Loe raamatut: «Жорж Кювье. Его жизнь и научная деятельность», lehekülg 8

Кювье поднял его до пяти тысяч.

Для одного только семейства окуней он описывает около 400 видов, то есть число, равное почти трети всех известных до него рыб.

«Естественную историю рыб» Кювье начал в 1828 году в сотрудничестве с Валансьеном, но не успел закончить; до его смерти вышло только 8 томов.

Глава V. Творческая роль Кювье в палеонтологии

«Была на мне рука Господа, и Господь вывел меня духом и поставил меня среди поля, и оно было полно костей… Я изрек пророчество и… произошел шум и вот движение, и стали сближаться кости, кость с костью своей. И видел я, и вот, жилы были на них, и плоть выросла, и кожа покрыла их сверху».

Иезекииль

Исторический очерк учения об ископаемых. – Состояние науки перед появлением «Recherches sur les ossements fossiles». – Метод Кювье. – Закон «соотношения органов» и применение его к восстановлению скелетов ископаемых животных. «Recherches sur les ossements fossiles». – Воздействие их на ученый мир. – Общий вывод Кювье о постепенности в переходе от низших животных к высшим.

История палеонтологии весьма поучительна: она показывает нам, с каким трудом человечество приходит к наиболее простому решению вопроса, какая масса сложнейших и хитроумнейших теорий придумывается для объяснения того, что ясно и просто, как день…

Уже древние обращали внимание на остатки ископаемых животных. Но светлый ум греков быстро пришел к рациональному взгляду на них. Ксенофан Колофонский, глава Элеатской школы, первый упоминает о них как об остатках действительных животных; Геродот указывает на нахождение морских раковин в Египетских горах как на доказательство того, что Египет когда-то был покрыт морем; Овидий вкладывает следующие слова в уста Пифагора: «Я видел, как на месте твердой земли возникло море, как из воды возникла твердая земля – и морские раковины лежали вдали от берега».

Но эти воззрения были забыты с падением древнего мира, и в средние века ископаемые останки подавали повод к самым разнообразным умствованиям. Одни считали их «игрою природы»; другие видели в них результаты таинственной «образующей силы» или «камнетворного духа». Утверждали, что природа, пытаясь создать человека и животных из глины, не сразу добилась успешных результатов; первые опыты были неудачны, природа бросила их, недоделав, и вот эти-то, так сказать, «первые блины» сохранились в виде окаменелостей.

В ископаемых останках крупных животных видели кости погибших гигантов. Так, в 1577 году, то есть уже в эпоху Возрождения, в Люцерне были найдены кости какого-то огромного животного и отправлены в Базель к знаменитому в то время доктору, Феликсу Платеру, для определения. Доктор признал их останками великана и даже нарисовал его скелет; по его заключениям, этот гигант имел 19 футов роста.

Даже в XVII столетии, когда уже стали распространяться правильные воззрения на окаменелости, хирург Мазюрье показывал в Париже кости короля кимвров, Тевтобода, бившегося когда-то с Марием. Современная знаменитость – Риолан – признал их останками слона. В действительности это были кости мастодонта.

Такие нелепости сочинялись в течение столетий, и только в XV веке Леонардо да Винчи высказал простую мысль о том, что ископаемые останки животных – действительно останки животных, и, если мы находим морские раковины в пластах суши, то должны заключить о существовании здесь моря в какую-нибудь отдаленную эпоху.

В XVII столетии ту же мысль развивал знаменитый гончар Бернар Палисси, возбудив своей дерзостью негодование присяжных ученых.

Только к концу XVII века установился правильный взгляд на ископаемые останки. В течение этого столетия уже шла деятельная работа по собиранию материалов. Стэно, Шилла, Вудвард и другие устраивали палеонтологические музеи, составляли каталоги окаменелостей, издавали описания ископаемых раковин. В течение XVII века накопился огромный материал – благодаря трудам Палласа, Кампера, Блюменбаха, Добантона и других. В то же время и геология развивалась успешно: явились теории Делюка, Соссюра, Вернера и других.

Особенный фурор произвели в ученом мире исследования Палласа, отыскавшего в Сибири останки ископаемых слонов и носорогов; среди его находок был целый носорог с мясом и кожею, замерзший в сибирских тундрах.

Накопившийся материал требовал обработки, возбуждал ряд вопросов, чувствовалось, что здесь открывается новая и заманчивая область.

В то же время и сравнительная анатомия, без которой немыслимо было определение ископаемых, делала быстрые успехи.

В конце XVII века Шейхцер еще мог видеть в останках саламандры кости ребенка, погибшего при потопе; но в конце следующего столетия такие ошибки сделались невозможными.

Добантон уже пытался применить сравнительную анатомию к восстановлению скелетов по немногим костям. Истинным tour de force его в этом отношении было определение жирафа по одной кости, хотя он никогда не видел скелет жирафа даже на рисунке.

Возникал вопрос, принадлежат ли ископаемые останки тем же видам, которые существуют и в наше время, или это – совершенно особый, угасший мир существ.

Бюффон уже высказал мысль о том, что некоторые из ископаемых животных не существуют более, но высказал нерешительно, с сомнениями и оговорками.

Кампер в 1787 году уже вполне определенно заявил, что некоторые из ископаемых видов теперь не существуют.

Так мало-помалу подготавливалась почва для создания новой науки. Предчувствие великих результатов носилось в воздухе и выразилось в словах Бюффона, приглашавшего ученых, которые явятся после него, обратить внимание на эти драгоценные памятники древней природы, которые его старость не позволяет ему изучить.

Стало быть, и в этой области могучий ум Кювье удовлетворял назревшей потребности – чем и объясняется его быстрый и полный успех.

Исследования Кювье начались мемуаром об ископаемых слонах, в котором он доказал, что найденный в Сибири слон (мамонт) есть вид, совершенно отличный от ныне живущих. За этой работой последовали другие. Собирание материала шло параллельно с исследованиями. В музее Ботанического сада оказалось лишь немного скелетов, да и те валялись в подвалах, «наваленные как дрова», по выражению Кювье. Он вытащил их на свет божий и в течение последующих лет прибавил к ним огромное количество материалов, приходивших со всех концов света. Но особенно много дали ему гипсовые ломки Монмартра, оказавшиеся неистощимым рудником окаменелостей.

Мамонт еще очень близок к существующим животным и не мог так поразить воображение, как рисунки двух новых родов толстокожих – палеотерия и анаплотерия, – восстановленных Кювье по немногим костям, найденным в Монмартре. Когда он представил их академии, впечатление было огромное. Одни радостно приветствовали новую эру в науке, другие сомневались и не доверяли. Но сомнения и недоверие рассеялись, когда найдены были полные скелеты этих животных, подтвердившие рисунки и описания Кювье.

Работа его сосредоточивалась главным образом на млекопитающих, частью на пресмыкающихся. Это имело свое значение. Пока изучали ископаемые раковины и т. п., нельзя было поручиться, что где-нибудь, в отдаленных морях, под неисследованными широтами, не живут до сих пор эти животные. Но крупные млекопитающие во времена Кювье были уже почти все известны, и когда из-под его творческих рук вереницей потянулись мамонты, мастодонты, мегатерии, палеотерии и им подобные чудовища, – нельзя было сомневаться, что в них воскресает давно исчезнувшая, погибшая фауна…

Таким образом, Кювье первому удалось найти и показать ученому миру, так сказать, сам объект исследования.

Но ему приходилось создать и метод новой науки. «Как антикварий нового рода я должен был восстановить эти памятники минувших переворотов и прочесть их смысл; должен был собрать и сблизить в их первобытном порядке останки, из которых они составлены; вновь соорудить древние существа, которым эти останки принадлежали, возобновить их с принадлежащими им соразмерностью и свойствами и наконец сравнить их с существами, поныне населяющими поверхность земного шара, – искусство, прежде неведомое, предполагающее науку, до сих пор едва известную, – науку о законах, определяющих существование форм в различных частях органических тел».

Чтобы ясно понять всю трудность этого дела, не нужно забывать, что находки целого скелета представляют лишь весьма редкий случай; большей частью отдельные кости различных видов перемешаны и перетасованы, часто разбиты, изломаны и обезображены. Надо было придумать способ определить каждую кость в отдельности, выбрать из кучи обломков те, которые относятся к одному и тому же виду, и восстановить скелет, пополняя недостающие части на основании теоретических соображений.

«Я был в положении человека, которому дали кучу исковерканных и неполных останков нескольких сотен скелетов; следовало подобрать их кость к кости; это было просто воскрешение из мертвых, а у меня не было всемогущей трубы; но мне заменили ее неизменные законы, предписанные живым существам, и по указаниям сравнительной анатомии каждая кость, каждый обломок кости становились на свое место». В основу своих исследований Кювье положил принцип соотношения органов, выведенный им из изучения сравнительной анатомии. Мы изложим этот принцип его собственными словами:

«Всякое организованное существо представляет нечто целое, единую и замкнутую систему, части которой взаимно соответствуют. Ни одна из этих частей не может измениться без того, чтобы не изменились другие, и, следовательно, каждая из них, взятая отдельно, указывает и дает все остальные».

"…Чтобы челюсть могла хватать добычу, она должна иметь известную форму в мыщелках, известную величину височной мышцы, требующей определенного пространства в принимающем ее углублении и определенной выпуклости в скуловом своде, под которым она проходит; скуловой свод должен также иметь известную силу, чтобы дать опору жевательной мышце, и т. д.».

"…Словом, форма или очертание зуба определяет форму мыщелков; очертание лопатки определяет очертание когтей, подобно тому, как уравнение дуги определяет все ее свойства».

Есть однако случаи, в которых теоретические заключения оказываются недостаточными. «Я сомневаюсь, – говорит Кювье, – чтобы кто-нибудь без помощи наблюдения мог отгадать, что все жвачные – и только жвачные – имеют раздвоенное копыто. Я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь мог угадать, что лобные рога имеются только у этого класса животных и что те из них, у которых есть острые клыки, по большей части лишены рогов».

Словом, мы видим, что два признака совпадают, и не знаем, чем это обусловлено. Однако, раз такое совпадение является у массы животных, мы должны заключить, что существует какая-то причина для этого, причина определенная и постоянная, действие которой проявится и в тех животных, которые нам еще неизвестны. Таким образом, из изучения сравнительной анатомии мы выводим эмпирические законы, которые могут служить подспорьем там, где не помогает теория.