По воле Персеид

Я сумела добраться до машины, ничего не расплескав, но не поймав унесенные ветром несколько салфеток. Со стороны, наверное, выглядело романтично. Усевшись в пикап, я все еще была не в силах разговаривать. Тетя наклонилась ко мне сзади и тронула меня за плечо. Я посмотрела на нее, и она мне улыбнулась. Шарль догадался, что я столкнулась с Фридрихом, и поспешил завершить телефонный разговор, не желая ничего пропускать.

– Там был Фред?

– Как ты понял?

Он громко рассмеялся.

– Ну как тебе сказать… Не возвращаются с такой миной, когда идут за кофе. И маффинами, и… супом?

– Он мне душу излил. Я попыталась отвлечь его, заказывала одно за другим, а он как в театре: вызубрил роль и с блеском исполнил. Ужас, прямо признание в любви…

– Я его понимаю.

На шоссе мы выехали молча, и эхо последней фразы Шарля как будто продолжало отдаваться в кабине. Я знала, что он спокоен, а Шарль знал, что я хочу быть именно с ним. И сейчас, и всегда.

Я задремала, глядя на деревья, проносившиеся за окном. Контейнер с супом я поставила на колени, чтобы согреться. Еще один теплый судок я бы охотно приложила к сердцу. Короткие прощания ранят не меньше долгих.

* * *

Разбудил меня Ван Гог, который запрыгал, увидав в окне знакомые пейзажи Сент-Огюста. Я обернулась на тетю и следила за выражением ее глаз, желая проверить, поразит ли ее городок при первой встрече так же, как некогда меня, – и по ее ахам и охам поняла, что и она покорена им с первой секунды.

Когда мы вылезли из машины, я сказала, что, прежде чем пойти в дом, тете следует познакомиться с рекой Святого Лаврентия. Мы торжественно встали втроем на берегу, и я начала представлять их друг другу.

– Дорогая тетя, это река. Она будет с тобой всегда – и в горе, и в радости.

– Ох, Фабьена, уж река-то не убежит, понятно – а вот мне к ней бегать надолго ли еще ног хватит…

– Ничего страшного, она и издалека тебя поддержит. Дорогая река, это Клэр, моя тетя. Она такая веселушка, вот увидишь! А когда хохочет, то колыхается всем телом, точно как ты. Вы с ней подружитесь!

Тетя, как я и рассчитывала, громко рассмеялась. Я встала перед ней, спиной к солнцу, и попросила разрешения ее сфотографировать. Сияя от радости, она распростерла руки – точно как я, когда впервые оказалась на берегу. Я могла бы захватить и пляж за ее спиной, но вместо этого сделала портрет крупным планом. Уж очень она была тогда красивая – лицо обрамлено белокурыми локонами, которыми играет ветер. Мы перешли дорогу и оказались у дома. Я протянула тете ключи, и она замешкалась.

– Так странно думать, что она жила здесь…

– Да, я чувствовала то же, когда впервые приехала сюда.

Как бы глубоко ни разделяла я ее переживания, холод уже кусал мне ноги – не терпелось оказаться в тепле. Немного помолчав, она отперла дверь.

Я не ожидала, что дом подействует на нее так сильно. Войдя в гостиную, она присела на подлокотник дивана и заплакала. Я бросила изумленный взгляд на Шарля. Тетина реакция сбила меня с толку.

– Тетя, ты что, уже не рада, что приехала? Если хочешь, отвезем тебя назад в Дэмон.

И тут же спохватилась:

– Ой, только куда ж ты там теперь поедешь.

Клэр и Шарль рассмеялись. Нечасто мне доводилось видеть такое мокрое от слез лицо. Она любовно переводила взгляд с одного предмета на другой: эти стены явно навевали ей множество воспоминаний. Не найдясь, что еще сказать или сделать, я подхватила два чемодана и понесла к ней в спальню. В коричневом что-то звякнуло, будто школьный звонок на перемену. Тетя поспешно поднялась и, вытирая лицо, сообщила, что привезла вина – отпраздновать новоселье.

Чтобы до вечера тетя не скучала, я организовала для нее целую программу. Мы обошли с ней все, что непременно следовало посетить в Сент-Огюсте: причал, ремесленные магазинчики и художественные галереи, продуктовый, клинику, библиотеку – и вдобавок Шарль догадался познакомить ее с Жосленом, владельцем местного магазинчика, который любил быть в курсе всех новостей.

Тетин визит означал для него свежую сплетню, которой он еще несколько дней сможет радостно потчевать своих посетителей. С первой же минуты их разговора стало ясно, что они отлично поладят. Жослен, как я знала, несколько лет как овдовел, тетя была одинока, и мне подумалось, что, быть может, прямо здесь, между отделом спиртного и полкой с чистящими средствами, я наблюдаю начало новых отношений.

На ужин, который я решила подать наверху, в «винтажном уголке», я приготовила спагетти со своим фирменным соусом. Тетя похвалила меня, сказав, что мамин рецепт я воспроизвела в совершенстве. К горлу у меня подступили слезы – правда, я списала неожиданный прилив эмоций на спиртное.

– Расскажи мне о ней.

Тетя вытерла губы и отпила вина.

– Твоя мать – самая сильная женщина из всех, кого я знаю. И я так говорю вовсе не потому, что она мне сестра. Она зверь, а не женщина!

Шарль выпучил глаза:

– А-а, так вот в кого она такая! Фабьена сама настоящий зверенок!

Я улыбнулась ему и протянула руку – а когда он хотел было взять ее, быстро отдернула.

– Извини. Я еще не совсем ручная.

Мы рассмеялись. Тетя продолжила:

– У меня даже язык не поворачивается говорить о ней в прошедшем времени. И как только такой человек, как она, мог угодить в лапы этого Марселя. Совсем не в ее духе.

Я перестала смеяться.

– Не говори так. Она в секту его угодила, а не в постель.

– А вот этого, Фабьена, точно сказать никто не может. Порой думаешь, что знаешь людей, а потом вдруг оказывается, что ты кругом ошибался. Все секреты твоя мать унесла с собой.

Я переглянулась с Шарлем, который, очевидно, тоже не понял, что она имела в виду.

– А мой отец?

Она улыбнулась, набирая в ложку спагетти. Ее техника была безупречна – у меня никогда так не получалось. Ложка стояла ровно под таким углом, чтобы макаронины легко наматывались на вилку.

– Ну а что твой отец… Про него мне сказать особо нечего.

Шарль перевел разговор на другую тему, и дальше они час проговорили о новых коммерческих проектах, которые затевались в Дэмоне.

В 22:32, когда я готовилась подавать десерт, у меня зазвонил мобильный. Это была Лия. Не успела я снять палец с зеленой кнопки, как в динамике раздался ее голос.

– Алло, Фаб? Ты нужна нам в Доме. Смарт хочет с тобой поговорить.

Я всегда обожала шутки и частенько разыгрывала Лию. Я подумала, что она решила в конце концов мне отплатить.

– Да что ты говоришь, Лия! Может, еще и пирога для него захватить?

– Я не шучу, Фаб. Только что заходила медсестра: он хочет тебя видеть.

Я немного помолчала, ожидая, что она сейчас не выдержит и признается, что я ее раскусила. Но ответа не последовало.

– Я выпила. Не думаю, что мне стоит сейчас приезжать.

– Фабьена… Я слышу по голосу – не так уж ты пьяна.

По ее тону было совершенно ясно, что от визита мне не отвертеться. Я попробовала вытянуть из нее какие-нибудь подробности о просьбе Смарта, но Лия не стала распространяться и сказала лишь, что будет меня ждать. Садиться за руль мне было нельзя, и я попросила Шарля отвезти меня в Дом «Птицы».

– Он хочет тебя видеть? В субботу вечером?

– Похоже на то…

Шарль поинтересовался у Клэр, знает ли она Смарта, и разговор немедленно перешел на его фильмы, которые оба принялись оживленно обсуждать, пока я собиралась. Они его так расхваливали, что я устыдилась своего невежества. Жаль, что я не могла разделить их восторг. Я быстро сменила платье в цветочек на вязаный свитер с джинсами, забрала волосы в пучок, подкрасила немного ресницы – все, готова. К Дому мы поехали втроем, и по дороге тетя щедро делилась догадками о том, что же задумал Смарт.

– Небось хочет позвать тебя актрисой в новый фильм! Или завещать тебе свои миллионы!

Шарль одно за другим отметал ее предположения, в то время как я нервно крутила на пальцах кольца, соображая, как мне следует держаться, когда я переступлю порог комнаты номер десять. Я предпочла бы часами кататься на машине и слушать радио, хотя диктор бубнил с полным равнодушием. Когда Шарль парковался, я засмотрелась на него, улыбаясь.

– Ты чего?

– Спасибо, что любишь меня.

Он залился смехом, который так мне нравился.

– Да ну тебя, Фаб, не говори так, я ж тебе не одолжение делаю!

Тетя пожелала сесть сзади, и на миг я совсем про нее забыла. Меня охватило смущение за свой порыв нежности. Мне хотелось горячо поцеловать его, как я любила, но я только чмокнула его в щеку, отстегнула ремень безопасности и попрощалась. Поглядела вслед машине и, лишь когда она уехала, вошла в Дом «Птицы». У дверей меня уже ждала Лия. Она потребовала, чтобы я подняла руки и прошлась по воображаемой прямой линии, что я чуть было не проделала, но быстро спохватилась, поняв, что она шутит.

– Надеюсь, Фабьена Дюбуа, когда ты наконец напьешься, я сама буду трезва и это запомню!

В ответ я скорчила рожу и протянула тарелку, на которой лежал кусок пирога.

– Хочешь?

Я знала, что Лия сладкоежка. Она уставилась на пирог, пожирая его глазами, но тарелку не взяла.

– Смарт, наверное, будет рад гостинцу. Он как раз в обед просил чего-нибудь сладенького.

В коридоре «Ласточек» стояла тишина. На меня всегда глубоко действовали покой и безмятежность, здесь царившие, но по вечерам эффект был особенно силен. Пространство было будто пронизано тайной. В этом воздухе все было хрупким, как крыло бабочки: любое слово, любой разговор. Грань между жизнью и смертью была здесь предельно тонка – и, вопреки здравому смыслу, именно поэтому в хосписе мне становилось легче.

Теперь Лия выглядела серьезной, и между бровей у нее залегла характерная складка. Я не выдержала и резко остановилась.

– Ты точно не знаешь, чего ему надо?

Она не ответила и только махнула рукой, чтобы я поскорей зашла. Кровь стучала у меня в висках. Я обернулась – но Лия уже возвращалась к себе в кабинет. Смарт сидел в постели и читал все тот же журнал, что и в прошлый раз. Когда он заметил меня и скривился, я подумала, что Лия все-таки меня уделала. Смарт вовсе никого не звал, а она сейчас потирает руки, довольная своим ходом. Только вот никак не верилось, что Лия способна зайти так далеко.

Я поставила тарелку с пирогом на столик у кровати и сняла пальто. Мы по-прежнему ни словом не перемолвились. Я, как и тогда, присела на подоконник, решив, что досчитаю в уме до тридцати – и, если за это время он ничего не скажет, начну разговор сама. Заодно я улучила момент, чтобы окинуть взглядом его личные вещи: стопку книг и журналов на книжной тумбочке и фото немецкой овчарки в деревянной рамке. Здесь не было того, что обычно видишь в комнатах пациентов: цветов, растений, фотографий родных, детских рисунков.

Секунды шли, а Смарт на меня даже не взглянул. Двадцать восемь. Я встала и направилась к двери.

– Фабьена!

Он произнес мое имя таким голосом, как будто я уходила навсегда. Я обернулась и подняла указательный палец: подождите минутку. Дежурила моя любимая медсестра, Барбара. Я спросила ее, навещал ли кто-нибудь Смарта за все то время, что он у нас лежит.

– Ты представляешь, я у девочек сегодня то же самое спрашивала. Нет, посетителей не было, и не звонил никто.

– А ты уже знала, кто он такой?

– Ну конечно, я думала, тут весь день будет толпа народу, человек-то известный.

Я ушла, крепко задумавшись. Увидев меня снова, Смарт опустил журнал и подложил себе под спину подушку, чтобы сидеть повыше.

– Я думал, ты совсем ушла.

– Нет, что вы.

Я уселась на свое обычное место. Начала заново счет, и, когда дошла до десяти, он сказал:

– Ну, как он там поживает?

Я стала лихорадочно соображать, о ком речь, но только подняла недоуменно брови. Мое замешательство рассмешило его.

– Я вас давеча к черту послал, так ты обещала от меня ему поклониться.

– А-а! Он был весь красный как помидор – наверное, давление подскочило.

Он расхохотался так, что закашлялся, и тут же в комнату заглянула Барбара, проверяя, всё ли в порядке. Отдышавшись, Смарт направил на меня палец и сказал:

– Спасибо. Это все, что я хотел узнать. Спокойной ночи.

Я остолбенела. Еще с минуту я смотрела на него, пытаясь понять, не шутит ли он, но Смарт больше не открывал глаз, поэтому я надела пальто, на цыпочках вышла и прямиком отправилась в кабинет к Лии. Завидев меня, она от нетерпения вскочила с места, как будто ожидала узнать какой-то страшный секрет.

– Ну что?

Я притворилась, что роюсь в кармане пальто.

– Да вот, чек мне выписал, боюсь смотреть, сколько там.

– Что?!

– Ну нет, конечно. Спросил, как поживает черт.

– Хватит придуриваться. Что ему было нужно?

– Не придуриваюсь я, честное слово. Он правда хотел узнать, как поживает черт. Ну помнишь, я тогда еще сказала, что черту привет от него передам…

– Черт знает что такое.

Я пожала плечами и повязала шарф.

– Может, ему просто одиноко? Я спросила у Барбары, были ли у него посетители, – она говорит, никто не приходил.

Лия медленно села на место.

– И правда…

– Может, у него и нет никого?

И, будто от нажатия на невидимую кнопку, она оживилась, возмущенная моей наивностью.

– Ты что, Фабьена, это же Смарт! У него наверняка куча друзей, коллег… Да бред, не может такого быть.

Я потерла висок, стараясь унять барабанную дробь в голове. Да, наверняка этот человек знаменит – но правда в том, что он лежит и помирает совсем один в хосписе Сент-Огюст-cюр-Мер.

– Знаешь что?

Лия подпрыгнула от неожиданности, как будто я выдернула ее из мира грез.

– Что?

– Пойду-ка я спать.

Я попрощалась с ней, отклонив предложение подвезти меня до дуплекса. Мне, конечно, хотелось поскорее вернуться, но не меньше нужен был небольшой интервал между Домом «Птицы» и собственным домом. Ходьба, пересчет плиток под ногами и шум реки нередко помогали мне отделить дом от работы. Когда-то я пообещала себе не вкладываться эмоционально в жизнь пациентов так, как в Доме «Тропинка», в Дэмоне, но это было все равно что ежедневно оставлять сердце в прихожей – мысль совершенно абсурдная.

Я ускорила шаг, чтобы согреться, а когда до дома оставалось всего несколько минут, припустила бегом, впрочем, по-прежнему стараясь не наступать на швы между плитками. Я бежала, высматривая огонек над нашим крыльцом. Колени ныли, и я боялась поскользнуться на опавшей листве, но поднажала напоследок, пока не показалось крыльцо. Войдя, я услышала смех Шарля. Он сидел у тети Клэр.

Не успела я снять сапоги, как на меня накинулись с расспросами.

– Ну? Чего он хотел?

– Он умер?

Я упала на диван и, смеясь, ответила:

– Мне надо подкрепиться пирогом, тогда отвечу…

Шарль стремглав бросился наверх, как будто это была не просьба, а задание на скорость, и вернулся с остатками чизкейка. Сидевшая напротив тетя пристально следила за каждым движением моей вилки, а рядом, скрестив руки, стоял и не менее пристально смотрел на меня Шарль. Я нарочно томила их, с наигранным стоном смакуя каждый кусочек. Когда же весь чизкейк был съеден, я поставила тарелку на журнальный столик, обвела их взглядом и объявила:

– Он хотел узнать, как поживает черт.

Я думала, что мои слова их потрясут, что я удивлю или смущу их, но, вопреки всем моим ожиданиям, они рассмеялись. Тетя ткнула пальцем в сторону Шарля.

– Ну, что я тебе говорила? Фабьена еще не знает, с кем связалась!

Я посмеялась за компанию, хотя мне было не слишком-то смешно. Тетя встала и пошла за колодой таро. Я знала, что она страсть как хотела – и уже давно – погадать Шарлю. У меня вырвалось «о нет…», но она не обратила внимания.

– Уверена, мой милый, тебе интересно, что я нагадаю!

– Да? А я что-то не очень уверен.

Пока тетя приступала к картам, я ушла заваривать себе чай. Мне не очень хотелось слышать, что она ему скажет. И дело было не в точности прогноза: промахивалась она редко.

Вернувшись в гостиную, я не смогла сдержать смеха при виде Шарля: такой он красный и серьезный сидел напротив тети. Я постепенно сместилась к дивану, уже волнуясь, хватит ли мне потом сил преодолеть четырнадцать ступенек, которые разделяли два наших этажа. Пока тетя сосредоточенно раскладывала карты, я корчила Шарлю рожицы, а он старался не смотреть, чтобы не рассмеяться.

– У вас с Фабьеной сейчас такое время – как идеальный день для рыбалки. Она будто рисует тебе картинку мечты: солнце, богатый улов, отличная погода.

Я широко улыбнулась Шарлю, не думая, что последует продолжение – тем более настолько мрачное.

– Но это мираж. В лодке течь, и воды набирается все больше.

И, прежде чем я успела попросить уточнений, она добавила:

– Если она так и будет грести, не обращая внимания на бреши, вы потонете.

Я вскочила, опрокинув чай себе на колени. Заговорила о том, что время уже позднее, а надо ведь завтра не проспать, если хотим увидеть рассвет на реке.

– Фабьена, я ведь не девочка, я видела рассветы…

– А здесь еще не видела.

По моему тону было ясно, что вечер окончен. Тетя безропотно собрала свои карты, и Шарль спросил ее, есть ли у нее все необходимое для первой ночи на новом месте. Она поблагодарила нас за прекрасный день, и мы поднялись к себе. Открыв дверь, мы увидели сидящего столбиком Ван Гога, который ждал нас, держа в пасти поводок. Я взглянула на стенные часы. Десять минут первого. Я натянула сапоги, надела пальто и шапочку – и тут Шарль заговорил.

– Фаб…

Я боролась с проклятым длиннющим шарфом, когда он добавил:

– Я умею плавать. Мне не страшно.

Я понимала, что, если вымолвлю хоть слово, за ним тотчас хлынет поток других. До сих пор мне удавалось сдержать кавалерию, которая грозила ринуться из груди. Я еще не осознала, что, заперев все чувства внутри, стала врагом самой себе. Кони, чуя принуждение, рвались на волю. Они бешено били копытами прямо в сердце – а я привычно затыкала пробитые ими дыры.

Я торопливо спустилась по лестнице, увлекая за собой Ван Гога – вероятно, немало удивленного, что хозяйка с таким энтузиазмом согласилась на позднюю прогулку. Я машинально повернула налево, следуя нашему ежеутреннему маршруту в девять километров. И побежала, пока не оказалась на пляже. Когда я остановилась, Ван Гог посмотрел на меня, склонив голову набок, как будто спрашивая, почему мы больше не бежим.

Бежать… Только это я и умела. Потому что убегают только трусы. А я и была трусихой. Такой, что робеет взглянуть в глаза своим чудовищам. И страшится выйти и сразиться с ними.

Я согнулась и уперлась руками в колени, пытаясь перевести дух, когда поводок вдруг начал дергаться. Ван Гог залаял, увидев кого-то вдали. К нам бежал Шарль. Я отпустила пса – пусть бежит ему навстречу, а сама села на песок и взяла в руки ракушку-мидию. Она была закрыта. Я где-то читала, что, если вареная мидия не раскрылась, это не значит, что она испорчена: у нее очень сильная мышца, вот створки и не могут разжаться. Я поднесла мидию к лицу и сказала:

– Тебя, наверное, кинь в кипяток – ты тоже не раскроешься. Мы с тобой не испорченные, мы просто очень мускулистые…

Я почувствовала, как две большие руки подхватывают меня под мышки и бережно поднимают.

– Лучше тебе сейчас в горячую ванну, а не сидеть у холодной реки…

Я повернулась к Шарлю и посмотрела ему в глаза.

– Моя тетя права. Если я ничего не предприму, мы утонем.