Loe raamatut: «Кровь и чернила», lehekülg 6
Глава 16. Отпавшие
Тем временем выяснилось, что дорби искали далеко не только Шпатель, Шнурок и Карим, но и злейшие враги мультяшек – Реалисты, которые вновь обнаружили аномальную активность неподалёку от Калинова. На огромном мониторе в рубке демонстрировалась карта мира, на которой отмечались точками те места, в которые Реалисты должны были отправить свои войска во имя защиты человеческого вида. По прежнему горел крестик в точке возле Сан-Паулу, где Реалисты потерпели сокрушительное поражение. Вся Япония была раскрашена в жёлтый цвет: движение Реалистов попросту боялось туда заглядывать, зная, что к хорошему это точно не приведёт – местные настолько сдружились с рисованными формами жизни, что при попытке двинуть туда флот они попросту схватят и выпарят защитников планеты заживо. В двух областях планеты – в Шотландии и возле Йоханнесбурга дела обстояли в разы отраднее: там Реалисты успели замочить всех мультяшек, которые сунулись в эти сектора, а новых пока обнаружить не удалось.
И тут, практически сразу после того, как Реалистам удалось победить юберфогелей, перестреляв практически всю их стаю, возле Калинова, вблизи Усть-Загорьевска, вновь загорелся знак того, что мультяшки обнаружены. В панике один из операторов, невысокий пузатый Казимир, подскочил кабанчиком к другим мониторам, чтобы выяснить, кто и что затеял в этом уголке земного шара. Системы наблюдения выдали снимки общины "Лесной Кимрон", в которой жили известные своей фанатичной верой в непогрешимость мистера Наживки мультяшки расы дорби, о которой давно было сказано ранее.
Повинуясь инструкциям, отпущенным Луи Масвеллом, он нажал на большую синюю кнопки, вызвав сигнал:
– ТРЕВОГА. ТРЕВОГА. ОБНАРУЖЕНЫ АНИМАЦИОННЫЕ КАДАВРЫ. В УСТЬ-ЗАГОРЬЕВСКЕ ОБНАРУЖЕНЫ АНИМАЦИОННЫЕ КАДАВРЫ. ТРЕВОГА.
– Луи Максвелл, отвлёкшись от чтения письма, вызвал к себе сотрудников. Само письмо, которое он читал, было каким-то образом отправлено Педро и выглядело так:
"Дата.
Время.
Движению Реалистов от Педро(фамилия неизвестна)
Добрый вечер, Реалисты. Хочу вам напомнить, что вы уже получили по морде за то, что сунулись в наши владения. Просим заметить, что я и мои зака-зака клянёмся не нарушать покой людей, которые живут неподалёку от границ наших владений в трущобах."
Дальше шла долгая-долгая речь, недостойная того, чтобы излагать её читателю. Само письмо заканчивалось фразой: "Мы не хотим войны и просим не нападать на нас, если вам дороги люди. Иначе вы станете убийцами не лучше меня. До встречи. Король Зака-зака Педро I, единственный и неповторимый."
Запыхавшийся советник вновь прибежал с составленным докладом о ситуации на земном шаре.
– Товарищ Максвелл! Составлен доклад.
– Хорошо, Брайан. – ласково сказал Луи, взял толстенную папку. В докладе были подробно продемонстрированы те сведения о Лесном Кимроне под Усть-Загорьевском, которые удалось найти.
Усть-Загорьевск был ещё более унылым и непримечательным городком, даже Калинов и то был ярче и веселее. И если Калинов – город патриархального купечества, то Усть-Загорьевск был сыном "совка". До развала величайшей из держав там работал ликёро-водочный комбинат, производивший совершенно лютый шмурдяк, который в годы горбачёвской антиалкогольной компании даже не стали подвергать мерам, потому что посчитали, что здравомыслящий человек такую гадость пить не будет, а с нездравомыслящего, как известно, спроса нет – он либо это будет хлестать, либо "Бориса Фёдоровича" сверлить, либо дуть одеколон, ведь он – Егорка, а не Ален Делон, чтоб брезговать "Красною Москвой"…
Когда СССР рухнул, внезапно выяснилось, что производить всевозможное мерзкое пойло этот завод только мешает, поэтому он недолго пережил породивший его Союз, уже к девяносто третьему году пропав с горизонта, словно чей-то дурной сон. Так уж получилось, что это недоразумение оказалось градообразующим предприятием, поэтому с его закрытием народу не было смысла оставаться в Усть-Загорьевске, и он растёкся кто куда… Культуры в Усть-Загорьевске нет, известных людей в Усть-Загорьевске нет, воды нет, населён роботами.
Единственной достопримечательностью города, помимо ликёро-водочного комбината и дороги, по которой из него можно было уехать вдаль в поисках счастья, был какой-то сектансткий городок, на который в конце девяностых устроили облаву. Сейчас там развелись дорби, приманенные духовными поисками и проповедями пастора мистера Наживки, создав своё поселение "Лесной Кимрон". Где-то, говорят, находился пруд Гейтера, населённый мультяшками, схожими с дорби по вере, но это возможно, лишь чей-то гниловатый слушок…
В любом случае, сейчас он представлял интерес лишь для Реалистов, да и то не сколько он, сколько дорби. Движение имело опыт борьбы с ними: несколько месяцев назад, в Парагвае, они обнаружили такую же общину, в которую мерзкие дорби затягивали людей, после чего они морили себя во имя пастора Наживки, которому эти мультяшки поклонялись.
В тот момент удалось обойтись без применения военной силы – достаточно было просто подкупить хулигана, который наклеил на генератор портрет Мистера Наживки с чернёными зубами и вложенной в уста сахарные самокруткой, повязкой на глаз и надписью "RED ROCK", а потом удачно смылся. Когда дорби увидели сие богохульство, они попытались найти обидчика, и не найдя его, принялись друг друга мутузить, обвиняя в ереси, попутно повредив генератор, питавший телевизоры. Мало того, что в этой давке масса дорбисов оказалась забита в мясо, либо была вынуждена какое-то время ползти ковриком, так ещё и благословенный лик пастора исчез с экранов.
Тут же по всему лагерю раздались голоса, вопли, плач и скрежет зубов, в исполнении дорби выглядевший особенно жутко:
– Это дурное знамение!
– Неужели это знак, что мы отпали от Наживки? – сказала Дига-дига.
– Наживка, за что ты нас оставил?! – крикнул кто-то в отчаянии.
– Мы все попадём в ад!!! – произнёс Йогуль XIX.
– НАЖИВКА, ПОМИЛУЙ НАС! – кто-то заорал, встав на колени.
– Что теперь делать?
– Мы пали!
– Гнев Наживки грядёт! Гнев Наживки грядёт!
– Покайтесь, пока не поздно!
И тут же все убежали долой, а многие в тот день просто наложили на себя руки, подумав, что за всевозможные прегрешения мистер Наживка точно никогда не простит и проще сразу уйти в огонь неугасимый, чем мучаться ещё и от ожидания.
В любом случае, дорби были побеждены без единого выстрела. Прокатит ли это во второй раз? Непонятно. Но вот вывести из строя генератор самим… Это была слишком заманчивая идея.
Брайан застыл в ожидании указаний от главнокомандующего…
– Отправить диверсантов в лес! – прозвучал голос Луи Максвелла.
– Так точно, Луи Максвелл!
И очень скоро вертолёт с диверсантами был отправлен. Цель их миссии в Усть-Загорьевске была проста: перерезать дорби доступ к их любимому пастору, чтобы "Лесной Кимрон" в Усть-Загорьевске постигла та же участь, как "Детей Йехонии" в Парагвае. Впрочем, на всякий случай и о стирающих пулях не забыли. Ведь если дорби в "Лесном Кимроне" будут немного осторожнее, то тогда Реалистов вполне могут заметить.
Глава 17. Грабь награбленное
Тем временем Шпатель, Шнурок и Карим подъехали на своём гигантском механическом пауке системы "Арахна-214" к лагерю под названием "Лесной Кимрон".
Как говорит название, сам он затерялся в усть-загорьевских лесах. Представлял он чудо, похожее на место съёмок одной презренной телепередачи с ТНТ: два крепко сколоченных больших деревянных дома – можно даже сказать, боярские хоромы; два туалета типа "сортир", большой, задорно горевший костёр, уставленный скамьями вокруг и будка, совмещавшая в себе сторожку и подстанцию, в которой стоял генератор. Единственным отличием было обилие телеэкранов и проекторов, и отовсюду своим сверлящим взглядом, пронзающим душу, с них смотрел аккуратный мужчина средних лет в рубашке с галстуком, говорящий сладкие речи. Это был пастор Мистер Наживка, которому поклонялись местные жители – мультяшки расы дорби, которых, на первый – но только первый взгляд, можно посчитать самыми культурными и интеллигентными анимационными кадаврами.
Курево, насвай и пьянство у них были под строжайшим запретом – разве что иногда, на день рождения своего пастора, они пропускали каплю-другую сладкого вина, не мусорили где попало, держали свои жилища в чистоте; обжорство тоже не входило в их основные черты; крайне редко позволяли себе ложь; были верны своим принципам и буянили лишь тогда, когда это было угодно их владыке; совершенно не понимали, что такое русская и не только матершина, в то время как все остальные ругались напропалую; и даже не позволяли себе распаляться похотью, в отличие от Шпатель с её двумя "мужьями" или Лаэрты, которая слишком сильно любила смотреть телевизор. Размножались они непорочно, то есть – делением: когда пастор Наживка начинал говорить о том, как должна выглядеть благочестивая семейная жизнь, иногда какой-нибудь дорбис начал ощущать зуд по всему телу, и очень скоро из дорби Йогуля вылезал дорби Отто. Впрочем, этот процесс выглядел настолько омерзительно со стороны, что даже Юрий Нестеренко поймёт, что людям дали далеко не самый стрёмный метод воспроизводства себе подобных: сначала круглый дорбис испытывал сильный зуд, потом его то скручивало, то тянуло во все стороны, то выворачивало наизнанку, а его глаза порой оказывались заткнуты ягодицами, давая возможность заглянуть в пустующее нутро, а потом из него рос говорящий сиамский близнец, который пел хвалебные песни мистеру Наживке таким тараторящим и писклявым голосом, что его хотелось прибить сковородкой, дабы этот во всех смыслах спиногрыз заткнулся. И только напевшись вдоволь – а это занимало у него дня четыре – он окончательно отделялся от своего "папаши" или "мамаши", наконец оставляя своего родителя в покое – залечивать свою необратимо поражённую психику. Стоит заметить, что чаще всего дорбис начинал испытывать зуд после того, как мистер Наживка говорил: "Не ковыряй в левой ноздре средним пальцем правой руки после полуночи, и будет тебе здравие на земле…".
Но фанатичное отношение к пастору Наживке превышало все допустимые и недопустимые нормы. Если бы он сказал дорбису прыгать с крыши, то он не только сам туда сиганёт, но постарается оттуда сбросить ещё и ближнего своего. Когда какой-нибудь дорбис, например, смел поковырять в левой ноздре средним пальцем правой руки после полуночи, на него тут же соседи-сикофанты начинали строчить доносы, как в тридцать седьмом году, словно соревнуясь в скорости. И ему везло, когда ему просто разбивали рожу; человека или мультяшку, посмевшего попросить сделать громкость висевших везде мириад телеэкранов с неизменным плюс-плюс речекряком пастором Наживкой, заменившем в их сознании Большого Брата, потише, скручивали и забивали камнями. Они любили обращать других мультяшек в свою веру – и пусть большинство из тех, к кому попадало их литературное творчество, использовало его заместо туалетной бумаги, но кто-то на этот трюк вёлся, и его заставляли петь Наживке псалмы, пока он не сойдёт с ума от этого религиозного экстаза. Так что очень немногие не-дорби, не привыкшие к такого рода воздействиям, могли там выжить дольше одной недели.
Об их слепой верности своему кумиру говорит следующий факт: однажды какой-то шутник, стройный обладатель зелёной беспорядочной шевелюры мультяшка-арбаккель Йозеф, забавы ради пустил по сети запись с криво подменённым звукорядом, где пастор Наживка вместо своей проповеди велел устроить большой траходром… Думаю, эта история не заслуживает продолжения. Карим откинул люк, увидел, что там никого нет, вылез и сказал:
– Хвала Наживке во имя веков! Осанна!
Мигом высыпали дорби, встречая нового "адепта", готовясь его завалить своими медвежьими объятьями, крича "Слава!", "Слава!", "Слава!". Карим чувствовал себя королём мира, но Шнурок его предупредил:
– Смотри, не заиграйся!
А потом сказал Шпатель:
-А ты всё это дело охраняй.
И сам выпрыгнул из "Арахны-214", незаметно прошмыгнув в один из двух дом. Телевизоров, мониторов и всевозможнейших экранов, которых, как говорилось ранее, было невообразимое множество, и на каждом из них была та самая злополучная морда. Необходимо было найти нужный – чёрную жидкокристаллическую панель фирмы "Самсунг", за которой Лаэрта коротала вечера. Не найдя нужного в одной комнате, Шнурок незаметно пересекал порог и попадал в другую каморку, тщательно выискивая необходимый сезаму по кличке Лаэрта агрегат. Но ему попадались "LG" и более древние "голдстары", "Сони", грюндики, панасоники, супры, филипсы, советские чёрно-белые "Юности" и даже жуткую модель времён неадертальцев, линзу которой необходимо было заполнять водой, но лишь заветного "самсунга" не находилось. Были пузатые телики, были телики с изогнутым экраном во всю стену, были экраны со встроенным туда видеомагнитофоном, в которые когда-то запихивались кассеты, было всё, что только можно, но не то, что было нужно Шнурку. К счастью, дорби вокруг не находилось – все они были заняты окучиванием Карима возле лобного места, строившего из себя нового адепта на публику, которому обещали местечко в Новом Иерусалиме с видом на море, возможность войти в сто сорок четыре тысячи избранных, звание пандитора V степени ещё при жизни и так далее, чтобы потом его заморить земными поклонами какому-то непонятному парню. Карим, конечно, слышал сладостные речи, слушал и даже осознавал, но продолжал их сознательно игнорировать, хоть и соглашался для вида.
– Выйди же из этой машины, если хочешь очиститься от греха по-настоящему! – кто-то из дорбисов зароптал, осознав, что как-то Карим не слишком торопится принимать их веру.
– Да постой же ты, не видишь, нельзя насаждать веру силой! – кто-то произнёс из толпы в ответ.
В этот момент Шнурку повезло. Пока Шпатель что-то монтировала на своём розовом нетбуке, а Карим общался с толпой религиозных фанатиков, Шнурок наконец-то отыскал тот самый телевизор по запаху: запах Лаэрты ни с чем нельзя было спутать, после чего он пошёл с телевизором в коробке под мышкой обратно к своим.
– Ребята, я уверовал! Воистину в сердце моём я следую путём Наживки. – сказал Шнурок, когда попал в толпу, окружившую "Арахну". Толпа, впрочем, не обратила внимание, продолжая уже откровенно пререкаться с Каримом.
– Дайте мне ещё подумать. – спокойно сказал Карим.
– Какое подождать? Это всё мирские дела, далёкие от спасения твоего!
– Ты просто хочешь грешить!
– Открывай багажный отсек. – сказал тем временем Шнурок Шпатель. Она открыла его, и туда полетела коробка с телевизором.
– Лезь сюда! Живо! – сказал Шнурку Карим, видя, что толпа, которая бросала ему цветы на шею, прямо сейчас готова накинуть петлю.
Шнурок, повинуясь, сиганул в кабину.
– Заводим машину. – сказала Шпатель.
– БОГОХУЛЬНИК!!! В КОСТЁР ЕГО! В КОСТЁР! В ОГОНЬ ЕГО НЕУГАСИМЫЙ!!! – завопили дорби, видя, что их адепт ушёл, так и не задержавшись в их секте мистера Наживки, которая показала истинный оскал.
– Кажется, тут не обойдётся без демонстрации силы. – сказал Шнурок и занёс одно из гигантских лезвий машины прямо над толпой, пока неторопливый паук под управлением Шпатель разворачивался.
– ЧТО?!?!?!?! ГОНИТЕЛЬ ВЕРЫ НАШЕЙ! ЕРЕТИК! ОН ХОЧЕТ НАС УБИТЬ!!!
Но никто уже не слушал толпу с факелами. "Арахна-214" стремительно покидала злополучный "Лесной Кимрон", чьи члены нагло стащили у них телевизор. Месть была сладка. А дорби, высказав все свои проклятья, расползлись по своим кельям, утыканным телевизорами, один из которых не находился на своём месте… Воистину, грабь награбленное… Так прошла очередная ночь. Впрочем, скоро дорби ожидал ещё один неприятный сюрприз.
Глава 18. Диверсия
Вскоре "Арахна-214" подошла к дому, разрезая своими фонарями лесные тени.
– Слава мистеру Наживке, что мы добрались до дома… Нас бы просто сожгли… – сказал Шнурок.
– Какой мистер Наживка? Ты чё, с дуба рухнул, скотина? – огрызнулась Шпатель.
– Да не падал я… Ты уверена, что дорби не устроят на нас облаву? – заявил Шнурок.
– Уверена на все сто сорок шесть процентов. – ответила ему Шпатель.
– Отлично. – сказал Шнурок. – Мне бы твою уверенность. Эх, мне бы твою уверенность…
Трое мультяшек откупорили багажник "Арахны", достали оттуда телевизор и понесли его к Лаэрте в комнату, незаметно поставили его на тумбочке, пока она спала на своём диване, и удалились к себе – чтобы после такой бурной ночи завалиться и спать до полудня.
Настало утро. Солнце вновь ярко ласкало макушки деревьев, которые день ото дня всё глубже закрывались от него зелёными одеяниями, будто ожидая будущей неистерпимой июньской жары, которая не минёт случая испытать их на прочность. Весна словно готовила прекрасному лету дорогу, завершая свои последние приготовления настолько изящными и нежными мазками, что наверняка именно этим вдохновлялся великий композитор Вивальди в своё время. Лаэрта встала с кровати и сказала, дёрнув глазом от недавней нервотрёпки:
-Р ебят, мне сегодня какой-то странный с-сон п-приснился. Будто меня п-п-похитили цыгане…
Потом она обернулась, увидела свой любимый телевизор на тумбочке и сказала:
– Это н-не может быть правдой… Неужели я ещё сплю?
Для верности она ущипнула себя за нос, но "зомбоящик" так и остался на месте.
– Странно.
Она поднялась с кровати и медленно поплелась к телевизору – она бы преодолела расстояние одним прыжком, но живой ретранслятор Зо-зо внутри неё мешала, ощупала телевизор, окончательно поняла, что он есть и крикнула на весь дом:
-УУУУУУРРРРРРААААААААА!!! МОЙ ЛАПОЧКА!!! ТЫ ВЕРНУЛСЯ!!! КАК ЖЕ Я БЕЗ ТЕБЯ СКУЧА-А-А-АЛА!!!
– Замолчи, дура, дай поспать. – недовольно пробурчала шуруповёртка в ответ. Но Лаэрту совершенно переполнял восторг, и она не обратила внимания на ворчание какой-то вонючей мыши, неспособной понять истинной любви мультяшки и телевизора.
В любом случае, терпеть выходки Лаэрты героям оставалось недолго. По расчётам Шнурка, живой ретранслятор должна выйти из нутра этой "дуры" если не завтра, то послезавтра. И тогда наконец-то они перестанут питаться чем попало и смогут вновь ощутить вкус лазаньи с волосами и мясом, печёных яблок с корицей, нежного малороссийского сала, осетинских пирогов, жюльена и борща со сметаной. От этих мыслей у Барсика потекли слюни; он уже устал охотиться на лягушек и грызть жёлтого полосатика – ему хотелось чего-то более цивилизованного, настоящей высокой кухни. Не зря говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. И только Шпатель, бывшая пацанкой до мозга костей, всегда пёрла напролом.
"Наконец-то в доме станет уютно, в конце концов!" – думал Шнурок.
…
Впрочем, у дорби дела были гораздо хуже. Мало того, что они потеряли один из массы телевизоров, которая у них всё ещё была в распоряжении, так ещё и Мэри-Джейн услышала шум вертолёта.
– Слушай, кажется, к нам опять пришли…
Иеремия ответил:
– Спи давай!
Мэри-Джейн уснула. В это время высадился диверсант в камуфляже, толстенным рюкзаком на плечах и пластиковой взрывчаткой в руках. Быстро и бесшумно пробежав по лесу, он достиг ночного лагеря "Лесной Кимрон" и начал рыскать в поисках генератора, который можно подорвать, тем самым обесточив дорби и заставить их думать, что вновь Мистер Наживка отвернулся от них в наказание за грехи. Шмыгнув в сторожку, где стояло оборудование, он увидел, что дорби из предыдущей диверсии извлекли ценный урок. Возле генератора стоял дорби-сторож по имени Диг, бывший продавец обуви – пока не появился пастор Наживка, чей золотой зуб блеснул в полной тьме, и который хотел вызвать тревогу, но диверсант вонзил нож в затылок. От верного, точного удара Диг, невзирая на живучесть мультяшек, скончался, не успев даже пискнуть. Дорога к генератору была свободна. Прилепив к нему заряд С4, диверсант шепнул в рацию:
– 4-4. Это "Снегирь". Взрывчатка расположена.
И тут же пошёл к выходу из лагеря. Пара тихих прыжков – и всё. Дорби не были потревожены; всё, что осталось – это нажать кнопку детонатора, и в рядах дорбисов произойдёт фейеверк.
– Щёлк.
Ошмётки генератора взлетели на воздух. Всё заискрилось. Телевизоры выбило в тот же миг, и пастор Наживка с них пропал. Взрыв пробудил Мэри-Джейн, и далеко не только её. Дорби уже высыпали на лобное место. Тут же послышались крики.
– Это гнев мистера Наживки! Он покинул нас!
– Знамение! Это само знамение!
– Наживка, помилуй нас, грешных!
И только Мэри-Джейн, обратившись к своим товарищам по несчастью, сказала:
– Я слышала во сне вертолёт.
– Какой вертолёт? Ты богохульствуешь! Какой вертолёт, опомнись! Это всё за грехи!
– Какие грехи? – спросила толпу Мэри-Джейн.
Да, может быть, воровство и грех, но оно-то было во благо… Они ведь спасали Наживку из лап еретиков!
– А вот такие! – крикнул Флекк, кинув в грешницу камень потяжелее. Он попал в Жака, который побежал на обидчика с кулаками.
– Это всё было спланировано! Чужак взорвал генератор! Чужак взорвал генератор! Чужак взорвал генера… – прилетевший в лоб булыжник прервал её речь.
– Не слушать речи её богохульные!
– Вы что делаете с моей подругой?! – завопил прибежавший Иеремия, но тут его настиг точно поставленный кулак Мисс По, и он отлетел в стену, буквально размазавшись в лепёшку. Кое-как отлепившись от стены, он увидел, что вокруг завязалась даже более жуткая драка, чем ему казалось ранее – почти все дорби мутузили друг друга. Нужно было срочно спасать Мэри-Джейн, но к тому моменту её уже погребли под грузом камней. Последними её словами было:
– И всё-таки… чужак… всё взорвал…
Произнеся эти слова, подруга Иеремии околела.
Когда Мэри-Джейн оказалась забита булыжниками при огромном стечении народа до смерти, до некоторых дорби начали доходить её слова. "Лесной Кимрон" был разделён на два лагеря: первая часть считала, что повреждение генератора стало следствием грехопадения общины, другая отбросила это суеверие в сторону, считая, что имела место диверсия. Иеремия относился ко вторым. В ход пошли битые бутылки, ножи и огнестрел. Между тем, когда уже с каждой стороны полегло по шесть-семь бойцов, Мисс По сказала:
– Он не покинул нас!
Мисс По была дорбисом серого цвета и носила туфли на здоровенных шпилярах, а её брови повергли бы в ужас и грузинского таксиста, и Леонида Ильича Брежнева. С этими словами она достала телефон, больше похожий на третьесортные копии китайского айфона с непременными девятью сим-картами, мерзким экраном и встроенным телевизором. И с маленького экранчика послышался елейный голос Мистера Наживки. Все, кто оставался на ногах, преклонили колени перед своим кумиром и сказали:
– Слава тебе, о мистер Наживка!
Лесной Кимрон, хоть и понёс большой урон – от небольшой общины в живых осталось разве что девятеро – остальные померли либо от акции Реалистов, либо в ходе напряжённого богословского диспута, но не погиб окончательно. Что касается поиска обидчика, то о нём забыли. Благо, времени хватит на то, чтобы починить генератор и вновь вернуться к справлению своего культа.
…
