Loe raamatut: «Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944»
ADMIRAL NICHOLAS HORTHY
REGENT OF HUNGARY
A LIFE FOR HUNGARY MEMOIRS
© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2021
Предисловие
Миклош Хорти войдет в европейскую историю XX в. как властный правитель небольшого государства, который оказался бессилен предотвратить поглощение своей страны сначала нацистской Германией, а затем коммунистами СССР. Его неудача объяснялась не его слабостью, ошибками и якобы несостоятельной политикой, но тем простым фактом, что соотношение сил было явно не в его пользу: 1 венгр противостоял 10 немцам и 20 русским (примерное соотношение населения Венгрии, Германии и СССР). К тому же Германия и Россия рассматривали оккупацию Венгрии как непременное условие своего собственного возвышения. Для активного противостояния любому агрессору Венгрия имела не больше шансов, чем загнанный олень, окруженный стаей волков.
Я видел Хорти время от времени, когда он был регентом Венгрии, а я посланником США в этой стране. Это было в 1930–1933 гг. У него был облик типичного моряка с обветренным загорелым лицом, невысокого роста, крепко сложенного и энергичного. Его можно было принять за британского адмирала в отставке. Честность и смелость Хорти были поразительны, как и его преданность долгу. В отличие от других «сильных личностей», он был начисто лишен тщеславия, честолюбия и эгоизма. Он не стремился к высоким постам, на которые был поставлен. Скорее он соглашался принять их в страстной надежде послужить тем самым своей стране, которую так сильно любил. Он гордился своим званием регента и педантично следовал правилам этикета. Однако вкусы его были просты, он был вежлив и внимателен к окружающим. В своей работе ему приходилось тщательно соблюдать множество формальностей, и единственной возможностью отдохнуть от дел было уехать на время в деревню, поохотиться на кабанов и оленей, настрелять мелкой дичи. Его энергии в естественной обстановке на лоне природы мог позавидовать любой юноша, а его искусство обращаться с винтовкой и охотничьим ружьем делало его одним из лучших стрелков в стране, для каждого гражданина которой спортивная стрельба стала почти профессией.
Хорти исполнился 41 год, когда в 1909 г. престарелый австрийский император Франц-Иосиф I назначил его своим адъютантом. Так между будущим адмиралом и императором, давно пережившим свою эпоху, страшно далекую от нас, началось тесное общение. Франц-Иосиф I в юности знал князя Меттерниха, организатора Венского конгресса, состоявшегося зимой 1814/15 г., последовательного врага либерализма в Европе. Меттерних был вынужден подать в отставку с поста имперского канцлера незадолго до коронации императора Франца-Иосифа I в декабре 1848 г. Когда Хорти начал службу при дворе, Франц-Иосиф I уже стал легендарной личностью, занимая трон в течение более 60 лет. Император был авторитарным правителем, управлял своими придворными и семейством с ригористичным формализмом. Это был бюрократ с выдающейся работоспособностью и к тому же большой джентльмен. Адмирал неоднократно говорил мне о том восхищении, уважении и симпатии, которые он испытывал в отношении к этому старому человеку. И это не было преклонением 20-летнего юноши перед героем, но взвешенная оценка 40-летним человеком своего работодателя, все еще бодрого и энергичного, хотя и в 80-летнем возрасте. Надо отдать должное как влиятельности Франца-Иосифа, так и рассудительности Хорти. Адмирал, став регентом Венгрии, сталкиваясь со сложными государственными проблемами, всегда спрашивал себя, какие шаги предпринял бы старый император, окажись он в подобной ситуации.
Адмиралу Хорти выпало жить в самое революционное столетие мировой истории. Его военная подготовка как морского кадета проходила в эпоху парового флота. Европа почти ничего не знала об электрическом освещении, когда он заканчивал учебу в морском училище. Турки все еще контролировали отдельные области Балканского полуострова. Реализация честолюбивых планов России установить господство над всеми славянскими народами вызывала большие сомнения. Имевшее недавно место объединение Италии было воспринято австрийцами и венграми как открытый вызов европейской реальности. Господство Пруссии во вновь созданной Германской империи было воспринято отрицательно, в частности австрийцами. Они смотрели на пруссаков как на невоспитанных и самоуверенных личностей, которые узурпировали положение лидера немецкой культуры, издавна заслуженно принадлежавшее австрийцам. Что же касается США, то для европейских правителей это была страна, населенная жадными до денег и необразованными иммигрантами из Европы. Это государство не играло никакой роли в мировых делах.
Однако прошло не так уж много времени, и американский президент Вудро Вильсон отправил в 1917–1918 гг. миллионы американских солдат для поддержки союзников в войне против Германии и Австро-Венгрии и провозгласил принцип самоопределения наций, который ускорил распад Австро-Венгерской империи, что привело к отречению Карла, наследника Франца-Иосифа и последнего из императоров Габсбургов (правил в 1916–1918 гг.). Миклош Хорти, будучи главнокомандующим военно-морским флотом Австро-Венгрии, испытал небывалое унижение, выполняя приказ короля Карла1 о безусловной капитуляции имперского флота перед югославами. Сама немецкоговорящая Австрия была провозглашена республикой. Области, которые остались от Венгрии, под управлением венгерского графа М. Карольи (Каройи), окружение которого считало его человеком слабым и неуравновешенным, провозгласили свою независимость. Вначале правительство состояло из социалистов, но вскоре оно было захвачено коммунистами. В России на смену царизму пришел марксизм. Страдавший манией величия кайзер Вильгельм II бежал в Голландию и занялся заготовкой дров в своем скромном убежище в Дорне. Вскоре появился еще один деятель, страдавший манией величия, на этот раз австриец по рождению Адольф Гитлер, который, поддержанный одним из великих военачальников Германии Людендорфом, предпринял попытку (на этот раз неудачную) захватить власть в Германии и объединить все немецкие земли. Людендорфа вскоре объявили сумасшедшим и упрятали под замок. Десять лет спустя, в 1933 г., Гитлер стал фюрером «вечного» Германского рейха, который просуществовал всего лишь десять (12. – Ред.) лет.
На протяжении более двух десятилетий, что последовали за перемирием 1918 г., автор этих мемуаров олицетворял собой здравомыслие, порядок и стабильность в больной, пребывавшей в хаосе Европе. Возглавив борьбу с революционным движением в Венгрии, еще до того, как он был избран регентом в 1920 г., вместе со своими соратниками Хорти освободил страну от коммунистов, но тем самым навлек на себя ненависть левых политиков в самой Венгрии и вне ее. Исполняя обязанности регента, он пытался проводить политику восстановления Венгрии в ее прежних, до крушения Австро-Венгерской империи, границах. Эта политика, хотя и поддержанная венграми, противоречила национальным устремлениям всех других народов и была обречена на провал. В последние годы большинство приверженцев Габсбургов и многие представители земельной аристократии Венгрии считали, что этот сторонник ancien re.gime является «опасным» либералом, и его подозревали в намерении установить вместо Габсбургской династии династию Хорти. Роялисты никогда не простили ему, что он дважды пресек попытки экс-короля Карла вернуть себе венгерский трон, попытки, которые, осуществись они, привели бы к вторжению в Венгрию соседних государств и ее оккупации. Слова, вложенные Шекспиром в уста Брута на погребении Цезаря, можно было легко перефразировать: «Не то чтобы Хорти любил Карла меньше, но все же Венгрию любил больше». Когда 20 лет спустя регент Хорти оказался в одних рядах с Гитлером, это произошло потому, что ему противостояла сила, которую он не мог ни смирить, ни сопротивляться ей. Чего внешний мир не понимал, так это того, что ненависть Гитлера к независимости и бесстрашию Хорти была одной из причин, почему фюрер установил контроль над Венгрией и в действительности сделал регента своим заложником.
В последний раз я видел адмирала перед возвращением в США в 1933 г. Он говорил с чувством глубокого убеждения, что Россия является величайшей угрозой не только для Венгрии, но и для всего западного мира. На протяжении многих лет его беспокоил этот факт до такой степени, что члены дипломатических корпусов в Будапеште в 1930-х гг. считали это его фобией. События доказали, что его опасения оправдались. Действительно, именно нацисты направили Венгрию по гибельному пути. Но именно русские сокрушили дух венгерского народа и ввергли венгров в дофеодальную бедность. Предсказания регента Венгрии сбылись, но он не смог убедить ни британских, ни американских лидеров, что коммунистическая Россия была более хищной и алчной державой, чем царская Россия, и что было глупостью верить, что, если к России относиться как к дружественному союзнику, эта страна отплатит добром.
Если какой-либо из критиков адмирала Хорти продолжает сомневаться в его ясном уме и здравом смысле, то пусть он прочтет эту книгу. Написанная простым и ясным языком, она представляет собой увлекательное повествование о жизни благородного человека, который вел безнадежную, но отважную борьбу за спасение своей страны в атмосфере конфликтов, зависти и ненависти, господствовавшей в Восточной Европе, в результате чего разразилась Первая мировая война. Он был скорее консерватором, чем консервативным деятелем, традиционалистом, а не фашистом, человеком практичным, а не идеалистом. Он восстановил бы старый порядок, имей он возможность сделать это. Вместо этого Хорти увидел, как железный занавес опустился над его любимой Венгрией. И он удалился в Португалию. Его влияние, неизменное и постоянное, подобное влиянию Дж. Вашингтона, коренилось больше в сильном характере, чем в блестящем интеллекте. Люди могли не соглашаться с ним, но даже враги уважали его. Они могли сомневаться в суждениях Хорти, но никто не оспаривал его цельность и прямоту.
Н. РузвельтБиг-Сур, Калифорния
От автора
Дважды, и всякий раз без малейшего с моей стороны стремления, меня назначали на руководящие должности. В конце Первой мировой войны его величество император Карл I назначил меня главнокомандующим военно-морским флотом Австро-Венгерской империи, а несколькими годами позже венгерский народ избрал меня регентом Венгрии. Это назначение сделало меня действительным главой венгерского государства. В моей жизни мне было оказано много почестей, о которых я не просил. В предпринятой мной попытке стать автором я не ищу славы. Обстоятельства заставили меня отложить меч и взяться за перо.
Когда я начал записывать отдельные события и эпизоды из моей долгой жизни во время вынужденного бездействия – в первый раз это было в плену в 1944–1945 гг., затем во время пребывания в госпитале в Португалии, – я делал это с единственной целью – оставить память о себе для моей семьи. То, что эти воспоминания теперь предлагаются вниманию общественности, является результатом просьб многих друзей, которым удалось уговорить меня, приведя слова Гёте: «Вопрос, стоит ли писать свою биографию, – вопрос спорный. Я придерживаюсь того мнения, что поступить так – это значит проявить величайший акт учтивости, который только возможен».
И я не собираюсь уклоняться от исполнения своего долга учтивости перед историей и моими современниками. Тем более что я не единственный выживший свидетель целого ряда событий, в которые наряду со мной были вовлечены и другие люди. В то же самое время мною движет желание высказать слова ободрения моим дорогим венгерским соотечественникам, которые после катастрофы 1919 г. были ввергнуты в еще более жестокий коммунистический террор, оказавшись под гнетом иноземной власти. Все беды 1945 г. не могут и не должны стать концом истории. Я выражаю свою приверженность словам нашего великого венгерского поэта Имре Мадача, который в своей «Трагедии человека» призывает: «Человек, имей веру и с этой верой продолжай бороться!»
В этой борьбе мой жизненный опыт может быть полезен и моим современникам, и представителям будущих поколений. Венграм судьбой было уготовано поселиться на землях, лежавших между землями славян и немцев. И видимо, такое положение сохранится и в будущем. Снова и снова будут возникать те же самые проблемы, что и во время моего регентства.
Это задача биографа и в еще большей мере того, кто сам пишет свою биографию, – представить картину такой, какой она была на то время, не принимая во внимание влияние на ситуацию дальнейших событий. Каждый задним умом крепок. Мою задачу хроникера осложняют два фактора. По мере старения свойство человеческой памяти накапливать и хранить информацию все больше снижается. Те, которые записывали воспоминания в преклонном возрасте, могли восполнить забывшиеся события, обратившись к дневникам и архивам. Я никогда не вел дневник, а хранившиеся в моем сейфе официальные и частные документы в момент моего ареста в октябре 1944 г. были либо уничтожены, либо остались в Королевском дворце в Будапеште. Некоторые факты я восстановил, опираясь на воспоминания моих бывших сотрудников. Им я особенно признателен.
Бесценна была также помощь моей жены и снохи, которые не жалели усилий, внося дополнения и исправления в мои мемуары. Несколько документов были обнаружены в воспоминаниях-рассказах о моей жизни, авторами которых были: баронесса Лили Добльхофф, Оуэн Раттер и Эдгар фон Шмидт-Паули. Я уверен, что они не будут на меня в претензии из-за использования этих документов, а также за публикацию того, что они написали обо мне. То же самое относится к тем книгам, которые были написаны о Венгрии со времени окончания войны.
Меня неприятно поразил, но одновременно и ободрил тот факт, что у разных авторов были различные восприятия одних и тех же событий. Но такое отношение вполне обычно, и любой общественный деятель понимает, что невозможно нравиться всем. В таком случае право вынести окончательный вердикт следует предоставить истории. И тому, кто всю свою жизнь стремится честно и ответственно, в меру своих способностей выполнить свой долг, не должно опасаться этого вердикта. В таком расположении духа я представляю свои мемуары вниманию общественности и будущим историкам.
М. Хорти
Глава 1
Вхождение в мир
Я родился 18 июня 1868 г. в нашем родовом поместье Кендереш в комитате Сольнок, в самом сердце венгерских равнин. Высокие деревья обширного парка осеняли дом, в котором мои предки жили со времен окончания турецкого владычества. До этого мое семейство не одно столетие прожило в Трансильвании.
Я был пятым из девяти детей, в семье было семь мальчиков и две девочки. Наше детство было безоблачным и счастливым, мы чувствовали себя под надежной защитой родительской любви. Я обожал свою мать. Ее добрый, веселый и жизнерадостный нрав создавал теплую домашнюю атмосферу, и вплоть до сегодняшнего дня мои юношеские воспоминания согреты светом ее души. Отцом я восхищался и глубоко уважал. Но Иштван Хорти, посвятив себя управлению имением, был человеком сурового характера и строгих правил и не терпел непослушания в своем доме, так что зачастую мы испытывали перед ним робость. Ему не нравились мои мальчишеские проказы, к которым меня толкали мое живое воображение и страсть к приключениям. И даже моя мать не смогла отговорить его отправить меня в восьмилетнем возрасте в Дебрецен. Там уже проживали два мои брата вместе с французским воспитателем. С этого времени я расстался с домашним уютом и вступил в жизнь, и потому я рано привык принимать самостоятельные решения и быть ответственным за свои поступки.
Те читатели, кто знаком с историей Венгрии, вероятно, знают, что в 1867 г., за год до моего рождения, наш прозорливый и опытный государственный деятель Ференц Деак подготовил соглашение о создании союза между Австрией и Венгрией, с двумя столицами – Веной и Будапештом. Еще в 1527 г. в Секешфехерваре Святой короной Святого Иштвана (Стефана) короновался Фердинанд I Габсбург; произошло это за два года до первой осады турками Вены. С того времени между венгерской аристократией и Габсбургами установились такие же близкие отношения, как и между князьями Священной Римской империи. Во время революции 1848–1849 гг. венгерские инсургенты под командованием Лайоша Кошута низложили Габсбургов, и молодой император Франц-Иосиф I смог вновь вернуться в Венгрию с помощью российских войск, посланных царем Николаем I, которые тогда в первый раз вступили на нашу землю.
Я оставил родительский дом до того, как закончилась Русско-турецкая война 1877–1878 гг., завершившаяся Берлинским конгрессом. Решения конгресса сильно изменили карту Европы. Прежде Османская империя простиралась вплоть до Сараево и Мостара. Теперь Босния и Герцеговина, источник постоянной напряженности в международных отношениях, была оккупирована Австро-Венгрией и управлялась из Вены. Впервые Черногория была провозглашена независимым государством. Небольшое королевство Сербия2 увеличило свою территорию за счет Ниша, Вранье и Пирота, было образовано независимое княжество Болгария. Княжества Молдова и Валахия объединились в 1866 г. под властью Карла I Гогенцоллерна-Зигмарингена в единое государство Румыния, которая теперь стала нашим соседом3.
Россия не могла примириться с дипломатическим поражением на Берлинском конгрессе. Пока существовал союз трех императоров, политическая мудрость Бисмарка, которого активно поддержал Андраши, министр иностранных дел Австро-Венгерской империи, позволила избежать обострения российско-австрийских противоречий. Боснийский кризис 1908 г., когда Австро-Венгрия аннексировала Боснию, Балканские войны 1912–1913 гг. и убийство в Сараево в 1914 г. еще были впереди, и до этих событий оставалось не одно десятилетие. И когда я решил пойти служить на флот офицером, я меньше всего думал о морских сражениях и победах, но мечтал увидеть мир и путешествовать.
В Дебрецене я окончил начальную школу и перешел в классическую гимназию в Шопроне (Lahne Institute), где преподавание велось на немецком, так как мои родители хотели, чтобы я совершенствовался в этом языке.
Было нелегко получить разрешение у родителей для поступления в Военно-морскую академию. Мой брат, который был старше меня на четыре года, был тяжело ранен во время маневров за два месяца до завершения обучения на морского кадета; и будапештский хирург, который вместе с отцом поспешил в госпиталь в город Фиуме (Рцека), не смог спасти ему жизнь. Мог ли я просить своих родителей позволить еще одному сыну стать моряком после такой страшной потери? Моя мать уговорила отца дать свое согласие, и да будет благословенна их память за принятое ими решение. Теперь я еще раз выражаю им свою благодарность за то, что позволили мне выбрать профессию, которая была мечтой моего детства, и за предоставленную мне возможность воплотить в жизнь мои самые заветные мечты.
Я никогда не переставал любить эту профессию, и моя увлеченность ею не прошла с годами. Будучи регентом Венгрии, я с гордостью носил свой адмиральский мундир даже после того, как австро-венгерский флот, к глубочайшей моей печали, прекратил свое существование.
Дисциплина в австро-венгерском флоте была строгой, однако благодаря тщательнейшему отбору офицерский корпус, хотя и представленный разными национальностями, отличался сплоченностью и одинаковым уровнем подготовки моряков, что делало службу на флоте приятной. В год моего поступления – это был 1882 г. – из 612 кандидатов было принято, если не ошибаюсь, всего 42. Поскольку все морские офицеры должны были окончить Военно-морскую академию, их образование было единообразным. Требования были высокими, что означало: в течение 4 лет обучения более чем треть из 42 поступивших отсеялась. В итоге только 27 из нас закончили учебу и стали профессиональными морскими офицерами.
Я не отличался особым усердием и предпочитал учебе в классе практические занятия. Так как среди учащихся моего года поступления я выделялся среди всех небольшим ростом и был отличным гимнастом, меня определили в марсовые. Исполняя тренировочное упражнение, я сорвался с нока рея и, падая с высоты около 20 м, все же смог ухватиться за снасти, соскользнув по ним вниз. Это спасло мне жизнь, хотя кожа на ладонях была содрана до крови. Все-таки я сильно ударился о палубу, и в госпитале врачи приложили немало усилий, чтобы поставить меня на ноги: у меня было сломано несколько ребер и рука, выбиты зубы на нижней челюсти. По моей настоятельной просьбе родителям об этом не сообщили, так как я не хотел причинять им беспокойство. Учебный год закончился обычным двухмесячным плаванием по Средиземному морю, после чего нам дали четырехмесячный отпуск.
Нас обучали, руководствуясь одним основным правилом, которое золотыми буквами было выгравировано на мраморной доске в зале училища: «Долг – превыше всего». Этим правилом я руководствовался на протяжении всей моей жизни. Прошло четыре года, и настал долгожданный момент выпуска – все мы стали гардемаринами. После четырехмесячного отпуска я получил назначение на фрегат «Радецкий», флагман эскадры из трех судов, отправлявшейся в зимнее крейсерство. В то время мы еще ходили под парусами; паровые котлы разжигали редко. Даже броненосные корабли все еще несли паруса; и часто можно было видеть, как капитаны, прошедшие старую школу, глушили двигатели, входя в узкую гавань, и поднимали паруса, к которым были больше привычны. Также, находясь в гавани, во время шторма они заменяли якорные цепи, которым они не доверяли, на канаты. Только в конце 1880-х гг. началось строительство современных боевых кораблей, крейсеров и миноносцев.
Наша эскадра отплыла из Далмации в Испанию. Капитаном флагманского корабля Hum был капитан второго ранга эрцгерцог Карл-Штефан, брат королевы Испании, ставшей матерью будущего короля Альфонса XIII. Это означало, что нас тепло принимали во всех портах Испании, и испанцы сделали все возможное, чтобы познакомить нас с красотами своей страны и, конечно, корридой. Из Малаги вместе с двумя друзьями я отправился в чудесное путешествие по прибрежной равнине через рощи апельсиновых деревьев и далее через Сьерру-Неваду в Кордову и Гранаду, где на меня произвела неизгладимое впечатление Альгамбра. В Барселоне на борту нашего корабля побывало много людей. Обязанностью вахтенных было показывать важным гостям корабль и, главное, следить за тем, чтобы все посетители покинули его до 5 часов дня. Однажды я нарушил приказ, так как внутренне просто не мог заставить сойти на берег одну семью, поздно поднявшуюся на борт. За этот проступок я был лишен на две недели увольнительной на берег. Для меня это было болезненным наказанием, ведь Барселона была прекрасным городом, который влек меня к себе, здесь было что посмотреть и чем заняться. И всего этого я должен был лишиться? Едва только мои товарищи покинули корабль, я переоделся в гражданскую одежду, вышел на палубу и, подозвав проплывавшую мимо лодку, которой правил какой-то испанец, незаметно спустился в нее. Сойдя на берег, я последовал за своими друзьями. У причала покачивалась на волнах шлюпка капитана. Быстрым шагом я пошел в направлении кафе, куда направились мои приятели. И тут я увидел капитана, шествовавшего мне навстречу по Кайе Ларга. «Что бы ни случилось, но увидеть меня он не должен», – подумал я. Прикрыв лицо платком, я нырнул в ближайший переулок и во весь дух побежал обратно в порт. Вскоре я уже был на причале, спрыгнул в шлюпку и укрылся, как мог, под банками для гребцов. Наконец подошел капитан и занял свое место; матросы начали грести к кораблю. Поднявшись на борт, капитан приказал вахтенному офицеру вызвать меня. Я слышал, как он отдавал приказ, когда матросы подавали мне руку, помогая пролезть в орудийный порт. В кубрике я быстро переоделся. Кадет, которого послали за мной, увидев меня, подумал, что перед ним привидение. Ведь он своими глазами видел, как я сошел на берег. Я помедлил некоторое время, якобы необходимое мне, чтобы проснуться и одеться, и поднялся на палубу. Представ перед капитаном, я постарался придать себе сонный вид. Он потерял дар речи и отослал меня, не сказав ни слова. Много лет спустя, когда он уже стал адмиралом, а я – офицером, он поинтересовался, каким образом мне удался подобный трюк. Мне пришлось объяснить ему, что именно он доставил меня на судно на своей шлюпке.
Полтора года спустя я вновь посетил Барселону по случаю морской выставки, на которую пригласили представителей всех мировых флотов. Ожидали визита на выставку королевы и ее 18-летнего сына. На рейде выстроилось 76 боевых кораблей. Вскоре мы сдружились с голландцами и кутили вместе в различных печально известных кафе. Однажды они устроили банкет на борту своего фрегата «Иоганн Вилем Фризо», на который пригласили по одному кадету от каждой страны – участницы выставки. Мне выпала честь представлять нашу эскадру.
По этому случаю главной целью хозяев было разместить за столом как можно больше гостей. Обед начался в 6 часов, а в 9 первые «тела» были подняты на палубу, погружены в поджидавшие их шлюпки и отправлены на свои корабли. Мне удалось продержаться некоторое время, но наконец пришел и мой черед, и судьба всех остальных настигла и меня. На следующее утро, проснувшись, я обнаружил, что нахожусь в незнакомой каюте. Я позвонил в колокольчик, и появился матрос без головного убора и обратился ко мне на совершенно не знакомом мне языке. Когда я вышел на палубу, то понял, что я – на русском корвете, офицеры которого оказались очень внимательны ко мне. Все это утро можно было видеть лодки, курсировавшие в разных направлениях по заливу, развозившие заблудившихся кадетов.
Это второе плавание в Барселону я проделал на «Принце Евгении». После того как корабли эскадры были поставлены на ремонт, я был переведен на «Минерву», корвет, не имевший двигателя. Однажды в виду берегов Сицилии мы попали в яростный шторм, и только благодаря капитану нам удалось при сильном западном ветре, вздымавшем гигантские водяные валы, добраться до защищенной гавани Мальты. Он совершил маневр столь искусным образом, что нас восторженно приветствовали экипажи стоявшей там британской средиземноморской эскадры. Мы осмотрели живописный остров Мальта, который хранил память о рыцарях-крестоносцах далекого прошлого.
Следующая остановка была в Тунисе, где мне довелось увидеть развалины древнего Карфагена. Прежде чем мы отправились в дальнейший путь, я купил попугая, который стал любимцем всех кадетов. Мы пытались научить его говорить, но все наши усилия были напрасны. После окончания дневных работ мы обычно проводили время в кают-компании, играя в таро. Прошло несколько недель после того, как мы отплыли, и кто-то во время игры в карты воскликнул: «Таро!» и «Пагат ультимо!». И сразу же раздался пронзительный крик попугая: «Контро!» Это было единственное слово, которое он, должно быть, хорошо расслышал во время нашей игры в Тунисе.
В ноябре 1889 г. я был назначен младшим лейтенантом и переведен на «Таурус». Я был обрадован своим назначением. Это был наш «посольский» корабль, как мы обычно называли военные суда, которые великие державы посылали в Константинополь для выяснения реального положения дел при дворе султана Абдул-Хамида II. Зимой стоянка «Тауруса» располагалась напротив артиллерийского арсенала Тофане; летом мы стояли на якоре напротив летних резиденций посольств на Босфоре. Летом мы также уходили в длительное плавание по Черному морю, часто поднимаясь вверх по Дунаю до Галаца, или плавали вдоль турецкого побережья и выходили в Средиземное море.
Жизнь в Константинополе была приятной и разнообразной. В свободное от вахты время мы занимались спортом. У нас была даже небольшая свора гончих, и каждую неделю мы отправлялись на охоту с приманкой с английским атташе, знатоком охотничьего дела.
Прошло более года нашего пребывания в Константинополе, и появилась необходимость сменить на «Таурусе» котлы. Мы отправились в Пулу на Адриатическом побережье. По пути мы зашли на остров Корфу (Керкира), где я посетил дворец Ахиллеон, который был обязан своим именем статуе Ахиллеса, поставленной в парке. Дворец был построен австрийской императрицей Елизаветой с большим вкусом и любовью на выдающемся в море мысу острова. Она планировала его постройку и выбрала для него место вместе с сыном кронпринцем Рудольфом. После его трагической смерти она никогда больше не вернулась на Корфу, и Ахиллеон перешел во владение германского императора Вильгельма II, сестра которого София была замужем за Константином, будущим королем Греции.
Мечта каждого морского офицера – совершить кругосветное плавание. Для меня она стала явью во время моей службы на корвете «Сайда», на который меня перевели летом 1892 г. Его командиром был капитан 3-го ранга Закс, в прошлом адъютант императора Франца-Иосифа I. На борту было 10 офицеров, из которых я был самым младшим по возрасту и званию. О плавании длиной в два года у меня остались одни из самых приятных воспоминаний в моей жизни. Подобно Одиссею, мы посетили много городов и познакомились со многими людьми и с их представлениями о мире. Главенство белой расы во всем мире было общепризнанным и неоспоримым. В правление королевы Виктории слова гимна «Правь, Британия, морями!» были бесспорны. Во время нашего путешествия мы видели множество убедительных примеров этого. Я мог бы посвятить целый том воспоминаниям о моем плавании, но я ограничусь только беглыми заметками и комментариями, которые интересны тем, что показывают, как изменились времена.
Мы вышли из Пулы под парусами; ветер был благоприятным, и вскоре мы уже были в Порт-Саиде. Краткая остановка позволила нам познакомиться с достопримечательностями Египта: пирамидами, великолепными мечетями и музеями. Посещали мы и места развлечений. Я остановился в отеле «Шепард», здание которого позже сгорело в пожаре 1952 г. Напротив располагался табачный магазин Димитрино, который поставлял свои товары моему отцу. Я оплатил счет отца, когда покупал папиросы для офицеров на весь долгий путь. Неожиданно наше пребывание в Египте затянулось, и это поставило нас перед проблемой, насколько нам хватит содержимого наших кошельков. Мы обсудили сложившуюся ситуацию, и я предложил рассмотреть интересную идею – взять кредит у Димитрино. Я записал в тетрадь, какие суммы потребуются каждому, и неуверенно и робко изложил свою просьбу. Но он ответил, что, к большому сожалению, он не сможет сейчас ничего для нас сделать, так как кассир ушел домой. Однако, сказал он, что пошлет за ним, а затем сообщит мне в отель. Я посчитал это мягкой формой отказа. Вообразите мое удивление, когда через четверть часа явился посыльный и передал просьбу Димитрино прийти. Я застал его стоявшим у открытой двери громоздкого сейфа, наполненного золотом. Широким жестом он указал на сейф и разрешил мне взять необходимую сумму. Счет отца был уловкой, но, как истинный человек дела, он был отличным знатоком человеческой натуры. Мы смогли расплатиться с ним, прибыв в Суэц.
