Чёрная стезя. Часть 1

– Ты окончательно решил оставить школу? – спросила Тоня.

– Не вижу смысла в дальнейшей учёбе, – сказал Иван. – Двери института передо мной закрыты, а поступать кабы куда – не хочется. Фроська, сестра моя, – наглядный пример.

– А что с Фросей?

– Не хотела она поступать в техникум, но мать с Вассой настояли, пошла наша Фроська учиться. И что? Через год всё равно бросила. Чего мучить себя, если душа не лежит к профессии? – сделал заключение Иван таким тоном, словно сам успел когда-то разочароваться в выборе профессии.

– Значит, шофёром хочешь стать? – Тоня смотрела в темноте в лицо Ивана, уткнувшись локтями в стол и подперев щёки ладонями.

– Угу. Устроюсь в такую контору, чтобы по округе разъезжать, мир посмотреть.

Сверкнула молния и в свете кратковременной вспышки Иван увидел улыбку на лице девушки.

– Чему ты улыбаешься? – спросил он.

– Представила тебя за баранкой грузовика, – Тоня тихо рассмеялась. – Меня будешь катать?

– Если тебя мама отпустит, – пошутил Иван, не предполагая, что задел больную тему.

– Это ты точно подметил, – сразу погрустнев, произнесла Тоня. – Мама может и не разрешить. После её разговора о тебе я даже не знаю, как себя вести с ней.

– А отец?

– Что – отец?

– Твой отец знает о том, что мы встречаемся?

– Ну, конечно, знает.

– И как он к этому относится?

– Зовёт меня хохлацкой невестой. Шутит, конечно, но больше молчит, не ругает.

– Значит, нейтралитет занял, наблюдает за нами со стороны, – усмехнулся Иван. – Это уже неплохо. Пусть наблюдает. Ничего плохого мы себе не позволяем, правда?

– И не позволим! – немного повеселев, произнесла Тоня громко. – А если кто-то надумает распускать руки – рискует нарваться на неприятности.

Дождь закончился быстро. Сбросив излишнюю тяжесть, туча легко и сноровисто удалилась к горизонту. Воздух насытился влагой, стало свежо.

– Пора по домам, – сказала Тоня отрывисто, приказным тоном, не терпящим возражений, будто была здесь старшей.

Иван всегда поражался резким переменам, происходящим в этой девушке. Ещё несколько минут назад она могла казаться ему маленькой, сопливой девчонкой, задающей вопросы с какой-то детской наивностью, а потом вдруг с поразительным рассуждением углублялась во взрослую жизнь.

В такие моменты Иван смотрел на Тоню с большим удивлением и даже восхищением, она представлялась ему старше лет на пять, а то и больше. Возможно, именно за такие перемены и неординарность тянуло его к этой девушке.

Иван не удержался, приподнялся над столом и намеревался поцеловать Тоню. Та успела увернуться, и он губами уткнулся ей в шею. Тоня рассмеялась от своего озорства, и в этом всплеске короткого смеха угадывалась её тихая радость и первое девичье счастье.

Взявшись за руки, они зашагали по направлению к посёлку. В окнах жилых домов одно за другим лопалось и пропадало желтое пятно света.

Глава 23

В бараке ещё царило сонное царство, когда Иван, схватив вёдра, скорым шагом направился к колодцу. Надо было срочно натаскать в бак воды. Мать с утра затевала большую стирку, а для этого требовалась уйма воды. Сам Иван запланировал отправиться на полевые работы.       Накануне вечером они с Тониным отцом сговорились сходить на картофельное поле вместе. Пару дней назад сосед по бараку доложил матери, что картофельная ботва поднялась уже на пару вершков, и всё поле сплошь затянулось сорняками. Нужно было срочно тяпать, потому что окучивать картошку с такими сорняками станет невозможно.

В предыдущий год эту работу они выполняли втроём: Васса, Фрося и он. Нынче Фрося упорхнула следом за Михаилом Жуковым в Пашию, рассчитывать на неё помощь не приходилось. Мать не в счёт, у неё своих дел по дому хватает. Васса собиралась сходить на прополку вместе с ним, но Иван в последний момент её отговорил. Сказал, что справится и без неё. Совсем не обязательно выполнить работу за один день для того, чтобы потом упасть на поле с мыльной пеной на теле, как загнанная лошадь. Можно отложить работу ещё на день, времени свободного у него предостаточно. Курсы шоферов, на которые он поступил, начинались только с первого июля, впереди оставалось почти десять дней. Да и обработать участок в пять соток для него не такой уж большой труд. То, что в поле он пойдёт не один, Иван умолчал. Хотя Васса, скорее всего, догадалась, потому что очень легко согласилась на предложение брата. Она внимательно посмотрела в глаза Ивану и, скрывая улыбку, сказала:

– Наверно, ты прав, Ваня. Если сорняков действительно много, я могу не успеть на автобус в Лысьву. Один только путь до поля и обратно займёт не меньше пары часов. У нас нет лодки, чтобы переправиться через реку, придётся идти в обход горы, через Углежжение.

– Вот- вот, – живо подхватил Иван, – зная твоё упорство во всём, ты будешь стучать тяпкой, как дятел, до последней минуты, а потом побежишь с горы, сломя голову. Ещё распластаешься где-нибудь на тропе, свихнёшь ногу, или того хуже – ходули свои стройные сломаешь. Сиди уж дома, Вассочка, матери поможешь стирку провернуть.

Иван кивнул головой в угол, показывая на большую жестяную ванну, добавил:

– Смотри, сколько грязного белья накопилось. Гора выросла чуть не до потолка.

– Нет, Васса, ты только подивись на брата, какой брехун вырос, – вступила в разговор мать. – И где ты увидел гору белья? Всё ж, как обычно, ни больше, ни меньше. Бельё после бани, да простыни с наволочками. Скажи лучше, что не желаешь с Василисой трудиться. Тоньку, поди, решил запрячь на своём поле?

– Скажешь тоже – Тоньку! Будет она горбатиться на чужом участке, когда у них своя делянка через две межи. Да и не шесть соток у них, как у нас, а все восемь или девять.

Разговор этот состоялся вчера вечером, после мимолётной встречи с Тониным отцом. Его Иван встретил в проулке, когда возвращался из магазина.

– Привет, Иван, – весело проговорил сталевар, поравнявшись с ним. – Когда собираешься картошку окучивать?

– Здравствуйте, Савелий Архипович, – поздоровался Иван и пожал протянутую ему руку. – На завтра запланировал.

Иван намеренно ответил «запланировал», а не «запланировали». Так его ответ звучал более солидно, повышал собственный авторитет в глазах Тониного отца.

После памятного разговора с Тоней в ту майскую грозу, под навесом сплавщиков, Иван долго размышлял, что же нужно сделать ему, чтобы родители девушки поняли: он парень надёжный и не вредный, и нет причин для препятствия встреч с их дочерью. Он понимал, что ему, прежде всего, нужно заручиться доверием, основательно развеять их мнение о себе, как о неблагонадёжном человеке.

Он начал действовать. Когда родители Тони были на работе, Иван без их согласия решил выполнить кое-какие работы во дворе. Доставшийся от бабушки дом только на вид казался крепким и добротным, на самом же деле он обветшал от времени, в нём понемногу рушилось всё. Отец Тони принялся устранять лишь те дефекты, которые требовалось выполнить безотлагательно, а мелочи, вроде завалившейся калитки или образовавшихся брешей в заборе, оставлялись им на потом. За устранение этих мелочей и принялся Иван.

Тоня вначале противилась, боясь, что отец может рассердиться за такое самоуправство, и тогда будет только хуже. Но, подумав, всё-таки отступилась, предоставив Ивану полную свободу действий.

Савелий Архипович оказался понятливым мужиком в житейских вопросах. Когда он увидел результат стараний Ивана на уже исправных воротах, проведя по доскам своей большой шершавой ладонью, он не только не выругался, а, наоборот, похвалил парня за ужином перед женой в присутствии дочери. Об этом Тоня сообщила Ивану на следующий же день.

Через пару недель Савелий Архипович уже здоровался с Иваном за руку и не препятствовал его присутствию в своём доме. Отношение Тониной матери тоже немного потеплело, но лёд отторжения к нему, как к сыну врага народа, полностью не растаял. Какая-то внутренняя насторожённость в ней все же сохранялась. Иван это чувствовал по её немногословности, по пристальным, изучающим взглядам во время встреч. Он старался не придавать этому большого значения и делал вид, что не замечает плотно поджатых губ Тониной матери при общении с ним.

– На завтра, говоришь? – переспросил отец Тони, соображая что-то про себя.

– Ага, на завтра.

– Один собрался?

Иван хотел ответить, что вдвоём с сестрой, но неожиданно выпалил:

– Один.

– В таком случае могу перебросить тебя через реку, чего лишние километры круголя выписывать. Мы с Тонькой тоже наметили завтра потрудиться. Второй хлеб, как-никак, нужно вовремя заботиться о хорошем урожае.

– Спасибо, – ответил Иван, скрывая на лице подступившую радость.

– Только мы рано отправимся, учти, – предупредил Савелий Архипович. – По холодку оно трудиться легче, чем в зной, да и освободиться мне надобно пораньше – во вторую смену завтра заступаю. Доменную печь запускаем после ремонта.

– Я буду ждать вас на берегу, – вырвалось у Ивана, хотя он впопыхах даже не спросил, в какое время ему надо быть там.

– Ровно в шесть мы отчалим от берега, – сообщил отец Тони. – Если проспишь, придётся топать круголя. Ждать не буду, понял?

– Не опоздаю, Савелий Архипович, – заверил Иван. – Приду вовремя.

– Ну, коли так – тогда до завтра, – Савелий Степанов шагнул мимо Ивана и, не оглядываясь, направился к реке по каким-то делам.

Иван натаскал воды, заполнив два больших бака, и ещё два полных ведра поставил рядом. Пока он ходил с вёдрами к колодцу, мать поставила большую оцинкованную кастрюлю на плиту, налила ковшиком до краёв воды, затопила печь.

Иван наспех съел миску холодной перловой каши, потом завернул в тряпицу несколько варёных картофелин с кожурой, две головки лука, три солёных огурца и ломоть ржаного хлеба. Подумав, налил в бутылку кипячёной воды, заткнул пробкой из газеты. Затем снял с гвоздя холщовую торбу с вышитым сбоку крупным подсолнухом, положил в неё свёрток с обедом, пристроил сбоку бутылку с водой. Повернувшись к матери, сказал:

– Всё, я пошёл.

– Куда ты так торопишься, Ваня? – огорчённо спросила Евдокия. – Даже кашу не стал разогревать, съел холодной. И чай не пил.

– Тороплюсь, мама. Один добрый человек обещал перевезти через реку. Если опоздаю – придётся чапать вокруг Калапихи, – скороговоркой проговорил Иван. Он взял в углу тяпку, лезвие которой ещё накануне обмотал для безопасности тряпкой в несколько слоёв, и открыл дверь в коридор.

– К ужину вернусь, Васске передавай привет от меня, – уже в дверях произнёс он.

Дверь за ним захлопнулась, в коридоре послышались удаляющиеся шаги.

– Вот ветряный хлопец, – сокрушённо произнесла Евдокия, тяжело вздохнув, и принялась готовить бельё к стирке.

Лодка Савелия Степанова была маленькой и узкой, с низкими бортами, рассчитанной на лодочника и двух пассажиров. Её Иван нашёл без труда среди десятка громоздких плоскодонок, похожих друг на друга, словно их всех мастерили по одному шаблону. Лодки были привязаны цепями к толстому металлическому тросу, закреплённому меж двух бревенчатых свай.

На причале было безлюдно, казалось, Иван пришел сюда первым. Однако, устремив взгляд сквозь молочное марево на противоположный берег, он увидел несколько размытых силуэтов рыбаков. Их лодки покоились на водной глади под отвесной скалой Калаповой горы. Там были глубокие омуты, в которых хороводилась крупная рыба. В ожидании Степановых он стал прогуливаться вдоль берега.

Утреннее солнце уже выкатилось из-за горизонта, но, запутавшись в вершинах высоких елей и пихт на Колаповой горе, не могло пока в полной мере обласкать землю и разогнать туман. Оно с неистребимым упорством пробивалось через плотную стену деревьев, разбрызгивая первые лучи. Где-то в вышине, нарушив утреннюю тишину, зазвенела утренняя песня жаворонка. И в этот миг нельзя было даже представить, что в это же самое время далеко отсюда с жутким завыванием на землю посыпались первые немецкие бомбы.

Любуясь восходом солнца, Иван не заметил, как к нему приблизились Савелий Архипович с Тоней.

– Что, глаз оторвать не можешь от такой красотищи? – раздался позади басовитый голос Степанова.

Иван обернулся, восхищённо произнёс:

– Да, красивое зрелище. Смотрю, как солнце будто выпутывается из объятий деревьев.

– Оно-то выпутается, не сомневайся, – Савелий Архипович усмехнулся. – А ты?

– А что я? – пожимая руку отцу Тони, спросил Иван. Вопрос был для него непонятен и застал врасплох. Он жал твёрдую мозолистую ладонь Степанова и с тревогой смотрел ему в лицо.

«Что он имеет в виду под словом «выпутается»? – мелькнуло в голове. Неужели кто-то наговорил гадостей про меня? Но ведь Савелий Архипович не из тех, кто верит сплетням с первого слова? В этом я смог убедиться. Что же тогда он пытается выудить из меня?»

Отец Тони, словно специально решив поизмываться над Иваном, тянул секунды. Потом произнёс:

– А ты выпутаешься сегодня из дебрей? Сорняки-то, сказывают, по пояс вымахали нынче. Всё в куче наросло: и пырей, и осот, и сурепка. Будто кто из вредности нам их засеял. Никогда такого не бывало. Словно, предзнаменование беды какой-то.

Тоня стояла в сторонке, слушала отца, а сама не сводила глаз с Ивана.

– Да уж управлюсь, думаю, – ответил Иван, встретившись глазами с Тоней. – Можно трудиться и до заката солнца, мне не к спеху.

Степанов промолчал, прошагал до троса, принялся отвязывать лодку. Открыв простенький замок, отмотал назад металлическую цепь, снова просунул душку замка в крайнее кольцо, крутанул ключом один оборот, забросил цепь в нос лодки.

– Я – на корме, Антонина на лавочке в центре, ты, Иван, отталкиваешь лодку и запрыгиваешь в нос, – распорядился Савелий Архипович. – Всё, поехали.

Добравшись до картофельных наделов, Степанов визуально оценил состояние дел, и сказал, обращаясь к Ивану:

– Ты, парень, как хочешь, но я буду тяпать и окучивать свой участок за один раз. Ботва поднялась высокая, нет смысла оставлять её еще на неделю. Перерастёт, потом замучаемся огребать, чтобы не обломать.

До полудня трудились каждый на своём поле, сходясь для передышки у большого белого камня в нижней меже. Здесь росло с десяток пихт, которые создавали тень на краю небольшой полянки. Савелий Архипович ложился на спину на расстеленный брезентовый плащ и сразу закрывал глаза. Ему удавалось вздремнуть минут десять. Работая на заводе в разные смены, он за многие годы приучил себя засыпать в любое время суток. Иван с Тоней присаживались в сторонке, и тихонько переговаривались, чтобы не мешать дремоте Степанова.

В полдень они сели обедать. К этому времени у Степановых было обработано больше половины участка, на делянке Ивана работа подходила к концу. Тоня расстелила газету, выставила литровую бутыль молока, большую краюху хлеба, небольшой шматок сала, заранее порезанный на кусочки. Иван выложил рядом свои припасы.

– Слабаки мы с тобой, Антонина, – сказал Савелий Архипович, запивая хлеб молоком. – Не выполним свой план на сегодня. Вон, смотри, сколько уже твой друг преуспел. Видать, его тяпка чаще мелькает в воздухе, чем наши с тобой.

– Просто у него участок меньше нашего, – встала на свою защиту Тоня, не соглашаясь с отцом.

– Ну, да, – усмехнулся Степанов, – конечно. Только вот Иван машет тяпкой один, а нас двое.

– А мы можем остаться с Тоней и закончить одни, – предложил Иван. – Перевезём вас на тот берег и вернёмся.

Степанов внимательно посмотрел на Ивана, потом перевёл взгляд на дочь.

– А что? Дельное предложение, – одобрительно отозвался он. – С лодкой управляться умеешь?

– Умею.

– Добре.

Они потрудились ещё около часа, потом все трое направились к реке.

– Ну, садись на корму, бери весло, будешь грести, – распорядился Степанов. – Посмотрю, как ты управляешься с лодкой. Только после этого я смогу доверить тебе свою дочь.

Иван переправил Савелия Архиповича на противоположный берег и вернулся назад. Вышел из лодки, вытянул носовую часть на прибрежную гальку, обмотал цепью прибрежный куст. Тоня всё это время оставалась на берегу, дожидалась возвращения Ивана.

– А ты хороший лодочник, – похвалила Тоня Ивана. – Лодка прямо шла, не вихляла из стороны в сторону. Где научился грести?

– Сосед на рыбалку брал несколько раз, заставлял грести. Вот и научился. Наука-то нехитрая.

Оставшись одни, они с Тоней стали работать в паре. Тоня шла впереди, выдергивала сорняки и относила в межу. Иван двигался следом за ней, огребал картофельный ряд.

С картошкой разделались к пяти часам. Собрали пожитки и, взглянув на обработанное поле в последний раз, отправились домой.

Переправившись через реку, Иван подогнал лодку к знакомому причалу и привязал её в том самом месте, где она постоянно стояла. Навесив замок, отдал ключ Тоне.

– Ну, вот и всё, справились с поставленной задачей, – по-хозяйски высказался Иван. Он поднял тяпки, положил на левое плечо, взглянул на Тоню, спросил:

– Ну, что, подруга, сильно умаялась?

– Руки немного гудят, а так – ничего.

– И я немного притомился. Проклятая жара вымотала, сто потов с меня сошло. Солнце сегодня плавилось похлеще, чем сталь в мартене.

– Это уж точно, – согласилась Тоня. – На небе ни облачка, на земле ни ветринки. Да ещё оводы, проклятые, замучили, всю меня покусали. Ужас какой-то! Теперь дня два волдыри чесаться будут.

– Йодом помажь, легче будет.

– Ага, посмешище из себя сделать? С пятнами на людях появиться? Нет уж, дудки! Пройдёт и без йода, потерплю как-нибудь.

– Как знаешь, моё дело предложить, – пожал плечами Иван.

Тоня взяла Ивана за руку, и они пошли вдоль штабелей брёвен. Здесь их никто не видел, и они не стеснялись ходить, взявшись за руки. И лишь потом, когда выходили на открытое место, расцепляли свои ладони.

С края посёлка, в рубленом строении из брёвен, похожем на обычный жилой дом, находился поселковый магазин. После рабочего дня около него всегда толпился народ. Магазин был тем местом, где рабочий люд не только запасался продуктами, но и обменивался последними новостями, договаривался о совместных житейских действиях.

Сейчас здесь было пустынно.

– Странно, – удивился Иван. – Ревизию что ли затеяли? Не нашли дня получше, чем выходной день?

– И на улице нет никого, – с растерянностью произнесла Тоня. – Обычно в это время ребятня в лапту играет.

– Действительно, будто от грозы все попрятались, – Иван поднял голову, взглянул на небо. Оно было совершенно чистым, отливая немеркнущей яркой синевой.

Когда они оказались в нескольких шагах от магазина, из распахнутых настежь дверей вышла бабуля. Левой рукой она прижимала к себе небольшой бумажный свёрток, а правой неистово крестилась. Так обычно крестятся набожные люди, когда их что-то ошеломляет.

До слуха Ивана и Тони донеслись лишь два слова: «супостат окаянный».

– Похоже, в магазине что-то стряслось, – проговорил Иван, кивнув головой на старушку. – Видишь, как она напугана?

Тоня сделала шаг навстречу бабуле и громким голосом спросила:

– Бабушка, что случилось?

Старуха сощурилась, вглядываясь бесцветными глазами в лицо Тони, и с негодованием прошипела, будто потревоженная змея:

– Супостат окаянный, германец этот, опять войной на нас пошёл – вот что случилось! – правая рука старухи вновь задвигалась в воздухе, накладывая на себя кресты.

– Как …пошёл? Какой ещё германец? – не осознав до конца слова бабули, – с растяжкой спросила Тоня и повернулась лицом к Ивану, ожидая от него разъяснения.

– Устинья счас доложила мне, будто днём ишо по радио собчили эту новость, будто сам Молотов сказывал её народу, – прошепелявила старуха беззубым ртом и, перекрестившись в очередной раз, зашагала, согнувшись пополам, к своему дому.

С минуту Иван и Тоня, оцепенев от страшной новости, смотрели друг на друга и не находили подходящих слов. Потом Тоня сообразила, что Устиньей, вероятно, зовут продавщицу и лучше будет, если сейчас они зайдут в магазин и всё узнают сами из первых уст. Она схватила Ивана за руку и потащила за собой в магазин.

Устинья, рослая женщина с твёрдым мужским подбородком, с большими серыми глазами навыкате и крючковатым носом, уставилась на вошедших. В магазине стоял запах гнилых овощей и тухлой селёдки одновременно, было ужасно душно, несмотря на то, что два окна напротив были распахнуты до конца. Круглое мясистое лицо Устиньи лоснилось от пота, на груди у неё, в разрезе платья торчала какая-то цветастая тряпка. Она взяла её, протёрла потное лицо, заткнула тряпку обратно и недовольно спросила:

– Говорите, что вам нужно, а то я уже закрываюсь.

– Да нам, собственно, ничего и не надо, – заговорил Иван. – Спросить хотели.

– Ну, спрашивай, да поскорее, – пробурчала продавщица, – нет у меня времени на политинформацию.

– Сейчас бабуля вышла от вас, сказала, будто днём было какое-то сообщение по радио. Мы толком так ничего и не поняли.

Широкие, совсем не женские брови Устиньи взметнулись вверх, она смотрела на молодежь, как на людей, появившихся из другого мира, будто они всё это время были глухонемыми и только сейчас вдруг обрели способность слышать. Её рот открылся от удивления, обнажив железные коронки на коренных зубах. Через несколько секунд лицо Устиньи преобразилось, потускнело, глаза потемнели, в них появилась нескрываемая печаль.

– Вы будто с луны свалились, – проговорила она глуховатым голосом. – Днём ещё было сообщение по радио, Молотов выступал. Гитлер без объявления войны напал на нашу страну. Так-то вот. Мы ещё спали, а фашисты уже бомбили Киев и Житомир.

Иван с Тоней во все глаза смотрели на Устинью, будто ждали, что рот её вот-вот расплывется в улыбке, и она под их пристальными взглядами признается, как ловко их одурачила. Но ничего подобного не произошло. Продавщица вновь стала такой, какой предстала перед ними в первую минуту.

– Чего уставились? – выдавила она недовольным голосом. – Больше мне нечего вам сообщить. Идите, куда шли, мне магазин закрывать надо.

Не проронив ни слова, Иван с Тоней переглянулись между собой и вышли из магазина.

– Как же так? – растеряно проговорила Тоня, когда они отошли от магазина метров на двадцать. – Ведь у нас с Германией подписан акт о ненападении. Выходит, Гитлер обманул Сталина?

– Выходит, так, – согласился Иван. – Фашистам нельзя было верить с самого начала, а Сталин почему-то поверил.

– И что сейчас будет?

– Что, что? Воевать будем, – убеждённо ответил Иван. – Накостыляли японцам на Халхин-Голе, финнам дали по зубам и фашистам дадим отпор, не сомневайся.

Тоня судорожным движением вцепилась обеими ладонями в локоть Ивана и повисла на нём. Они впервые, не стесняясь, прошли так по улице.

Страшное известие о войне сразу сблизило их, будто породнило в один момент. Они словно повзрослели на несколько лет и уже не задумывались над тем, что о них могут подумать встречные прохожие.

Продолжение следует…