Loe raamatut: «Вокруг политехнического. Потомку о моей жизни»

Font:

На издание книг серии «Потомку о моей жизни» меня сподвигли Клара и Владимир Штерны, которые выполнили первую вёрстку книг серии и отпечатали в типографии по нескольку экземпляров, что было для меня приятной неожиданностью. Моя сердечная благодарность им.
Особая благодарность моей жене и другу, Любови Николаевне Качан. У нас с ней памяти разного сорта: у меня рациональная, у неё эмоциональная. Поэтому она помнит не события, а свою реакцию на них. Но это помогало мне восстановить и многие события.

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящаю серию книг «Потомку о моей жизни» моей любимой жене и большому другу Любови Николаевне Качан (в книгах – Любочка), с которой мы вместе живём уже почти 60 лет в атмосфере любви и взаимоуважения. Она постоянно подпитывает меня эмоциональной, интеллектуальной и духовной пищей.

Мои студенческие годы прошли в Ленинградском политехническом институте.

Санкт-Петербургский Политехнический университет имени императора Петра Великого. Снимок сделан в 1902 году и взят из Википедии. Именно здесь происходит большинство событий, описанных в книге. Основанный в 1899 году, он до октябрьского переворота носил имя Императора Петра Великого, а после, и в то время, когда я в нём учился, вместо императора Петра, он ьыл Политехническим институтом и носил имя большевистского всесоюзного старосты М. И. Калинина.

Этот человек рассказывает тебе, читатель о своих отроческих годах в трудное послевоенное время и ранней юности. На этой фотографии автор – Михаил Качан.

Книга «ВОКРУГ ПОЛИТЕХНИЧЕСКОГО» посвящается дяде Мише – Михаилу Иосифовичу Гинзбургу (1900—1960), старшему брату моей мамы. У него была трудная жизнь. В 18 он сражался в Первой конной армии с белополяками. Дважды был в плену и дважды бежал. Был осуждён как польский шпион и попал в лагерь на Колыму, где за строптивость был брошен в барак к уголовникам. После пересмотра приговора и полной реабилитации строил Комсомольск-на-Амуре. Воевал. Жил работал в Москве. Его дочь, Наташу мы разыскали в Америке в 90-х.

Он был для меня примером в жизни. Сильный духом, бесконечно добрый, он бросался помочь, и делал это всегда, удивительным образом, вовремя. В других условиях он стал бы великим человеком.Всегда буду помнить его рассказы о своей жизни. Его безмерное обаяние. Мужественное лицо с сабельным шрамом. Добрые лучистые глаза под мохнатыми бровями. Негромкий бархатный завораживающий голос.Хочу, чтобы осталась память о нём.

Введение

Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.
Иосиф Бродский

Тот, кто с юности верует в собственный ум,
Стал в погоне за истиной сух и угрюм.
Притязающий с детства на знание жизни,
Виноградом не став, превратился в изюм.
Омар Хайям,
Перевод Г. Плисецкого

Учиться или веселиться

Да здравствует университет,
Да здравствуют профессора!
Из Гаудеамуса

Грызите молодыми зубами гранит науки.
Л. Д. Троцкий

Учиться, учиться и ещё раз учиться!
В. И. Ленин

Эпиграфы, которые я здесь поместил отражали мои чувства и стремления в тот далёкий 1952 год, когда я поступал на физико-механический факультет Политехнического института.

Да, – я заранее боготворил всех моих будущих учителей и да, я собирался грызть молодыми зубами гранит науки.

Кстати, «грызть гранит науки» – было расхожим выражением, которое мне было тогда известно, а вот, что сказал эту фразу (с «молодыми зубами») Лев Троцкий, на IV съезде российского комсомола мне известно не было.

Один из главных вождей Октябрьской революции и руководителей советской России в период гражданской войны и до смерти Ленина, Лев Давидович Троцкий был объявлен врагом народа. Его последователи были названы Сталиным троцкистами и либо расстреляны, либо отправлены в лагеря, где впоследствии тоже были поголовно уничтожены. Имя Троцкого тогда можно было произносить только шёпотом.

В моё время цитата Троцкого не употреблялась, – на слуху была только цитата Ленина. Итак, «учиться, учиться и ещё раз учиться!»

Впрочем, студенческий гимн Гаудеамус предлагает и другой вариант времяпрепровождения студентов:

Итак, будем веселиться,
пока мы молоды.

И даже указывает студентам юношам на объект веселья:

Да здравствуют все девушки,
изящные и красивые!

Да и другие студенческие песни указывали на весёлую, бесшабашную студенческую жизнь. Вот хотя бы эта:

От сессии до сессии живут студенты весело
А сессия всего два раза в год

Или

А я различий не терплю,
Вино и девушек люблю.

Признаться, поступая в Политехнический, я не знал ни одной студенческой песни, не был знаком мне и Гаудеамус. Впрочем, не прошло и пары месяцев, а я их уже распевал.

Сразу замечу, что я сразу понял, что тот студент, который буквально будет следовать совету «веселиться», долго студентом не пробудет. Об этом свидетельствовала ещё одна студенческая песня:

К ногам привязали ему интеграл,
Эпюрами труп обернули,
Прощальную речь замдекана сказал,
И с первого курса спихнули.

Так что советам «веселиться» я следовал лишь изредка, – предпочитал «грызть гранит науки». Но оказалось, что были ещё и другие средства отвлечения от учёбы.

Одно из них – комсомольская работа. И я не миновал этой напасти. Правда, судьба сжалилась надо мной и выкинула из этой сферы обратно в простые студенты.

Другое – сначала вспыхнувшая любовь, а затем семейная жизнь с её ответственностью и обязанностями. И это я испытал, – и, слава богу, мы с моей женой Любочкой испытание выдержали, хотя это была дорога длиной 2.5 года. А в последний год нас уже было трое – и с рождением дочки трудности возросли многократно.

Но не буду пересказывать, даже кратко, содержание этой книги. Скажу только одно: Книги ВОКРУГ ПОЛИТЕХНИЧЕСКОГО, а затем и ЛЮБА-ЛЮБОВЬ – прямое продолжение ШКОЛЫ НА КИРОЧНОЙ, и все события, описанные в этих двух книгах, происходили в промежуток времени, когда я учился в Ленинградском Политехническом институте.

Коротким этот период времени не назовёшь, – он охватывает голы с 1952 по 1959. Когда я поступал в политехнический институт, мне было 17, а когда окончил его – 24. Я проучился лишний год, когда переходил с механико-машиностроительного факультета на физико-механический. Мне пришлось с 4 курса вернуться на третий, да ещё сдавать 12 экзаменов, – столь существенной была разница в программах.

Представляю же я читателю эту книгу в возрасте 80 лет.

Книга перед тобой. Читай потомок.

Глава 1. иллюзии и миражи

На этом фото мне 18 лет

Оно когда-то было вырезано и помещено в альбом, оттуда я его и взял.

Иллюзии и миражи…
И как без них нам жить? Скажи!
Нам краски от мечты! Палитра…
Возможность воспарить открыта.
Татьяна Муштакова¹

На физмех и только на физмех!

Шёл в комнату, попал в другую.
Смысл противоположный А. С. Грибоедову

За мной зашел мой школьный друг Миша Лесохин, и мы поехали на трамвае №32 в Ленинградский политехнический институт им. М. И. Калинина.

– Не забыл документы на золотую медаль, – спросил он меня.

– Нет, конечно, – я улыбнулся. Медаль давала право на поступление в Институт без экзаменов и даже без собеседования.

– А Игорь подъедет? – спросил я.

– Он просил его не ждать. Он еще не знает, когда поедет.

Игорь Лопатин, как и Миша Лесохин, получил серебряную медаль (им в РОНО не утвердили отличные оценки, поставленные школой, и они получили четверки по сочинению), и тоже хотел поступать на физико-механический факультет.

Мы все трое хотели работать впоследствии над проблемами ядерной энергии, «энергии будущего» (а вдруг именно нам посчастливится создать термояд?), а такая специальность в политехническом институте анонсировалась.

Михаил Иванович Калинин, чье имя было присвоено институту, был Председателем Президиума Верховного Совета Союза ССР, должность равнозначная президенту. Но в Советском союзе Калинин не играл какой-либо значительной роли в управлении государством. Его почему-то называли Всесоюзным старостой и говорили, что он запросто общается с простым народом.

Почему его именем назвали знаменитый, с традициями институт, я не знаю. Наверное, «трудящиеся попросили». Тогда многое делалось якобы «по просьбе трудящихся». Вообще его имя на карту попадало часто. Областной центр Тверь, например, переименовали в г. Калинин. Впрочем, этот древний город уже снова Тверь.

Присоединенный к России после второй мировой войны старинный прусский город Кенигсберг до сих пор именуют Калининградом. Был Калининград и под Москвой. Он вначале назывался Подлипки, а теперь Королев.

– Остановка «Политехнический институт»; конечная, – сказал кондуктор, и мы вышли из трамвая.

Главный корпус Института был построен еще до революции 1917 года. Институт строился в парке «Сосновка», там же впоследствии были построены другие его корпуса и дома для профессорско-преподавательского состава. Довольно много деревьев сохранилось, и главный корпус утопал в зелени. Именно там и находилась Приемная комиссия.

Поднявшись на второй этаж по широкой парадной лестнице, мы увидели надпись: «Актовый зал» и рядом другую: «Приемная комиссия». Актовый зал был разгорожен какими-то временными перегородками для сотрудников, но все студенты попадали в одно большое помещение, где для них были поставлены столы и стулья, – там они заполняли документы на поступление. Заполнив их, каждый подходил к сотрудникам, принимавшим документы, сдавал, те проверяли и давали ему расписку в приеме документов.

Мы подошли к сотруднику и спросили: «Какие документы нужно заполнять медалистам?»

– А вы что – медалисты? – спросил он. – Что-то рановато для медалей, их еще не выдают. По крайней мере, к нам еще никто не приходил. Мы протянули свои аттестаты зрелости и документы о получении медалей.

Он взял наши документы, поднялся, обернулся к сотрудникам и громко сказал:

– Смотрите, первые медалисты пришли.

Все сотрудники, бросив дела, подошли к нам и начали рассматривать документы. Мы, абитуриенты, как называли поступающих, гордые и счастливые, стояли рядом и в мыслях уже были студентами и изучали ядерную физику.

Получив расписку в приеме документов, мы ушли и стали ждать извещения о приеме в Институт. Нам сказали, что недели через две мы такие извещения должны получить.

Время шло. Прошли две недели, – никаких извещений не было. Мы, трое медалистов, созванивались между собой. И вот, однажды, позвонив Игорю Лопатину, Миша Лесохин узнал, что тому извещение о зачислении на физмех уже пришло.

Миша сразу поехал в Политехнический Институт, рассчитывая тоже получить извещение о зачислении, но ему было «отказано в приеме из-за отсутствия вакантных мест». Он сразу забрал документы и поехал в Педагогический Институт им. А. И. Герцена. Сдав в приемную комиссию документы, он через несколько дней был зачислен студентом, – почему-то туда документы сдавали одни девочки, мальчики были на вес золота.

Моя эпопея была не столь проста. Узнав от Миши эту историю, я поехал в приемную комиссию на следующий же день, уже понимая, что меня, как и Мишу, не приняли на физико-механический факультет, но, в отличие от Миши, я хотел учиться в Политехническом, и только в Политехническом, пусть даже на другом факультете. И я решил побороться, поскольку чувствовал свою правоту и не мог не отреагировать на несправедливость.

Мне тоже вернули документы, не предложив мне ни один другой факультет и сформулировав отказ теми же словами, что и Лесохину. Логики в этом ответе, конечно, не было. Правила приема не предусматривали тогда для медалистов ни дополнительных экзаменов, ни собеседований, следовательно, оставался один критерий – время сдачи абитуриентом документов в приемную комиссию, т.е. простая очередность подачи документов.

Именно это я и сказал сотруднику, к которому я попал и которому выпало отказать мне в приеме. Он смутился и пошел советоваться с более опытным сотрудником. Тот отрекомендовался мне как член приемной комиссии и повторил формулировку отказа. Я повторил свои аргументы.

– Но я не могу Вам сказать ничего другого, потому что в Решении Приемной комиссии ничего иного нет. Не могу же я домысливать и говорить Вам то, чего нет в Решении.

– А чего нет в Решении? – спросил я.

На этот раз смутился член приемной комиссии.

– Да там и не должно быть ничего другого, – сказал он, – секретарь Приемной комиссии готовит Решение и зачитывает фамилии абитуриентов, и формулировку решения. Члены приемной комиссии задают вопросы, если они у них есть, а потом голосуют. По Вашей кандидатуре вопросов не было, и голосовали единогласно. Медалистов много, число мест, выделенных под них, ограничено. Кому-то надо отказывать. Вот Вам и отказали.

– Значит Вы не руководствовались таким критерием как время подачи документов? – спросил я.

– Нет, мы даже не думали об этом. Готовить материалы – прерогатива Секретаря.

– А какая медаль имеет приоритет: золотая или серебряная?

– Конечно, золотая, – не подумав, брякнул он.

– А я знаю абитуриента, которого уже приняли с серебряной медалью. Мне же с золотой отказали.

Это был разговор в одни ворота. Я знал, почему мне отказали. Он тоже знал, почему. Но у него не было аргументов, которыми он мог бы оперировать. Он мог только, как попка, повторять то, что записано в Решении Приемной комиссии.

Мне было стыдно и обидно одновременно. Я впервые столкнулся с государственным антисемитизмом. Хотя внешне все выглядело благопристойно. Ведь никто не сказал мне:

– Мы не принимаем тебя, потому что ты еврей, а, значит, неблагонадежный.

Нет, выдумали форму отказа: «В связи с отсутствием вакантных мест». Уж лучше бы была процентная норма, как в дореволюционное время. Это, по крайней мере, честнее.

Моя мечта рушилась. Я не имел права проситься на прием к Ректору Института. По правилам жаловаться на Решение приемной комиссии Института следовало в Центральную Приемную комиссию, которая находилась в Москве.

Я взял документы и приехал домой. Вечером состоялся семейный совет.

– Далась тебе твоя ядерная физика, – сказала мама, – как я тебя уговаривала стать врачом или на худой конец биологом!

– Поступай в Холодильный институт, который я закончил, – сказал папа. – Туда тебя примут без вопросов. Потом поезжай в Москву. Хотя, я думаю, у тебя вряд ли что-нибудь получится.

А дедушка только кряхтел и покашливал, но ничего не говорил. Я видел, как он переживает за меня.

В Институт Холодильной промышленности меня действительно приняли без вопросов. Но я на этом не поставил точку.

В Москве я остановился у дяди Миши, маминого брата. Он жил в малюсенькой комнате метров 8—10 не больше в Столешниковом переулке. Я думаю, снимал. В этой комнате спали он с женой Верой, их маленькая дочка Наташа, которой тогда было года два. Там же заночевал и я.

Дядя Миша слева; рядом с ним его дочка Наташа, а справа мой дедушка, его отец (лето 1953 г.).

Они меня встретили очень тепло и сердечно. Я им рассказал мою историю с поступлением.

– Не добьешься ты ничего, – сказал дядя Миша. – Тут только по-другому можно что-либо сделать. Я попробую. А ты пока походи по инстанциям, поговори с ними. Тебе надо опыта набираться.

И я пошел набираться опыта. Сначала я поехал на Трубную площадь в Центральную приемную Комиссию, которая располагалась в угловом доме на первом этаже. Длинная очередь несчастливых абитуриентов начиналась, снаружи на улице, но продвигалась довольно быстро. Когда я попал внутрь помещения, я увидел, что принимает за барьером со стеклом всего один человек. Были написаны его фамилия, имя и отчество. Я запомнил его фамилию на всю жизнь – Сухоруков.

– Изложите кратко Вашу претензию. – сказал он. Я изложил.

– У Вас есть письменное заявление? – спросил он. У меня было.

– Оставьте его. Мы Вам ответим». – сказал он. – Следующий.

Я вышел из помещения. На душе было погано, как будто я поговорил с бездушной машиной.

– Зачем я поехал в Москву? – крутилось в голове.

– А ты ожидал, что они будут разбираться? – сказал дядя Миша. – У них десятки тысяч недовольных. Разбираться будут с единицами, за кем стоят крупные фигуры, которые могут повлиять. Остальных ждет отказ по формальным соображениям. Сходи еще в Министерство Высшего образования. Убедись.

Министерство размещалось на улице Жданова д.11. Небольшой красивый особняк. Маленький дворик перед входом в него, где стояло 5—6 автомобилей. Вход был свободный, и я с независимым видом прошел мимо вахтера. Изучив структуру по указателю, висевшему в коридоре первого этажа, я понял, что, прежде всего я должен обратиться в Главное Управление политехнических ВУЗов.

Я зашел в приемную, где, кроме секретаря, не было ни одного человека, и спросил, могу ли я поговорить с начальником Главного Управления. Секретарь, которая до этого ровным счетом ничего не делала, говорила со мной кокетливо и с большим удовольствием.

– Сейчас я спрошу (она произнесла имя-отчество Прокошкина, который был Начальником управления). Он Вас примет.

И, действительно, она вышла от начальника и сказала: «Заходите».

Начальник, очевидно, тоже откровенно скучал, потому что он подробно расспрашивал меня, как было дело, но, правда, не высказал своего мнения, сказав напоследок:

– Давайте заявление. Мы разберемся.

Удовлетворенный вниманием, я вышел от Начальника, сел на диванчик, стоящий в коридоре, и стал думать, что же я еще могу сделать.

– Разве что к Министру? – подумал я.

Кабинет Министра Высшего образования профессора Столетова тоже был доступен. Приемная была намного больше, в ней сидели две секретарши и тоже откровенно скучали.

– Что Вы хотели? – спросила меня одна из них. Я объяснил.

– Министр по таким делам не принимает, – сказала она, – обращайтесь в Центральную приемную комиссию. Для этого она и создана. Вы представляете, что бы здесь было, если бы все жалобщики пришли сюда. Нет, нет, не просите. Это невозможно.

Грустный, я вышел во дворик и присел на какой-то каменный поребрик, глядя, как люди входят и выходят из Министерства, как выезжают из дворика и вновь приезжают немногочисленные автомобили. Ко мне подошел, какой-то парень чуть постарше меня, и мы разговорились.

– А ты попробуй поймать Министра, когда он приезжает утром на работу. Вдруг он захочет тебя выслушать. – предложил он.

На следующее утро я приехал к 9 часам и начал караулить Министра. Я уже видел его автомобиль накануне, и знал, где он остановится и высадит Министра. Я продумал, где я должен в этот момент находиться, как оказаться около него, что и как успеть сказать.

Дальше я все себе представлял так.

Я, такой симпатичный юноша, с такой доброй улыбкой, говорю Министру, что я постараюсь изложить мой очень простой вопрос за одну минуту. Начинаю говорить самое важное:

– Я золотой медалист. Меня не приняли из-за отсутствия вакантных мест. Я не понимаю, как это может быть, здесь какая-то ошибка. Ведь медали вводили именно для того, чтобы отобрать лучших.

Затем повторяю ему мои два аргумента.

Министр говорит мне:

– Ну у нас за минуточку не получится. Пойдемте ко мне наверх.

Там он кое-что уточняет. Возмущается такими порядками, говорит секретарше, чтобы она приняла от меня заявление и, прощаясь за руку, говорит мне напоследок:

– Езжайте спокойно в Ленинград. Вас примут.

И я все это очень четко сделал, когда Министр приехал. И оказался рядом с ним. И очень непринуждённо, и доверительно начал разговор, поглядев ему прямо в глаза и улыбнувшись. Только я не смог сказать больше десяти слов. Он оборвал меня и со словами:

– Простите, мне некогда. Повернулся спиной и быстро вошел в здание, а меня, какой-то мужчина на входе не пустил за ним, встав передо мной и строго сказав:

– Нельзя.

Я все же потом прошел в Министерство и в приемной Министра оставил свое заявление.

Вечером дядя Миша озабоченно сказал мне:

– Я нашел путь. Тебя примут в Политехнический.

– На физмех? – вскричал я.

– Не знаю, на какой, – ответил дядя Миша, но возьмут.

Он был очень серьезен.

– Большие деньги, – сказал он. – но пока не отдадим их, письма не будет.

Про письмо я понял, а вот про деньги – не сразу. Оказалось, что нужно в обмен на письмо о приеме в Институт отдать три тысячи рублей. Это тогда были очень большие деньги.

На следующий день, дядя Миша ходил два или три раза на Центральный телеграф, благо он был рядом, звонил маме и еще куда-то, а вечером сказал мне:

– Деньги достал, завтра пойдем вместе, отдадим деньги и заберем письмо.

Часов в 12 дня мы с дядей Мишей пошли по ул. Горького, повернули на Тверской бульвар и встретили там невысокого неприметного человека.

– Ж. – представился он. Он назвал свои фамилию, имя и отчество полностью, фамилию я хорошо помню и сейчас, но приводить ее пока не хочу, а имя и отчество долго помнил, но сейчас уже забыл. А вот его лицо, хоть он был и неприметен, я запомнил на всю жизнь.

Мы пошли, гуляя, по Тверскому бульвару, и так прошли метров двести, а потом повернули обратно. Дядя Миша и Ж. о чем-то тихо разговаривали. Я деликатно шел рядом, но обрывки разговора слышал, у меня был тогда очень острый слух, не то, что сейчас.

Я понял, что дядя Миша требовал доказательств того, что меня действительно примут в Институт. Вдруг я приеду в институт с письмом, а там знать ничего не знают?

– Убедили, давайте письмо.

– Давайте деньги, – сказал Ж.

Они быстро обменялись конвертами.

Ж. не стал проверять, правильная ли сумма в его конверте, а наш конверт оказался запечатанным. Ж. начал меня инструктировать. Он сказал, к кому в кабинет мне лично пойти в Политехническом Институте и, оставшись в кабинете наедине, какие слова сказать. И только после этого отдать конверт. Потом я должен был сделать то, что этот человек скажет. Он назвал мне фамилию, имя и отчество этого человека и его должность. Фамилию, имя и отчество я хорошо помню, но приведу позднее – он работал в Политехническом институте заместителем директора по административно-хозяйственным вопросам. Впрочем, имя, отчество и фамилия были открыто написаны на конверте.

Самое интересное, что я тогда не понимал, что это взятка, а само это явление именуется коррупцией в системе высшего образования. Хотя я и догадывался, что происходит что-то постыдное, незаконное.

– Но ведь я имею право. Со мной поступили тоже постыдно и незаконно, – я пытался оправдать себя, маму, дядю Мишу. И мне было неудобно, что мои родители и обожаемый мной легендарный герой моего детства дядя Миша пошли на это ради меня.

– Помалкивай об этом, – сказал мне дядя Миша. Никто и никогда не должен об этом узнать.

Я никогда и никому об этом не говорил. Я придумал историю про Министра, ту самую, которую описал выше. В этой истории, и Министр стал человечней, и я более везучим, но все было правдой только до того места, когда я начал разговор с Министром. Разговор был оборван им. А мог ли он вообще быть продолжен?

Сегодня я впервые рассказал, как все это было, Любочке.

– Почему же ты мне никогда это не рассказывал, – спросила она.

– Я дал слово никогда и никому не говорить об этом. Но сегодня, только сегодня я решил, что могу рассказать и даже написать, как все было. Сегодня это уже никому не повредит. А мою репутацию в глазах моих потомков не испортит. В глазах тех, кто меня знал, надеюсь тоже. Но если это как-то меня умалит, – это уже не мое, а их дело. Не я придумал антисемитские правила приема в вузы страны. И не я вымогал взятку у нашей нищей семьи. Я пишу правду, мою правду.

Я приехал с конвертом домой, в Ленинград. Мама и папа с интересом оглядели его. Папа хмыкнул и ничего не сказал. Он ненавидел такие вещи. Сам никогда не давал взяток и никогда не принимал ни взяток, ни подношений. Я понял, что, давая согласие дяде Мише, мама поставила папу перед фактом. В случае чего, она брала все на себя.

А у меня была эйфория. Мне было все равно как поступать, лишь бы поступить.

– Я заслужил право на поступление туда, куда хочу. Мы боролись с несправедливостью. Мы ее победили, и неважно как.

Я ни секунды не сомневался, что все будет хорошо, и на следующий день начал с того, что поехал в Холодильный институт и забрал свои документы. Это было рискованно, но я тогда даже не думал об этом. С документами я сразу поехал в Политехнический институт. Я долго сидел в тесной приемной заместителя директора по административно-хозяйственной части, ожидая, пока он меня позовет. Он знал, что я жду, ему говорила секретарша, но в его кабинет постоянно входили и выходили люди.

Наконец, поток людей иссяк, секретарша тоже ушла домой. Он выглянул из-за двери кабинета, посмотрел на меня очень внимательно:

– Заходи.

Я зашел. Сказал слово.

Давай конверт, – сказал он.

Я отдал конверт. Он его вскрыл при мне, вынул оттуда какую-то официальную бумагу и внимательно прочитал ее.

– Завтра придешь в приемную комиссию и отдашь документы. Они будут знать, что тебе можно сдать документы.

Было то ли 30 августа, то ли даже 31, и документы уже не принимали целый месяц. Я не задавал вопросов. В голове у меня сидела мысль:

– Заместитель директора Института! Как же это можно? Целая шайка! Наверняка, я не один такой, кто платит им деньги. Но и я тоже!

Но я опять себя успокоил:

– Я только восстанавливаю справедливость.

А, может быть, и они восстанавливали справедливость. Ограбить евреев всегда считали за доблесть. Только вот никакого богатства или денег у нас не было, – мы были нищими.

В Приемной комиссии института, которая уже перебазировалась из Актового зала в какую-то маленькую комнату, был всего один сотрудник. Он с интересом посмотрел на меня, и, ничего не спросив, принял документы.

– Извещение пришлем по почте, – сказал он.

– Так занятия уже начинаются, – напомнил я.

– Ничего страшного, – ответил он. – Когда получите Извещение о приёме, тогда придете. Это недолго.

Только через пару недель я получил извещение, что с 1 сентября я зачислен на первый курс механико-машиностроительного факультета Ленинградского политехнического института им. М. И. Калинина. Я, конечно, погоревал, что не на физико-механический, но я и этому был уже рад. Я понял, что физмех мне не светит ни в каком варианте.

За несколько дней до получения Извещения, к нам домой пришли один за другим три письма.

Первое было из Центральной приемной комиссии, это был ответ на мою жалобу:

– Мы проверили обстоятельства Вашего приема в Ленинградский политехнический институт им М. И. Калинина и извещаем Вас, что Вы не были приняты в Институт за отсутствием вакантных мест.

Вторым пришло письмо из Главного Управления политехнических ВУЗов, – оно было подписано Прокошкиным:

Наконец. за подписью Министра Столетова письмо сообщало:

Как видите, все три письма говорят одно и то же слово в слово.

А в конце сентября, когда я уже ходил на занятия, нам домой пришли один за другим еще три письма.

Центральная приемная комиссия сообщала:

– Мы проверили обстоятельства Вашего приема в Ленинградский политехнический институт им М. И. Калинина и извещаем Вас, что Вы приняты в Институт на механико-машиностроительный факультет.

Следом пришло письмо из Главного Управления политехнических ВУЗов:

Наконец. за подписью Министра Столетова письмо сообщало:

Во, как!

1.Четверостишие взято с её сайта [битая ссылка] http://www.stihi.ru/2013/04/27/2052