Loe raamatut: «Машинка»
© Михаил Буснюк, 2025
– Алло, Лев Сергеевич?
– Нет, это не он.
– А Льва Сергеевича можно?
– А вы кто?
– Что значит – кто? То же самое могу спросить и я. Поскольку звоню Льву Сергеевичу, а вы явно не он.
– Вы его родственница?
– А вы, собственно, почему спрашиваете? С ним что, что-то случилось?
– Случилось. Он в больнице, а я врач. Если вы не родственница, но у вас есть телефон близких, будет хорошо, если вы им позвоните и скажете, чтобы они связались с пятьдесят восьмой больницей.
– А что, собственно…?
– Больше ничего сказать не могу. Только родственникам.
– Спасибо…
Трубка замолчала. Лиза растерянно посмотрела на мобильник, словно ожидая, что на экране появится более подробная информация о главреде студии «Добрыня-фильм», но ничего, кроме иконок интерфейса, больше не появилось.
Подождав еще немного, Лиза набрала номер редакционного отдела в надежде попасть на Сусанну Посконникову, заместителя Щегольского, но на том конце никто не отвечал. Лиза было подумала, что Посконникова или вышла, или ее вообще нет, но тут в тубке раздалось ее фирменное раздраженно-возмущенное «Да!». Оно прозвучало настолько резко, что это было похоже на выстрел и Лиза даже не сразу поняла, кто это.
– Алло! Сусанна? – неуверенно спросила она.
– Кого еще там черт принес! – словно беседуя сама с собой, прорычала замглавреда сквозь зубы, в которых наверняка сжимала очередную сигарету. Они с шефом оба были курильщики и походами в отведенные для курения места не заморачивались, копя силы для более серьезных дел.
Поскольку в отдел звонили в основном авторы, Посконникова всегда вела себя раскрепощенно, не утруждаясь хорошими манерами, в полном соответствии со своим естеством, сформировавшимся в годы мятежной юности, пришедшейся на лихие девяностые. Оттуда во взрослую жизнь она взяла с собой брутальный вокабуляр и такие же манеры, которые, впрочем, при всей своей брутальности тонко балансировали на грани допустимого, не «срываясь с каната».
– Это Лиза Лучникова… – начала было Лиза, но Посконникова тут же ее оборвала:
– Зоя, блин! Ты куда дела распечатки Хорошихинского сценария? Они, сцуко, уже у самого главного должны быть на столе! К нему сегодня инвесторы придут, и он им должен будет раздать их…
Следом в трубке послышались падение предмета и грохот опрокинутого стула. Лиза поняла: Посконникова бросила на стол трубку и, фурией выскочив из-за стола, понеслась на розыски судьбоносных распечаток. То было обычное ее поведение.
Поскольку, кроме номера Посконниковой, ничьих других номеров на «Добрыня-фильм» Лиза не знала, она решила ждать возвращения гневливой Сусанны.
Через минуту в трубке прогремел очередной залп:
– Что надо?!
– Я насчет Льва Сергеевича, – начала было Лиза срывающимся от неожиданно охватившего ее волнения голосом.
– Нет его! – отрезала Посконникова. – Шляется хер знает где, а без него тут рагнарёк, какой ни в одном кино не снимут!
Все это было сказано таким тоном, что Лиза невольно почувствовала себя виновницей всех бед, свалившихся сейчас на Посконникову.
– Лев Сергеевич в больнице, – выпалила она, наконец, то, ради чего, собственно, и набрала номер редакционного отдела.
– А что он там делает? Анализы сдает?
– Я не знаю… Но, похоже, он сейчас без сознания…
– В каком смысле?
Лизе показалось, что место раздражения у Посконниковой заняло удивление.
– В прямом, – тихо сказала она, словно в чем-то признаваясь. – Я ему позвонила, а ответил врач. Просил передать родственникам, чтобы они связались с пятьдесят восьмой больницей. А кроме этого телефона, у меня больше никаких нет.
– Этого еще не хватало! – все с тем же с раздражением отреагировала Посконникова. – Тут светопреставление, а наш главный, видите ли, блин, без сознания! Ладно, сейчас буду звонить его бывшей, – уже более миролюбиво пообещала она.
Опасаясь, что здесь Посконникова может бросить трубку, Лиза торопливо спросила:
– А вы не знаете, Лев Сергеевич уже смотрел мой сценарий?
– Какой еще сценарий?
– «Ночь надежды». Я его вам на почту послала.
– Когда?
– Две недели назад.
– Не знаю, сама не видела. Сразу ему перекинула. Жди, когда сам придет, – постановила Посконникова и бросила трубку.
Лиза еще пару секунд продолжала смотреть на телефон, словно надеясь еще на какие-то подробности, но поскольку их не последовало, отправилась на кухню, чтобы за чашкой кофе поразмыслить над новой ситуацией со своим последним сценарием.
На улице моросило. Небо беспросветно затянули низкие тучи. На прояснение не было даже намека. Еще только четыре часа, а казалось, вот-вот наступят сумерки.
Включив свет, Лиза зарядила свою любимую моку – купленную в Италии гейзерную кофеварку – и поставила ее на плиту. Но когда повернула ручку, чтобы включить, раздался хлопок и все вокруг погасло – люстра, лампочка плиты, мигающий глаз электрической зубной щетки, заряжавшейся на столе, – все разом обезжизнело.
В следующий момент Лиза почувствовала запах дыма, который явно шел из комнаты. Она бросилась туда и, к своему ужасу, увидела, что это горит ее компьютер. Она выдернула шнур, но было поздно: экран безнадежно погас и на нажатие кнопок никак не реагировал.
Лиза метнулась к накопителю памяти, где было сохранено написанное за последний год, однако тот тоже не подавал признаков жизни. Заработавшись накануне допоздна, она забыла отключить его от сети – и вот результат!
Единственным, что теоретически могло спасти-вернуть-восстановить «Ночь надежды», был отосланный Щегольскому и Посконниковой файл. Впрочем, и тут бабушка надвое сказала: получая вал заявок и готовых сценариев, Посконникова регулярно чистила память компьютера и вполне могла ненароком отправить в корзину и Лизин сценарий. Хорошо еще, переслала главреду! А если с тем что-то серьезное или вообще не дай бог…? Как тогда?
Через час позвонила школьная подруга Лида Сомова, с которой Лиза дружила с восьмого класса. Любовь к одним и тем же предметам – литературе, истории и английскому – явилась первопричиной их дружбы. Хотя поначалу они соперничали, стремясь во что бы то ни стало превзойти друг друга, особенно на уроках литературы. Если кому-то из них удавалось отличиться у доски, дело доходило до демонстративного презрения-неприязни. Но в какой-то момент обе вдруг поняли, что друг с другом им интересно. Закопав томагавки, они выкурили на Лизином балконе трубку мира – изъятую из табачных запасов отца сигару, – после чего стали подругами не разлей вода.
Обе мечтали поступить в Литературный институт. Но, как это часто бывает, действительность взяла свое: Лиза поступила на филфак МГУ, а Лида тоже стала студенткой филфака, но только Педагогического университета.
Для Лизы Лидин звонок был как нельзя кстати. Сейчас ей просто необходимо было излить свои горести в чью-нибудь жилетку. Лидина подходила лучше других, поскольку ее хозяйка была не только близкой подругой, но еще и редактором кинокомпании «Киноварь», что в данной ситуации было особенно важно: могла что-то подсказать или дать дельный совет.
Они договорились встретиться через час в их любимом месте – кофейне на Пречистенке.
Лиза выглянула в окно. Тучи никуда не делись. Мало того, теперь из них еще и лило, как из душа. Люди шли с зонтами. На асфальте успели собраться лужи.
Когда Лиза вошла в кофейню, Лида была уже там и успела занять столик у окна. После ритуального обмена поцелуями она сразу взяла быка за рога.
– Ну выкладывай, что стряслось?
Лиза рассказала про звонок Щегольскому, разговор с Посконниковой и сгоревшие компьютер с накопителем, вместе с которыми, как дым, улетучились плоды ее труда за последний год. Ведь именно год назад она приобрела эту внешнюю память, у которой сейчас собственную как корова языком слизнула. Подарок родителей на день рождения. Не подарок, а натуральный троянский конь! Впрочем, винить надо, конечно же, тех, чьими стараниями случаются такие скачки напряжения в сети, – энергетиков или кого там еще.
– Знаешь, подруга, в жизни часто так бывает, что одна дверь закрывается, но открывается другая, – спокойно отреагировала Лида на Лизин рассказ.
– Что-то из древнекитайской философии? – несмотря на растрепанность чувств и кипевшее негодование не удержалась от иронии Лиза.
– Жизненный опыт, – Лида невозмутимо поправила мизинцем помаду в уголках губ. – Как говорится, ищите и обрящете, стучите – и отверзится вам! Ключевые слова – «ищите» и «стучите». А что касается китайцев, то они всегда отличались мудростью, терпением и настойчивостью. Два последних качества считаются одними из самых главных добродетелей.
Лиза с удивлением воззрилась на подругу, от которой ожидала услышать что-то утешительное или сочувственное, но никак не философское. Однако Лида сидела бесстрастная, как Будда, хотя в какой-то момент Лизе показалось, что на лице подруги мелькнула тень улыбки.
– Жаловаться на неприятную вещь – только удваивать зло, смех же над ней – его уничтожение, – изрекла Лида очередную мудрость.
– А это кто?
– Конфуций.
– И когда это ты успела всего этого набраться?
– Что, удивилась? – не выдержав наконец, рассмеялась Лида, меняя философско-загадочный тон на свой обычный. – То-то же! Мне тут один нудный автор в знак то ли особого расположения, то ли большой благодарности поднес сборник китайской мудрости. Вчера как раз целый вечер читала. И знаешь, действительно, много интересного и даже полезного. Реально помогает развернуть мозги в нужном направлении. Надо было для тебя захватить. Жаль, не догадалась.
– Мне это сейчас вряд ли поможет. Смеяться над неприятностями не тянет от слова «совсем», – вздохнула Лиза. – Лучше уж напиться…
– Так в чем проблема? Могу составить компанию, – с готовностью поддержала желание подруги Лида.
Договорившись на вечер дома у Лиды, которая жила в начале Комсомольского проспекта, в квартире, доставшейся от бабушки, Лиза решила прогуляться по центру и в качестве отправной точки, до которой в любом случае надо было добираться на метро, выбрала Пушкинскую площадь. День выдался теплый. Когда она вышла из подземки, чтобы пойти по Тверскому бульвару, дождя уже не было, хотя тучи по-прежнему низко висели над городом.
Идя по бульвару, Лиза заметила «Ароматный мир» и, зайдя в него, купила две бутылки «Киндзмараули», одну – на вечер, другую – про запас.
Дойдя до Никитских ворот, она свернула на Большую Никитскую, решив пройти по Малому Кисловскому, мимо ГИТИСа, куда, учась в школе, какое-то время хотела поступать. Войдя в переулок у театра Маяковского, она не торопясь пошла по нему, рассматривая старые дома и вспоминая школьные грезы. Неожиданно она увидела антикварную лавку, в единственном окне-витрине которой были выставлены сверкающий медными боками старинный самовар, резное кресло с будто бы забытыми на нем кем-то шляпой-цилиндром и белыми перчатками и облаченный в длинное вечернее платье безголовый женский манекен.
Лиза никогда не интересовалась антиквариатом. Если только в особых случаях – когда приходилось писать о давно минувших временах. Но и тогда она по большей части довольствовалась услугами интернета, способного мгновенно ответить на заданный вопрос и выдать на-гора массу иллюстративного материала. Однако сейчас, к своему удивлению, она почувствовала, что ноги сами ведут ее ко входу, а рука сама берется за ручку двери и толкает ее.
Войдя внутрь, Лиза увидела, что лавка пуста. Людей в ней не было. В единственном и довольно большом по площади – глядя с улицы, и не скажешь! – торговом зале на нее с разных сторон смотрели приметы старины, как глубокой, так и сравнительно недавней, среди которой преобладала посуда – столовая и кухонная, фарфоровая, фаянсовая, металлическая. В отдельной витрине были собраны более мелкие предметы: часы, заколки, пряжки, ножи для разрезания бумаг, перьевые ручки, а в самом центре – отделанный самоцветами массивный письменный прибор, смотревшийся здесь, как некое божество, царившее над миром дорогих, но уже сильно потраченных временем побрякушек.
У одного из стеллажей, что были так же, как и расположенный на них товар, антикварного возраста – целиком деревянные и никак не моложе семидесяти-восьмидесяти лет – стояли лицом друг к другу два манекена, мужской и женский. На первом была фрачная пара, на втором – бальное платье. В отличие от помещенного в витрине лавки собрата, оба были с головами. Казалось, еще мгновение и раздадутся первые аккорды вальса, они выйдут на середину зала и закружатся по нему.
Полка рядом была заставлена чайными сервизами, среди которых особо выделялась легендарная «Мадонна», которую нельзя было не узнать по характерному перламутровому отливу и кокетничающим с амуром нимфам. Качество рисунка со всей определенностью свидетельствовало о том, что сервиз работы старых мастеров, а не какой-нибудь новодел.
Единственно нарушала ансамблевый вид стеллажа небольшая пишущая машинка, вольготно расположившаяся в центре средней полки. На общем фоне она выглядела чужеродным элементом. Ее можно было сравнить с блажной экстравагантной инфантой, наконец-то соизволившей выйти из спальни к парадно одетым придворным.
Лиза с удивлением воззрилась на нее, дивясь, с одной стороны, столь неожиданной инсталляции, с другой – пытаясь понять заключенный в ней смысл, если он, конечно, здесь присутствовал.
– Интересуетесь? – неожиданно раздался у нее за спиной низкий приятный мужской голос.
От неожиданности Лиза вздрогнула и обернулась. Перед ней стоял мужчина лет пятидесяти-пятидесяти пяти, роста немного выше среднего, с продолговатым, резко очерченным лицом, пронзительными, почти черными, глазами, над которыми, как крылья птицы, взметнулись изломанные брови. Гладко зачесанные назад волосы имели вороной отлив, подбородок украшала бородка-эспаньолка, столь же черная, как и волосы, только с седыми прядями по краям.
Лиза подумала, что незнакомец чем-то похож на Мефистофеля Антокольского – скульптуру на лестнице Русского музея, где она совсем недавно была вместе с Лидой во время поездки в Питер, куда они отправились на выходные подышать невским воздухом. В отличие от того Мефисто этот выглядел постарше, пополнее и как-то посолиднее: лицо уже немного одутловатое, с чуть-чуть обвисшими щеками и глубокими складками у рта, под глазами – небольшие мешки. Но взгляд черных, почти без зрачков, глаз был по-молодому энергичен и столь пронзителен, что отдаленно напоминал вращающееся сверло. От него Лизе стало даже не по себе.
– Теодор Карлович, управитель сей лавки древностей, – церемонно представился новоявленный Мефисто.
– Елизавета, – Лиза немного растерялась от такого обхождения.
– За чем-то конкретным пожаловали или так, из любопытства?
– Из любопытства, – Лиза вдруг почувствовала, что краснеет.
– Я прав, или мне показалось, что вас заинтересовала эта вещица? – кивнул Теодор Карлович на машинку.
– Мне просто показалось, что она слишком выделяется на фоне своего окружения. Как-то сразу бросается в глаза.
– Судя по вашим словам, расчет оказался верным. Машинка здесь именно для того, чтобы привлечь внимание в конкретный квадрат. У вас прямо-таки глаз художника.
Слова Теодора Карловича показались Лизе лестью, какой торговцы часто пытаются расположить к себе покупателя. Она с удивлением взглянула на собеседника.
– А что будет с вашим расчетом, если я вдруг захочу ее купить?
– Ничего страшного. Найду другую. Вам эта машинка, точно, подойдет. Она в превосходном состоянии: литеры не сбиты, оттиск четкий, ход клавиш мягкий, удар одновременно легкий и сильный. Добротная немецкая механика. Не прогадаете!
– Почему вы решили, что мне может быть нужна эта машинка?
– Но ведь вы работаете с текстами, – тон Мефисто был такой, каким взрослые объясняют ребенку прописные истины.
– Откуда вы знаете?
– Интуиция. Не последняя, кстати, вещь в моей профессии!
Лиза почувствовала, как по спине у нее пробежал холодок. Теодор Карлович смотрел на нее с вежливым участием, на губах играла легкая улыбка, но взгляд был тем самым вращающимся сверлом, которое словно бы должно было проделать у нее в голове отверстие, через которое будут видны ее мысли. Лиза даже подумала, что управитель хочет ее загипнотизировать, и вся собралась, дабы не дать буравящему взгляду проникнуть в ее святая святых. Она подумала, что лучшая оборона – это нападение.
– Ну допустим, я работаю с текстами, – произнесла она с саркастической улыбкой: мол, не очень-то впечатлила меня ваша проницательность; может, это всего лишь случайное попадание. – А что еще может сказать ваша интуиция?
– Дайте подумать… Могу предположить, что вы писательница, а возможно, еще и сценарист, – все так же ласково ответил Теодор Карлович.
Лизе стало совсем не по себе. Как этот человек, которого она никогда не видела и с которым никогда не встречалась, мог знать, кто она? От кого? В том, что тот именно знал, а не догадался, она не сомневалась.
– Ну так как, возьмете? – снова подступил к ней Теодор Карлович. – Уверяю, не погадаете! И не пожалеете!
– Вообще-то я на компьютере работаю и не знаю никого, кто пользовался бы машинкой, – уже не отпираясь, сказала Лиза, решив до конца быть твердой.
Теодор Карлович снова снисходительно улыбнулся.
– Одного известного французского художника всю жизнь беспокоило, что он пишет не так, как все. Матисс, кажется, его звали.
– И что же?
– Да то, что где Матисс и где все! Остальных великих, естественно, во вторую группу не включаем, поскольку они – всего лишь малая толика. А машинка, это вам не компьютер. Она стоит куда ближе к человеку, ибо обладает способностью к пробуждению вдохновения. Причем вдохновения с большой буквы!
– Как то же гусиное перо? – съязвила Лиза.
– Смешно! – улыбнулся Теодор Каролович. – Между прочим, пишущая машинка появилась в девятнадцатом веке, в начале второй его половины. Ее создатель, американец Лэтем Шоулз, получил на нее патент в 1868 году. А через шесть лет, после некоторой доработки, миру был представлен знаменитый аппарат «Ремингтон № 1». А рождение ручки с металлическим пером случилось в 1803 году, всего шестьюдесятью пятью годами раньше. А убитый в 1837 Александр Сергеевич Пушкин, согласно источникам, писал одними только гусиными перьями… Улавливаете связь? От первого «Ремингтона» гусиное перо Пушкина отделяют всего лишь какие-то тридцать лет. А ведь до «Ремингтона», в 1831 году, еще при жизни Пушкина, появилась машинка «Птеротип», которая, правда, не пошла в серийное производство. Компьютер удобен в работе, спору нет, но машинка, сам процесс – под стук литер, наводящий на мысль о цокоте копыт Пегаса, который то шагом, то галопом… Начало умозрительного путешествия, выход из отправной точки. Между прочим, Бунин никогда не пользовался машинкой, считая, что между головой, рукой, пером и бумагой существует связь, таинственная и неразрывная. То же и с машинкой, если сравнивать с компьютером. В компьютере, помимо всего прочего, присутствует еще и чужой разум – программное обеспечение, которое как бы стоит между вами и вашим творением и в любой момент может сыграть с вами какую-нибудь шутку. А машинка – прямое преобразование умственных усилий в конечный материальный продукт посредством не особо замысловатого механизма. Подумайте об этом! Для редактирования есть сканеры, которые быстро переводят машинописный текст на экран компьютера…
– Вы рассказываете так поэтично, что просто трудно отказаться, – улыбнулась Лиза.
– Так не отказывайтесь! С компьютером всякое может случиться, а эта вдохновенная механика никогда не подведет…
Лизе снова стало не по себе.
– Неужели антиквар знает, что случилось с моим компьютером, – пронеслось у нее в голове. – Кто этот человек? На обыкновенного завмага он не похож: разговор, манеры… Хотя почему у завмага не может быть приличного образования и хороших манер? В жизни всякое бывает. У каждого свой путь.
Все это время, сама того не сознавая, Лиза неотрывно смотрела на машинку.
– Ну так как, сумел я вас убедить? – уже как-то совсем по-дружески обратился к ней Теодор Карлович. Он склонил голову набок и сразу стал похожим на лукавого ворона. – Больших денег с вас не возьму. Уверяю, жалеть не будете.
Лиза почувствовала, что почти уже не может сопротивляться. Голова слегка кружилась, в глазах все начинало расплываться. Усилием воли она сбросила с себя морок.
– Я подумаю, – сказала она и, повернувшись, быстро направилась к двери.
Выйдя на улицу, она еще раз посмотрела на вывеску заведения, словно желая удостовериться, что это антикварный магазин, а не приемная психиатра или лаборатория доктора Фауста, но ничего необычного не увидела: вывеска как вывеска, магазин как магазин.
Лиза пошла по улице, размышляя над тем, что заставило ее зайти в эту странную лавку? Коллекционированием она никогда не увлекалась, хотя в семье и был один заядлый коллекционер – ее отец, который еще в школьные годы увлекся нумизматикой и за жизнь собрал солидную коллекцию старинных монет, являвшуюся особым предметом его гордости. Но только перед заходом в антик Лиза об этом даже и не вспомнила.
Пройдя половину бульвара, она переключилась на предстоявшие посиделки с Лидой. Помимо имевшихся уже конфет, к вину нужно было что-то еще.
Когда первая бутылка была пуста, Лизу, наконец, отпустило. Жизнь уже не казалась такой беспросветной, как представилась утром, а бесконечные рассказы Лиды про жизнь на студии то и дело вызывали у нее улыбку, а то и смех. Потом, вспомнив некогда прочитанное, она заявила, что природно-полусладкие вина, такие, как «Киндзмараули», не предназначены для длительного хранения, должны потребляться молодыми, и лихо, почти по-гусарски, откупорила вторую бутылку.
– Не бэ, Лизка, на твоей улице тоже будет праздник, – отхлебнув из восполненного бокала, заверила немного уже заплетавшимся языком Лида. – Главное за знаками следи!
– За какими еще знаками? – не поняла Лиза. – За дорожными?
– Какие тебе подаются, балда! – беспечно махнула куда-то в сторону рукой подруга.
Лиза испуганно взглянула на нее. Ей тут же вспомнился заход в антикварную лавку, и перед глазами всплыло лицо мефистофелеподобного Теодора Карловича.
Лида не упустила перемену в лице подруги.
– Что, испугалась? Не бери в голову. Это я так, пошутила.
– Я сегодня встретила одного очень странного человека, – сказала Лиза и поведала Лиде о встрече с Мефисто и его настойчивых уговорах купить у него печатную машинку.
– Реально хотел мне ее запарить. Пытался гипнотизировать! – с возмущение закончила она рассказ.
– Не бери в голову! Торговцы искусством и антиквары – те же старьевщики, только более высокой квалификации, – изрекла Лида с нетрезвой важностью. – И жуликов среди них, как грязи, – она помолчала. – А между прочим, на машинке пишет Лёня Липкин.
– Это кто-то, кого я должна знать? – с вызовом вскинула голову Лиза.
– Ну ты даешь! Липкина не знаешь? – искренне удивилась Лида.
– Не имела удовольствия быть представленной.
– Липкин – это новая звезда на сценарном небосклоне.
– Как-то чересчур пафосно, – отмахнулась Лиза. Выпив бокал из новой бутылки, она уже тихонько плыла.
– Может и так, но сегодня его хотят все.
– Как автора, или еще как?
– Пьяным больше не наливать! – обиделась Лида на нежелание подруги воспринимать ее серьезно.
– Извини, – Лиза отсалютовала пустым бокалом. – И что там этот твой гений делает с машинкой?
– Долбит, как дятел, и говорит, что его так больше вштыривает, – сердито произнесла Лида.
– В смысле?
– В смысле вдохновения!
– Типа гусиное перо?
– Что-то вроде того. Я его на той неделе встретила, так он мне где-то целых полчаса про это рассказывал. Он тогда пьяный был.
– Тогда понятно. А как он редактирует?
– Говорит, что сканирует в компьютер. У него какая-то программа есть…
В этот момент у Лизы завибрировал телефон, звук на котором почему-то был выключен. Звонивший представился Валентином Лисогоровым, помощником генерального директора киностудии «КИНО-ПОЯС» Якова Студнева и сказал, что обращается к Лизе по просьбе шефа, который, прочитав два ее непоставленных сценария, захотел заказать ей драму для телевидения или платформы и что, если Лизу это интересует, с удовольствием встретился бы для дальнейшего обсуждения.
– Что скажете? – спросил Лисогоров в конце своего монолога.
От такой неожиданности Лиза растерялась и даже немного протрезвела. Ни дать, ни взять контрастный душ, под которым она стоит сегодня с самого утра.
– А когда и где? – неуверенно спросила она.
– Завтра. Часа в два, если вас устроит. Адрес скину эсэмэской.
– Хорошо…
– Тогда до завтра! – бодро попрощался помощник и тут же отключился.
– Ну что там? – поинтересовалась Лида, заинтригованная выражением Лизиного лица.
– Предлагают написать сценарий.
– А кто?
– Какой-то продюсер.
– Имя?
– Яков Студнев.
– Не знаю такого. Сейчас их много развелось, новых и независимых. Да ну и хер с ним! Лишь бы деньги платил. А от тебя что ему надо?
– Драму. Хочет завтра встретиться.
– Ну вот видишь, как я и говорила: одна дверь закрылась – другая открылась. Жизнь налаживается!
В ответ Лиза наполнила свой бокал и, отхлебнув из него, задумчиво посмотрела в окно, словно ища там какое-то подтверждение словам подруги.
На следующий день она приехала на Тишинку, где рядом с рынком, в переоборудованном под офисы старинном доме, разместилась студия со странным названием «КИНО-ПОЯС». При виде этого то ли слова, то ли аббревиатуры на медной табличке Лиза попыталась сообразить, что бы это могло означать.
Ломала она голову недолго. Вышедший к ней Лисогоров объяснил, что «КИНО-ПОЯС» – это «Кинопроизводственное объединение Якова Студнева». Новая студия, появившаяся всего лишь полтора года назад. Она находилась на третьем этаже и занимала офис, который состоял всего из двух комнат. Одна служила кабинетом Студнева, вторая – помещением для всех остальных, то есть помощника Лисогорова и его тезки, секретаря-бухгалтера Валентины, на которой, судя по лежавшим на краю стола – видимо, не убранным вовремя – резиновым перчаткам, лежала еще и ответственность за уборку.
Студнев оказался человеком, внешность которого как нельзя соответствовала фамилии: полный, рыхлый, трясущийся, как студень, с гладко зачесанными назад жиденькими волосами и постоянно бегающими крысиными глазками. Роста он был среднего, но из-за полноты казался значительно меньше. Фигура была больше женская, чем мужская: узкие покатые плечи, широкие, придавленные спадающими с поясницы складками жира бедра со столь же мощными, распиравшими брюки ляжками. Лет ему на вид было около сорока.
Студнев протянул Лизе руку. Она была вялая и липкая. От прикосновения к ней Лизу внутренне передернуло.
– Прошу вас, располагайтесь! – Студнев указал на одно из двух кресел, стоявших рядом с рабочим столом.
Лиза села. Студнев подошел к двери и попросил Валентину приготовить кофе.
– А, может, что-нибудь покрепче? – неожиданно с заговорщицкой улыбкой обернулся он к Лизе.
– Спасибо, но, боюсь, слишком рано, – улыбнулась в ответ Лиза, у которой еще не полностью выветрились последствия вчерашнего вечера.
– Ну нет так нет.
Студнев поудобней устроился в кресле и молча уставился на Лизу, словно желая мысленно передать ей суть предстоявшей беседы.
Лиза сначала тоже смотрела на него, но потом не выдержала и перевела взгляд на стену, увешенную какими-то дипломами в золотых рамках.
Наконец Студнев прервал многозначительное молчание и поведал о задуманном проекте – мини-сериале для небольшого канала с целевой аудиторией «женщины 40+». Он хорошо знает главного редактора и уже обо всем с ним договорился. Дело теперь за малым – только за самим продуктом. Увы, канал малобюджетный, контент – соответственно, тоже. Производство – быстрое и без затей. Сейчас формируется портфель заявок, и одну из них Студнев надеется получить от Лизы. На вопрос, что из написанного ею он читал, ответил честно и прямо: ровным счетом ничего. Лизу ему порекомендовали люди, которым он доверяет.
Лиза почувствовала себя польщенной. Соотношение реализованного и нереализованного было у нее не совсем в пользу первого, и потому слова эти прозвучали особенно приятно.
Теперь в ее глазах Студнев выглядел уже не столь отталкивающе, как сначала. В нем появилась какая-то легкость, сильно контрастировавшая с непривлекательной внешностью.
Он сказал, что нужна четырехсерийная драма. Не мелодрама, а именно драма. Простая, без философствований и всякого умничанья, задевающая душевные струны и выжимающая слезу сострадания к жертвам жизненных обстоятельств и праведный гнев к злодеям и прочим источникам страданий и бед героев. Будет здорово, если сценарную заявку Лиза принесет ему уже недели через две, а лучше через неделю.
– Если все сложится, больших гонораров не обещаю. Сами понимаете: малобюджетность, она малобюджетность и есть, – развел он руками. – Но ведь, как говорится, курочка по зернышку клюет. Особенно в нашей с вами свободной профессии. Вас это, надеюсь, не смущает?
Лиза покачала головой. Размер гонорара ее, действительно, не смущал. Главное – нарастить фильмографию, которая все еще оставалась довольно скромной. Склонности к транжирству не было и денег хватало. Благо, родители постоянно подкидывали. Лиза делала вид, что не замечала падавших время от времени на банковскую карту сумм – она ведь самодостаточна и от чужих подачек не зависит, – но обратно деньги не отсылала. Мол, пришли и пришли, я не просила.
Квартира у нее была и неплохая. Машина тоже. Отечественная. Что, впрочем, тоже не случайно – еще одно выражение самодостаточности и независимости от чужих мнений. Оплачено все это было опять же не столько плодами собственных трудов, сколько «подачками» все тех же любящих родителей.
Когда Лиза заканчивала школу, те настойчиво убеждали ее пойти по стопам отца, известного психолога, владельца крупного психотерапевтического центра с филиалами в других городах. Мать тоже была медик: заведовала отделением хирургии частной клиники. Необходимую поддержку с поступлением и последующей работой отец как-нибудь да обеспечит. Но Лиза наотрез отказалась, заявив, что решила стать литератором и с выбранного пути ни за что не свернет.
В итоге она поступила на филфак. С Литературным не получилось. Даже несмотря на отцовские связи.
Учась в университете, Лиза активно писала. В основном рассказы, случалось, и небольшие повести, поскольку не желала надолго связывать себя чем-то одним. Но с публикациями дело шло не так, как хотелось бы. Большинство издательств не желали иметь дело с малоизвестным автором, да и жанр рассказа не самый востребованный. Вот напишет роман, от которого все ахнут, – тогда милости просим!
