Loe raamatut: «Избранное. Том 2»

Font:

* * *

Об авторе

Шустерман Михаил Семёнович, учёный-химик, преподаватель, поэт и переводчик.

Родился в 1947 году в городе Коростень, Украина. Отец, Шустерман Семён Маркович, воевал в партизанском отряде во время Великой Отечественной войны, окончил Ленинградскую высшую школу профдвижения в 1952 году и работал в профсоюзе работников железнодорожного транспорта. Мать, Хайкина Шифра Мееровна, пережившая блокаду Ленинграда, после окончания Ленинградского экономического института работала экономистом в отделении Юго-Западной железной дороги.

Окончил химфак Одесского государственного университета с красным дипломом в 1970 году.

В 1968–1971 году числился соискателем учёной степени кандидата философских наук на кафедре философии Одесского университета, но не завершил работу, будучи призванным в ряды Советской Армии.

Работал учителем, директором школы, лектором, учился в Высшей партийной школе в г. Киеве в 1981–1983 гг.

В 1990 году эмигрировал в Израиль, где после окончания курсов Техниона в г. Хайфа работал учителем в старших классах средней школы «Ронсон».

В 2001–2005 гг. заочно учился в аспирантуре Санкт-Петербургского государственного университета, где в 2005 году защитил кандидатскую диссертацию по компьютерным методам исследования химических процессов. Автор двух научных статей.

Окончил двухгодичные курсы общественных лидеров израильской партии «Авода».

В 1996 году после долгого перерыва написал первый сборник стихов на русском языке, а в 2000-м – на иврите.

В течение последующих лет выпустил ряд поэтических сборников на обоих языках. Автор уникальных переводов на иврит стихов Марины Цветаевой, Анны Ахматовой, Бориса Пастернака, Осипа Мандельштама и Иосифа Бродского.

Член-корреспондент Международной Академии науки и искусства Интернационального Союза писателей.

«Я не виню себя ни в чём…»

Я не виню себя ни в чём.
Пусть глупо я глаза таращил,
По телу буйствуя бичом.
И, жизнь укладывая в ящик,
Я не виню себя ни в чём.

Лечил истерикой ума,
Ковал себя холодной ковкой.
Не строил, но любил ломать,
В еде пренебрегал готовкой,
Чтоб время жизни не терять.

Что знал – ни с кем я не делил,
В других умах не повторяясь.
И потому дышал, что жил,
Свою исчерпывая малость,
Которую по каплям слил.

Откладывал икру и яйца,
Берёг небесную пайцзу…
Разбрасывал дары данайца
На те вершины, что внизу,
Слияньем клавиши и пальца.

Белея, распадутся дни
В изысканной аптечной коме.
Был я – останутся они
С ненужным блеском на изломе
Льда, в окруженьи полыньи.

Свет короток, а ночь бледна.
Мне чёрные карлицы снятся…
И грешных помыслов цена
Равна невписыванью в святцы
Имён, хранящих времена.

Прощаю. Слабость не порок.
Не вышло. Колокол сорвался.
Забыл пророчество пророк,
А тот, который мною звался,
Уже не мною быть не мог.

Ушёл. Повинен и прощён.
В звериной стае бессловесен.
Так и не высказанный сон
Не отыскал слова для песен,
Пропал – невидим, невесом…

Я каждый, кто застыл во льду
Недосягаемости вышней,
Ненужный, я ещё приду,
Чтобы уснуть под вашей крышей,
Стихи оставив на виду.

2021

«Я чувствую вину за то, что не случилось…»

Я чувствую вину за то, что не случилось,
За то, что не сбылось, а сбыться бы должно…
За то, что сердце дня неравномерно билось,
За то, что жизнь моя проходит стороной.

Я говорю себе – тебя никто не видел.
Несделанному мной есть тысяча причин…
Я чувствую вину за то, что не обидел,
Что мерами я не отладил величин.

За то, что не сказал «спасибо» за услугу,
За то, что в щёку мать неловко целовал…
За то, что наливал я спившемуся другу
Палёного ерша в его пивной бокал.

Пускай мой груз вины не так катастрофичен
И кафкианской тьмы пока что не достиг —
Я виноват за то, что я до скучного обычен,
Что Сольвейг не моя, и я, увы, не Григ.

Преступно отделять вину от покаянья,
Во искупленье лгать, пусть даже и слегка…
Я страшно виноват, что я пока не ранен,
До ужаса стыжусь, что не убит пока.

И кто бы ни был я – пусть Козерог, пусть Овен,
Тем, в дюжину чей знак небесный не вошёл…
Я чувствую вину за то, что не виновен.
И там, где вянут все, лишь я бесстыдно цвёл.

Нет, я не адвокат. Себе я обвинитель,
Я свой скелет в шкафу, трепещущая тварь…
Мне вечная вина – приятель и сожитель,
Голубизны небес сереющая хмарь.

2021

Поймите и вы…

Понимаю ли я? Понимаю,
Что меня за медяк покупают
И за два медяка продают…
Крупный опт – это дули и дали,
В нём лишь сволочь всегда гениальна,
Я ж по мелочи, просто продукт.

По любви – где-то, как-то, кого-то,
Как посуду, сдавал мелким оптом,
Проклиная хозяев своих…
То ли я крепостной, то ль оседлый,
То ль под шарик работаю кеглей,
Как советско-израильский псих.

Смертью праведной я умираю,
Но лежу в ихнем кладбище с краю,
Даже если проснувшись с утра…
Я настолько неинтеллигентен,
Что пью водку заместо абсента,
И не любят меня доктора.

Понимаю ли я? Понимаю,
Что меня из меня изымают.
Протезируя тело и мысль…
Как зародыш из зоны комфорта,
Изымается старость абортом,
Отправляясь в библейский круиз.

Как спецы поэтических специй,
Еретичствуем я и Гельвеций
В небожественном спектре луны…
И ядром, что напичкано рванью,
На подушках диванных буяню
И стреляю не с той стороны.

Письмо другу

Чего ж тебе всё не живется, старче?
То ль белый свет серее стал и марче,
И выпал пиками бубновый интерес…
Ты вспоминаешь время до потопа,
Коммунистическую версию гоп-стопа
И интеллектуальный политес.

Что ж ты к земле всё прижимаешь ухо,
Ждёшь молодильных яблок для старухи
И долго объясняешься с детьми…
Присев, часами выбираешь позу,
А ночью – многословно пишешь прозу,
Ложась на содержание костьми.

Всё бегаешь от идеала множеств,
И промысел не понимаешь Б-жий…
Как птичка – мало ешь и мало пьёшь.
Перед отрезом мысли семь раз меришь,
С опаской открываешь людям двери
И звёздного гонца всё время ждёшь.

Уже не веришь телу ни на йоту.
Жизнь тянешь, как певец глухую ноту,
Заглядываешь истине под юбку…
Другие, те, что выглядят иначе,
Неинтересны, словно мелочь после сдачи,
И Дантов ад – уже не душегубка.

К успеху нынче не пылаешь страстью,
Остаться хочешь целым, а не частью,
И прячешь за ворчанием любовь…
Всё чаще ищешь золото в молчанье
И массой заполняешь дыры в пране,
Пятная ручкой белизну листов.

Прости себя – не ты тому виною,
Что твоё время проживаю мною
И жгу свечу забвенья с двух концов…
В себе я вижу каждого второго
И верю, что в начале было слово
Таких, как мы, забытых мудрецов.

«Старые стали мы, старые…»

Старые стали мы, старые…
Порознь бредущие парою,
Полные и сухопарые —
Дети осенней зимы…
Пренебрегая одеждою,
И, расставаясь с надеждою,
Будущим тянемся к прежнему,
Нос наблюдая с кормы.

Старые, но не исконные,
Как пассажиры вагонные.
Их измененья сезонные
Прочим почти не видны…
Телом своим озабочены,
И, привыкая к обочине,
Прячем в себе червоточину
Болью души и спины.

Все вполовину нездешние.
Но не святые, а грешные,
Держим привычки потешные
В строгой недвижности лиц…
Ищем в толпе одиночества,
И не понять, что нам хочется,
Ждём напоследок пророчества
О приближенье границ.

Люди, стыдливо неловкие,
Хвост мы не держим морковкою
И наблюдаем за бровкою
Бурю опавшей листвой…
Жизнью слегка заторможены,
Годы в ломбарде заложены,
Тропы, что нами исхожены,
Снова покрылись травой.

В бездну уносятся месяцы,
Души по-ангельски светятся,
В небо ведущие лестницы
Видятся невдалеке…
Скромные и знаменитые,
Бившие и ими битые,
В память бетоном залитые,
Скоро уйдём налегке.

Может быть, что-то останется,
Кто-то о время поранится,
Новые странник и странница
В старость невольно войдут…
Мир измененьями выстелен,
Ложь – постаревшая истина,
Всё, что ещё не написано,
До написанья сотрут.

«А в нашем Риме было всё в порядке…»

А в нашем Риме было всё в порядке,
Пока не завелись жуки на грядке.
Пока среди рабов, потом плебеев,
Не наплодилось христиан-евреев.

Потом пришли норманны, гунны, галлы…
Все варвары, не интеллектуалы.
Под конь пустили римскую культуру
И потащили девок на натуру.

Где вы, сады сирийских антиохий?
Где математики, купцы и выпивохи,
Где Карфаген, Дамаск и Вавилон,
Богов тысячелетний Пантеон?

Пришла беда – так открывай ворота —
Похуже Рима византийская пехота…
И зародился там источник бед —
Взлетел с конём на небо Мухаммед.

Но перед этим он, не без изыска,
В Торе еврейской творчески порыскал
И перевёл, с грехами пополам,
На языке источника в ислам.

И мы имеем Ясу, Мусу, Ису,
Какую-то косую биссектрису,
Что делит ровный угол пополам —
Вот здесь иудаизм, а здесь ислам.

И рухнула великая культура…
Всех кяфиров достанет сабля-дура.
И женщины пустынно-жарких стран
Теперь рожают только мусульман.

Они грызутся, варвары Востока,
За право вольно трактовать пророка.
Чтоб доказать приоритет трактовки,
Угробят оппонента из винтовки.

А тех, кто попадётся по дороге,
Зарежут мирно с мыслями о Б-ге.
И снова мчит история галопом…
И варвары теперь бегут в Европу.

Напуганы, с детьми и безоружны,
Но это, разумеется, наружно.
Неутомимо воинство пророка
В брутальной чистке светского порока.

В перелицовке бюргерского хлама
В зелёное полотнище ислама.
И воспоют над Рейном муэдзины,
Закроются трефные магазины…

Затопит моду чёрная кирза,
От женских тел останутся глаза.
Потом Аллах предскажет нам погоду,
Где места нет еврейскому народу.

И где на десять тысяч лет вперёд —
Одна религия – один народ!
Так где же, Яхве, ты, скажи на милость?
Проснись, пока всё это не случилось.

Нет смысла, где-то лет уже полета,
Просить заступничества общего Христа.
Б-г сущего – останешься в не сущем,
Если тобой ислам на мир запущен.

Останутся в долине смертной тени
Потомки нерождённых поколений.
Так дай же ты слепцам отверзнуть очи!
Снабди, Господь, гипотезой рабочей.

Ведь ты, я верю, славно потрудился,
Чтобы такой, как я, на свет явился.

2019

Анекдоты, анекдоты…

* * *

Сперматозоид оборзел в струе могучей:
Я яйцеклетку оплодотворю всех лучше!
Не поняли борзого в коллективе —
Ты чо? Мы ж все в одном презервативе!

* * *

Шесть комиссаров – руководство ВЧК —
К преемникам своим попали в плен…
И под столом дрожали, целые пока,
Двенадцать их израильских колен.

* * *

При автоматах, бывшие сидельцы
На сходку депутатов ворвались…
И гневно заорали – кто тут Ельцин?
А ну-ка, Николаич, наклонись…

* * *

Малыш пришёл к отцу с вопросом странным —
Мы тут поспорили, и вышло по нулям…
Пап, если крыса служит капитаном,
То кто последним сходит с корабля?

* * *

Володя вновь Россию взял за тити —
И слышит неприятные слова —
Вы что, меня в четвёртый раз хотите?
Прощай, моя больная голова!

* * *

Российский герб всё воедино свёл —
Державу, скипетр, трёх корон порядок…
И сам он – символический орёл!
Но с головами, свёрнутыми набок.

* * *

Американская ракета по пути
Над морем встретила российскую подругу.
И чтоб о том о сём поговорить,
Они решили полетать по кругу.

Ну, выпили подруги по одной,
Потом за дружбу выпили по паре…
Американка говорит: «Лечу домой!
Ну что я потеряла в этой сваре.

Вот только траекторий не свяжу —
Спьяну координаты потеряла…»
А наша говорит: «Я провожу!
И там допьём, чтоб не казалось мало».

* * *

Господь созвал всю ангельскую рать
И всех земных блюстителей закона.
Сказал – на небо Биби не пускать!
С таким рабом – останешься без трона.

Прощаю прегрешенья наглецу —
Подарки, взятки, бред его кампаний.
И ложь народу – вечному истцу.
Пускай сидит, пока Мессия встанет.

2019

Антисемитизм – это зависть раба к творцу

Не понимаю слова «антисемитизм».
Что это – гимн посредственности?
Стыд национальный?
Слепая ненависть в истерике формальной
Или недозадушенный садизм
Тысячелетних надписей наскальных…

Соль едкой зависти? Фальшивая струна,
Непониманье – как это возможно?
Сон веры истинной и поклоненье вере ложной,
Иль гнев на первого вечно второго бегуна,
Или чесоточная вонь болезни кожной…

Какого кади оскорбил вчера даян
Трактовкой приговора божьей кары?
Откуда страсть в тысячелетней сваре?
За что две девки – то Лилит, то Мириам —
Евреев клали в ров, как рыбу на базаре?

И почему у стран расстрельный гимн
Национален вне механики и формул?
В нём страсть к убийству презирает норму,
А люди-анти, о которых мы скорбим,
Фальшивым смыслом оскорбляют форму.

Я вас люблю, господних замыслов послы!
Рабов воображенья и бессилья.
Кто ж виноват, что в вас семиты жили,
Чей Б-жий дар, увы, евреи не спасли…
Но и антисемиты не сгубили.

2018

«Артист падёт в свершении творенья…»

Артист падёт в свершении творенья…
Не будет больше храмов для Софий.
Осыплются пейзажи де ла Пенья,
И на изображении стихий
Оставят дети пятна от варенья.

Высоких нот не повторит никто.
В примерочной – судьба Марии Каллас…
В Большом театре не крадут пальто,
И в нравственном цунами нам осталось
От миллиона баллов – только сто.

Потёмки странностей неразличимы в сером…
Не жрут солнца тяжёлый водород.
Уйдя, артист увёл своим примером
Весь заражённый творчеством народ,
Забывший театральные манеры.

Прощай, моя Вселенная, – семья
Полуизгоев, снятая с питанья.
В витринном одеяньи холуя,
Потешник не в свои садится сани —
И цугом в королевские графья.

В том, в сотворенном, выверены грани,
Зазоры минимальны, звук пал в цвет…
В нём вечность почиет, как Бах в органе…
Устал творец – артиста больше нет,
А вопли труб убьют на барабане.

2018

Баллада ко Дню независимости

Привет тебе, отлаявшая псарня
И блеющая бестолочь внутри…
Привет покойникам из всех разбитых армий
И сволочам, что плюнь и разотри.

И флагам тем, что на флагштоках рея,
Нацистскую сопровождали рать…
Нельзя стереть с лица земли еврея,
Которому на вас теперь насрать.

Ну, выкусили, что вкусить хотели?
Легли там, где укладывали нас…
Мы – квинтэссенция божественного зелья
Иных национальностей и рас.

Не нам стыдиться христианских истин
И демократий фиговых листков.
И в нашей мощи нет ни лести, ни корысти,
Лишь праздник избавленья от оков.

И боль поминовения ушедших,
И трепет сине-белый в небесах…
Пускай нас многомиллионно меньше,
Зато мы выжгли суеверный страх.

Всегда нас окружали иноверцы
И ненавистью жгли песок пустынь…
Но в Б-жьей длани билось наше сердце,
За вас страдал его еврейский сын.

Вершись в веках, еврейская держава!
Дай музыку оркестрам и хорам.
Еврейство – твоя гордость, суть и слава,
А твой народ – твой нерушимый храм.

Звыняйтэ, дядьку…

Вы мне Израилем не фаршируйте яйца —
Нормальные, продвинутые идн
Уже давно в Канаде и Флориде,
Где из арабов – лишь индийцы и китайцы,
Да тётка-конгрессмен из сенегальцев —
Под эфиопку закосила, гнида…

Шо я имею? Нервы и горячку!
Тупой иврит с культурою убогой…
Арабов с кирпичами на дорогах,
Ночную беготню у раскорячку.
Пейсатых, шо ломают руки-ноги,
И дым от заживо сгоревшей ночью тачки…

Пойдёшь у супер – три украинских зарплаты!
В больницу – ждёшь полгода, чуть живой…
Китайским ковидом болеешь головой —
А те, шо поумней, жируют в Штатах,
Не предаваясь страсти половой
В открытых для придурочных миклатах.

Не говорите мне, шо тут тепло, —
Сейчас здесь не тепло, а просто жарко…
Пока тебя не превратили в шкварку,
Тебе расскажет местное трепло,
Шо ты сюда зашёл за контрамарку
И зря потратил местное бабло…

Я знаю, шо на выходе решётки,
Нас по рублю имеет арабьё…
Я, пацаны, готов оставить всё моё
И взять с собой одну зубную щётку
Туда, где негритянское зверьё
Имеет нас за пейсы и бородку…

Куда бежать и где найти приют?
Где не покосят нас дожди косые?
Туда, где примут нас нагими и босыми,
С любовью нас жидами обзовут…
Где снова повоюем за Россию,
За Партию и за бесплатный труд!

Товарищ Путин! Вы большой учёный!
Шо вам религия, когда Вы сами Б-г…
Прошу Вас – не пускайте на порог
Таких, как я, кассамом посечённых, —
Захочет Б-г – средь мечетей и синагог —
Спасёмся силами гражданской обороны!

Белла донна

Алла Пугачева купила место на Кузьминском кладбище
Живая, как обретшая реальные очертания смерть,
Как увядшая плоть, не способная к размножению…
Глаз пупка сквозь зрительское веко продолжает смотреть
На колдовство её публичного самосожжения.

Всё ещё колобродят составляющие её
Пьянящая слава, хрупкие кости и увеличение печени…
В 2020 откаркало её побелевшее вороньё,
А плоские экраны помётом других птичек помечены.

Остались белые зубы и упорная костная ткань.
Хрипотца в голосе вибрирует, как эхо простуды…
Память о ней, как небесная река Потудань,
Останется вечности, как вода в верблюде.

За порогом – проводы эпохи женщин и мужчин,
Чей талант окупает смертную плоть.
Уходит женщина так и не осознанных величин,
Не сумевшая мужчину в себе побороть.

Время – Б-жье проклятие тела и разума —
Крушит ахиллесовы сухожилия, будто они мокры…
Среди по-заводскому одинаковых – она разная,
Как среди белых икринок горсть чёрной икры.

Теперь Кузьминское с ней – почти Ваганьково…
Выпет гимн революции королевой эпатажа.
Патриции оправляют тоги, плебеи гавкают…
Как чёрное золото памяти – её самосожжения сажа…

2020

«Белые девки в Дубае…»

Белые девки в Дубае
Дружно разделись до нитки
И парафиновой стаей
Греют ничейные титьки.

Молоды и разнопопы —
Кровь современного мира…
То ль – христианки Европы,
То ль – мусульманки Эмира.

Ну, растелешились киски,
Радуя нюхом и видом —
Это ж не лагерь фашистский
И не разносчицы СПИДа.

Не бляди и не рабыни —
Вышли погреться за деньги…
Не держат в руках карабины,
Выстроившись в шеренги.

Мало мы видели мяса,
Что упаковано в кожу?
Хрена ль устроили пляски
Скотостыдливые рожи?

Чем напугала Россию
Плоть Украины с Молдовой?
Что ж вы оформили в свиньи
Тёлок священной коровы?

Это венцами природы
Светит балкон султаната…
Девки – источник народа,
А не персоны нон-грата.

2021

«Был выходной у скотника Василия…»

Был выходной у скотника Василия…
Он зачитался Гегелем с утра.
Потом нашёл на карте Абиссинию,
Потом смотрел, как пашут трактора.

Пошёл селом – по тропке, меж заборами…
Оправился под деревом в тени…
А тут и председатель с разговорами
О том, что нынче ночи кормят дни.

Зашёл в избу и сел на лавку, в подпечье,
Налил в стакан кваску из погребка…
Такой была, ребята, наша вотчина,
Что люба сердцу, пусть и нелегка.

А тут – понапришли и понаехали…
Мы волчья сыть и травяной мешок…
Дома стоят родительскими склепами,
Не жизнь живёшь, а просто тянешь срок.

Земля бетоном залита по косточки…
Ржавеют в эмтээсе трактора…
Василий наш, с утра нажравшись водочки,
Читает хренотень из-за бугра.

На «меринах» пылят бояре новые,
Колхозные угодия круша…
Навеки он прощается с коровами,
И рвётся у Василия душа.

Как будто нервы на кулак намотаны —
Жить в этом мире не осталось сил…
И вынул Вася из кармана сотовый,
И Сталину в могилу позвонил.

Вот из стены, вотще глазами пяленной,
Сквозь гул помех и сквозь заглушки дождь
Услышал Вася-скотник голос Сталина:
«Пошёл ты на хер, я уже не вождь».

2017

«Было в нашей жизни скотской…»

Было в нашей жизни скотской
То, чего не должно быть.
Пел в СССР Высоцкий —
Пел, хотя хотелось выть.

Шёл поэт не в ногу с веком,
Полз по минам и соплям…
Нашей совести калека,
Небиблейский великан.

Мял в руках, как глину, душу,
Нервы в струны превратив…
Правды золотил полушку
На крестном своём пути.

Пил, как водку, ярость черни
В огороженном раю,
Был аортой, мозгом, нервом
Этой жизни на краю.

Рвал себя бессонной ночью
В каждой песне на куски
Наших бед чернорабочий,
Голос боли и тоски.

Жизнь бежал, как стометровку,
Ноги в руки, не дыша…
И, с ружьём наизготовку,
Власть любила малыша.

Всё, что мог, сказал и умер,
Пережив слегка Христа.
Как слагаемое в сумме
Меток Б-жьего перста.

Брал не голосом, не телом,
Брал он костью и хрящом.
Отболело? Отболело…
Но не зажило ещё.

Промокая капли фальши
В нашем скомканном бреду,
Тащит наши души дальше,
Куда туши не идут.

Впрягся в пристяжь – рвутся жилы,
Нимбом вверх хомут торчит…
Чтоб не мёрли мы, а жили,
Он хрипит, хрипит, хрипит…

Православный забулдыга,
Галахический еврей…
Непрочитанная книга,
Хриплогласый соловей,

Пепел клаасов беспутных —
Всё он плачет и смешит…
Диссонанс культур галутных,
Русской образец души.

2019

«В Израиле не тают январи…»

В Израиле не тают январи,
Стекая в лоно марта февралями…
До половины дня луна горит,
Сгибая солнца яростное пламя.

Приходит время мартов, и земля
Кружит в апрелях
Цветовую гамму…
И майская цветная конопля
Взрывает мозг, овладевая нами.

Июней обалдевшая листва
Промеж плодов по райскому разлита…
И солнце августа долбит, как булава,
Солёный воздух с Родоса и Крита.

Условна осень здешних сентябрей,
Нет пресных капель в октябрях шалашных…
Суровый Б-г становится добрей
В беспечных ноябрях планеты нашей.

Стоят на горизонте декабри —
В мешках заплечных – дивная прохлада…
Январский дождь приходит, как Гран-при,
В обилии ветров и винограда.

О мой клочок страдающей земли,
Прижатый к морю верой в Магомета.
Счастливыми навек в тебя легли
Зимы пророки и святые лета.

Провидцы счастья на полях весны
И плакальщики осени хрустальной…
Тебе одной на свете суждены
Дни воскрешенья в плаче поминальном.

2019

«В историю лезут скопом…»

В историю лезут скопом.
Пример – последствия войн.
И, когда б не случилось потопа,
Мир бы не знал, кто это – Ной.

Слава проявляется орально.
Она – дитя слуха и взгляда.
И генералиссимус Сталин
Её заповедовал стаду…

Великий Иисус Навин,
Славный верою Моисея,
В песок Ханаанских равнин
Смерть, как пшеницу, сеял.

В чём твоя слава, народ?
В обожествлении смерти?
В тягловой мощи из-под
Кожу ласкающей плети?

Все терпеливцы твои —
Непротивленья повесы.
Славы твоей соловьи —
Суть преисподние бесы.

Слава – постыдная боль
Холопов царских забава.
Истории чёрная моль,
Душ нерождённых отрава.

Каждый истории сын
В деяниях славных – нелюдь.
Он в Пантеоне один —
В стены упрятана челядь.

Это о нём говорят – Великий!
Истории кадилом кадя,
Значит, живы предсмертные крики,
Умерщвлённых им походя.

О искусств крикливая свора,
Лицедействующая из голов…
Ты искусной рукою вора
Из сердец выдаиваешь любовь.

Как идолища, человеки,
В неведеньи зла и добра,
Гонят славы кровавые реки
В день сегодняшний из вчера.

2019