Loe raamatut: ««Мишка, Мишка…» Воспоминания»

Font:

* * *

Пусть музыка, вошедшая в тебя
Столь много лет назад
Вольётся бурно в наши души.
Пусть год, который должен тотчас,
С минуты на минуту,
Набрать волшебных сил,
Оставит тебе дар творить,
Любить, давать нам чудо.
И музыкой осуществлять
Заветные мечты, что жили
В наших душах немало тысяч лет.

Пусть этот год закончен
В твоей жизни,
Но Новый год стоит уж на пороге.
Тебе он приготовит
И счастье, и печаль…
Но музыка преодолеет всё
Сонатой Моцарта и Фугой Баха…
Влюбись по новой в жизнь!

Твоя дочурка Наташа…

Не менее пяти тысяч концертов в одной только Владимирской филармонии. Концертная работа в Москве. Гастроли в Грузии, Норвегии, Америке, Японии, Германии, Франции. Аплодисменты, успех, радость встреч. Моя семья. Дети. Моя родная Ириша, без которой эту книгу я бы может и не смог закончить.
Это праздник, который всегда со мной!

Особая благодарность в технической подготовке книги моей дочери, Наташе! Без её помощи мои мысли так и остались бы в черновиках.

Детство. Отрочество. Молодость

Детство

Яркие вспышки памяти… Из самых ранних…

Смотрю на фото тех лет… Только по рассказам родителей. Они помнили…

Меня, смазливого мальчишку трёх лет отроду, водили гулять по широкой, казалось, тогда, Новослободской улице «напоказ» и «в очередь». То есть, выстраивалась очередь из домашних (из нашей квартиры) и соседских девчонок, чтобы пройтись с красавчиком.

Отец рассказывал… Ехал он со мной к приятелю на дачу. На Савеловском вокзале привязался к нам фотокорреспондент журнала «Огонёк». И упросил-таки отца поехать вместе с нами, чтобы сделать фотосессию. Перебираю эти фотографии: в песочнице, на крыле автомобиля… Пытаюсь пробиться через толщу времени. Не получается…

Помню детский сад.

Мы гуляем во дворе. Зима. Темно. Я вглядываюсь в огоньки окон, стоящих вокруг домов. И вдруг замечаю необычный синий свет. Сразу поток фантазии: вот она где! Здесь живёт «Баба-Яга». Которая колдует. Насылает на людей страшные муки. Не раз я видел этот загадочный свет…

Потом всплывает из глубин памяти лето. Детский сад на даче. На краю леса стоит огромная (казалось тогда!) берёза. Между корней вижу необыкновенного, большущего жука с такими же большими рогами. Он ползёт медленно и важно. Я и не догадываюсь, что это жук-«олень». Сейчас-то знаю, что такие есть, но больше не видел никогда…

Первая любовь… У неё был такой красивый бант в волосах! Я молча истекал восторгом. В груди бушевали непонятные волны. Вдруг удар! Гр о за! Все сидевшие в комнате для занятий дети притихли. Скоро выглянуло солнце. Заиграло тенями. Чей-то крик: «Радуга!» Побежали из комнаты. Кроме троих. Двух влюблённых малышей и предмета их обожания. Мой «соперник» на коленях ползёт к сидящей спиной девочке. Я замер в каком-то ступоре. Вижу всё это, понимаю, что он сейчас будет её целовать… и в ужасе выбегаю из комнаты на улицу. На свет! Яркое солнце. Блистающая каплями берёза. И огромная, в полнеба, радуга! Впитываю глазами льющийся в меня невиданной силы цвет. Каждый в отдельности. И вместе… На всю жизнь вошло в меня это – Любовь и Красота…

Затем провалы в памяти. Вспыхивают какие-то мрачные больничные коридоры… Мой крик от ожога паровым утюгом… Помню музыкальную школу. Когда мы с мамой в сентябре пришли, чтобы определить инструмент, на котором буду играть. Входим и в глаза бросается мальчик, лет 10-ти, с чем-то большим, в светлом чехле:

– Мама, это что? – Мама и сама не знала. Спросила у кого-то, и говорит:

– Это виолончель. – И тут же я:

– Хочу на виолончели! – Маме-то, я сейчас понимаю, было всё равно. Лишь бы «сыночке» нравилось. Сразу и записали меня.

Помню так же крик моего первого учителя, Бендицкого:

Вот с кем приходится работать! – Это потому, что я не смог спеть ноту, которую он сыграл на рояле. На его крик в зал вошла какая-то женщина. Села за рояль и нажала клавишу:

– Найди на клавиатуре эту клавишу. – Я нашёл. Ещё, и ещё… Приторно-ласковый голос Бендицкого:

– Да, ты можешь учиться играть на виолончели! – А потом – долгие часы ожидания урока. (Учитель работал сразу в трёх музыкальных школах.) Как светлое пятно – появление нового учителя. Льва Михайловича Берлинского…

То же время. Начальная школа. Александра Юрьевна – моя первая учительница. Есть фото. Она жила рядом с нашим домом. Угол в угол. Её дом – это была другая школа, 219-я, «девчачья». А мы, мальчишки, учились «через дорогу» – рядом с артиллерийским училищем и «Зуевкой» (Детским парком им. Зуева), в 203-й школе. Поначалу меня в школу водили. То папа, то мама… Вспоминаю ту дыру в парте, через которую я читал «Белолобова» А.П. Чехова, пока остальные писали предыдущую фразу диктанта…

В памяти всплывает март 53-го. В большом зале школы стояли в «каре» все ученики. Директор со сцены читал бюллетени о болезни товарища Сталина. Ему было всё хуже. Нам тоже. Атмосфера была всё более гнетущей – мы в темноте и слабый свет на сцене…

Жили мы рядом с Новослободской улицей. Выходили на неё между жилыми домами и школой… Странный свет сегодня над улицей и гудки сирен? Умер!..

Мы вышли к улице. Я, помню, такой серьёзный (достали-таки школьные «молитвы»), отец – молча. Все молчали, даже не переговаривались…

Вдруг, звонкий, радостный крик «Ура-а-а-а!!» Между ног стоящих молча людей неслась ватага ребятишек от 5 до 10-ти, ошалевших от такой внезапной радости – наша, вечно чадящая бензиновой вонью, улица вдруг встала! Можно не бояться больше этих машин! Свобода!

Люди – кто молчал, кто ворчал. А они носились по широкой улице между стоящими, гудящими автомобилями. Все 5 минут звенели их голоса!..

Из тех людей, кого я знал, только отец не горевал. Принял новость спокойно и, я бы сказал, с удовлетворением. Как будто давно и с надеждой ждал…

Детство (продолжение)

Детей у меня шестеро. А могло и не быть вовсе.

Лет десять мне было, когда мама попросила позвать из соседнего двора Ленку – обедать. А туда идти надо было кругом, обходить два дома. Проще, конечно, – на мой взгляд, – залезть на сараи, разделявшие два двора и крикнуть Ленке сверху. Мысль вроде здравая была…

Полез я на сарай. К нему была прислонена ржавая секция могильной ограды с острыми концами-пиками. Наверх-то я залез. Но не успел и шага одного по крыше столетней сделать. Провалился. Да на пику эту могильную с размаху и сел…

Треск был, крика нет – шок, ступор. Рядом сосед дрова пилил. Он всю эту картину глазом ухватил. Подбежал, снял меня осторожненько с «шампура» этого и домой к нам понёс. На кухню принёс. Народ сбежался, на табуретку посадили. Я сижу, молчу. Мать прибегает:

– Где?! Что?! – Я молчу. Она штаны с меня стянула – ничего. Ни крови, ни следов каких(!).

– Потом, – вспоминала мама, – вижу в кальсонах (сантиметрах в 8-ми от паха) махонькую дырочку, а из неё кусочек мяса выглядывает…

Принесла она ваты пучок, пузырёк перекиси водорода. Содрала с меня последнее, налила на вату перекиси и, стараясь не глядеть на то, что теперь уже даже слишком видно было, вправила ломоть мяса на место…

Толика, соседского парня, за машиной послали. В больнице скрепками металлическими мамину работу закрепили. Вот и живу теперь. Не вспоминаю. Да и когда? То одному ребёнку что-то нужно, то другому…

Из домашнего…

…Жили мы нелегко. В 10-метровой комнатушке пятеро. Каждые два года «переезжали на новую квартиру». Мама так говорила. Просто мебель переставляли. Как эпохальное событие – новая мебель. Новый диван – он так и состарился здесь. А мы росли.

Отец выдолбил из двух кусков дерева подставки под ножки стола. Пол в нашей комнатке был под сильным углом. Чтобы на столе есть можно было, одну его сторону пришлось поднять сантиметров на 10-15.

А ещё был подпол! Как он помогал нам выжить! Ведь там хранился стратегический запас – мешок картошки. (Холодный осенний вечер. Темно. В какой-то подворотне возле Белорусского вокзала. Тихо. Чтобы никто не заметил. Мы с отцом покупали «с рук» этот мешок и несли его домой). Там же, в подполе, была кадушка с квашеной капустой. Жареная картошка с кислой капустой – вкусней не бывает! Мама сама её заквашивала (мы помогали её рубить).

Помню, в ту ночь я спал на раскладушке. Просыпаюсь от света и тихого разговора. Присев на мою раскладушку отец чистит пистолет и, – я вспыхиваю радостью, – Олег приехал! Сидит в офицерской форме. Когда через год, когда через два, он приезжал с Дальнего Востока, и на нашем столе появлялась красная икра и вкуснющая рыба. Олега я любил как-то изнутри. Так случилось, что какое-то время росли мы вместе, но я, к сожалению, не помню в подробностях моё раннее детство.

…Помню… Ленка у «Тютюки» (старушка через дорогу нянчила её, маленькую – в нашей комнатушке ей не хватало воздуха)…Отец приходил поздно. Так уставал на работе, что вынужден был с часок походить по переулкам, прежде чем в дом идти…

А ещё менялись целые эпохи. Вначале пришёл водопровод – вот! Раньше и я носил воду из уличной колонки. Дрова со взрослыми пилил, колол для двух печек в нашей квартире. На печной плите готовили, сушили бельё (зимой). Грелись… Двадцать один человек проживал в 4-х комнатах нашей квартиры.

Жили дружно. Хотя драки припоминаю. Но всегда баба Соня (глава соседской семьи) порядок наводила… Бывали и курьёзы. Однажды отец с работы пришёл, из кастрюли на плите суп налил и ест. А баба Соня пригорюнилась:

– Маркович, а ведь ты из нашей кастрюли-то ешь… Ну, ешь, ешь… – Кухня была центром нашей маленькой дружной Вселенной. И ели, и в карты играли, в фантики конфетные (любимая была игра: у каждого в коробочке своя коллекция. Сообща была признана «иерархия». Самые дорогие – «Мишка косолапый» и «Суфле в шоколаде»…) Что замечательно – все вместе читали книги в гранках, передавая друг другу прочитанные листочки. Приносил их один из жильцов, муж тёти Зины, Василий Матвеевич. (Он в типографии работал.) Мы зачитывались новыми, ещё не увидевшими свет, детективами, фантастикой…

…Потом наступила новая эпоха. Дрова кончились – газ провели!..

Ребята во дворе жили, в основном, дружно… Двор – это пространство между нашим деревянным 2-х этажным, буквой «Г» домом и флигелем внутри двора. Ребятни много. Старшие уже важничали, устанавливали неписаные правила и восстанавливали справедливость. Они же соорудили стол для настольного тенниса, поддерживали очерёдность. Играли до темноты и полного «обалдения».

Были, конечно, и другие игры. Самые популярные помню. «Кольцо-кольцо выйди на крыльцо»: все сидят на лавочке, а водящий просовывает всем в сложенные ладошки свои и попробуй угадай – кому кольцо в руки попало! Водящий кричит:

– Кольцо, кольцо, выйди на крыльцо! – И в этот момент, получивший кольцо должен выскочить с общей скамейки, а остальные стараются его удержать. Если удержали – он и становится следующим водящим. Нет – остаётся прежний.

…Ещё – «Двенадцать палочек»: на кирпиче доска, на одном её конце складывают палочки, водящий глаза закрывает, а кто-то бьёт ногой по другому концу доски, и, пока палочки разлетаются, да водящий их соберёт – все должны разбежаться и попрятаться, а водящий ищет их, и, найдя, «осалить» должен….Ещё были «Города». Кто с напильником, кто с ножичком (почва во дворе была каменистой) должны были воткнуть в землю свой «прибор», очерчивать круги и, таким образом, завоёвывать чужие «города» и территории.

Самая долгая и увлекательная игра – «Казаки-разбойники». Ребятня делилась, по справедливости, пополам (одинаковое количество старших и младших). Одни водили («казаки»). Считали до 100, 200… «Разбойники» за это время должны были убежать как можно дальше. И действительно убегали далеко – по переулкам, «за линию» (железная дорога вела от Белорусского к Савёловскому вокзалу). «Казаки» должны были искать, ловить, приводить в штаб, допрашивать (кое-какие «пытки» допускались). Два, а то и три часа улетали, как дым…

Я в детстве (если честно, то ни с кем и никогда больше) дружил только с Валеркой Мингашутдиновым. Больше «по душам» ни с кем не «водился». Хотя нашего возраста ребят было человек пять: Валерка, я, Витька, Серёжка, Ленка. Вот ещё проблема была – матери на обед скликали пять Лен:

– Лена Петровская! Домой! –

А как мы зимой устраивали под глубоким снегом длинные ходы. «Крепости» строили, «воевали»…

Иногда войны были принципиальными. Нашей семье, единственным в округе евреям, как-то стёкла камнями разбили мальчишки из соседнего («напротив») двора. Но уж тут наши старшие ребята вмешались. После попытки организованного «налёта» на наш двор с целью побить «явреев», наши ребята составили целую (внушительную) делегацию, и со мной вместе пошли в чужой двор… Больше ничего подобного не было никогда.

Хотя подраться в детстве мне разок пришлось. Был я не то, что увалень, но толстенький такой. Прозвали – «жиртрестмясокомбинат». Никто, конечно, не знал, что я после ревмакордита (недостаточность митрального клапана сердца) был освобождён от физкультуры, в общем-то, навсегда. Да ведь не объяснять же.

Ну и был во дворе паренёк постарше меня года на три-четыре. Наладился цепляться ко мне по поводу и без повода. Я долго терпел. Не потому, что парень и выше был, и покрепче меня… Ну, не помню, почему… Но хорошо помню момент, когда я взорвался. При всех. Какую-то банку консервную пустую схватил (что под руку подвернулось), и на него. Молотил отчаянно, куда попало. Парень испугался. Старшие нас растащили. А сопернику моему «наваляли» добавочно, и строго-настрого предупредили, чтобы ко мне не лез никогда. А меня похвалили. И вроде как под опеку взяли. С того момента, помню, потеплело для меня в родном дворе…

«Потерянное детство». Сколько раз потом я вспоминал эти слова, применяя их и к фильмам, которые так и не увидел, и к играм, которые так и не доиграл, и к книгам, которые не дочитал. Но детство было!

Паровозик, что возил нас в Подольск к дяде Маре, тёте Берте, тёте Рае. К любимым Альке и Вадьке. И на праздники там бывали, и на выходные. Мы ездили потому, что к нам-то – некуда! А у них 2 комнатки и кухня. А ещё двор да огород. Помню ту вкуснятину, которой там кормили. Всякие пирожки, паштеты, «рыбу-фиш», гоманташи (треугольные пироги с маком и изюмом!) Перечислить всё невозможно!.. Но мы считали особенной вкуснятиной «шипучку». Из большой банки с надписью «Уродан» насыпали ложку белого сыпучего порошка в стакан воды и наслаждались «газировкой». (Какое-то лекарство тёти Раи было, что ли).

А, когда ночевать оставались, самым весёлым было утро. В ночном белье носились по кроватям, и подушки летали. Вот тогда-то и появились «Армяшка» (Алька), «Японза-китайза» (Вадька), «Сумасшедшая рубашка» (Ленка) и я (смутно помню, кажется, просто «Толстый»).

…Впервые у них увидел телевизор. Да не «КВН-49» какой-нибудь. Т-2 «Ленинград» – большой, да ещё и с увеличительной линзой… Вадька для всех на скрипке играл. Хорошо играл, но, на мой взгляд, «слишком аккуратно».

Сам-то я всячески отлынивал от занятий на виолончели. Мама с папой заставляли заниматься. Помню мамино:

– Только бы по дворам не «гайкал». – И я ходил с виолончелью под боком. (Даже хулиганьё местное уважало – не приставало. И уж не били, точно.)

Помню концерты. Первый – в кинотеатре «Салют» у Савёловского вокзала. «Весёлого крестьянина» Р. Шумана играл. А потом аж в Малом зале консерватории. Было когда-то фото. Но запомнил я этот концерт потому, что родители часто вспоминали, как, после выступления я, уходя, потащил за собой большой стул, на котором играл.

Это всё было потом, потом… До 6-го класса я лентяйничал. Прислушивался к маминым шагам из кухни, чтобы вовремя убрать под ноты на пульте очередную книжку. Я их читал тогда «запоем». Книги были из библиотеки Дома пионеров. Валом (по 600-1000 страниц в дни, когда болел) летели «Мушкетёры», путешествия, фантастика. В домашней библиотеке (шкафчик над пианино) давно всё было прочитано. Не помню названий, но хорошо помню обтрёпанную, красную с чёрным – «Фауста» Гёте. Время было – прочёл-таки. И этот факт оказался решающим на приёмных экзаменах в консерваторию! Через столько лет!..

Дачи

Первая, помню, была по Савёловской дороге. Станция Луговая. Поля там были красоты удивительной. Лето там прожили (в деревне). На станцию ходили. И цвет дороги менялся. Поначалу она жёлто-зелёная была. Жёлтая дорога, зелёная – пшеница морем, стеблями хрупкими. Васильки промеж них. А потом дорога жёлто-золотая стала. Зёрна пшеничные во рту хрустели, молочно-медовым вкусом рот наполняли. В той деревне единственный раз в жизни я на лошади сидел. Хозяин на холку посадил. С матерью и Ленкой ходил в погреб. К козе. После вечерней дойки. При нас молоко процеживали. Мы пили тут же. Тёплое! Хозяйка приговаривала:

– Бычком, бычком! – А один раз разрешила мне козу подоить! До сих пор помню!

…Речка, стрекозы – всё яркое, в блеске каком-то удивительном…

В Немчиновке помню пыльную, горячую, солнечную улицу, обсаженную высокими деревьями. А ещё утреннюю драку с Ленкой. Подушками. Она сидела на мне верхом и с победным кличем добивала. Вот смеху было потом…

Кшень была уже гораздо позже. Лет 14-ть мне было… По совету московской соседки поехали всей семьёй на лето к её знакомым в деревню. Как раз посередине между Курском и Воронежем.

А шахматы забыли! Мы с отцом в ту пору шахматами увлеклись. Но торт-то хозяйке привезли! И, путём упорного рисования, вырезания, превратили картонную коробку от торта во вполне сносные шахматы. По двое суток партии наши продолжались.

В промежутках рыбу ловили. Речка маленькая была. Но рыба имелась. Первая в моей жизни. Там на уху было, и на жарево! Обедали на улице под большой яблоней. Хозяйские пчёлы наладили над нашими головами дорогу свою – в поля, на добычу. Деловито, с размаху влетали они к кому-нибудь в волосы, и уж тут как повезёт…

А утки! Истые пруссачки! Ровно в 5.20 утра. Каждый день! Приходили к нам под окна и начинали орать во всю мочь. Мол, мы на речку пошли!.. И уходили потом на целый день кормиться. А нам-то весь сон как рукой…

Если перейти через речку – деревенский магазин. Мало чего там было. Но вот мои любимые конфеты, «кавказские», там были! Любил я их за «шоколадный» вкус и доступную дешевизну. Но здесь?! Их пришлось зарабатывать «тяжёлым, непосильным трудом».

Дело в том, что у хозяйки нашей много всякой скотины было. А потому и мух было вполне достаточно. Ленты-липучки не справлялись. И в огне не горели по причине перевыполнения всех и всяческих «планов». Я посчитал. Из любопытства. Значит – 400. Один слой. На каждой стороне по два слоя. Итого – 1600. На одной ленте. Вот она и не горит…

Мама сказала:

– Любишь «Кавказские»? К чаю будешь получать по одной конфете за каждые 50 штук…

Я подошёл к задаче «научно». Стал изучать привычки, повадки, геометрию взлёта и посадки. Как в обычной, так и в экстремальной (с перепугу!) обстановке. И дело пошло. Бывали дни удачные и не очень. Рекорд – 7 конфет к вечернему чаю. Благо, конфеты были очень дешёвые и в сельском магазине никогда не переводились…

И ещё помню там Небывалое. Невероятное. Август. Темно уже. Я дома. И, вдруг, слышу – кричат:

– Миша, выходи скорей! Звёзды! – Я выбежал на улицу. Крутой откос спускался к светлой ленте реки. Я посмотрел наверх и… ноги подкосились. Звёзды окружали меня. Я их видел все. Тьмы не было. Ни кусочка… Крупные звёзды висели совсем рядом. Дальше – меньшие. Скоплениями, облаками. Оглушённый этой бесконечностью, не помню, как, я лёг на травянистый склон и, – перебираясь взглядом от звезды к звезде, – почувствовал, что меня затягивает туда с необыкновенной силой, уносит в звёздную даль, обнимая всё крепче… Ни до, ни после!.. Никогда больше!.. И навсегда со мной…

Летние лагеря

Первый раз я поехал в загородный летний лагерь, по-моему, после второго класса. Поначалу было невыносимо тяжело. Мальчишки нашего отряда выбрали меня, почему-то, объектом насмешек и издевательств. Дошло до того, что я домой открытку послал со слёзной просьбой забрать меня отсюда. Родительский день пришёл – моих родителей нет!

Вдруг, подходит ко мне девушка (пионервожатая, кажется) и так ласково со мной… провела по лагерю, показала бассейн, футбольное поле… Насмешки неожиданно кончились…

Меня взяли в 3-х дневной поход с ночёвками. Со старшим отрядом. Ночь, костры, факелы из бересты. Красоту можно было ложками черпать…

Вернулся домой. Первый вопрос: «Почему не приехали? Ведь я так ждал!» А родители открытку мою показали и рассказывают, что были, приезжали. Да начальник лагеря отговорил их со мной встречаться. Но твёрдо сказал, что «всё будет хорошо». От этих слов в современных телесериалах мне уже тошно. Но тогда!..

Гораздо чаще я проводил лето в городском детском лагере. (Путёвки дешевле, да и достать их проще было).

Утром в «Зуевку» приходил (Парк имени Зуева): настольные игры, качели. Потом узнал, что в заборе парка с другой стороны (Вадковский пер.) дыра была. И рядом Дом пионеров. Там, в читальном зале я пропадал…Но на обед…Выстраивались в очередь. Ждём, пока дежурные столы накроют. Когда сам дежурил, любил рекорды устанавливать: по восемьдесят стаканов с киселём на одном подносе разносил!

Наша очередь стояла рядом с окнами, за которыми пекли пироги, вафли… Вкуснющие вафельные треугольники с патокой выпекали… Эх, а компот! А бесплатные хлеб, соль и горчица на столах… Так и лето пролетало…