Культурная революция

Возраст любви

Игорь Костолевский и Ольга Прокофьева в спектакле «Любовь по Маркесу» в московском Театре имени В. Маяковского открывают зрителям то волшебство в отношениях мужчины и женщины, которое возможно понять и прочувствовать лишь на пороге небытия. Когда недостаток чувственности восполняется глубиной чувств. И поэзия любви теряет земное притяжение. «Любовь, что движет солнце и светила».

У меня, на протяжении пятнадцати лет сочиняющего еженедельные заметки в «Российскую газету», нет зависти к сеньору Габито, печальному мудрецу, журналисту, по-настоящему прославившемуся только после своего девяностолетия колонками о любви, любовными письмами, которые ждут, читают и перечитывают юные девы и дамы преклонных лет. Чтобы так писать о любви, нужно пережить «солнечный удар», перечеркнувший все, что было до него. И не оглядываться назад, где не было ничего, кроме женщин, с которыми он совершал механический акт соития за деньги. К пятидесяти годам у него их было 514, а потом он потерял им счет, не запоминая их имена.

Его похотью управляла Роса Кабаркас, содержательница борделя, которая старела вместе с ним, но которая лучше многих праведниц знает, что такое настоящая любовь. Фантастический реализм Габриеля Гарсии Маркеса позволял ему свободно обращаться и с натуральными числами, и с общепринятой моралью в повести «Вспоминая моих несчастных шлюшек», которую изобретательно поставил на сцене Театра имени В. Маяковского Егор Перегудов. Колумбийский гений вольно рассуждал о поэзии любви, что может рождаться из любого жизненного сора. Маркес прекрасно понимал, что только любовь способна спасти человека от одиночества. А об одиночестве он знал немало. Неслучайно его речь на церемонии вручения ему Нобелевской премии называлась «Одиночество Латинской Америки».

Великий итальянский актер Эрнесто Росси, говорят, любил повторять: «Ромео и Гамлета надо играть в шестнадцать лет, а понимаешь, как их играть, в шестьдесят пять!» И дело не только в том, за полвека актеры обрастают профессиональным инструментарием. В шестьдесят пять любовь-страсть открывает головокружительные высоты и бездонные пропасти, какие неведомы ни юношам, ни барышням, «обдумывающим житье». Как писал Хемингуэй, «кто не понимает, что любовь – трагедия, тот никогда не любил». С годами приходит понимание ее масштаба. И неутолимое стремление преодолеть страх перед роком любви.

Когда в 1956 году я впервые увидел фильм-спектакль Московского художественного театра «Ярмарка тщеславия», который был снят в 1952-м, то был удивлен, что юная леди Тизл может любить такого кругленького незатейливого старичка, как ее муж. Только потом узнал, что Ольга Николаевна Андровская, которая играла юную леди, была на четыре года старше Михаила Михайловича Яншина. И что спектакль этот увидел свет в 1940 году, когда О.Н. Андровской было 42 года, а М.М. Яншину всего 38 лет. Природа и глубина их любви раскрывались для меня по мере моего взросления, и ставшая театральной классикой песенка, сочиненная Д.Д. Кабалевским, «Голубок и горлица никогда не ссорятся…», приоткрывала тайны страсти, что принято скрывать от посторонних ушей и глаз. Тайны, ведомые только людям на излете зрелости.

И «Соло для часов с боем» Освальда Заградника 1973 года, в котором Олег Ефремов и Анатолий Васильев собрали мхатовских стариков – О. Андровскую, А. Грибова, М. Яншина, М. Прудкина, В. Станицына, Б. Петкера, был пронизан любовью. Они чувствовали ее силу и экзистенциальную необходимость именно в старости. Актерам, исполнявшим роли стариков, пытающихся преодолеть одиночество, было столько же или даже чуть меньше лет, чем И. Костолевскому, – ему и О. Прокофьевой сегодняшним было у кого учиться.

Когда недавно отмечали юбилей Ф.Г. Раневской, а потом 100-летие Театра имени Моссовета, то неизменно вспоминали спектакль А.В. Эфроса «Дальше – тишина». Он поставил его в 1969 году о любви Барклея и Люси Купер, двух пожилых людей, которых разлучают их дети, и это позволило избежать морализаторства сценария Виньи Дельмар. Сцену расставания героев Ф.Г. Раневская и Р.Я. Плятт наполняли такой нежностью друг к другу, что казалось, будто вся любовь мира пронизывала театральное пространство в саду «Аквариум».

В 1989 году в Вене в театре «Круг», которым в ту пору руководил Джордж Табори, известный австро-венгерский литератор, драматург, актер и режиссер, мне посчастливилось увидеть сочиненный им спектакль, где он соединил любовные дуэты из пьес Шекспира. В свои 75 лет он играл Ромео, Гамлета, Отелло, героев комедий вместе с юной актрисой, которая годилась ему во внучки. Он не задыхался от испепеляющей его героев страсти, он с умудренным благоговением вспоминал о бесконечном богатстве любовных перипетий, которые с годами приобретают особый чудесный свет. Манящий и до конца недостижимый.

Он не играл трагедию неразделенной любви, он славил ее торжество. Понимание, что любить куда важнее, чем быть любимым. Мы долго говорили с Джорджем после спектакля о природе искусства, которое не рождается без любви. О понимании того, что в жизни и на сцене приходит только с возрастом. В его 75 лет он казался мне грустным мудрецом, который знает очень много о «свойствах страсти». И только подойдя вплотную к своим 75 годам, понял, что знание не усмиряет желаний.

Спектакль Е. Перегудова, пронзительные работы О. Прокофьевой и И. Костолевского, рискованные, выламывающиеся за грани привычного, что всегда отличает настоящее искусство, заставили вспомнить о шедеврах их великих театральных предшественников. Сравнения в таких случаях бессмысленны. Просто они оказались среди них в моей памяти. Думаю, это совсем неплохая компания.

Май 2023

Для чувств… всего

Не спешите ругать автора за корявое на первый взгляд название этих заметок. Не спешите хотя бы потому, что это строка из Пушкина. Из стихотворения, написанного меньше чем за год до смерти. Оно недлинное, поэтому напомню его целиком, чтобы гений прояснил и мне, и, надеюсь, вам то смятение, которое нередко будоражит ум и разъедает душу. «О нет, мне жизнь не надоела, / Я жить люблю, я жить хочу, / Душа не вовсе охладела, / Утратив молодость свою. / Еще хранятся наслажденья / Для любопытства моего. / Для милых снов воображенья, / Для чувств… всего».

Повторяю его с особой надеждой.

Слышу смех в уличных кафе Москвы, Петербурга, Баку и Еревана и сам смеюсь вместе с туристами, которые праздно щурятся, пытаясь поймать глазами весеннее солнце. Вижу по телевизору, как улыбаются люди на улицах Тель-Авива, Бейрута и даже Дамаска – все это помогает смягчить неисчезающий внутренний разлад.

В напряженном ожидании контрнаступления ВСУ, после обострения в Лачинском коридоре, после терактов и взрывов, по всему миру уносящих жизни ни в чем не повинных людей, бытие человеческое настырно отстаивает свое право на продолжение. Как писал В.Г. Белинский, «жить – значит чувствовать и мыслить, страдать и блаженствовать, всякая другая жизнь – смерть». И всякий раз не отпускает сознание, что жить и радоваться, даже перед лицом смерти, – это удел человеческий. Трагический и благословенный в одно и то же время. Но оказывается неизбежным. Ведь появляемся мы на этот свет все-таки не для того, чтобы мгновенно его покинуть, мы стремимся отдалить прощание с жизнью, стараемся заговорить небытие. Сколько свадеб было сыграно перед уходом на фронт. Сколько жизней человеческих было зачато в последнюю ночь перед расставанием, которая для многих оказалась единственной. Жажда жизни («Жажда жизни» – так назывался роман Ирвинга Стоуна о Винсенте Ван Гоге) порой кажется пошлым компромиссом с реальностью, но она обладает тем могуществом, которое удерживает род человеческий от исчезновения. Борьба за выживание не отменяет магической силы любви. Иногда бывает, что сказать смерти «да» проще, чем жизни. Но и то и другое требует мужества – и неизвестно, что большего.

Никто не может отменить волшебства природного круговорота: кто-то отмечает Песах или Пасху, кто-то Ид аль-Фитр, то есть Ураза-байрам, кто-то День международной солидарности трудящихся, – но пора весны, перевалившей свою середину, приносит обновление жизни, даже когда она стремится к закату. Утверждает ее в надежде и вере.

И самый важный для всех советских и уж точно российских граждан День Победы – это прежде всего торжество жизни над смертью. Торжество человеческого бытия, оплаченное десятками миллионов смертей. «Смертью смерть поправ» звучит как колокольный звон не только в душах верующих христиан. Великий героический подвиг народа, который отстаивал свое историческое будущее, утверждающее высшие человеческие доблести и добродетели. Защищал и защитил Европу от фашизма, родившегося на европейской почве.

И до сих пор мы ищем и не находим ответа на вопрос: как это могло случиться с великими европейскими нациями – немцами, итальянцами, которых не защитила от расчеловечивания их великая культура. Какие защитные механизмы так и не сработали? Сегодня редко говорят о гуманизме, больше о традиционных ценностях. Но одна из важнейших традиционных российских ценностей – это любовь к другому человеку, это талант сострадания, величие самопожертвования. Говоря о традиционных российских ценностях, которые вбирают в себя Ветхий и Новый Заветы, и Коран, и Тору, и Трипитаку, священную книгу буддизма, важно понимать, что не только российская, но и русская культура – всемирно отзывчивы. И именно благодаря этому вобрали в себя все лучшее, что создала мировая культура.

Идея «всемирной отзывчивости» русской литературы, русской культуры в целом не отвергалась и теми авторами, которые полагали, что Россия представляет собой особый цивилизационный тип исторического развития. Этой мыслью пронизан фундаментальный труд Н.Я. Данилевского «Россия и Европа», который журнал «Заря» начал публиковать в 1869 году. И хотя выдающийся русский философ В.С. Соловьев назвал его «литературным курьезом», многотомное сочинение Н.Я. Данилевского стало иконой русского консервативного сознания. Порой кажется, что оно написано в результате современной политической дискуссии. Впрочем, влиятельные современники Н.Я. Данилевского не могли принять его утверждений, будто «в 1799-м, в 1805-м, в 1807 годах сражалась русская армия, с разным успехом, не за русские, а за европейские интересы…». Есть резон в том, что Россия всегда старалась отстаивать собственные интересы и хотела играть системообразующую роль в европейской политике.

При стремлении утвердить обособленную роль России в противовес Европе – в политике, жизнестроительстве, культуре – при всем том Н.Я. Данилевский, пророк русского консерватизма, певец панславизма, понимал, что формирование российской цивилизации проходило в живом взаимодействии с окружающим миром. Скорее враждебным, но заслуживающим серьезного диалога. И формирование собственных национальных ценностей происходило в результате этого противоречивого процесса.

Почему вдруг вспомнил обо всем этом в солнечные майские дни? Порой кажется, что можно увернуться от истории, – но это всего лишь иллюзия. Ее властный ход определяет все наше сегодняшнее бытие. И от этого жажда жизни приобретает особую силу.

Май 2023

Хотели как лучше

Директор Гильдии актеров кино России Валерия Гущина в интервью РИА «Новости» сказала о том, что возглавляемая ею организация хочет представить к званию Героя России Юлию Пересильд за исполнение роли торакального хирурга Жени Беляевой в кинофильме Клима Шипенко «Вызов», потребовавшей полета в настоящее космическое пространство. Собственно, не столько за профессиональную работу актрисы, сколько за участие в экспедиции на космическую станцию: не всякий мужчина готов к подобному испытанию, о чем свидетельствует и сценарий киноленты, и реальная жизнь.

Это предложение, как известно, вызвало резкую реакцию немалого числа космонавтов, уже удостоенных высокого звания Героя России, и тех, кто его только ожидает. Своим искренним, но, как теперь становится понятно, неосторожным заявлением В. Гущина открыла космический «ящик Пандоры», и шквал критики, очень похожий на травлю, обрушился на актрису, которая явно не была к этому готова. И уж точно ее не заслуживает.

Моя первая реакция на идею присвоить Юлии Пересильд звание Героя России тоже была негативной. В конце концов, актрисе, которая исполняет роль многодетной матери, не присваивают почетное звание «Мать-героиня». Хотя по зрелом размышлении вспомнил, что актеров советского кино нередко зачисляли в настоящие рабочие бригады, если они успешно играли роль металлургов или шахтеров. Могли сделать и почетными колхозниками. Можно вспомнить и легендарный советский сериал «Семнадцать мгновений весны», после которого исполнители главных ролей по личному решению Л.И. Брежнева были удостоены орденов, которых настоящие разведчики могли так и не дождаться. И это при том, что среди награжденных были и те, кто играл видных представителей преступного нацистского режима.

Но случай Ю. Пересильд все-таки несколько иной. Она действительно летала в космос, летала не как турист, а для исполнения своего профессионального долга. Бывают космонавты-исследователи или космонавты-врачи, почему не может быть космонавта-актера? Уверен, что он в каком-то смысле может заменить психолога на борту, там они могут быть не менее полезны, чем во время длительных соревнований, когда актеры помогают создать необходимый спортсменам психологический климат своим искусством или просто своим присутствием. Фантазии фантазиями, но ведь и съемка игрового фильма на борту космической станции казалась невозможной до того момента, пока она не была осуществлена К. Эрнстом и его командой.

С момента появления замысла будущей картины немало заслуженных и влиятельных космонавтов выступали против того, чтобы использовать настоящий космический корабль для съемок игрового кинофильма. Их аргументы широко известны и, наверное, имеют серьезный смысл. Корректировка космической программы, которая изменила план полетов, безусловно, в высшей степени существенная проблема для всей отрасли, но Юлия Пересильд к принципиальному решению о съемках первого в мире игрового фильма непосредственно на космической станции точно никакого отношения не имеет. Она могла бы перефразировать знаменитые слова Аркадиной из чеховской «Чайки»: «Я актриса, а не руководитель Роскосмоса!» Но именно на нее обрушился шквал «народного негодования» – видимо, в силу ее незащищенности должностями и званиями. Выглядит это как-то нездорово! Не мое дело напоминать о приличиях в споре. Но все-таки хочется понять, откуда столько неприязни к актрисе, которая не просто честно, но и талантливо выполнила свою работу? Зачем срывать зло на человеке, который никому ничего плохого не сделал?

Понятно, для людей, жизнь свою отдавших космической отрасли, космос не парк развлечений. Недавний неигровой фильм Натальи Цой о первом человеке, вышедшем в открытый космос, «Алексей Леонов. Космос внутри» был для меня еще одним убедительным доказательством того, что профессия космонавта – призвание, требующее особенных природных качеств, мужества и невероятной работоспособности. И, конечно, счастливого стечения многих факторов, определяющих судьбы людей, выбравших эту профессию. Они «ранены» космосом и поэтому оберегают сакральность своего дела, которое, как и искусство, не терпит суеты. Но служение предполагает благородство поступков и высказываний – оказывается, это не менее сложно, чем профессиональная безупречность.

Прошу меня понять и по возможности простить. Вовсе не собираюсь заниматься морализаторством. Все взрослые люди, и каждый отвечает сам за себя. Но коль скоро вспомнил чеховскую «Чайку», то позволю себе еще одну цитату: «Как все нервны! Как все нервны! И сколько любви…» По части нервозности мы можем дать фору героям А.П. Чехова, выясняющим отношения на берегах «колдовского озера». По части любви у нас значительно хуже!

Героиня Юлии Пересильд наверняка привлечет в космическую хирургию молодых людей, для которых откроется романтичное благородство этой профессии. Ничего, кроме пользы, это принести не может. Любая, а тем более хорошая картина о космонавтах, их проблемах, заботах, бедах и радостях – это знак общественного внимания к отрасли, которая, как мы знаем, переживает не самый простой период своего развития.

Что плохого в том, что актриса, замечательно сыгравшая роль талантливого хирурга, сделавшего операцию в невесомости, решила поделиться своими переживаниями, опытом, который она получила в процессе работы над образом нашей современницы, со школьниками или студентами? В этом нет ничего нового – достаточно напомнить опыт Бюро пропаганды киноискусства при СК СССР. Тем более странно, что некоторые депутаты выступают и против этого. Герой А. Баталова из фильма В. Меньшова «Москва слезам не верит» сделал никак не меньше для пропаганды рабочих профессий, чем сотрудники профтехобразования. Досадно, что приходится объяснять столь очевидные вещи.

А награды? Награды найдут героев.

Апрель 2023

Тот, кто любит

Новый «Театральный журнал» был основан в марте 2023 года, а в начале апреля в свет вышел его первый номер, который уже сегодня стал библиографической редкостью. 999 экземпляров разошлись достаточно быстро среди театральных профессионалов и любителей Мельпомены и Талии.

Многие из них, разумеется, читают московский «Театрал», «Современную драматургию» или «Петербургский театральный журнал», но из-за приостановки деятельности «Театра» отсутствие «толстого» общероссийского издания о сценическом искусстве и драматургии стало ощущаться особенно остро. Именно поэтому прочитал первую книжку недавно вышедшего журнала, что называется, взахлеб. Но является ли это достаточным поводом для того, чтобы многомиллионная аудитория «Российской газеты» узнала об издании, вышедшем столь малым тиражом? Думаю, смысл есть. Прежде всего потому, что появление периодического издания, посвященного художественной культуре, – событие в высшей степени неординарное, важное не только для профессиональной среды.

Ответ на вопрос об оптимальном объеме аудитории для театрального журнала, как для любого искусствоведческого издания, далеко не прост. Но от него зависит редакционная тактика и стратегия. И для этого надо остро чувствовать общественный и профессиональный контекст, в котором новый журнал появляется на свет. А он совсем иной, чем десять или двадцать лет назад, когда статьи о театральных премьерах переместились на страницы глянцевых журналов, что определило их рекламный характер. И уж вовсе не похож на тот, что был при советской власти. Когда в 1990 году после 20-летнего сотрудничества с журналом «Театр» уходил из редакции с поста заместителя главного редактора (главным был А.Д. Салынский), тираж издания достигал 75 тысяч экземпляров – в период «перестройки» был повышенный спрос на живое, освободившееся от цензуры слово.

Мне повезло, мое поколение критиков выросло в период поздней «оттепели», завершившейся, правда, после 1968 года. В ту пору журнал «Театр», в который посчастливилось попасть еще в студенческие годы в качестве участника семинара Н.А. Крымовой, был одним из самых важных литературно-художественных изданий страны. По своему значению в жизни читающей России он уступал разве что «Новому миру». В Российской империи и Советском Союзе театр занимал особое место в жизни общества и каждого отдельного человека. Это был и храм, и кафедра, и площадь для обсуждения самых животрепещущих вопросов времени. И самых личных, интимных проблем тоже. Иногда казалось, что театр по`длиннее и важнее самой жизни. «Горький в письме к Станиславскому приводит слова какого-то уральского казака, который к театру ни малейшего отношения не имеет, но который попал в Художественный театр и охарактеризовал его искусство примерно так: «Это и есть такая правда, что настоящая жизнь кажется карикатурой на нее» – цитата из статьи Алексея Бартошевича, посвященной недавно вышедшему двухтомнику «Письма в Художественный театр», которую опубликовал новый «Театральный журнал», лишь подтверждает особую роль театра в российской жизни.

Театр такой мощи, такого волшебного свойства требовал столь же глубокого уровня его осмысления. Театральные критики минувшего века были литераторами высшей пробы, мыслителями, не уступающими современным философам. Собственно, они и были из их ряда, глубокие теоретики и историки искусства, нередко выступающие как театральные критики. И газеты ценили возможность приглашать в качестве рецензента ученого, имеющего различные научные титулы. Но дело было, разумеется, не в формальных признаках учености. Литературный талант, глубина познаний и широта кругозора делали их небольшие газетные заметки образцами российской словесности и искусствоведческого анализа. Они любили театр, который вбирал в себя все мироздание.

Неслучайно первый выпуск «Театрального журнала» его редакция во главе с Марией Музалевской во многом посвятила проблемам театральной критики. Он открывается дискуссией под названием «Куда мы идем…», модератором которой стал ректор Российского института театрального искусства – ГИТИС Григорий Заславский, а его участниками – талантливые представители этой профессии, соединяющие театроведение с педагогикой и театральной критикой. У некоторых из них, как у Бориса Любимова или Риммы Кречетовой, учились Г.А. Заславский, сотрудники и авторы журнала. Наши наставники, преподававшие и не допущенные в ГИТИС: П.А. Марков, Г.Н. Бояджиев, А.А. Аникст, Б.И. Зингерман, Ю.И. Кагарлицкий, Б.Н. Асеев, Б.И. Ростоцкий, как и более старшие А.К. Дживелегов, Б.В. Алперс и С.С. Мокульский, – при всей разности судеб, готовности и неготовности к компромиссу точно знали, что театральная критика вовсе не сфера обслуживания. Как и само театральное искусство.

Когда-то А.П. Свободин, один самых ярких театральных литераторов, с которым мне посчастливилось работать в журнале «Театр», остроумно, но совершенно точно ответил на вопрос: «Что будут делать критики, если театр умрет?» – «Если театральное искусство умрет, то мы будем объяснять, почему оно умерло». Блестящая когорта театральных критиков-«шестидесятников», которые немало сделали и для отечественного киноведения, как М. Туровская, Н. Зоркая или Ю. Ханютин, точно знали, что театр будет жить, пока жива человеческая цивилизация. Что игра – природный дар человека, один из важнейших способов постижения мира.

Новый «Театральный журнал» начал свой путь в очень сложный период нашей истории, когда многое, в том числе и бытие театра в современной реальности, надо осмысливать заново. Именно поэтому он нужен и важен. И не только «юношам, обдумывающим житье».

Апрель 2023