Loe raamatut: «Таинственная карета»
Русские арабески Михаила Маскаева
Книга Михаила Маскаева похожа на альбом, составленный из ярких и выразительных, притягивающих глаз картин-арабесок. Он пишет сочными красками, его мазок точен, его взгляд художника крайне внимателен. Его эпитеты и метафоры просты, но невероятно образны: «Она была разведена и жила одна в чистой и опрятной двухкомнатной квартире с окнами с солнечной стороны и прохладными шторами до пола».
Маскаев приглашает… да нет же! – он затягивает читателя в волшебный экзотический мир, в котором не только на многих людях маски, но у некоторых даже две отдельно существующих половины лица – грустная и веселая.
Некоторые новеллы Маскаева невольно заставляют вспомнить лучшие образцы европейской сказочной и фантастической классики. В этих произведениях спрятано множество заметных только искушенному читателю отсылок к самым разным культурным феноменам. Приходят на ум миры Карло Гоцци, Вильгельма Гауфа, Эрнеста Теодора Амадея Гофмана… Однако это отнюдь не стилизации. Нет-нет. Это современная русская литература. Но необычайно яркая и образная. Словно упругие побеги европейской авторской сказки были привиты на мощный ствол русской литературы, прижились, слились с ним и уже успели дать свои плоды.
Михаил Маскаев смело смешивает краски литературной палитры, и у него выходит картина, не похожая ни на что, и одновременно заставляющая вспомнить о многом. Проза в его новеллах перетекает в поэзию и при этом наполнена таким глубоким философским содержанием, что даст фору многим эссе и трактатам. «У меня было много друзей, и я огорчался расставанием с ними, убеждая себя, что всё имеет начало и конец; это касается и самой искренней дружбы.
Дружба родится, созреет,
В срок отдалится от дел.
Всё в этой жизни имеет
Свой отведённый предел.
Днища судёнышек стонут
И отдаются волнам.
Дружбы стареют и тонут
Прежде, чем хочется нам».
Чего уж говорить об эссе – в них каждая строчка наполнена оригинальным и неожиданным смыслом…
Кстати, о строчках маскаевских произведений хочется сказать отдельно. Маскаев – яркий афорист, и это наглядно демонстрирует финальный раздел книги (однако не будем забегать вперёд), но и каждая строчка его новелл и эссе – это тоже готовая максима, просто бери и выписывай в блокнот или помещай в рамочку и вешай на стену.
И еще отдельно хочется сказать обо всей композиции сборника. Она также точна до мелочей. Настроение перетекает от одного произведения к другому. Каждый последующий текст дополняет предыдущий.
Открывает книгу самая барочная, самая карнавальная новелла «Бессонная ночь, или Два лица Джакомо Казановы», названная автором «эссе». Однако дай бог каждому рассказчику такой художественной образности, какая есть в этом тексте. Состарившийся Казанова, ставший смотрителем библиотеки (что неявно, но подсознательно отсылает читателя к Хорхе Луису Борхесу), вспоминает свою жизнь, анализирует книги-подделки, написанные от его имени, осмысливает свою жизненную позицию. «В юности я часто смотрел в зеркало, огорчаясь тем, что одна половина моего лица хранит весёлое выражение, а другая – грустное. Оно стало таким после того, как я застал мою первую любовь Бетти в постели с моим другом». Казанова размышляет о сущности любви (и вообще отношений) между мужчинами и женщинами. «Женская красота коварна… женщина выбирает лучшего из мужчин, чтобы доказать, что он – худший…»
Продолжает заданную тему самая сказочная новелла – давшая название всему сборнику «Таинственная карета». Это текст невероятной красоты. Здесь противопоставляются не только мужское и женское, но еще и Англия и Россия, слово и молчание, джентльменство и интеллигентность, красота и порядочность, культ и культура… «Невозможно одной только силой превратить человека в раба. Колонизаторам было мало подавить сопротивление аборигенов оружием, им надо было покорить их красотой одеяний и изысканностью манер». Противопоставляются, сталкиваются и сплетаются воедино…
Далее развивается тема в новелле «Знакомая незнакомка», которая также определена как эссе. Это довольно передовое по форме произведение, как его ни назови. Оно состоит из коротких главок, каждая из которых начинается с некой философско-этической максимы. Вот, к примеру, самая первая: «Все знают, что такое любовь с первого взгляда, пока не испытают её на себе». Далее следует кусок художественного текста, часть истории одной любви, подтверждающая предложенное высказывание…
Следующая новелла – «Путник». Она имеет подзаголовок «История одной рукописи», и в ней реализован приём «текст в тексте». Приём известный, использованный и Михаилом Лермонтовым, и Михаилом Булгаковым, и Пауло Коэльо, и братьями Стругацкими, однако приём сложный – ведь надо два разных текста привести к гармонии и равновесию…
И так далее… Еще четыре текста, один загадочней другого. Название «Таинственная карета» подходит этой книге как ни одно другое.
Завершает сборник россыпь чрезвычайно остроумных афоризмов и мудрых «мишуток» (мини-шуток). О них не хочется говорить – их хочется цитировать. «У букашки маленькая голова и плохая память: если её на ходу повернуть в другую сторону, она сочтёт, что именно это ей и нужно». «Женщины любят, когда их соблазняют, и не любят, когда соблазнят». «Инопланетяне не посещают россиян, боясь оказаться не в своей тарелке»…
Ну и в заключение хочется особо отметить то, что внимательный читатель, по всей видимости, уже понял и сам. Книга Михаила Маскаева – это ещё и учебник по психологии, по психологии отношений мужчин и женщин. И он затмевает всякие высокоумные исследования типа «Женщины с Венеры, мужчины с Марса». По одной простой причине – книга Маскаева остроумна, а это очень важное качество.
Андрей Щербак-Жуков,
поэт, прозаик, критик
Бессонная ночь, или Два лица Джакомо Казановы
(эссе)
Я жил как философ и умру как христианин.
Джакомо Казанова
1 июня 1787 года в Богемии весь день лил дождь. Несмотря на полночь, в одном из окон замка графа Йозефа фон Вальдштейна горел свет. Высокий мужчина в богатом венецианском халате вышел из ванной и подошёл к зеркалу.
«Джакомо, Джакомо, – посетовал он, – каково душе, когда ветшает дом её плоти?
Жизнь дожидается нашего успеха, чтобы изменить правила игры. Думал ли я, собеседник Руссо, европейских монархов и кардиналов, что в возрасте семидесяти трёх лет стану смотрителем графской библиотеки, чтобы заработать на жизнь?
Да, но если бы не это, – возразил он себе, – как бы я узнал о множестве книг, написанных от моего имени без ведома моего? И где бы ещё я обрёл столько свободного времени, чтобы оценить пройденный путь?
Так пусть же эта тёмная ночь станет светлым осознанием итогов моей жизни. И эту исповедь я оставлю моему другу, досточтимому графу Йозефу Карлу фон Вальдштейну, давшему приют моей мятежной душе в безмятежных покоях его замка».
С этими мыслями он сел за письменный стол, достал приготовленную бумагу и стал писать.
«Я, Джованни Джакомо Казанова, в здравом уме и бодром духе заявляю, что не имею отношения к содержанию множества книг, написанных от моего имени. В Японии крестьяне тайком добивали оставшегося на поле боя раненого воина, чтобы потом продать его доспехи. Писатели не щадят моей раненой души ради дохода от приписанных мне откровений.
Мог ли в здравом уме и ясном сознании писать такие доносы на самого себя я, Джакомо Казанова, который перевёл на итальянский язык “Илиаду” Гомера и участвовал в написании либретто к опере “Дон Жуан”?
За всю жизнь я сочинил множество занимательных историй, и среди них нет ни одной, которую я постеснялся бы прочитать не только с плавучей сцены, пришвартованной у Пьяцетты, рядом с Сан-Марко, но и в лучшем театре Сан-Бенедетто, надев шитый золотом кафтан, камзол и кюлоты.
С чего началось моё увлечение женщинами и к чему привело?
В юности я часто смотрелся в зеркало и огорчался, что одна половина моего лица хранит весёлое выражение, а другая – грустное. Оно стало таким после того, как я застал мою первую любовь Бетти в постели с моим другом.
Её измена так потрясла меня, что, не смирившись с ней, я стал искать образ Бетти в других женщинах и сам не заметил, как проникся неистощимой любовью к женской красоте, нектар которой, как пчела, стал собирать с лучших соцветий женской природы. И все мои счастливые встречи и печальные расставания происходили, возможно, из-за того, что у жизни одна половина лица весёлая, а другая грустная.
Возможно, я отличаюсь от многих тем, что понимаю: когда мужчина не раскрывает себя, женщина любит в нём свои лучшие ожидания. Есть только один способ помочь женщине в любви к тебе – не мешать ей любить твою тайну. При всём многообразии душевных проявлений мужчины только его ничем не ограниченная тайна достойна безграничной женской любви к нему.
Какие это чудные создания – женщины, причины дуэлей и войн! Главное, что не может представить себе общественная мораль, – то, что, познав несколько женщин, можно каждую из них безгранично любить, не смешивая в душе одну с другою. Это ей, женщине, я посвятил эту оду:
Услышь и отзовись,
Теплом наполни взор
И в жизнь мою явись
Судьбе наперекор.
Когда сбор протрубят,
На бой пойдут за вас
Все, кто с колен поднят
Любовью ваших глаз.
О, ласки не тая,
Со мною будь нежна:
В любви звезда твоя
На небе зажжена.
О, сбыться дай мечтам,
Прогнав былую спесь!
Мы ждать не будем там
Нас не любивших здесь.
Но в этом воззвании к женской любви участвовала лишь половина моей души, другая видела всё в ином свете.
“Женская красота коварна, – утверждала она, – красавица лишает мужчину покоя, чтобы не беспокоиться о нём, и он становится жертвой своих чувств. И это не бескровная жертва, ибо попранное чувство и есть кровь души, пролитая в дни страданий.
Чтобы понравиться женщинам всерьёз, – продолжала она говорить моему сознанию, – надо иметь достаточное количество недостатков. Красавицы не признают достоинств мужчины, дающих им право не платить за любовь. Поэтому, если недостатков в мужчине не замечают, их с беспокойством начинают искать.
Редкий мужчина способен понять, что женщина его мечты вовсе не жаждет увидеть в нём совершенство. Идея понравиться красавице – полный бред. Ей не надо, чтобы мужчина ей нравился, ей надо, чтобы он щедро откупался от необходимости нравиться ей. Ведь столь желанное женское «да» – это согласие принимать подарки. Чтобы курочка не отвергла петушка, он предлагает ей не себя, а зёрнышко. Стоит ли сомневаться в благотворности приношения даров, если связи между людьми называются отношениями?”
Помню, маленьким мальчиком я пришёл в дом моего друга. Его мать в саду носила яблоки от яблони в беседку и складывала в две чаши. “Возьми яблоко”, – предложила она, увидев мой завистливый взгляд. Я подошёл и выбрал самое красивое из них. “Нет-нет, – смущённо улыбнулась она, – возьми из другой чаши, а в этой – для продажи…” И с тех пор я вижу, что в женщине есть для тебя и что – для того, кто представляет для неё бóльшую ценность.
У многих замужних женщин одна половина души – материальное благополучие, другая – душевная утрата. Для них замужество – это обеспеченное сожаление о том, чего они лишились. Их жизнь разделяется на обустроенный быт и разорённое чувство. И приводит их к этому порочное устроение общества, в котором только объединяясь в семьи люди могут выживать в условиях непомерных поборов, где налог – это сбор для содержания наложниц.
Да, я встречался со многими женщинами… И все годы молю Бога о каждой из них, прося встречу со мною не вменять им во грех, но в самопожертвование ради моего будущего душевного просветления. И прошу даровать им здоровье, благополучие и долгие годы жизни в окружении любимых и любящих людей.
* * *
Мои доброжелатели ждут от меня секрет успеха в любви, не ведая, что эта задача решается отдельно для каждого мужчины. Что касается моего скромного опыта в любовных делах, привожу их вниманию мои разрозненные выводы, которые я сделал лично для себя и потому не знаю, смогут ли они им пригодиться.
Женское сердце покорит не тот, кто его успокоит, а тот, кто сумеет взволновать.
Многие мужчины сторонятся воплощений женской красоты, боясь оценить себя глазами совершенства. Поэтому завоевать сердце красавицы всегда считалось не меньшей доблестью, чем отличиться в бою.
Женщины так милы, что невозможно о них не думать. Многие из них – настоящие произведения искусства, покоряющие нас настолько, что мы перестаём принадлежать себе.
В отличие от слов, манеры принимаются ими за чистую монету. В их понимании серьёзное лицо мужчины заслуживает справедливости, а весёлое – любви.
Чтобы расположить к себе женщину, её достаточно один раз выслушать, один раз вытерпеть и один раз рассмешить.
Женщина далека от восхищения добротой мужчины, в её понимании добрый человек – это назидательно, но не эротично.
Естественная красота женщины вызывает неестественное поведение мужчины.
Красавица в любви ищет сладкой неволи, а находит горькое поклонение ей.
Стоит ли при знакомстве с женщиной стараться блеснуть умом, если в общении ценится не ум, а любезность?
Покорных мужчин женщины уважают, а с непокорными живут.
Для многих обладание красавицей – райское наслаждение перед адской мукой неразделённой любви.
При всём этом женщины не просто смешны, они трогательны: им нравится, когда их соблазняют, и не нравится, когда соблазнят.
Может быть, корень супружеской неверности в том, что некоторых женщин природа одарила большей привлекательностью, чем это требуется для семейного союза?
Знайте: Джакомо Казанова – имя мужчины, стремившегося найти женщину не для выживания среди бедствий и тягот, а для жизни в полное дыхание любви к высочайшему произведению женской природы!
Твой лик – Божественного знак,
И я гляжу, лишаясь речи,
Как обнимает полумрак
Твои божественные плечи.
О женская краса! Молит
Тебя не прекращаться вечность.
Всю страсть к тебе не утолит
Всей нашей жизни быстротечность!
Ты – миг чудесный торжества
Природы женской, что готова
Достичь во славу Божества
Его подобия земного!
Руками рук твоих коснусь,
Вгляжусь в волнующие очи
И в них бесследно растворюсь
Под тёплым покрывалом ночи.
Наше мужское сознание будоражит сводящая с ума женская красота, и нет силы, способной удержать её порыв к свободе. Женщина выбирает лучшего из мужчин, чтобы доказать, что он – худший. Скучная рассудительность – вот что более всего они ненавидят в нас, усматривая в ней разлагающую слабость духа. Жертвенная и безрассудная мужская доблесть – вот чего в душе ждут они от мужчин!
Прежде чем оставить очарованного поклонника, его избранница склоняет его забыть друзей. Так мужская дружба становится заложницей ревнивой женской любви. У меня было много друзей, и я огорчался расставанием с ними, убеждая себя, что всё имеет начало и конец; это касается и самой искренней дружбы.
Дружба родится, созреет,
В срок отдалится от дел.
Всё в этой жизни имеет
Свой отведённый предел.
Днища судёнышек стонут
И отдаются волнам.
Дружбы стареют и тонут
Прежде, чем хочется нам.
Вряд ли о дружбе горюет
Кто не знавал её дней.
Дружбе бессмертье дарует
Добрая память о ней.
Если мы чувства планиду
Всю исчерпали до дна,
Друг мой, не прячься в обиду,
Знать, неизбежна она.
Дружба – почётная служба.
Время ушло – не зови.
В жизни кончается дружба,
Нас уступая любви.
Дружба тропинку проложит
К сердцу, спасая от зла.
Только воскреснуть не может,
Если своё отжила.
Время уйдёт с временами.
Кончится жизни рассказ.
Дружбы, забытые нами,
В вечности вспомнят о нас.
* * *
Что такое хорошая жизнь? Удовлетворение всех желаний, не оставляющее следа? Но ведь это только приблизит день, когда желанными станут сами желания. И тогда поймёшь, что здоровье желаний сохраняется, только когда они не исчерпаны удовлетворением.
Но вернёмся к женской красоте. С одной стороны, она явлена как образец совершенства, с другой – для того, чтобы сокрушить уверенность мужчины в том, что он хозяин своей судьбы. Ему мало получить от жизни щедрые дары – ему надо всех убедить в том, что он не оставил ей шанса поступить иначе.
Верно ли считать блудом неудачи в поиске спутницы жизни, если против счастливого союза восстают все силы тьмы? Если бы в отношениях мужчин и женщин всё складывалось безупречно, это бы означало, что мы живём в Раю.
“Красота не так безобидна, как это кажется на первый взгляд, – шептала грустная половина моего лица, – она пленит душу мужчины, и привязанность к ней обретает неодолимую силу”.
Я потратил жизнь на поиск идеальной любви и открыл, что совершенной женщину делает наше отношение к ней. Жаль, я слишком долго не понимал, что несбывшиеся мечты служат тому, чтобы люди объединялись в семьи. Мечтами не живут, их переживают. Семья нужна не для блаженства плоти, а для утоления мечтательного голода души простой пищей супружеского чувства.
Человеческая красота – божественно чистое пространство, такое, как ясное небо над головой. Его нельзя присвоить, сделать своим, потому что оно безмерно. И если исчезнут родники красоты, реку жизни затянут пески рутины.
Я, Джакомо Казанова, отличаюсь от других мужчин только тем, что собрал немного денег и откупился от обыденных трудов, дабы посвятить некоторое время изучению явления женской красоты. Большинству людей жизнь навязывает чрезмерный труд, чтобы они этого не делали.
Но можно ли изучить женскую красоту на расстоянии без прямого общения с её воплощением? И можно ли постичь её, ограничившись общением с одной женщиной?
Ответьте себе на этот вопрос – и вам будет сложнее думать обо мне дурно».
* * *
Аккуратно положив перо на стол, Джакомо встал, чтобы привести в движение затёкшие ноги. За окном рассеивались сумерки, и он почувствовал просветление в душе. Походив по комнате, остановился у зеркала. «Когда мы следим за своим лицом, оно испуганно замирает, – подумал он, – но, спохватившись, спешит представить себя в лучшем свете, оправдывая затраты на содержание». Отойдя от зеркала, он резко повернулся к нему. Лицо обрело парадный вид, но сделало это с некоторым опозданием. «Я же говорил, – подумал он. – Всё как прежде».
Казанова снова сел за стол и продолжил начатое.
«Я всю жизнь боялся наводнения в Венеции, – написал он, – но, спасаясь от него, утопал в бурных водах впечатлений от бесконечных путешествий. И сейчас опасаюсь иного потопа – потока времени, который унесёт мою жизнь в океан небытия, не оставив памяти обо мне.
Всмотревшись в прошлое с высоты воспоминаний, вижу, что свою жизнь я прожил не снимая карнавальной маски, скрывающей две половины моего лица: одну – с выражением радости, другую – печали. О, как непросто сейчас решиться снять её, эту посредницу между реальностью и моими представлениями о ней!
В молодости я намеревался стать священником, и, видно, испугавшись этого, незримые силы отбросили моё намерение слишком далеко в противоположную сторону. Я полагал, что плотские удовольствия способны остановить время. Мне казалось, что сама жизнь может стать произведением искусства. И мне хотелось стать её “талантливым писателем”, а не “бездарным писакой”.
Хронос – мудрый советчик, дающий хронически запоздалый совет. Сейчас понимаю, что жил так, будто во второй раз бежал от инквизиции и для меня праздником был каждый день, проведённый на свободе. Я был неудержимо весел и сторонился серьёзных разговоров с людьми, считая, что жизнь подобна женщине, которая принимает нас всерьёз, когда мы начинаем относиться к ней несерьёзно.
Об этом говорила мне весёлая половина моего лица, пока не настала очередь говорить грустной.
“В любовных увлечениях мужчины окончательно теряют прежних себя, стремясь соответствовать предпочтениям каждой из женщин”, – осторожно заметила она в ответ на слова весёлой половины.
Но как мне было не любить свободолюбивых женщин, если такова и сама Венеция?! Она потеряла целомудрие, став вожделенной для гостей из разных стран, перед которыми и ныне танцует до шести месяцев в году, не снимая карнавальной маски. И это означало, что и у моей Венеции два лица, “две чаши яблок”: одно – для своих и другое – для продажи. И теперь заканчивается моя карнавальная жизнь. Только наступающая старость возвращает нас к настоящей, безмасочной жизни.
Ничто не бывает случайным. Надев красочные маски, мы скрываем за ними социальное неравенство, которое не может не отражаться в выражении лиц. Но есть у карнавальных масок и другое назначение. В блуде многие не снимают их, уповая на то, что так Бог их не узнает. Лишь чашка кофе в кофейне “Флориан” или “Квадри” могла заставить карнавального весельчака снять завесу и обнажить то, что написано на его лице.
Я всегда отличался непокорным нравом. Вот и сейчас восстаю против общественной морали с её утверждением, что телесное соитие со сменой женщин – явление здоровое, даже духовное, предписанное богом Купидоном, и что оно необходимо и телесному, и душевному здоровью. Боюсь, что уподобление жителям библейских Содома и Гоморры может привести республику к завоеванию жестоким врагом.
* * *
Прихожу к выводу, что наслаждение взаимностью в любви не безгранично. Каждый получит столько радости, сколько позволят ему Небеса. Всё, что сверх того, отнимается изменой, плохим самочувствием или нелепой ссорой.
Я не имел намерения погрузиться в блуд, а жаждал обрести взаимность в любви, исключающую необходимость блуда. Иногда мне кажется: если бы провидение не возжелало моих любовных приключений, оно сделало бы счастливой мою первую любовь. Жизнь осуждает грешника, прежде лишив того, что позволило бы ему не грешить. Мир похитил у меня мою любимую Бетти, и ему пришлось возместить урон лучшим из того, что у него имелось.
И только с большим опозданием я смог осознать, что сильные чувства – величина непостоянная. Сильные чувства помогают стать человеком, но мешают оставаться им. Семья нужна не для того, чтобы ты был счастлив, а чтобы в несчастье не был одинок. Она – святое место, где воплощённую душу принимают в земную жизнь и провожают в жизнь вечную.
Лишь с годами становится ясно, что в блуде многие люди стремятся воплотить неосознанную мечту о райском блаженстве вопреки воле Божества.
Все осуждающие меня правы. Но они забывают, что совершенными все люди могут быть только в совершенном обществе, где нет тёмных сил, способных извратить в человеке его лучшие побуждения. И только христианин помолится о спасении моей души, полагая, что дух милости сильнее буквы закона. Осознав, что в истории человечества кто-то должен был пройти и этот путь ради предостережения многих, ибо воспитание есть восполнение недостающего испытания.
Не знаю, кто более грешен: я или тот, кто меня обличает. Меня будут осуждать, умирая от ненависти, за то, что жил в поисках любви. Но сама жизнь противится тем, кто, впадая в другую крайность, хочет видеть её унылой. Это говорю вам я – заблудший грешник и весёлый жизнелюбец Джакомо Казанова, и если я перестану быть собой, мир сойдёт с ума от собственного совершенства!
Так считала моя весёлая половина лица, его грустная половина осознавала, что светлые силы наказывают нас за тёмные дела, тёмные – за дела светлые. Но мне казалось, что жизнь не сводится к чёрно-белой палитре, и что в картине её настроений должны присутствовать и другие цвета.
Если многие радости греховны, не грех ли безрадостная жизнь в мире, где злая воля препятствует счастливой любви и потворствует кровопролитным войнам?
Не претендую на дар писателя. Всё, что могу предоставить читателю моих строк, – это два лица моего отношения к жизни: веселящее кровь и щемящее сердце.
Понимаю и прощаю мою первую возлюбленную Бетти, которую посетил в её болезни много лет спустя, и она умерла у меня на руках.
Знайте: Джакомо Казанова – имя мужчины, открывшего для себя, что кроме любви для создания семьи бывает любовь по вдохновению. Но если она вне брака, то должна быть духовной, а не плотской. Вот то, о чём я хотел сказать на закате лет, когда уже невозможно что-то исправить. Жаль, понять, что идёшь не туда, можно, только достаточно прошагав не в ту сторону…
Только в преклонные годы мне открылось, для чего была попущена мне измена моей любимой. В её лице мне был дан несовершенный мир, чтобы я преобразил его совершенным к нему отношением. Я вписал в жизнь несовершенные дела, подписываясь под ними, а надо было сотворить совершенное, не поставив под ним подписи своей. Ибо жизнь – не банальная правда, а изысканная, та, что добывается душевным трудом.
Иное чувство питаю теперь ко всем писавшим от моего имени. Я благодарен им за то, что дышали со мной воздухом одного времени и стали свидетелями того, что я жил. А ещё – за то, что побудили к ответному слову, в котором мною переосмыслен пройденный путь».
…Закончив писать, он встал у окна, за которым уже светало.
«Жаль, я слишком поздно понял, что блуд моей плоти стал следствием блуда моего сознания в поисках истинного понимания жизни. Я жил как философ и умру как христианин», – произнесла грустная половина его лица.
И Джакомо привычно прислушался, что скажет его весёлая половина. Но она молчала…
Она была мертва.
