Tsitaadid raamatust «Клуб лжецов. Только обман поможет понять правду»
Язык — это арсенал, наполненный самым разным оружием; и если вы размахиваете таковым, не проверив, заряжено ли оно, не удивляйтесь, что оружие будет время от времени выпаливать вам в лицо.
Университетское образование должно быть широким и разносторонним. Но этим студентам образование не дают, их натаскивают. Набивают начинкой, как страсбургского гуся. Заталкивают в глотку жидкую кашицу, от которой раздается только одна какая-то часть их мозгов. Как целое ум такого студента игнорируется ради развития той его части, что обладает рыночной ценностью.
У каждого своё время. Ты можешь смотреть на тридцатилетнего человека и знать, что, когда волосы его поседеют, а лицо покроют морщины, он обретёт свою наилучшую внешность. Взять того же профессора, Дональда Трефузиса. Подростком он должен был выглядеть смехотворно, ныне же стал самим собой. Другие, чей подлинный возраст составляет лет двадцать пять, стареют гротескно, их лысины и раздавшиеся животы оскорбляют то, чем эти люди были когда-то.
— Все, что ты делаешь, это... это... я не знаю, как это назвать.
— Двулично? Завуалированно? Неискренне? Коварно? Криводушно? Уклончиво?
— Все сразу. Почему ты никогда не говоришь и не делаешь ничего в открытую?
— Пусть я сдохну, если я знаю. Серьезно, пусть я сдохну.
Он твой враг, Дональд.
— Ничуть не бывало, — сказал Трефузис. — И не будет им, пока я его так не назову. Он может страстно желать этого, может встать предо мной на одно колено и молить об открытой враждебности в самых насильственных ее проявлениях, однако для стычки, как и для случки, необходимы двое. Я сам выбираю себе врагов.
Дональд Трефузис
Отец, точно так же, как и мать, превратился в незнакомца, которого я так хотела видеть, но он не подходил близко.
Когда правда слишком неприятна и болезненна, наш мозг как бы удаляет ее из памяти, но в нашей голове остается ее тень, призрак. Туманность и безликость этого призрака, словно написанное на школьной доске и впопыхах стертое матерное слово, манит загадочностью. Ты начинаешь всматриваться в пятно на доске, и слово проявляется, как по волшебству.
Я закрыла глаза и пожелала себе жить в совершенно другой семье, в совершенно другом городе. Я набрала воздух в легкие и задула свечи. В доме стало темно.
Консервы, казалось, говорили: «Съешь меня на свой страх и риск».
грохот разбившегося блюда с лазаньей и голос матери, крикнувшей: «У нее же день рождения, сукин ты сын!» Лиша распустила «французскую ракушку» и произнесла: «Дубль пять тысяч десятый, с днем рождения, черт подери».
