Ангела Меркель. Самый влиятельный политик Европы

Вишневый коктейль

Неизвестно, была и Ангела среди тех молодых людей, кто демонстрировал свою верность восточногерманскому государству маршем 6 октября, но это вполне вероятно. Она была членом ССНМ, хотя это, конечно, не значит, что она участвовала в марше по доброй воле, не говоря уже о какой бы то ни было демонстрации энтузиазма по отношению к режиму. Позже она говорила: «Я ненавидела несвободную Восточную систему». Может, и так, но она никак не проявляла эту ненависть публично ни когда была студенткой, ни после. Как говорится, Ангела не раскачивала лодку. Дело того не стоило, и ее не снедала страсть к протесту. В начале и середине 1970-х гг. политика не значилась в числе ее приоритетов. Физика – требовательная профессия, а она была усердной студенткой.

В ее жизни было кое-что и помимо естественных наук. Она вела активную социальную жизнь. На первом курсе университета она познакомилась с Ульрихом Меркелем, и они начали встречаться. Ульрих был на год старше нее, но учились они на одном курсе, поскольку он поступил в университет на год позже из-за обязательной военной службы. Сын мелкого предпринимателя, кажется, по уши влюбился в Ангелу, подрабатывавшую в то время официанткой в баре. Некоторое время он лишь наблюдал за ней, а познакомился во время экскурсии в Ленинград.

У Ангелы и Ульриха было много общих внеучебных интересов, и теперь Ульрих вспоминает то время как «очень приятное». «Мы вместе ходили в кино, мы ходили в театр и путешествовали – ну, насколько это было возможно в Восточной Германии», – вспоминал он. Судя по воспоминаниям Ангелы и Ульриха, годы, проведенные в Лейпциге, были беззаботными. Ангела продолжала вести студенческое общество и работать в баре. По ее собственным словам, она тогда «впервые испытала на себе капитализм», когда продала виски и вишневый коктейль и заработала денег. Неважно, был ли это действительно виски (который всегда был в дефиците) или водка (которую производили в промышленных количествах). Достаточно сказать, что ей это нравилось.

Два года спустя, в 1976 г., Ангела и Ульрих съехались и стали жить вместе. Им выделили небольшую квартирку. Жилье не было шикарным – туалет, к примеру, им приходилось делить еще с двумя парами, – но плата была низкой, по 20 марок с каждого, или пятая часть студенческой стипендии. Еще через год, 3 сентября 1977 г., они поженились. Ангела настояла на церковном венчании и на том, чтобы прошло оно в отцовской церкви, хотя венчал ее не отец. Обряд проводил один из молодых коллег пастора, чтобы тот мог, как положено, подвести дочь к алтарю.

Ангеле было 23 года, Ульриху 24. Она была на венчании в голубом; это ее любимый цвет и одновременно официальный цвет коммунистической молодежной организации, ССНМ. Была ли это любовь? Ангела, когда ей задали этот вопрос, ответила немного сдержанно: «Мы были решительно настроены на общее будущее, но в Восточной Германии вообще рано вступали в брак. К тому же, если ты был женат, тебе с большей вероятностью давали жилье. Так что у нас было не слишком много времени, чтобы узнать друг друга. Мне кажется, сегодня люди обычно не так спешат вступить в брак».

Ульрих ответил более прямо: «Конечно, мы были влюблены друг в друга».

На долгий медовый месяц времени не было. Оба учились на последнем курсе и должны были сдавать сложные экзамены. Помимо академических экзаменов, Ангеле нужно было сдать тест по физкультуре. Она должна была пробежать 100 метров – и сделала это, хотя и не слишком хорошо. Но в лаборатории у нее были великолепные результаты. Ее работа о некоторых аспектах ядерной физики была – исключительный случай! – опубликована в английском рецензируемом научном журнале Chemical Physics («Химическая физика»).

Ангела и Ульрих не слишком интересовались политикой, но не были и конформистами, которые всегда следуют линии партии. В 1977 г. западногерманский журнал «Шпигель» опубликовал отрывок из книги «Альтернатива», в которой неизвестный до той поры политический философ Рудольф Баро красноречиво критиковал восточногерманский режим с лево-социалистических позиций. Он писал: «Коммунистическое движение начиналось с обещаний решить фундаментальные проблемы человечества и найти ответы на экзистенциальные вопросы. Страны, называющие себя социалистическими, подписываются на это, но на практике получается совсем другая история». Эти жесткие, но несомненно верные слова и сделали книгу такой опасной для режима. Штази отреагировала стремительно. На следующий день Баро был арестован. Но его книгу удалось тайно вывезти из страны, и она сразу стала бестселлером. Баро был приговорен к 30 годам тюрьмы; его адвокатом был молодой человек по имени Грегор Гизи, сын восточногерманского министра по церковным вопросам. Позже Гизи-младший стал лидером Левой партии, но как адвокат он ничем не смог помочь Баро.

Ангела заинтересовалась этой книгой, хотя и не была согласна со всеми выводами автора. Она вспоминает, что «с группой друзей они изучали “Альтернативу” почти научно. Несколько вечеров мы провели за обсуждением книги по главам». Это подразумевает, что она была меньшей конформисткой, чем утверждали позже некоторые. Участие в дискуссиях о запрещенной книге, тем более владение ее экземпляром, были тогда уголовно наказуемы. В Восточной Германии такие преступления сурово наказывались.

Однако, несмотря на все репрессии, режиму Хонеккера не удавалось подавить политическое инакомыслие. Видные интеллектуалы, такие как ученый и философ Роберт Хавеман, были помещены под домашний арест; Рудольф Баро и певец Вольф Бирман (в 1970-е гг. этот фолк-певец был популярен далеко за пределами страны) были вышвырнуты из Восточной Германии. Они были лишены гражданства. Еще одним изгнанным интеллектуалом стал философ-марксист Эрнст Блох, автор книги «Принцип надежды», ставший вдохновителем левых студенческих волнений в США, Франции и Германии. Простое изгнание смутьянов стало любимым инструментов режима в борьбе с несогласными. Подсчитано, что изгнано и лишено гражданства было 665 человек.

Серьезной проблемой для режима стал, в частности, Вольф Бирман. Его отец, коммунист еврейского происхождения, был убит нацистами. Сам Бирман, родившийся в Гамбурге, в юности добровольно переехал на Восток, потому что верил в его социалистические идеалы. Его ждало горькое разочарование. В конце 1960-х гг. бывший студент, изучавший математику и философию, под влиянием Вуди Гутри и Боба Дилана начал писать песни и завоевал широкую популярность среди студентов. Ангела и Ульрих, как и многие другие, слушали его песни.

Несмотря на уверения в том, что он по-прежнему остается социалистом, – а может быть, именно поэтому, – Бирман стал серьезной помехой для режима. После концертного тура по Западной Германии восточногерманские власти заявили, что он утратил право на гражданство из-за своего «бесстыдства» и потому, что стал «классовым предателем». Людей и раньше изгоняли из страны, и в большинстве случаев они были только счастливы быть изгнанными, так что режим никак не ожидал такой сильной реакции. Двенадцать очень видных и до того момента лояльных партии интеллектуалов и писателей раскритиковали режим. Среди этих людей была и романистка Криста Вольф – единственный восточногерманский писатель, широко известный и популярный за пределами страны. Как автор романа «Расколотое небо» – истории о женщине, которая решила вернуться на Восток за несколько дней до возведения Берлинской стены, – Вольф для коммунистов была в каком-то смысле эталонным гражданином. Теперь же она стала одним из подписантов открытого письма Хонеккеру. Чтобы гарантировать, что письмо будет опубликовано, Вольф и другие подписанты тайно вывезли его из страны и передали французскому информационному агентству Франс Пресс, что уже само по себе было признаком несогласия и неподчинения. Волна поддержки Бирмана вылилась в спонтанные протесты, вспыхнувшие во многих университетах, в том числе и в Лейпцигском.

Интересно, что в архиве Штази есть фрагмент, написанный председателем ССНМ Эгоном Кренцем, в котором упоминается, что некий «студент-физик», «исключенный некоторое время назад из ССНМ и СЕПГ», судя по всему, «пытался собирать подписи в защиту Вольфа Бирмана» на вечеринке в студенческом баре «Жаждущий Пегас». «К счастью, – продолжает автор документа, «эту провокацию удалось прекратить». Возникает желание предположить, что этим студентом была Ангела, но на самом деле это почти наверняка не так. Ее не исключали из ССНМ, а в СЕПГ она никогда и не состояла. Более того, в докладе упоминается студент, а не студентка. Но Ангела наверняка была знакома с этим студентом, поскольку он тоже изучал физику, а она в то время работала официанткой в «Жаждущем Пегасе».

Ангела не принимала участия в студенческих протестах. Она сама это признает. На вопрос, была ли она в оппозиции к режиму, Меркель ответила:

«Ну, это зависит, безусловно, от того, что вы понимаете под оппозицией. Но я точно не состояла ни в одной из оппозиционных групп и не участвовала в кампаниях за гражданские права. Но мое мнение о Восточной Германии становилось все более критическим».

Тем временем в Бонне

В то время как политический режим Восточной Германии все глубже уходил в оборону и становился все беспомощнее, одна из составляющих этого режима продолжала одерживать верх над своими западными визави. Этим учреждением была секретная служба; Штази как охранное и шпионское агентство не уступало никому.

Ост-политик Брандта продолжала раскачивать восточногерманский режим. Брандт был угрозой, и избавиться от него оказалось непросто. После цепочки дезертирств из СДПГ и СвДП в ХДС/ХСС (консервативная партия), лидер парламентской оппозиции и Христианско-демократического союза Германии Райнер Барцель в 1972 г. предложил вынести вотум недоверия Брандту. Но, к удивлению многих наблюдателей, Брандт с честью вышел из этой ситуации; голосование прошло с результатом 260 голосов против 247. Он уцелел и продолжил борьбу. Хотя Брандт был политически очень живуч и умудрялся вновь и вновь при помощи неожиданных ходов брать верх над Востоком, его способность уличать режим Хонеккера в неблаговидных действиях внезапно пошатнулась. Казалось, он потерял способность удивлять своих оппонентов на Востоке. Никто не знал почему.

Ответ на этот вопрос стал шоком для всего мира. В пятницу 26 апреля 1974 г. крупнейшая германская газета «Бильд», обожающая жареные факты и сенсации, вышла с заголовком: «Арест. Доверенный сотрудник Брандта шпионил на Восток». Новость стала настоящим ударом и для самого Брандта, и для Запада. Его близкий советник и политический секретарь Гюнтер Гийом был шпионом Штази; Восточная Германия имела возможность предсказывать ходы Брандта, поскольку умудрилась подсунуть крота в самое сердце западногерманского правительства, в личный офис канцлера.

Это был, безусловно, успех Востока. Но Маркус Вольф, в то время глава внешней разведки Штази, отвечал неопределенно, когда его спрашивали об этом. «С одной стороны, это, конечно, был наш триумф, мы сумели внедрить нашего сотрудника в офис канцлера, но с другой стороны, его раскрыли, и это означало, что мы потеряли ценный источник, дававший нам ценную информацию», – рассуждал он. Последнее было серьезной проблемой, ведь теперь западные немцы стали подозрительными и всегда были настороже, а новый канцлер Западной Германии Гельмут Шмидт был очень серьезным политическим оппонентом – хотя и иначе, чем Брандт, – и вполне способен был обвести вокруг пальца своих восточных визави.

Ангела переезжает в Берлин и уходит от Штази

Готфрид Вильгельм фон Лейбниц был оптимистичным философом. Он выдвинул знаменитую идею о том, что мы живем в «лучшем из возможных миров» и что все, что кажется злом, есть часть высшего плана Господа нашего. Исторически такой взгляд на мир зло высмеял Вольтер, изобразивший Лейбница в образе наивного философа доктора Панглосса в своем комическом романе «Кандид». Эта философская позиция – но без религиозных обертонов Лейбница, – казалась жителям Восточной Германии весьма привлекательной. Коммунистический режим часто описывал собственное государство в терминах, которые легко можно себе представить в устах Лейбница. Еще одной заслугой Лейбница была организация в 1701 г. Бранденбургского научного общества.

Именно в этом престижном учреждении Ангела и начала свою научную карьеру вскоре после окончания университета в 1978 г. Ульрих тоже получил там место. Однако Академия наук, как позже стало называться Бранденбургское общество Лейбница, не была тем местом, куда она стремилась попасть в первую очередь. Стремился ли туда Ульрих, мы не знаем.

Первоначально она предложила свою кандидатуру в Технический университет Ильменау, небольшого городка с 30 000 жителей в центре страны, в Тюрингии. У Ангелы была впечатляющая биография, хорошие оценки и прекрасная характеристика. Неудивительно, что ее пригласили на собеседование, но само собеседование стало для нее сюрпризом. Встретили ее два офицера Штази.

Должно быть, по спине двадцатичетырехлетней выпускницы-физика пробежал холодок. Даже у ни в чем не повинных людей были причины бояться тайной полиции. Те двое не представили девушке никаких инкриминирующих данных и не пытались ее шантажировать. Они проводили с ней собеседование о приеме на работу, но собеседование неожиданного для нее характера. Вся необходимая информация была перед ними, в папочке на столе, и они просто хотели установить, все ли факты в этой папочке соответствуют действительности.

«Ну хорошо, и как часто вы слушаете западное радио? А когда вы в последний раз приобрели джинсы из Западной Германии?» – спрашивали они. Все ответы они знали заранее. Они были вежливы и даже доброжелательны. Они пытались завербовать Ангелу. Она не была врагом государства – для таких у них были другие методы. Так что, спрашивали они, не хочет ли она стать агентом?

Ангела колебалась, по крайней мере позже ей так казалось. Жесткий отказ от предложенной работы вызвал бы подозрения и, скорее всего, погубил бы ее карьеру; не исключено также, что он навлек бы несчастья на ее родных и близких. С другой стороны, согласиться означало бы шпионить за друзьями и родными, причем делать это в интересах политической системы, противником которой она в глубине души была. Так что она выбрала другое, довольно элегантное решение. Она сказала, что не в состоянии хранить секреты. Именно это всегда советовали ей говорить мать и отец: «Родители всегда советовали мне говорить офицерам Штази, что я болтушка и человек, который не в состоянии держать язык за зубами. Еще я сказала им, что не знаю, смогу ли сохранить это в тайне от мужа», – вспоминала позже Ангела.

Сотрудники Штази были в растерянности. Ясно было, что эта женщина – наивный ученый, живущий в параллельной вселенной молекул, атомов и нейтронов. Такая рассеянная чудачка принесла бы мало пользы тайной полиции. Ее вежливо поблагодарили, но работы она не получила.

Некоторые с трудом верят, что Ангела никогда ни за кем не шпионила. Мы никак не можем знать наверняка, была она платным сотрудником Штази или нет. Но даже самые суровые ее критики не представили до сих пор никаких конкретных доказательств такой работы. Архивы Штази открыты всем. Мы увидим, что многие ее друзья были информаторами. Ангела, судя по всему, не была.

Вместо того, чтобы отправиться в Ильменау, и Ангела, и Ульрих получили работу в уже упоминавшейся Академии наук. Ульрих стал ассистентом в Центральном институте оптики, а Ангела получила аналогичное место в Отделении физической химии.

Казалось, все определилось. Им повезло получить квартиру в центре Берлина, на Мариенштрассе, недалеко от стены. Квартирка была спартанской, но никого из Меркелей это особенно не беспокоило. Правда, в доме непрерывно был слышен грохот от движения подземных поездов с Запада, проходивших глубоко под восточной частью разделенного города. Но это постоянное напоминание о расколе, кажется, Ангелу не трогало: «Мне не кажется, что мы особенно страдали о того, что жили совсем рядом со стеной», – сказал Ульрих много лет спустя, когда его спросили о совместной жизни с Ангелой.

Оба они много работали. Судя по всему, слишком много. Ульриха часто не бывало дома. Когда молодые супруги были студентами в Лейпциге, они часто ездили на конференции вместе и никогда не упускали возможности сопровождать друг друга в заграничных путешествиях. Но когда они переехали в Берлин, что-то, похоже, случилось. Ангела начала ездить в другие коммунистические страны одна. Ульрих начал проводить большую часть своего времени в лаборатории. Их коллеги отметили, что супруги отдалились друг от друга. Но они дипломатично молчали. Разговоры о подобных вещах – деликатная тема.

Ангела и Ульрих говорили мало. Не было ни ссор, ни криков, одно только ощущение расширяющейся пропасти; каждому из них начало казаться, что он (она) живет с чужим человеком. Но разрыв, произошедший одним зимним утром 1981 г., стал кое для кого сюрпризом. Ульрих вспоминает: «Внезапно однажды она собрала вещи и съехала из квартиры, в которой мы оба жили. Она взвесила все последствия и проанализировала все за и против. Мы разошлись по-дружески. С финансовой точки зрения мы оба были независимыми людьми. Делить нам было особенно нечего. Она забрала стиральную машину, я оставил себе мебель – кое-чем из той мебели я пользуюсь до сих пор, кстати».

Поведение Ангелы в той ситуации вполне укладывается в стандартную для нее схему: она тщательнейшим образом проанализировала ситуацию, а затем, рассмотрев все последствия, сделала ход. Она всегда разбиралась так со сложной ситуацией. И что, возможно, еще интереснее, метод анализа собственной личной жизни очень походил на метод, при помощи которого много спустя, уже будучи канцлером, анализировала сложные политические вызовы.

Прокручиваем время вперед на 34 года и обнаруживаем канцлера Меркель в сложной ситуации. Много недель подряд беженцы потоком вливаются в границы Европейского союза. Войны в Сирии и Ливии подтолкнули исход библейского масштаба, и большинство этих толп направлялись в Германию. Правая германская пресса призывала к действиям, другие страны закрывали границы, а телеэкраны были полны сюжетов, в которых полиция избивала отчаявшиеся семьи, пытавшиеся проникнуть в Венгрию и другие южноевропейские страны.

Однако тем, кто сумел добраться до Германии, разрешалось зарегистрироваться в качестве беженца, а большинству разрешалось и остаться. Германия не слишком отличается от других стран. Политики и лидеры общественного мнения здесь так же склонны к гневной риторике и то и дело высказывают опасения, что Германия вот-вот станет мусульманской страной. Обычные граждане, особенно на востоке страны, выступили с протестами. Даже политические друзья канцлера задавались вопросом: почему фрау Меркель не выскажется? В самом деле, где она находилась в тот момент?

Она была в Берлине, но не спешила выступать с заявлениями. Сказывалась усталость после недавних болезненных переговоров с греческим правительством о третьем пакете экономической помощи. Меркель только что выслушала множество похвал по поводу того, как замечательно она разобралась с этой расточительной – по сообщениям германских средств массовой информации – южной страной. Но теперь на горизонте появилась новая проблема. Да что там на горизонте – это был готовый кризис эпических размеров. А фрау Меркель? Ну, она занималась анализом ситуации. Взвешивала варианты и размышляла, что делать дальше – точно так же, как много лет назад в маленькой восточноберлинской квартирке. Средства массовой информации и избиратели были недовольны. Рейтинги канцлера, прежде заоблачные, покачнулись. Часто говорят, что всякая политическая карьера заканчивается трагедией. Может быть, подошла ее очередь? Может быть, ее впечатляющая карьера близилась к концу после десятилетия у власти? Появились признаки ее возможной политической кончины. Симптоматично, что главным словом 2015 г. в Германии стал глагол zu merkeln, произведенный от фамилии Меркель. Его значение определялось как «высший уровень бездействия», а употребление его означало отнюдь не комплимент.

Но Меркель, как всегда, сохраняла невозмутимость и заговорила лишь после месяца полного молчания. Но сказала она совсем не то, чего ожидало от нее большинство людей, не говоря уже о том, что требовали политические кликуши. Она проанализировала ситуацию, обдумала различные варианты и пришла к выводу, что на Германии не только лежит гуманитарный долг по приему беженцев, но и что допуск в страну нескольких сотен тысяч молодых людей принесет заметную экономическую пользу. Германия давно уже стояла перед лицом острого пенсионного кризиса. В стране было слишком мало молодых людей, чтобы оплачивать пенсии пожилым гражданам. Иммиграция представляла собой серьезную проблему, но при этом была необходима. Меркель подумала и приняла решение, которого никто не ожидал. На вопрос о том, сможет ли Германия интегрировать в себя беженцев, она просто ответила: «Мы можем это сделать».

Решение Ангелы не получило поддержки; ее критиковали многие ее ближайшие сотрудники и просто близкие люди. Поражают параллели между ее решением по поводу миграционного кризиса в 2015 г. и решением о разводе, которое она приняла в 1981 г. То решение тоже не понравилось ее родным, но Меркель приняла его и поступила соответственно.

Итак, мы снова возвращаемся назад во времени, к жизни нашей героини в Восточной Германии. Герлинда и Хорст не слишком обрадовались ее разрыву с мужем. Разведенная дочь слабо сочеталась со строгой лютеранской моралью ее отца-пастора. Но Ангелу это не тревожило; в любом случае, в этот период она была уже не особенно близка с родителями, хотя они жили всего в шестидесяти милях. Ее отношения с родителями были «любящие, дружеские, но отстраненные. Мы старались не мешать друг другу», как говорила об этом сама Ангела.

Не исключено, что развод сильнее отдалил молодого ученого от ее родителей. Ангела считала, что ее брак был ошибкой: «Мы поженились, потому что все вокруг женились. Сегодня это может показаться глупым, и я не думаю, что мы тогда всерьез думали об этом».

Получить развод и даже съехать куда-нибудь из общей квартиры на Мариенштрассе было непросто. Наш рассказ о жизни Ангелы был бы неполон, если бы мы не уделили внимания ее повседневной жизни, ее делам и проблемам. Всмотревшись в неинтересный, казалось бы, вопрос поиска жилья мы вдруг узнаем о нашей героине нечто удивительное: Ангела стала сквоттером.

Покинув Ульриха, она отравилась к своему другу и коллеге Гансу-Йоргу Остену. Он так вспоминает вечер, когда она появилась: «Она просто встала там, в дверях, и сказала: Я больше не могу. Я ушла от него. Хочу развестись. Можно пожить здесь немного?» Пожить было можно, но диван в квартире Ганса-Йорга, разумеется, не мог быть решением на сколько-нибудь длительное время. Другие друзья Ангелы тоже отнеслись к ней по-доброму и поддержали ее. Но одно дело поддержка, а другое – поиск постоянного жилища. Жилья в Восточном Берлине остро не хватало. Экономическая ситуация не способствовала массовому осовремениванию старых кварталов или строительству новых. В принципе, все дома и квартиры принадлежали государству. Но раздутый бюрократический аппарат коммунистического государства часто был неэффективен, чтобы не сказать некомпетентен. Власти не всегда знали, какие квартиры пустуют и почему.

По дороге на работу один из старших коллег и близкий друг Ангелы Утц Хавеман обратил внимание на пустующий, хотя и довольно ветхий, домик на Рейнхардтштрассе. Он заинтересовался этим вопросом и выяснил, что государственное жилищное агентство просто просмотрело эту жилплощадь. Так может быть, Ангела могла бы просто въехать туда?

Конечно, вселение в пустующую квартиру – по существу, самозахват, – было незаконно в строгом смысле этого слова. А Утц знал кое-что о незаконных действиях: его отчим, философ Роберт Хавеман, содержался под домашним арестом за критику режима.

Но Утц знал также, как играть с режимом по его правилам. Ангела отправилась посмотреть квартиру; при помощи электродрели они с друзьями взломали замок и начали в обшарпанной квартире ремонт. Умение держать в руках кисть и молоток не было сильной стороной Ангелы, поэтому она присматривала за детьми Утца, пока он сам и другие ее друзья красили стены и устанавливали старую плиту.

Ангела сообщила властям, что въехала в эту квартиру, и полиция приняла от нее историю, которую позже Утц Хавеман назвал «Историей Феликса Крулла», – причудливую выдумку, в которую не мог бы поверить ни один здравомыслящий человек. Ангела прожила в этом жилище пару лет, пока не переехала в более традиционное жилье на Темплинер-Штрассе в Пренцлауэр-Берге – относительно захудалом на тот момент районе, который стал любимым местом обитания богемы лишь после падения Берлинской стены.

Она начала новую жизнь одинокой женщины: работала, общалась с друзьями и готовилась к защите докторской степени.