Loe raamatut: «Проект «Калевала»»

Font:

Of Lancelot du Lake tell i no more
But this by leave these ermytes seven.
But still Kynge Arthur lieth there, and Quene Guenever
As I you newyn.
And Monkes
That are right of lore
Who synge with moulded stewyn
Ihesu, who hath woundes sore
Grant us the blyss of Heaven.
Thomas Malory

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

* * *

Тяжёлые грузные своды каменной кельи нависли над двумя людьми, сидевшими за большим столом. Огни горящих свечей мерцали в полумраке, и человеческие фигуры отбрасывали огромные тени. Стены слегка подрагивали от хаотичных ударов снаружи, по камню разливался глухой рокот.

– Наверху опять огненный буран… – обыденным голосом проговорил высокий грузный человек в тёмном балахоне. Белая борода и облысевшая голова говорили о его немалом возрасте, но тело до сих пор оставалось наполненным жизненной силой.

Второй, ещё юноша, ничего не ответил. Огненные бураны были для него привычным явлением. Он был зачат во времена Старой Эпохи, а когда родился, мир уже изменился до неузнаваемости. И в этом мире силы стихии сотрясали подобным образом стены людских укрытий с незавидным постоянством. Огненный буран можно было слышать почти каждую неделю, а увидеть лишь один раз в жизни. Но тот, кто всё-таки видел это природное явление, рассказать о нём уже не мог.

– Возможно, новый мир когда-нибудь станет мягче и безмятежней… А мне же в нём пока скучно и тяжело… Не страшно, нет… Скучно! – крепкий старец взглянул на юношу, – Но это твой мир, и сделать его лучше под силу тебе и таким, как ты. А назиданием вам должны служить ошибки таких, как я… – он сделал небольшую паузу, – Ты помнишь, какой сегодня день?

– Учитель, ты знаешь, что я ждал его с нетерпением!

– Я понимаю, что вопрос, по сути, был напрасен, но уж в моём-то возрасте простительно хранить порядок в речах и быть слегка дотошным. Итак… Мой дорогой ученик! Ты великолепно изучил историю прошлых эр и теперь знаешь о Старом Мире почти столько же, сколько знаю я. Настало время поставить конечную точку. Сегодня я начну свой рассказ о Конце Старого Мира! – лицо юноши невероятно оживилось, – Рассказ этот будет долгим, и, вероятно, отнимет у нас не один день… Да, кстати, заставлять тебя что-то записывать я не буду. Просто внимательно слушай… И накрой на стол! Я проголодаюсь быстрее, чем закончу то, о чём хотел сегодня поведать. А прерываться в самой середине своей истории я крайне не хочу.

Молодой ученик быстро украсил пустой стол нехитрой пищей, хлебом, сыром и вяленым мясом, а также поставил перед своим учителем тарелку, кружку и большую бутыль холодной браги. На всех предыдущих уроках истории наставник вёл себя крайне сдержанно и старался дисциплинировать юношу. Тот даже не мог предположить, что свой самый главный рассказ учитель начнёт за обеденным столом, а от него, пока ещё несмышлёного воспитанника, потребует лишь внимания, без всех этих глупых записей и конспектов.

Учитель же отпил из кружки и стал собираться с мыслями:

– Ну что ж… Я начну… Хотя, право, ещё не знаю, с чего… Чтобы донести до твоего понимания всю историю Конца, мне иногда придётся обращаться к тем временам, о которых я тебе уже давно рассказывал. Иногда я буду сбиваться и перепрыгивать из эпохи в эпоху. Иногда говорить в прошедшем, настоящем и будущем временах одновременно… Звучит нелепо, не так ли?.. Да уж… Многое тебе может казаться непонятным… Сначала… Но всё же постарайся не перебивать, а дослушать до того момента, когда я остановлюсь. Все вопросы задашь потом. А возможно, их и не возникнет, – учитель был готов вот-вот запутаться в собственных словах. Однако ученик его пока прекрасно понимал.

– Да-да, конечно же! Обещаю! – глаза юноши жадно смотрели на повествователя, а тот напрягал память. Казалось, что всё, о чём учитель собирается говорить, он когда-то сам наблюдал воочию. Слова он подбирал медленно и тщательно, но рассказ от этого не делался скучнее.

Повествование началось. Спокойный и приятный, но в то же время невероятно живой и мелодичный голос разливался по келье под аккомпанемент ударов огненного бурана. Ученик замер, едва услышал первые слова:

Чёрное бездонное небо со сверкающей россыпью звёзд раскинулось над необъятной пустыней. Наступала полночь. Невыносимая испепеляющая жара, господствующая в аравийских песках в солнечные часы, сменилась ночной прохладой. Возле небольшого костра сидел худощавый сгорбленный старик. На его теле почти не осталось мяса, и только дряблая кожа свисала с выпирающего скелета. Густые морщины и тёмно-коричневые язвы покрывали лицо. Рваные одежды потеряли цвет, сливаясь с пепельно-песочными конечностями. Седина густой бороды, свисавшей почти до пояса, была скрыта дорожной грязью.

Увидев этого старика впервые, можно было поразиться тому, как человек вообще смог дожить до такого возраста. Будто все жизненные соки уже давно покинули тело, но тело это до сих пор не хотело умирать. А если бы кто-то заглянул отшельнику в глаза, то увидел бы саму вечность… Старик был старше любого долгожителя, когда-либо обитавшего на земле. Он прожил не одну, не две и даже не сто человеческих жизней. Он прожил больше… И, в конце концов, человеком он тоже не был, хотя имел столь похожий облик. Зато он видел своими глазами всю историю человечества: от времени появления первых людей до современной эпохи.

– Время, время… – шептал старик, – Сейчас оно движется так быстро. А люди всё ускоряют и ускоряют его. Они строят большие города, чтобы выживать, а не жить в них. Они получают новые знания, но больше разрушают с их помощью, чем созидают. Как хорошо и как долго я знаю их, но понять не могу…

Он посмотрел на небо. Звёзды!.. Они, как всегда, были слишком далеки и недоступны. Как же тяжело отшельнику было прожить такую долгую жизнь и не узнать даже небольшой толики всех великих тайн мироздания. А ведь он когда-то был так близок к Истине! Неоспоримой и единой Истине, где хранился секрет мироздания, тайна всей Вселенной. Но старик так и не узнал его, а ныне был обречён на безрезультатные поиски смысла существования. И в этих поисках он потерял страхи и беспокойство…

…Однако сегодня вдруг снова ощутил давно забытое чувство тревоги. Что изменилось в мире, он понять не мог. «Может быть, это предвкушение смерти, которая никак не приходила ко мне в течение многих эпох?» – предположил старик.

– Да, наверное, близко смерть… – продолжал рассуждать он себе под нос, – Но, к сожалению, не только моя… Похоже, это смерть всего нашего мира… Интересно, а что за день сегодня?

Предчувствие не обманывало отшельника. Действительно, звёзды знали о великих переменах и великой опасности впереди. А гибель прежнего мира неотвратимо приближалась… История человечества, которую старик лицезрел с самого начала, готова была вот-вот завершиться!

Костёр начал медленно затухать. Но неожиданно пламя вспыхнуло с новой силой и стало нервно метать огненные языки. Так могло случиться, если бы лёгкий вечерний ветерок резко сменился порывистым вихрем, атакующим то с одной, то с другой стороны. Но над пустыней стелилась совершенная тишь, а огонь костра продолжал колыхаться в беспокойстве. Так же неспокойно сделалось у отшельника на сердце.

Он давно потерял счёт времени, а даже если бы и узнал текущую дату, она бы ему ни о чём не сказала.

Окончилось тридцать первое мая, и наступило первое июня две тысячи пятнадцатого года. Безоблачный тёмный плащ полночного неба укрывал Аравийский полуостров. Такая же ночь, но с густой пеленой туч и ревущими грозами стояла над европейской частью России. Британские острова провожали вечер уходящего дня, а Япония встречала новое утро. И ни историк из Бирмингема Скотт Брайан, ни психолог из Волгограда Ольга Белова, ни художник из Киото Мурасаки Наоки ещё не знали, что совсем скоро судьба всего мира окажется в их руках…

Глава 1. Из Англии в Шотландию

Этим утром, первым утром наступившего лета, Бирмингем был, как всегда, прекрасен и неповторим. Солнце поднялось высоко и бросало свои лучи на стеклянные небоскрёбы и двухэтажные домики, на гудящие автострады и тихие спокойные каналы, на крышу центрального вокзала и белый купол кафедрального собора…

Бирмингем был многолик и разнообразен.

На широких улицах гудели машины, загораживали обзор огромные офисные и деловые центры, многоэтажные, выполненные в урбанистическом стиле. Даже городская библиотека, крупнейшая публичная библиотека Великобритании, недавно переехала из старого здания в духе серого бетонного авангарда в новое, похожее на шар-трансформер с серебристыми и золотистыми кольцами из алюминия вдоль фасада. С архитектурой будущего соседствовали строения из красного кирпича, всем своим видом заявлявшие об индустриальной мощи города в девятнадцатом и двадцатом веках. О старинной Англии, чопорной и патриархальной, напоминали протестантские приходы и многочисленные пабы, из которых в дни футбольных матчей раздавались подвыпившие голоса болельщиков клубов «Астон Вилла» и «Бирмингем». Об Англии же современной, со сменившимися нравами, громко голосили фестивали меньшинств и огромный гей-квартал.

Могло показаться, что у современного города-миллионника не было какого-то особого шика, своей изюминки. Но лишь на первый взгляд…

Если гость Бирмингема случайно заплутал в центре и поворачивал с оживлённых улиц к набережным многочисленных каналов, то ему открывался совершенно иной город! Город, в котором не было суеты, шума и толкотни. Человек словно перемещался в параллельную вселенную, настолько отличался нижний ярус Бирмингема от верхнего. По набережным было разбросано множество ресторанчиков и кафе в итальянском стиле, по узким каналам неторопливо ковыляли баржи-гондолы, длинные и неповоротливые, как лимузины на автострадах. А сама водная гладь в солнечную погоду отражала город зеркально…

Шотландец Скотт Брайан в это утро бежал по набережной, радуясь солнцу, радуясь водным зеркалам, радуясь жизни. Он успел очень сильно полюбить необычный город, но сейчас был рад поскорее покинуть его. Сбежать прочь. Так он стремительно направлялся в сторону центрального вокзала.

Скотт, как оказалось, был очень похож на Бирмингем. С виду – обычный человек, имеющий семью, работу, привычный круг общения. Но внутри него, в сердце, затаился иной, параллельный мир, таинственный и туманный, мир мечтаний и грёз.

Однако Скотту повезло меньше, чем городу. Если на таинственные набережные Бирмингема туристы заглядывали довольно часто, то внутренней мир Скотта остался непостижимым для людей, которых тот считал близкими. Наверное, для всех, кроме одного. Единственного понимающего друга, к сожалению, немного позабытого. Но сейчас Скотт изо всех сил спешил к нему.

Когда-то давно Скотт уехал учиться из родного Камелона, тихого местечка рядом с Фолкерком, в Глазго. Жизнь в Камелоне была скучна и однообразна, как и в любом другом небольшом поселении Шотландии. Чистые опрятные домики с ухоженными садиками могли радовать глаз проезжего путешественника или пожилого человека. Но молодые люди, полные сил и энергии, жизненных стремлений, лелеющие желание изменить мир, без сожаления оставляли свою малую родину и стремительно мчались туда, где шансов для самореализации представлялось куда больше.

Но со временем Скотт понял, что уклад жизни в Глазго ничуть не лучше. Крупный промышленный и деловой центр Шотландии диктовал свои законы с размеренным, неторопливым бытом без счёта времени. Оно будто бы застряло между серых грузных домов города.

Потому, получив образование историка и учёную степень магистра искусств¹, Скотт отправился покорять Лондон. Сначала столица Великобритании стала для Скотта самым комфортным местом на земле, местом, где он наконец-то мог себя чувствовать счастливым. Бешеный ритм жизни, казалось, был изначально предназначен для него. Его завораживали богатая история города, его архитектура, нравы, традиции… Но вскоре эйфория сменилась разочарованием… С каждым новым днём Лондон являл Скотту свои новые обличья, многие из которых молодой шотландец просто не мог принять.

Овладеть своей будущей профессией Скотту захотелось ещё в детстве, лет в десять, когда он впервые побывал на развалинах старинного шотландского замка, недалеко от Фолкерка. Это произвело на мальчика неизгладимое впечатление. В своих детских фантазиях он представлял, как башни этого замка устремляются к небу, повсюду развиваются яркие полотна с замысловатыми гербами, а из ворот колоннами отправляются в очередной поход тяжеловооружённые воины в стальных доспехах.

Взрослея, Скотт горячо желал, чтобы детские увлечения стали его основной работой в зрелом возрасте. В чём именно это должно заключаться, он даже не предполагал. Но в Лондоне, поначалу так ему понравившемуся, Скотт мог применить своё образование, только работая гидом в различных туристических фирмах. Конечно, он также мог бы работать в университете, или, того хуже, в школе. Преподавать историю таким же студентам, каким он сам был недавно. Но вот этого Скотту не хотелось вовсе!

Работа гидом в каком-то роде давала простор для творчества. Скотт мог годами выковыривать новые и новые интересные факты из британской истории, делиться ими с другими, заодно заниматься научной деятельностью и даже прогрессировать в своей профессии. Вот только огромный город за всё время пребывания в нём так и не смог подарить Скотту даже доли тех эмоций, что подарили в детстве руины небольшого замка…

Скотту даже тяжело было фантазировать, рисовать перед глазами картины прошедших лет. Находясь в Тауэре, он не мог представить себе времена Вильгельма Завоевателя, потому что этому мешали бесконечные щелчки фотоаппаратов, раздававшиеся повсюду. На брусчатых улицах не оживали средневековые воины, вместо них по улицам бродили люди всех рас и национальностей, образуя безумную пёструю толпу. Скотт не был ни ксенофобом, ни националистом, но никак не мог смириться с фактом, что англичане, да и вообще британцы, по статистке уже не составляют даже половины населения многомиллионного города. А побывав в районах Ньюхэм и Брикстон, он вообще испытал культурный шок. Даже не хотелось верить, что Лондон может быть и таким… Но приходилось принимать как факт…

Тогда Скотт, может быть, впервые понял, насколько ему дорога его родная Шотландия, где он вырос и из которой бездумно сбежал. Даже старая Англия, где-то в пятидесяти милях² от Лондона стала радовать его своей патриархальностью и традиционностью.

Так, историка, ставшего гидом, постепенно начала раздражать его работа. Вслед за одним днём приходил другой, а у Скотта ничего не менялось. В итоге он стал терять ориентиры в жизни, ровно как и вкус к ней.

Возвращаться в милую, любимую и родную, но невероятно скучную Шотландию не хотелось, а существование в Лондоне с каждым днём всё более напоминало насильное заточение. Утешение Скотт находил лишь в паре-тройке старых пабов, куда с каждым днём заглядывал всё чаще.

Перемены наступили после встречи Скотта с Меган, юной, симпатичной жительницей Бирмингема. Они познакомились в Лондоне, затем молодой человек был приглашён в гости. И сложно сказать, в кого Скотт тогда влюбился больше: в Меган или в её город… По логике вещей, в Бирмингеме не было ничего такого, что могло бы ему понравиться: суета, сродни лондонской, те же районы неформалов и меньшинств, а ближе к окраинам – патриархальная скука. Но на то Бирмингем и был уникален! Его можно было полюбить просто так, за то, что он есть. И Скотту захотелось остаться в этом месте. Вкус к жизни вроде бы вернулся. А красивый роман в красивом городе подвёл шотландца к рубежу семейной жизни.

Работать гидом и дальше Скотту уже не хотелось. И он сделал шаг вперёд: открыл в городе небольшую туристическую фирму. Вскоре бизнес стал приносить скромный, но постоянный доход. Через год после переезда Скотт женился на Меган. Они стали жить недалеко от центра города в уютном доме. Из их спальни открывался милый вид, конечно же, на канал. Каменная набережная пролегала только по противоположной стороне водной артерии, и Меган разбила под окнами дома небольшой садик. Именно этот садик начал постепенно раздражать Скотта… Своей умильностью, уютом, тихой простотой…

Дело, конечно, было не в садике, а в самом Скотте. Но именно вид из окна стал для него наглядным отображением жизни, к которой он пришёл. Будучи человеком зрелым, здравомыслящим, Скотт так и не мог понять для себя, что же вокруг него происходит не так. Хотелось чего-то большего, чего-то необычного, запредельного… Скотт был мечтателем! Им же и остался. «Только я ведь мечтал о замках, а всё, что мне теперь приходилось видеть – постриженные зелёные кустики на фоне канала… К этому ли я шёл? И этого ли хотел? Тихий, спокойный быт, размеренность – всё это угнетало меня ещё в детстве и юности… Но тогда чего же я хочу в действительности? Сам не знаю… Глупости! Это жизнь, и с ней нужно как-то мириться!» – рассуждал Скотт день ото дня. Но подобные мысли никак не могли его оставить. Меган часто стала заводить разговоры о будущем, о детях. Скотт уходил от ответов. Он действительно не знал, что отвечать. Не знал, как поступить правильно. Запутался в своём сознании, возможно, в мечтах… Посещение пабов опять стало регулярным.

Скотт часто смотрел сквозь окно иного паба в вечернюю темноту, на самом деле устремляя взгляд много дальше. Впадая в прострацию, он оживлял свои детские фантазии. И там он снова видел огромный замок с высокими стенами и мощными башнями. Не совсем тот, который он построил на старых руинах. В грёзах Скотта этот замок достраивался, модифицировался… Он уже не был банальным средневековым оплотом для рыцарей, закованных в сталь. Этот замок теперь окутывала сказочная дымка, так и говорившая о таинственных временах, когда остров заселяли кельты и пикты, необычные существа, древние боги и полумифические герои, вроде короля Артура или волшебника Мерлина.

…И вот он, Скотт, полный отваги и решимости, под чёрными грозовыми тучами, озаряемый сполохами молний, подбирается к неприступной крепости. Она кажется абсолютно чёрной, но при очередной вспышке на стене замка очерчивается рельефный контур огромных камней кладки. Между длинными шпилями башен, что упираются в тучи, летает огнедышащий дракон. Извергнув очередную волну пламени, он опять скрывается в чёрной завесе. Мост перед воротами разрушен, и единственный шанс попасть в замок – это преодолеть тайную тропу, далее узкую, высеченную в стене лестницу, где крохотный проход наверху охраняют огромные каменные стражники. Указывает же на тайную тропу прекрасный белый единорог. Он встаёт на дыбы и издаёт ржание. Не похожее на конское, а какое-то возвышенное…

Но однажды витающие грёзы Скотта прервал телефонный звонок. Мечтатель вяло и отрешенно вернул свой взгляд в суету бирмингемского паба «Солодовый Дом». Он достал из кармана телефон и посмотрел на экран. Интерес к реальному миру проснулся сразу же, как только Скотт увидел имя абонента. Это был его старый друг, священник из родного Камелона, отец Эндрю.

Общение с отцом Эндрю во многом сформировало жизненные взгляды юного Скотта. Будущий священник с детства отличался умом и образованностью, но в своё время предпочёл карьеру военного. Он служил в Королевских вооружённых силах и даже участвовал в военной операции на Фолклендских островах. Сразу же после окончания этой маленькой войны Эндрю написал рапорт об отставке и вернулся в Шотландию. Он стал более молчаливым и замкнутым. Многие спрашивали его о причинах, заставивших бросить службу, но Эндрю не отвечал ничего кроме передумал или понял, что не моё. Скотту, после того как они очень близко сошлись, Эндрю пару раз обмолвился о реальной причине. «Я многое увидел и более не хочу лишать людей жизни. Это не в моём праве», – говорил он с явной натяжкой, но искренне, видимо, переживая многие события внутри. «Раньше мне казалось, что солдат – это бравый парень в красивой форме, полный отваги и решимости. Но когда целишься в человека такого же, как и ты, только потому, что он носит другую форму и говорит на другом языке, задаёшься вопросом: „Зачем?“, а времени на ответ нет. Есть только время спускать курок…» – слова эти произносились обычно после очередного стакана крепкого виски и заливались ещё несколькими. Обдумывая их уже в сознательном возрасте, Скотт начал понимать, сколько человеческих жизней могут сломать даже самые незначительные военно-политические конфликты, о которых каждый день с такой непринуждённой лёгкостью сообщают СМИ.

После возвращения Эндрю обосновался в Камелоне, где погрузился в религию; он днями и ночами помогал дряхлому подслеповатому священнику ухаживать за древней, почти разрушенной церковью в маленьком городке. Через три года старик умер, и церковная сессия избрала Эндрю новым настоятелем³. Десятилетний Скотт жил недалеко от этого места и стал свидетелем того, как церковь Святого Джона начала обретать новый облик. Провести такую масштабную реконструкцию, которую осуществил Эндрю, может быть, не удалось бы даже профессиональной бригаде мастеров. Из старых развалин выросло ухоженное здание, которое могли посещать все жители Камелона. Ровно так же в мечтах Скотта в то время из древних руин вырастали замки.

Молодой священник заметил интерес соседского мальчика и как-то раз попросил его помочь в работе. Конечно же, Скотт согласился, а вскоре стал проводить у отца Эндрю все свободные часы и дни. Родители мальчика не видели в этом ничего плохого и не мешали подобному времяпрепровождению ребёнка. Отец Скотта любил Шотландию, но, будучи человеком нелюбознательным, знал про её историю крайне мало, общение же со священником всегда давало его сыну массу интересной информации. Но Эндрю не стал для Скотта наставником или ещё одним родителем. Несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте, между ними завязалась самая настоящая дружба. Священник никогда не поучал Скотта, а лишь делился своим жизненным опытом, юного собеседника же всегда слушал внимательно и находил порой очень интересными некоторые его суждения. Вместе они часто бывали в Эдинбурге и в старых шотландских городах, много беседовали, обсуждая увиденное, порой спорили, но всегда получали удовольствие от общения друг с другом.

Скотт часто говорил священнику, что хочет совершить в своей жизни что-то великое и непременно связанное с Шотландией, возможно, сделать уникальное историческое открытие. «И что же?» – с улыбкой спрашивал Эндрю, – «Ты ведь не откопаешь огромный заброшенный город, не найдёшь исчезнувший когда-то народ. Наша страна уже давно не хранит тайн, а сами мы живём в быстром, удивительном веке. Если бы где-то рядом находился ещё один Стоунхендж, то его бы давно вычислили со спутников». «Нет», – говорил мальчик, – «Ведь всё равно остаётся столько неразгаданного, что находится за гранью понимания. Разве не может получиться так, что одна случайная находка перевернёт весь мир?». «Ну, возможно…» – разводил руками священник, хотя было видно, что не верил в это. «Знаешь», – иногда начинал он, – «Я тоже мечтал в своём детстве о чём-то великом. Потом грезил жаждой подвига. Но вдруг… Понял, что моё великое вот здесь», – он показывал на церковь, – «Да, мой труд – и есть моё великое дело. И я этому рад. Раньше мне был нужен весь мир, а сейчас весь мир для меня – это церковь, чистая, ухоженная, с пристройками, кладбищем, садом».

Однако когда Скотт уезжал из Камелона, Эндрю его прекрасно понимал и не отговаривал. Он твердо знал: у каждого своя дорога. Друзья продолжили общаться по переписке и телефону, но с течением лет интенсивность общения становилась всё слабее. Последний раз Скотт видел Эндрю на своей свадьбе в Бирмингеме. Венчаться в Камелоне в той самой церкви Меган наотрез отказалась. Последние разговоры Скотта со священником ограничивались тем, что первый поздравлял второго по СМС с Рождеством и Пасхой, а второй благодарил его.

Тем больше удивил Скотта этот звонок. Он нажал кнопку ответа:

– Вот это да! Никак не ждал! Ну здравствуй, мой дорогой друг!

– Скотт!!! Скотт! Ты не поверишь! Это невероятно! – отец Эндрю буквально захлёбывался в словах, а его радостный голос переходил на крик, – Ты должен обязательно приехать! Как можно быстрее! Нет, немедленно!!!

– Что случилось? – удивился Скотт.

– Случилось то, о чём ты мечтал! Скотт! Мы на пороге того самого открытия! Великого открытия! Открытия во славу Шотландии!

– Так что случилось??? – к удивлению Скотта добавилась крайняя заинтересованность, а по лицу расползлась счастливая улыбка, которой не было очень давно.

– Это долго объяснять! Ско-о-отт, приезжай!!! Приезжай как можно быстрее.

– Я приеду… завтра! Наверное, к обеду… Но всё же, может, в двух словах ты опишешь суть?

– Всё! Завтра к обеду! И только попробуй опоздать! – священник бросил трубку.

Скотт, всё с той же нелепой улыбкой, попытался прогнать свалившееся удивление и прийти в себя. Если фраза на пороге великого открытия поразила его, то слово мы просто ошарашило. Отец Эндрю противоречил самому себе, тому человеку, которого Скотт так хорошо знал.

Но удивления остались удивлениями, а Скотта зацепило ещё и другое… Старый друг, сам того не ведая, послал ему мощный сигнал. Скотту осточертел уклад его жизни, он очень хотел что-то изменить, но не знал, что именно. И не знал, с чего начать. Сейчас ему было всё равно, что ждёт его в родном городке, было всё равно, как поведёт себя жена, было всё равно, что станет с его работой после отъезда. Он почему-то совершенно исключил вариант, что поездка может занять всего лишь один или два дня и что ему потом нужно будет снова вернуться к привычному, опостылевшему образу жизни. Скотт был уверен, что с этого момента всё у него пойдёт иначе.

И здесь, нужно сказать, он не ошибся…

Скотт не желал долгого объяснения с женой, потому решил вернуться поздно ночью пьяным, а уже утром позвонить Меган или просто отправить ей СМС о том, что ему срочно нужно уехать. То, что по отношению к Меган это будет мерзким поступком, Скотта не слишком беспокоило в тот момент. Точнее, он даже не осознавал циничность своего поведения. Весь вечер он просидел за столиком, пробивая новые и новые пинты⁴. Только взгляд его уже был не туманным, направленным в никуда, а живым и весёлым, постоянно играющим. «Что же он нашёл?» – задавал себе вопрос Скотт, – «Нет, он не из тех, кто, находя черепок из Средневековья, брызгается слюнями от радости. И он знает, что я не из породы сумасшедших археологов, сдувающих пылинки с древнего бессмысленного предмета быта… Да что там! Я его вообще таким не помню. Значит, завтра меня ждёт что-то действительно стоящее!».

Скотт, как и предполагал, вернулся домой, когда Меган уже спала, и моментально заснул сам. Пробудился утром, когда жена собиралась на работу, но продолжил притворяться спящим. А услышав, как хлопнула дверь, подскочил, впопыхах собрал небольшой рюкзак с самыми необходимыми вещами и без завтрака выбежал из дома. Перекус в поезде с дешёвым сэндвичем и кофе, купленным на вокзале, обещал быть одним из самых вкусных в его жизни.

Всё вокруг радовало Скотта. Чувства забытого детства и приятная ностальгия бурлили в его сердце. Он возвращался на родину! И не на ту родину, где царила неумолимая скука, а туда, где его ждало что-то неожиданное и особенное. Скотт отправлялся в старый дом за своей новой жизнью! Сейчас, пребывая на душевном подъёме, он наплевательски мог посмотреть на всё: на любые опасности, лишения и потери; лишь бы его жизнь стала от этого более красочной и интересной.

Светило солнце; его свет разливался по перронам бирмингемского вокзала и отражался от окон поездов. Стояла сухая тёплая погода. Наступило лето! И ничто не могло омрачить настроения Скотта. Он опять с гордостью вспоминал, что носит именно это, почётное для любого шотландца, имя. Сегодня он вновь был готов поглядывать на англичан с презрительной ухмылкой и отпускать в шотландских пабах шутки в их адрес. С рюкзаком за спиной и картонным стаканом с кофе он подошёл на седьмой путь, где его ожидал поезд до Глазго. Через пятнадцать минут вагоны тёмно-синего цвета двинулись в северном направлении.

В Глазго жили мать и отец Скотта, переехавшие сюда во времена его учёбы в университете. Но Скотт совершенно не собирался встречаться с родителями и вести усталые разговоры опять же о семейном быте. Их он отложил на потом. Потом, грозившее наступить после его великого открытия. Сразу же после прибытия в самый крупный шотландский город Скотт пересел на поезд до Фолкерка. Предпоследней станцией этого маршрута был его родной Камелон.

Кстати, именем своего города Скотт тоже всегда очень гордился. Из-за игры букв оно ассоциировалось у него с легендарным Камелотом, где правил король бриттов Артур. И Скотту порой очень хотелось, чтобы мифический Камелот не просто существовал, а существовал где-то в Шотландии, а не в южной Англии и не в Уэльсе, как гласили гипотезы, предполагающие его реальность. «А что?» – сказал себе Скотт, – «Может, великое открытие Эндрю и заключается в том, что он установил связь между Камелотом и Камелоном?» С подобными приятными домыслами Скотт уставился на экран окна поезда.

А там мелькали зелёные горы с серыми каменными проплешинами, не такие могучие, как на севере Шотландии, но родные и близкие. Глядя на них, Скотт окончательно забыл обо всём и стал просто наслаждаться красотой родного края. Эту красоту он не видел очень давно и даже стал забывать о том, что она существует. А она существовала всегда и являлась его взору вновь… прямо сейчас… под июньским голубым небом! Картины с пролетающими живописными пейзажами завораживали…

– О чём ты думаешь? – Скотта внезапно потеребили за колено.

Он вздрогнул от удивления, очнулся. Перед ним сидела маленькая девочка лет десяти, с белыми прямыми волосами, в очках в толстой оправе. Она внимательно смотрела на Скотта. Тот сразу понял, что ребёнок непростой, а замкнутый и мечтательный, эдакий никем не понятый фантазёр. Об этом говорили взгляд девочки, не слишком красивые черты лица и рассеянный неряшливый вид.

– Ты одна? – удивился Скотт: соседние сидения поезда были пусты.

– Мама сказала, что ей нужно немного отдохнуть от меня! – занудным и в тоже время печальным голосом сказала девочка.

– А где она?

– В другом конце вагона. Ей не нравится, что я постоянно разговариваю. А я люблю разговаривать…

– И поэтому ты решила поговорить со мной? – спросил Скотт, получилось, что упрекающе. Девочка сразу же надулась. Мужчине стало стыдно. А ведь он пребывал в таком прекрасном настроении… Тут же решил исправиться и разговорить ребёнка: