него являлась еда. Это было довольно странно для пса с помойки, каждый день которого когда-то был посвящен по большей части поискам средств для пропитания. Но тем не менее это было так. Просто есть корм он отказывался наотрез. И дело было не в том, что ему хотелось чего-то другого – каши на бульоне, сахарной косточки или сомнительного полуфабриката из ближайшего супермаркета. Просто, вероятно, без борьбы за «кусок хлеба» желудочный сок не вырабатывался. Примитивно набивать утробу, по его мнению, – удел слабых, рафинированных созданий. Пищу надо добывать с боем. Тогда она перестает быть таковой и приобретает статус добычи. Этот романтический флер, скорее всего, служил для него чем-то вроде приправы. Чик садился перед полной миской и ждал.

– Иди рассказывай своему коню Василию сказку, – усмехнулся Кирилл.

– Почему «коню Василию»? – спросила сестра, насыпав в миску корм, и встала над псом, зажав коленями его плечи.

Суть борьбы за средства пропитания сводилась к тому, чтобы сжать ногами ожиревшие бока питомца и страшным голосом возвестить: «Сейчас отниму… Сейчас отниму и все съем!» Говорить следовало убедительно, по Станиславскому, иначе Чик отказывался верить и продолжал сидеть, глядя в стену. Если же искусство перевоплощения в оголодалого хозяина, готового есть с пола коричневые камушки, достигало необходимого уровня, пес кидался на защиту миски всей своей широкой от обильного питания грудью. В подтверждение серьезности намерений он сопровождал процесс вполне убедительным рыком. Игра игрой, но совершенной уверенности, что за рычание не получит газетой по ушам, у него не было. Поэтому для верности он поджимал хвост и изредка вопросительно косился на хозяйку. Убедившись, что куртуазность поведения не нарушена, Чик возвращался в исходное положение. Есть он, конечно, при этом не забывал. Не переставая рычать, он умудрялся периодически захватывать оскаленной пастью порцию корма и судорожно проглатывать.

– Потому что я вспомнил одно описание в интернете. Сейчас найду. – Брат порылся в телефоне и процитировал: – «Не ездила на конюшню несколько дней, сдав коня Василия берейтору. Это выдержка из сегодняшнего отчета по коню Василию: „…глаза хитрожопые, морда веселая, изображал пугливого коня-дурака. Бояться было нечего, вокруг было тихо и спокойно, поэтому он остановился, насрал посреди манежа и потом боялся своей кучи..?»² Ну, разве не похож на Чика? Та же бездна фантазии. А по поводу автора – некоторым берейторам следовало бы иногда помимо зарплаты выдавать Пулитцеровскую премию, настолько они красочны и емки в своих скромных деловых отчетах. А еще им не помешало бы в свободное время давать мастер-классы по искусству написания постов блогерам, которые в школе спали с открытыми глазами на уроках по русскому языку и литературе, а потом вдруг возомнили себя гениями словесности. Ну согласись?!

Кира по достоинству оценила слог: колени ее предательски начали подгибаться от смеха. Чик, не обладая даром провидца, тем не менее понял, что наметилась нехорошая тенденция сделать из него ездовую собаку. Принципиально отказываясь терпеть на своей спине пятьдесят с лишним килограммов живого веса, особенно во время еды, он предусмотрительно лег грудью на миску и по привычке зарычал.

Его категорический протест был прерван звонком в дверь. Утирая слезы умиления и хлопая в ладоши в знак преклонения перед талантом безымянного берейтора, Самойлова пошла открывать дверь. Питомец правильно, а главное, быстро оценил ситуацию: еще неизвестно, кто пришел, а оставлять миску, когда на кухне находился Кирилл, было бы верхом беспечности. Поэтому Чик решил не рисковать и сохранил исходное положение. Ждать пришлось недолго. Через мгновение на пороге кухни появился Кузьмич – молодой человек с печальными глазами и немного флегматичной полуулыбкой.

Если бы Киру попросили кратко описать внешность пришедшего приятеля, она уложилась бы в одно слово: «вешалка». Высокий рост, широкие плечи и удивительная худоба полностью укладывались в это определение. Но яркость образу придавала не фигура, а волосы. Делать комплименты мужчинам в современном обществе как-то не принято, и Кира не хотела нарушать традиции. Но в глубине души, глядя на роскошную шевелюру, испытывала вполне объяснимую зависть. «Ну зачем ему такие волосы? – с грустью размышляла она. – Будь он совсем лысым, ничего бы в его жизни не изменилось. А я бы с такой копной была бы просто неотразима. Как несправедливо устроен этот мир».

Обладатель же такого ценного в глазах женщины атрибута внешности относился к нему возмутительно наплевательски. Все эти салоны красоты и новомодные барбершопы остались для Кириного приятеля далеко за кадром. Единственное, на что могла рассчитывать растительность на голове у Кузьмича, это первый попавшийся шампунь с прилавка ближайшего супермаркета. В остальном же она была предоставлена сама себе – росла как хотела и куда хотела, закрывая пол-лица и падая живописными волнами на плечи.

Ощущение полной внутренней свободы и презрения к социальным шаблонам приятеля укреплялось при взгляде на его гардероб. Концепция обмундирования Кузьмича, по мнению Самойловой, сводилась к элементарному принципу – «до чего дотянулась рука». Рука обычно дотягивалась до всего без помощи глаз и мозга, которые по утрам предпочитали находиться в разрыве с реальностью, пока тело облачалось. Результаты данной раскоординации, как правило, получались удивительные. Если бы Самойловой пришло в голову просочетать несочетаемое, у нее все равно получилось бы хуже, чем у приятеля в период утренней сомнамбулии. В свете всего выше сказанного образ получался ярким, незабываемым, но несколько странным.

А вот глаза, проницательные и мудрые, диссонировали с явно хипстерским образом. Кира как-то попробовала вспомнить, видела ли у кого-нибудь хоть наполовину похожий взгляд, но ничего не получилось. Все ее знакомые просто смотрели друг на друга, вроде бы иногда даже внимательно, но исключительно поверхностно. Так обычно изучают этикетки на упаковках. С Кузьмичом же все было иначе. Он смотрел внутрь человека, но как-то так, что от этого у визави не возникало чувства, что его публично раздевают до нижнего белья. Скорее наоборот, его понимают, даже если в силу косноязычия и внутренней закрепощенности он ничего толком объяснить не смог. Потрясающий внутренний диалог. Конечно, не мамихлапинатапай³, но что-то близкое по ощущениям.

Появление Кузьмича в гостях у Киры, как правило, сопровождалось вручением какого-нибудь неожиданного презента. На этот раз таковым явилась книга «Искусство маркетри». Выяснять, где, когда, как и при каких обстоятельствах родилась идея пополнить ее домашнюю библиотеку подобным изданием, хозяйке не захотелось. Да и приятель, скорее всего, затруднился бы ответить на этот вопрос. Поэтому Самойлова предпочла оставить до лучших времен подарок на тумбочке в коридоре, а сама направилась на кухню вслед за гостем.

– Садись, – сказала Кира. – Фофа, налей ему чай, а я пока докормлю Чика.

Но повторно разыгрывать спектакль не потребовалось: присутствие двух непрошеных гостей, которые могли составить здоровую конкуренцию, явилось для пса достаточным аргументом, чтобы не затягивать процесс. Когда хозяйка обернулась, миска была уже пуста, а сытый питомец с теннисным мячиком в зубах протискивался между ногами под обеденный стол.

Как только Самойлова вернулась к гостям, Кузьмич тут же вскочил, уступая ей нагретое место. Качественное домашнее воспитание не позволяло ему сидеть в присутствии женщины.

– Не вставай, так ты занимаешь меньше места.

Это было сущей правдой. На кухне у Киры для комфортного пребывания требовалось учитывать линейные параметры всех живых и неживых объектов. Помещение по площади вполне укладывалось в рамки достаточности непритязательного обывателя, но вот с пропорциями явно наблюдалась некоторая проблема – больше всего оно напоминало школьный пенал для карандашей. Чтобы иметь возможность по нему относительно свободно перемещаться, стулья пришлось поставить только по торцам обеденного стола. Такое расположение оставляло небольшой проход между ним и столешницей кухни.

Несмотря на явные огрехи проектирования, здесь было довольно уютно. Сколько хозяйка потратила сил, чтобы добиться желаемого эффекта, история умалчивает, но результат был налицо. Каждый, кто сюда попадал, довольно быстро приходил к мысли, что уходить, конечно, рано или поздно придется, но делать это очень не хочется.

Для создания нужной атмосферы использовались старые, проверенные временем приемы – натуральные материалы, спокойные цвета и милые сердцу каждой интеллигентной девушки предметы декора: черно-белые фотографии в старинных рамочках и полочки с массой ненужных, но исключительно винтажных вещей. За последними Самойлова азартно охотилась по выходным на блошиных рынках. Трофеи в виде угольных утюгов, чугунных ступок, бульоток, лиможского фарфора и прочих предметов обихода прошедших времен регулярно пополняли коллекцию. Кире очень хотелось когда-нибудь стать профессиональным дизайнером интерьеров, но без должного образования ее никто бы и на пушечный выстрел не подпустил ни к одному объекту. Однако внутренняя потребность росла и рвалась наружу. Собственное же жилье давало свободу для самореализации, чем девушка и воспользовалась. По мнению знакомых, получилось весьма недурно. И это внушало обоснованную гордость за первый самостоятельный проект.

Антураж антуражем, но гостей полагалось, по всем законам гостеприимства, чем-то потчевать. Самойлова понимала, что одним эстетизмом сыт не будешь. Поэтому извлекла из одного подвесного шкафчика несколько одинаковых пакетиков, а из другого такое же количество белых фарфоровых мисочек. Высыпав одно в другое, она художественно расставила емкости на столе. Композиционно получилось вполне достойно, даже с некоторой претензией на аскетичную изысканность в духе японского ваби-саби.

Кузьмич не стал углубляться в гастрономические детали и, зачерпнув пригоршню содержимого одной из мисочек, отправил ее тут же в рот. Жевал он флегматично и безэмоционально, что не давало остальным участникам сборища возможности хоть как-то оценить вкусовые качества предложенного угощения. Брата же такой подход категорически не устраивал. Он хотел предварительно получить исчерпывающую информацию о продукте, которым предстояло утолить голод. Однако внимательное изучение содержимого и поверхностный органолептический анализ энтузиазма не внушили.

Объяснить такое странное поведение родственника можно было довольно просто: Кира любила пробовать новую еду, а затем предлагать ее гостям. Так случалось даже в тех случаях, когда сама Самойлова не находила ее привлекательной. Просто она считала, что познание мира не должно ограничиваться турпоездками и разглядыванием красочных картинок в интернете. Неаутентичные продукты способны внести существенную лепту в этот процесс, и ее субъективное впечатление об угощении не имеет значения. Хозяйке этот подход казался правильным и логичным, Кирилл же не разделял ее точку зрения. Все дело было в личностной оценке происходящего: сестра находила это забавным, брат – нет.

Памятуя о прошлом не всегда позитивном опыте, Кирилл еще раз внимательно исследовал угощение, которое внешне рождало ассоциацию с собачьим кормом. Запах, правда, был иным, но не настолько аппетитным, чтобы потерять бдительность. Поскольку пакетики были с разными надписями, предполагалось, что и вкус их содержимого должен отличаться, но визуально различий установить не удалось. Поэтому молодой человек для себя раскидал их по формуле «ягненок плюс»: «с рисом», «с бурым рисом», «с диким рисом» и «без риса» – по аналогии с тем же кормом.

– Скажи честно, тебе такое нравится? – поинтересовался он, глядя, с какой скоростью Кузьмич закидывает шарики себе в рот.

– А что? Нормально. Не то что жареная саранча.

– Ты пробовал насекомых?

– Да. Только не пробовал – ел.

– Ну и как?

– В принципе, ничего. Правда, лапки между зубов застревают.

– Бр-р-р… – Кира от отвращения передернула плечами. – И когда же ты их ел?

– Когда сидел в шанхайской тюрьме, – невозмутимо ответил гость. – Давно это было.

– Ты сидел в тюрьме?! – Кирилл чуть не подавился от удивления. Переведя взгляд на сестру, он добавил: – С кем ты связалась?

– Да ладно, всего-то три дня, – пожал плечами Кузьмич.

– Как ты там вообще оказался? – полюбопытствовала хозяйка.

– Мне предстояло лететь по делам в Шанхай, поэтому требовалась шанхайская виза. Я не знал и получил китайскую. Отсюда меня по ней спокойно выпустили, а когда прилетел туда, сразу арестовали. И держали в тюрьме, пока с посольством решали вопросы депортации. В тюрьме столовки не было, и полицейский каждый день по три раза водил меня в наручниках питаться в ресторан напротив. За государственный счет, между прочим. Там насекомых всяких и ел.

– Какая у людей жизнь интересная… – заключила Кира с легкой завистью.

Кузьмич опять пожал плечами.

В это время Чику надоело сидеть под столом и захотелось пробраться поближе к окну: мимо постоянно пролетали какие-то птицы, и требовалось срочно их облаять. Протискиваясь между хозяйкой и ножкой стола, пес так толкнул девушку жирным боком, что она, чтобы удержаться на ногах, вынуждена была сделать широкий шаг в сторону и ухватиться за столешницу.

– Да-а-а, – протянул неодобрительно Кирилл, оценивая ширину прохода. – Хоромы у тебя не царские.

– Я и этим рада. Спасибо бабушке, оставила наследство. Лучше такие, чем жить с мамой. Да и район мне более чем нравится. Старый, интеллигентный и очень зеленый. Не променяла бы свою квартиру ни на какое роскошное жилье в гетто на окраине.

– О! В нас заговорил снобизм?!

– Им и не пахло. Я постараюсь объяснить, а ты постараешься понять…

– Аудитория у ваших ног.

– В новых районах, застроенных сплошь однотипными домами, нет диалога с городом. Когда идешь по улице, глазу зацепиться не за что, ничто не радует, не удивляет, вообще просто никаких эмоций. Человейники, больше ничего. Какие-то многоярусные капсулы для защиты человеческих тел от погодных условий.

– Поддерживаю, – поставил точку в дискуссии Кузьмич, перестав жевать.

С мамой действительно было непросто, особенно в последнее время. Раньше за ней водилось только две странности – пересказ телевизора и изготовление компотов в промышленных масштабах. Все, что удалось посмотреть за день по ящику, она излагала с упоением и на одном дыхании. Иногда монологи продолжались глубоко за полночь. Чтобы как-то противостоять этой стихии, Кира просто делала умные глаза и отключала звук. С компотом дело обстояло хуже. Банки постепенно заполняли квартиру, но его никто не пил. А выбрасывать запасы рука не поднималась. Ситуация обещала стать катастрофической. Но, к счастью, оказалось, что соседи по лестничной клетке – страстные любители халявы. Так что быстро удалось определить рынок сбыта и наладить поставки.

С возрастом же количество странностей возросло. Сначала это была неприязнь к классической литературе – книги, что занимали долгие годы два объемных шкафа в гостиной и никому не мешали, вдруг стали восприниматься как-то болезненно и враждебно. Чтобы избавиться от раздражающего фактора, мама выносила их из дома частями и оставляла на первом этаже у лифтов. Что-то Кире удавалось спасти и вернуть на законное место, но родительница с этим фактом мириться отказывалась и прятала их в выдвижной ящик под кроватью. Книжные полки стояли пустыми. По законам сохранения материи вместо книг она приносила домой бесплатные газеты, которые кидают в почтовые ящики, и бережно хранила их в узком пространстве между платяным шкафом и окном. К тому моменту, когда Самойлова-младшая решила покинуть отчий дом, стопка доросла ей уже до подбородка. Очень хотелось узнать, не прибегая к искусству дипломатии, зачем превращать квартиру в помойку. Но Кира сдержалась и спросила лаконично: «Зачем?» На прямой и ясный вопрос о цели такого странного коллекционирования родительница ответить затруднилась. Но чтобы тема не всплыла снова, она предпочла пресечь любопытство дочери на корню: «Отстань от меня! Какое твое дело?!»

И это было только начало. Причем сравнительно безобидное. Дальше пошло по нарастающей. Как-то мама неудачно присела и почувствовала резкую боль в колене. Не утруждая себя обращением к специалистам и постановкой диагноза, она сразу перешла к терапии проверенным народными средствами – нарвала на ближайшем пустыре листьев лопуха и обмотала ногу. По прошествии трех дней листья завяли, но боль почему-то осталась. Предложение Киры обратиться к хирургу-ортопеду сначала было принято с негодованием, но пойти в поликлинику все же пришлось, поскольку нормально передвигаться родительница уже не могла. Выяснилось, что это был разрыв связки и требовалась микрооперация. Подобное заявление вызвало еще более негативную реакцию – врача публично заклеймили шарлатаном и вымогателем. В знак протеста мама купила себе палочку, с которой уже никогда больше не расставалась.

Затем случилась проблема с зубами – сломался мост, а буквально через неделю и второй. По закону подлости располагались те с разных сторон, и есть стало просто нечем. Лопухом и заговором такие проблемы не лечились, и родительница уже готова была сдаться, но в процесс вмешалась соседка. Та точно знала, что придется подпиливать кость, поскольку произошла деформация челюсти. Сомнений не оставалось – именно все так и было с ее двоюродной теткой. Правда, соседка маме в рот не заглядывала и стоматологом не была, консультировала исключительно по телефону. Но современные тенденции врачебной практики уже были определены более компетентными людьми – телемедицина способна творить чудеса. По телевизору врать не будут. К сожалению, соседка оказалась не готова осуществить и лечение, а обращаться в клинику, где ничего не знают и хотят лишь деньги содрать, маменька отказалась наотрез. Так и проходила, прикрываясь платочком и питаясь лишь жидкими кашками, два года. Но, видимо, новая парадигма оказалась не очень комфортной, да и мяса уже давно хотелось, так что Самойловой-старшей пришлось все же отправиться на прием к протезисту. Нетрудно догадаться, что ничего подпиливать не пришлось.

Количество странных идей и их масштаб постепенно нарастали, чему способствовало скрупулезное изучение газеты «ЗОЖ». Одно время после умывания родительница перестала вытирать лицо полотенцем, объясняя это тем, что коже нужна влага. Мол, пусть вода сама всосется. Кира, не будучи физиологом, все же смогла осознать всю абсурдность идеи. Если бы кожа была способна впитывать воду, то, принимая ванну, мы бы разбухали, как губка. Но довод впечатления не произвел. Почему мама перестала это делать, осталось загадкой. Видимо, насыщение состоялось и внутренний гигрометр протрубил отбой.

Апофеозом стал вопрос, заданный ею как-то поутру:

– Как ты думаешь, может, мне стоит пить перекись водорода?

– Зачем? – спросила еще не совсем проснувшаяся дочь.

– Пишут, что это полезно для здоровья.

– А у тебя с ним проблемы?

– Нет. Ну так, вообще…

– Если вообще, то лучше мышьяк.

Шутка получилась грубой, и мама обиделась. Молчание продолжалось несколько дней. Кира уже была готова извиниться, но помешало одно небольшое происшествие. В один из дней она зашла на кухню попить воды. На столе как раз стоял полный стакан, и Самойлова-младшая, недолго думая, схватила его и сделала большой глоток. Разумеется, это была перекись водорода. Выплевывая в раковину то, что не успела проглотить, Кира поняла, что жить тут становится опасно и пора съезжать в бабушкину квартиру.