Loe raamatut: «И все мои девять хвостов»

Судьба человека более всего зависит не от случая, а от его умения делать выбор.

Сунь Цзы. «Искусство войны»

* * *

© Мила Коротич, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Бабушка Ен Ху делала вид, что курит. Все вокруг знали, что она не переносит табака и бережет свое тонкое обоняние. Но и она тоже прекрасно знала, как эффектно выглядит в глазах туристов красивая пожилая китаянка с серебряными волосами, убранными плоскими волнами, переходящими в пучок на затылке: китайская леди, курящая сигарету в тонком длинном мундштуке. Эта идеальная картинка в витрине сувенирной лавки работала лучше любой рекламы, стоило только бабушке Ен Ху сесть в кресло, включить лампу и начать проверять бухгалтерские книги. Клиенты, жаждущие утонченной китайской экзотики, тут же появлялись в дверях ее магазина под звук дверных колокольчиков и, покупая безделушки, делали ей прибыль. А бабушка Ен Ху, чуть улыбаясь, записывала цифры перьевой ручкой китайской скорописью… Но сегодня ей то и дело хотелось закурить по-настоящему, хоть она и не умела. А потому просто грызла мундштук своими белыми зубами, как нервная школьница. Что-то должно было произойти: влажный северный ветер, который бабушка чуяла, нес новости и тревоги, возможности и перемены.

Часть первая
Сны и собаки

Глава 1

…Цветущая ветка сливы – тонкая, чуть неровная, узловатая. Цветы на ней – простые розетки о пяти лепестках, округлые, как щечки младенца. Пара больших цветов, еще пара поменьше и, конечно, бутон. Да, это банальность, рисунок на форменном платье официантки из китайского ресторана. Но если ветка рассекает диск полной луны, а луна эта отражается в глазах ночного зверя, тогда совсем другое дело. Нужно только обвести ветку в круг, а потом…

Звякнул дверной колокольчик. Саша Кислицкая вздрогнула, сжала пальцы, и слива стала просто мятой салфеткой. Три ярко-красные царапины, протянувшиеся через глаз от брови и до носа, резко заболели. Она одним движением сунула салфетку в карман фартука – туда, где, как назло, стал вибрировать мобильник, – быстро свои ножки в казенные гэта, положенные работнику как спецодежда, и приготовилась, кланяясь и улыбаясь (улыбка и поклон тут тоже были частью «спецодежды»), принять заказ от новых посетителей ресторанчика паназиатской кухни «Серебристая луна».

Но, увидев, кто входит в дверь, Саша прикрыла лицо рукавом и юркнула в кухню.

– Леся, а Леся, – простонала Кислицкая напарнице, высокой и худой в такой же форменной розовой блузке, – подмени меня, прими заказ у посетителей. Пожа-а-а-алуйста!

Леся вскинула татуированную бровь.

– С чего вдруг? Твой столик, ты и иди! Я устала. – И она демонстративно прикурила сигарету от электроконфорки.

«Ты так, наверное, однажды брови себе и спалила», – в сердцах подумала Саша, но предприняла еще одну попытку:

– Лесечка, пожалуйста-пожалуйста, ну выйди и прими заказ. Там одногруппницы мои. Я не хочу им на глаза попадаться… – Она сделала моську. Подняла бровки вверх. – И… и мне мама звонит, срочно!

Правда была настолько мелодраматична, что рассмешила суровую Лесю. Она окинула взглядом тощенькую Кислицкую, на мгновение задержавшись на левой стороне лица, но ничего не сказала про саднящие царапины. Уже в который раз ничего не сказала, вот странно.

– У нас в стране вообще-то любой труд почетен. Нечего тут стыдиться каких-то пижонов с айфонами, – проворчала Леся.

Однако статная девушка все же встала с табуретки – с грацией медведя в родной среде обитания.

«Может, в прошлой жизни она бродила по тайге в бурой шкуре», – подумала Саша. Но тут напарница надела типа деревянные башмаки (дресс-код как-никак) и, как по волшебству, пошла неожиданно легким, семенящим шагом. «А потом ее поймали и в цирк отдали, по проволоке ходить». Кислицкая, чтобы спрятать улыбку, полезла в телефон и попыталась изящно и незаметно прикрыть зудящим аппаратом оцарапанную щеку.

Телефон, однако, замер в руках, а на экране всплыло уведомление: «Пропущенные вызовы: Мама. 3 вызова».

Надо перезвонить, пока есть время, решила Саша. Но абонент неожиданно оказался временно недоступен. Странно это, мама так не делает, а сама дозвониться может и на выключенный телефон, если ей понадобится. Суровая Сашина мама.

Зато с заказом повезло! Не придется прятать глаза и отвечать на вопросы девчонок из группы. Кислицкая перевела дух. А тут и Леся вернулась.

– Выбирают пока. Фифы размалеванные, ничего особенного. – И она улыбнулась Саше. – Все нормально. Тебя никто не видел, и про тебя никто не спрашивал. Ой, блин! – Напарница резко схватилась за живот. – Я сейчас вернусь. – И Леся умчалась в сторону служебного туалета.

Саша еще раз попыталась позвонить маме и проверила «Вотсап»¹. Но галочка не посинела даже! Мама выключила телефон? Да неужели?! На хорошо удобренную страхами почву упала первая крупная капля – сомнения…

На табло вызовов зажглась цифра семь. Тот самый столик, за которым расположились три главные сплетницы курса. Они, видимо, уже сделали выбор и вызывали официантку, а Леся еще не вернулась. Вторая капля – немного тревоги.

К светящейся цифре добавился еще и звоночек. А Леська как будто застряла там, в дамской комнате. Еще чуть-чуть – и будут неприятности у всей смены… А Леська все не идет, поганка! Тревога и паника!

– Саша, почему ты здесь? Клиенты с твоего столика ждут! – Голос хозяина Ши Тяна не был ласковым. Сухопарый старик с жидкой бородкой, как показывают в китайских фильмах про кунг-фу, смотрел сурово. – Иди-иди!

Одним взмахом руки он развеял все Сашины надежды на спокойный вечер. И бородка его сейчас напомнила ей подобную у одного деревенского животного. Но пришлось подчиниться: Ши Тян был крут с персоналом, если было за что наказывать, но и премии выплачивал щедрые и регулярно. А сегодня как раз должны были раздавать красные конвертики. Паника-паника-паника! Предел! Лишь бы не «поплыть», не провалиться в зыбкий кисель, где не помнишь, что было, а потом, как в детстве, расхлебывать последствия: «Мама, я плохо поступила? Нельзя так делать?!» А мама не обвиняет, поджимает губы, не отвечает. Прячет глаза, отворачивает лицо… Крепко держит в руках любимую чайную пару с розами. И в выходные в доме появляется новый набор посуды. Стыдобища. После очередного такого «поплыва» всю посуду дома взрослые сменили на эмалированную. Он дольше всех прослужил, этот набор с детсадовскими мишками. А вот окна так же часто менять не могли, и сколы на углах оставались года два, пока не вошли в моду тройные стеклопакеты и мама сумела наскрести денег на замену окон.

А как все хорошо начиналось! И сданная на повышенную стипендию сессия, и объявленная уже премия на работе, и фамилия в списках прошедших первый отборочный тур на заграничную стажировку. И если бы не эти собачьи царапины на лице! Но Саша поклонилась, как того требовал рабочий этикет в «Серебряной луне», и пошла, вся заледенев внутри. Насмешки и сплетни обеспечены…

Леська, устыдившись приступа своей «медвежьей болезни» днем, весь вечер даже немножко заискивала перед Кислицкой. Но даже если к этому добавить премию от Ши Тяна, все равно не хватило, чтобы успокоиться после ехидства и замечаний по поводу расцарапанного лица, торчащих скул, раскосых глаз и полного отсутствия груди в девятнадцать Сашиных лет.

Вот пора бы уже привыкнуть к свой азиатской внешности – она же с тобой с рождения, а все же больно! И в школе было больно, и сейчас. Никто не называл Сашу Кислицкую «фарфоровой куколкой» или «китайской феей». Почему-то предпочитали совсем другие эпитеты все детство. «Якудза» и «китаеза» – самые милые из них. «Интернатница-задница» – еще тоже безобидное. Хотя она совсем, совсем не помнила своей жизни до Некрасовки, до домика с белыми ставнями и забором из зеленого штакетника по улице Орловской, 13. И в садик Саша ходила оттуда, и в школу, и в институт потом уехала оттуда же поступать.

И плакала очень в садике, когда вдруг поняла, что ей не достались ни мамины синие глаза, ни папины серые. «У тебя – черные, вот, держи карандаш. Исправь свою картинку, – велела девочке воспитательница на занятиях по рисованию. – Художник должен рисовать правду!»

Саша ревела от обиды, и даже рисунок, отобранный на областную выставку, и коробка конфет как приз за него не утешили до конца. Она не такая, как все вокруг, не такая, как мама и папа. Неродная, как она потом как-то тихо поняла. Самого разговора об этом она тоже не помнила.

Приемные родители не знали, как девочку утешить. Говорили только: «Давай сдачи!» Но попробуй тут «дать сдачи» целой кодле матерящихся сельских мальчишек, когда ты одна… и вот-вот случится что-то. Но, к счастью, в последний момент всегда появлялся кто-то из взрослых и ничего действительно плохого не случалось. И еще Саше всегда удавалось увернуться от комков грязи в спину.

Она стала старше, и вроде полегчало – или односельчане попривыкли. А в городе, куда уехала учиться, Кислицкая думала, что уж тут-то всем будет все равно, а подковырки опять начались. Но здесь гнобили уже за интеллект. Мало кто на ее факультете охотоведения принес из школы аттестат с оценками выше тройки, а у нее оказалась аж серебряная медаль.

Сначала Саша думала, что это просто трудности адаптации, но оброненные в ее присутствии фразы типа: «Даже косоглазым ясно, а ты тупишь! Дай ему на лапу!» – были словно тот самый ком грязи, от которого не успеваешь увернуться. Словно удар в спину. А наотмашь било тут же произнесенное в лицо типа приветливое: «Привет, Аниме!» Мама учила ее не обращать внимания на колкости: «С чего ты взяла, что это они про тебя?!» Но гордого молчания не получалось. А кротость местные не оценили.

Даже мода на К-рор не помогла. Потому что нужны к азиатской внешности еще и умение нести себя как звезду, и шмотки модненькие, а не тихий нрав и нецелованность.

В общежитии Саша жить не смогла, стала работать и снимать времянку в частном секторе у подслеповатой старухи Михалны. Повышенная стипендия, зарплата официантки, и папа с мамой кое-что подкидывали из продуктов – если не шиковать и готовить самой, то прожить вполне можно. Закрыть дверь ото всех и прожить, не глядя в зеркало.

Под окном времянки сейчас как раз цвела слива. И лепестки падали на крашенный водоэмульсионкой подоконник. Туда, домой, Саша и направлялась после смены, закончившейся затемно. Влажный северный ветер задувал под куртку. «Собьет все лепестки со сливы и с окна! Ну что за день!»

Прийти бы скорей туда, закрыть дверь на крючок, заварить на газу чаю и, не включая свет, смотреть, как падают лепестки в лунном свете, пока невыносимо не захочется спать.

Фонари в частном секторе традиционно не горели. Зато луна светила вовсю, пряча в густые тени дневные огрехи людской недоустроенности. Сегодня Саша не могла успокоиться. Попробовала по дороге еще раз дозвониться маме и разозлилась даже. Ни одного деления на датчике приема сигнала! Ни одного!!! Двадцать первый век, областной центр! Граница с Китаем недалеко – там даже у нищих «Вейсинь»² есть, и милостыню им по QR-кодам подают, а тут двадцать минут пешком по частному сектору, и нате вам – нет сигнала! Зла не хватает и нервов!

Сколько желчных замечаний Кислицкая слышала о том, что она нашла уже свое место и зачем ей, с ее данными, в институт. Официанткой или на поле – перец пропалывать. Потому как время челноков³ и «фонарей»⁴ давно прошло, а для азиатской модели она не вышла рож… ростом. Какими злыми бывают люди к тем, кто не похож на них! И надо бы завтра заболеть, не пойти на работу, потому что они придут еще и завтра. «Ты завтра работаешь? Отлично, мы завтра тут отметим сессию. Чаевыми завалим! На год вперед лапши себе купишь!» И все это было сказано с притворной заботой.

И мама тоже хороша: не перезванивает, на «Вотсап» не пишет, сообщения не шлет, «Скайпом» перестала пользоваться уже месяц как – что случилось-то?! Эти тревога и паника созрели в Саше, чтобы перерасти в истерику. Надо срочно взять себя в руки, чтобы не «поплыть» прямо здесь…

– Не пойду на работу завтра! – решила Кислицкая. И сама удивилась своим мыслям. И даже как-то легче стало, спокойнее. – Отпрошусь и пойду с провайдерами разбираться, где моя связь, за что я им плачу…

Прижав сумку покрепче к груди, она быстрее зашагала по привычным неосвещенным колдобинам.

Вот так же Саша шла здесь вчера, когда все пошло наперекосяк, в том числе и ссадины на лице появились.

Тогда вдруг из проулка прямо под ноги ей бросилось что-то серое и визжащее. Щенок сбил ее на землю и сам полетел кувырком, громко скуля. Стукнулся о забор и заметался, начал отчаянно копать лапами под столбом, потом прижался к нему спиной и затявкал, повизгивая и хрипя. А потом бросился к Саше.

– Будь ты неладен!

Кислицкая, поднимаясь, шарила руками по земле, чтобы найти отлетевшую куда-то сумку. Отпихнула псину. Нашла сумку. Щенок же снова бросился к ней, скуля и царапая куртку. Саша взяла неуклюжего на руки, а тот задергался, засучил лапами.

Вой раздался по всему околотку. Стая больших псов не спеша вышла из подворотни. И как сказали бы в детективе: «Намерения у них были самые недобрые». Щенок сильнее затрясся и заскулил. Вожак стаи поднял голову и – Саша готова была поклясться – улыбнулся. Сверкнул зубами. Потом замер, а его стая повторила те же действия, в упор глядя на девушку и щенка. Крайние псы стали заходить с флангов, а вожак все гипнотизировал Кислицкую взглядом.

– Пшел прочь!

Она кинула в стаю камень и рванула что было сил в темноту. Никогда еще Саша не бегала так быстро. Хотя нет, бегала. В детстве. От собак же. Всегда их боялась. А псы в этот раз отставали лишь на пару метров. И разрыв сокращался с каждой секундой. Щенок бился в руках и лез под куртку, скуля, а злобные твари позади рычали и лаяли, норовя вцепиться в ноги.

И тут улица закончилась тупиком.

– А-а-а-а! Помогите! – завизжала Саша, отчаянно мотая сумкой, словно кистенем.

Она, как щенок пять минут назад, вжалась спиной в забор, срывая голос. Вот только землю под забором не рыла – некогда, надо было ноги от зубов защищать!

Сухой хлопок оглушил ее. Рядом что-то прорезало темноту яркой зеленой полоской света. «Как в кино», – не к месту подумалось Саше. И лохматый вожак взвизгнул, словно ужаленный в зад. Потом еще, еще… И псы взвыли! И псы отступили! А Кислицкая без сил стекла по штакетнику прямо на руки человеку с коротким обрезом. Отборная китайская ругань сейчас звучала как музыка. А потом человек спросил на чистом русском:

– С вами все в порядке? Они вас не покусали? Я могу в больницу отвезти.

– Лучше домой, если можно, – пролепетала Саша, задыхаясь после бешеной гонки.

И только отдышавшись, она посмела посмотреть на человека. Круглая луна отражалась в глазах ее спасителя. В больших раскосых глазах. Или это он просто улыбался.

– Побудьте в доме, пока я вызову такси, – предложил незнакомец. – Собаки могли и не уйти еще.

Жестом мужчина пригласил Сашу в дом. Она сама удивилась, как легко согласилась, но потом простила себя – злые собаки ночью хоть кого уговорят побыть за закрытой дверью.

В доме было светло, но чего-то не хватало. Или наоборот – было что-то лишнее? Смутное ощущение тревоги не покидало Кислицкую. Чтобы его развеять, она стала осматриваться: одна комната, простая мебель, легкий беспорядок, остатки ужина на столе – судя по запаху, жареное что-то, небольшой белый телевизор рябил в углу напротив кровати. Все вещи словно стремились в один обжитой угол, и оставалось еще много пустого пространства, хотя комната на вид не сказать чтоб большая… «Зябко как-то», – вжала голову в плечи Саша Кислицкая, хотя еще минуту назад задыхалась, разгоряченная от бега.

Незнакомец прикрыл дверь и взял со стола телефон. Большой такой модный аппарат, тоже белого цвета. Набирая номер, мужчина ободряюще улыбнулся Саше. Та смутилась. Ее спаситель оказался высоким метисом явно восточных кровей. Широкий белый джемпер из чего-то похожего на флис. Свободные, тоже белые брюки. «Непривычно широкий вырез для мужчины», – отметила Кислицкая. Так показалось ей на первый взгляд. «Замечаю детали одежды – значит, уже оживаю». На вид ее спасителю было, наверное, лет тридцать. Хотя определить возраст азиатского мужчины сложно. Да и опыта в этом у Саши не было. Не такой старый, как Ши Тян, – уже хорошо. Или плохо? И этот странный вырез… Мужчина тоже ее разглядывал, она заметила это и спешно опустила глаза.

– Чем вы их отпугнули? – спросила Кислицкая, чтобы как-то отвести от себя его изучающий взгляд.

Похоже, незнакомец теперь сам немного смутился.

– Это игрушка. С трассирующими зарядами. Но очень похожа на настоящую. Купил на рынке на всякий случай. А у вас что там?..

И спаситель кивнул на грудь девушки. Саша покраснела. На что он смотрит: на помятую куртку или на что-то еще? Щенок так кстати завозился и полез к ней в рукав.

– Маленькая собачка, – выдохнула с улыбкой Саша и затараторила: – Она ко мне примчалась, а потом эти… выбежали. Наверное, за ней гнались, а тут – я! Я вообще собак боюсь, особенно больших. Спасибо, что распугали свору…

– Я тоже не люблю больших собак, – улыбнулся незнакомец, прерывая Сашин словесный поток.

Саша снова почувствовала себя глупо – ну явно же он сказал это, чтобы она замолчала.

– А маленькие и пушистые мне нравятся. – Мужчина смотрел на нее, все так же улыбаясь и не отрывая телефон от уха.

И что-то было в его взгляде, что заставило Кислицкую опустить глаза и затаить едва восстановившееся дыхание. Щеки предательски запылали. И уши – с ними заодно.

– Покажете, что за щенок там у вас? Трубку в такси пока не берут. Мне кажется, он рыжий.

Словно непристойное предложение делал, так сказал. «У меня совсем крыша съехала сегодня, – одернула сама себя Саша Кислицкая. – Человек просто пытается поддержать со мной беседу, разбить лед, да еще и спас меня, по сути. А я вообразила невесть что!» И она, путаясь в пуговицах, расстегнула куртку.

Щенок явно не хотел вылезать из рукава, заскулил, забился. Саше пришлось схватить его за задние лапы и вытащить. Ткань подкладки предательски затрещала. «Похоже, появилась новая статья расходов на ближайшее время. Придется купить новую куртку, если эту не починю. Навязался на мою голову, блохастый!» – в сердцах подумала Кислицкая. Блохастый ее еще и поцарапал, а незнакомец снова улыбнулся, словно мысли прочел. Наконец, щенка удалось вытащить.

– Ой, он и правда рыженький! – изумилась Саша. – Я же толком не видела, кто там меня сбил.

Узколобым, длинноносым, худолапым, взъерошенным, каким-то тощим и совсем без хвоста – вот таким оказался виновник ночных девичьих приключений. Да еще и со вздорным характером: глянул на большого человека, тявкнул на него и снова рванул было к Саше за пазуху. Девушка почувствовала, как малыш задрожал. Но мужчина бесцеремонно взял щенка за холку, развернул к себе мордой и глянул в глаза зверенышу. И недовольный дергающийся комок шерсти вдруг безвольно повис, затих. Недолюбливающей собак как вид Кислицкой стало жаль щенка.

– Зверят надо брать за холку, тогда они успокаиваются, – не сводя глаз с рыжика, произнес хозяин комнаты.

Саша похолодела. Он говорил явно не с ней, а со щенком, но она почувствовала, что к ее собственному затылку словно нечто холодное приложили. Аж мурашки по спине побежали. И тут мужчина перевел взгляд на нее, улыбнулся.

– Про холку запоминайте – пригодится!

Кислицкая подхватила возвращенную собачку, и та опять ожила – полезла в рукав прятаться. Да и Саше стало не по себе – новый знакомец улыбался чуть снисходительно, как взрослые смотрят на детей, и у нее не исчезало ощущение холодного прикосновения к шее. Но тут зазвонил телефон…

Глава 2

Цветущая слива роняла лепестки. Лунный свет заливал одинокий куст на ночной поляне. Лепестки, кружась и ласкаясь, падали прямо в ладонь. Невесомые, нежные. Как хорошо здесь, почти спокойно. Но тут ветер сменился и разом вырвал лепестки из руки, они взлетели и упали камнем. Захотелось оглядеться. «На этой залитой луной поляне, под сливой, ты не одна» – смутное ощущение становится пониманием. А потом раз – и ты точно это знаешь! В самом центре лесной поляны, словно на арене, стоит дикая слива, и кто-то смотрит на нее с другой стороны. Два желтых глаза из темноты сосен. Потом еще два, и еще. Холодок бежит по спине: «Окружают!»

Желтые огоньки парами вспыхивают то тут, то там. Кто тут, что им надо? Горло перехватывает, и даже сип не слетает с губ.

Луна очертила круг на поляне, но кто там, в темноте, за краем круга, за краем голубоватого света? Кто смотрит из сумрака, кто они, что им надо?

Два желтых огонька приближаются, и вот уже силуэт рисуется в отсветах. Ребенок, маленький ребенок. Видны его пухлые плечики, круглые щечки. Он улыбается, и щечки становятся еще круглее. Желтые огоньки – его глаза – от улыбки становятся узкими щелочками. И невозможно сдержать ответную улыбку. И тогда желтоглазый мальчик смело шагает в круг лунного света и приветливо машет рукой. Шаг, другой, третий – и он уже рядом, как быстро! И не заметишь, как он шмыгнул под сливу и оттуда, из-под нижних веток, присев, манит к себе. Улыбается, белые зубы аж с голубым отливом, а сам он, теперь точно видно, – рыжий, почти как его глаза.

Мальчик прижимает пухлый пальчик к губам: «Тсс!» – и снова манит нагнуться. Что ему надо? Но не оставишь же мальца ночью под деревом. Однако стоило только чуть-чуть к нему нагнуться, как – о ужас! – он бросается на шею, скулит и начинает облизывать горячим шершавым языком! А запах, фу! Псина!

…Саша проснулась: найденыш стоял у края кровати и лизал ее в нос! Гадость, теперь неделю не отмоешься от запаха псины!

Она толкнула рыжего щенка, раздосадованная. Тот шлепнулся и заскулил жалостливо: «Аи-аи-аи-аи!» Переваливаясь на подкашивающихся лапках, скорее забрался под старенькое кресло у стены и, поскулив уже там, затих. Саша накрылась с головой одеялом – так стыдно ей стало. Малявка ведь не виноват…

– Маленький, ну, прости, прости меня!

Она спустила ноги с кровати, пошарила в поисках тапочек, но нашла лишь одну. И та оказалась мокрой! Из-под кресла уже ничего не было слышно. Затих, мелкий пакостник! И уже с недобрыми намерениями Саша направилась к креслу. По пути, на счастье щенка, под руку не попалось ничего длинного или тяжелого.

– Иди сюда, мелочь пузатая! – торжествовала Кислицкая, предвкушая, как натыкает шкоду в тапочку носом и выгонит прочь, туда, откуда приблудился. Он сам себя загнал в ловушку, под старое кресло с коробом. – Я вытащу тебя за ушко и на солнышко! Не-ет, за холку, как дядька вчера учил!

При воспоминании о вчерашнем Саша зябко повела плечами, а щенок вдруг заскулил, забился, словно тоже вспомнил. Она нагнулась уже к креслу, глянула в темноту, а оттуда – два желтых глаза, как в сегодняшнем сне! Вот только малыш не потихоньку вышел, а рванул вперед и – вот негодяй! – снова сбил ее с ног, как вчера. И скорее под кровать!

– А ты чего на полу сидишь, Сашенька? – раздался голос Михалны.

Подслеповато щурясь, грузная квартиросдатчица стояла в дверном проеме. Она никогда не пыталась выглядеть городской жительницей: цветастый байковый халат был практично подвязан передником из полотенечной ткани, на голове – ситцевый платок; хлопковые чулки простой вязки и толстые носки завершали образ Михалны. Бабуляка бабулякой, и если бы не золотые серьги-шарики и толстое золотое же обручальное кольцо, то можно было бы принять ее за несчастное бедное существо, еще заставшее царя, а остальных уже не помнившее. Отнюдь – и видела, и слышала, и считала Михална хорошо: попробуй задержи плату за времянку! Старушка так могла зыркнуть, так сказануть, что мало не покажется. Правда, в огороде она вкалывала еще лучше, и просроченную плату можно было отработать прополкой грядок. Но грядок было так много, а контроль так строг, что лучше уж отдать деньгами… Это студентка Саша испытала на себе. Одна только слабость у Михалны имелась: аллергия на собак. Потому-то нюх у ее рыхловатого носа был тонкий.

– Потеряла что-то, дочка? – не унималась квартирная хозяйка.

И оглядывать комнату начала. Саша готова была поклясться: Михална принюхивается!

– Тапочку! Тапочку достаю вторую, – забормотала Кислицкая. – Вчера растеряла все в темноте.

– Ой, да. Ты вчерась припозднилась, дочка! Да еще и на такси приехала. Разбогатела? Или ухажер завелся состоятельный?

Такие вопросы вогнали Сашу в краску, а Михална, как рентгеном просвечивая, обводила взглядом комнату.

– Мне еще показалось, что вроде как собачка у тебя тут скулила, нет? А то ж ты знаешь, я собак-то не переношу, не смогу дышать. Была у меня жиличка такая хорошая, умница, платила вовремя, тихая, но устроилась работать в приют собачий, пришлось ей отказать – больно псиной пахла…

Ноздри Михалны раздувались теперь отчетливо. Она шарила глазами, уже не скрываясь… Намек был ясен. Да какой уж тут намек – прямым текстом сказано: «Пшла вон со своей собакой, если что!»

Щенок сидел под кроватью тихо-тихо, видно, все понимал и не высовывался. А у Саши было стойкое ощущение, псиной пахнет так, что хоть топор вешай: и руки, и лицо, и погрызенная тапочка. Кислицкая видела даже клочки рыжей шерсти на обивке кресла. Благо кресло было тоже рыжее и рваное местами. С ужасом она ожидала, что вот-вот щеки хозяйки запылают, глаза наполнятся слезами и разразится она чихом и проклятиями…

– Ну, ты не сиди на полу-то, Сашенька, простудишься, – сказала Михална и ушла. Спокойная, ничего подозрительного так и не учуяв.

Чудеса!

Собачонок, похоже, тоже почуял, что большая опасность миновала, но, все еще не доверяя окружающим, высунул только бусинку носа из-под дивана. Потом – худенькую лапку, вторую, мохнатые щечки с бакенбардами… Прямо как мальчик из сна, выбирался щенок из тени. Саша удивилась собственному наблюдению, но не смогла сдержать улыбку.

– Выходи, кабздох, или лучше назвать тебя Счастливчиком? Раз хозяйка тебя не учуяла, значит, поживешь еще у меня, пока не пристрою. – Она подмигнула малышу.

Тот сразу же выбрался полностью из укрытия и завилял несуществующим хвостом. Очень старался.

– А я-то думала, что у всех собак хвостик колечком. Или ты не собака?

Щенок заскулил, застучал лапками, и странные мысли про «собаку – не собаку» отошли на задний план перед необходимостью накормить рыжика и спрятать от зоркого взгляда Михалны. Нашлись молоко и закуска из тофу и печени – бонус от работы в кафе. Щенок с аппетитом принялся уплетать предложенную снедь, совсем не модничал, а съел закуску вместе с салфеткой, которую Саша не успела убрать.

Пока он ел, Кислицкая сделала умильные, как ей показалось, фотографии на телефон – раскидать по группам приютов и дать объявление на местном «Авито»: «Найден, отдам» – и так далее… Пока же осталось решить вопрос с лотком и подстилкой, но тут, как нарочно, зазвонил телефон. И снова странное совпадение, похожее на вчерашнее.

– Александра Кислицкая? Это из деканата вам звонят. Вы прошли первичный отбор на летнее обучение по обмену в Северном Лесном университете Китая⁵ по сумме баллов, но нужно еще пройти собеседование. Оно – сегодня в 12:00 в сто пятой аудитории, корпус «А».

– Но ведь уже почти одиннадцать! – обомлела Саша.

– Потому и звоним, – отрезали на другом конце. – Без опозданий, пожалуйста. Проводят собеседование наши преподаватели и представители китайского университета. Поторопитесь. – Дальше последовали гудки.

«Ой, все!» – только и подумала Саша. И заметалась, заметалась, как лиса по курятнику. Щенок только смотрел на нее, как-то сгорбившись. И задом перестал вилять.

А Кислицкая все металась по своей комнатке – от шкафа к трюмо, от трюмо к письменному столу времен детства Ильича, чудом сохранившемуся в состоянии стояния. Платье надеть? Так вроде компетентнее выглядишь, говорят иностранные психологи. Но в шкафу только несерьезности в цветочек. Две: старая и новая, синяя с белым и белая с синим. Блузку светлую с юбкой? Подумают, что официантка воду принесла. Джинсы с блузкой? А правильно поймут? Голова идет кругом! А на ней еще бы волосы надо уложить… «Ой, все!» – снова всплыло в непричесанной Сашкиной голове, и Кислицкая, зажмурившись, просто сунула руку в шкаф и наудачу вытащила то, что первым попалось под руку. Футболка с лисичкой, последнее ее приобретение. Ну, значит, судьба! Джинсы и кеды, и волосы просто в высокий хвост собрать. Да, азиаты, говорят, любят всякие такие футболки, и чтобы с детством подольше не расставаться… Саша вздохнула, подмигнула почему-то мрачному Счастливчику и, закинув сумку на плечо, умчалась…

Десять минут бега по пересеченной местности частного сектора, пять минут нервного стояния на автобусной остановке, двадцать минут тряского подпрыгивания в маршрутке, «Девушка, да вы поосторожнее машите своим хвостом!» – замечание недовольной тетеньки-кондуктора на выходе, рывок на третий этаж по железной лестнице, и мини-пробежка по пустым уже коридорам корпуса «А», и…

– Васильева и Кислицкая, вам вообще это надо? Вы почему опаздываете?

Секретарь деканата всегда грознее самого декана, это непреложная студенческая истина! Даже если сам секретарь меняется каждые полгода, за свои полгода власти он из кролика успевает стать удавом. И сейчас такой вот очередной удав гипнотизировал запыхавшуюся Сашку, и она готова была сквозь землю провалиться. А вот впорхнувшая белокурая феечка, тоже опоздавшая, но бесстыжая, как лиса в сказке, лишь картинно поджала губки, успев состроить глазки и секретарю, и синеглазому шатену, который шагнул за ней в кабинет из полутемного университетского коридора. Парень с самыми синими глазами на курсе, Антон, кажется… И Саша потупила взгляд, ощущая себя, как в детстве, нескладной узкоглазой чернавкой с жесткими прямыми косичками, неуклюжей, неловкой.

– Ой, Анимешка, а ты что здесь? Будешь показывать карате или чай подавать?

Феечка вскинула бровь. Но тут же махнула кудряшками – больше для сопровождающего ее синеглазого спутника, чем для смутившейся однокурсницы. Ах, милым девочкам так идут хорошие манеры, а значит, надо сказать что-то приятное даже самой неприятной особе. И конечно, она сказала:

– Прикольная кофточка.

Васильева была так мила, что Саша еще больше почувствовала свою нескладность и то, что рассматривать ей положено только пол, склонила голову и… разозлилась. Высокий конский хвост собственных волос погладил ей шею, оказавшись шелковистым, и словно придал сил.

Да, Кислицкая разозлилась! Это было не новое чувство, но раньше оно пугало хозяйку, потому что непонятно, чего ожидать от самой себя злой, и потому Саша научилась его купировать, оставаясь смешной и тихой, чтобы не «поплыть»… Но сейчас – наверное, сказался недосып вчерашний – в ней затюканная нескладеха вдруг уступила медалистке и умнице. Кислицкая вскинула голову, еще раз ощутив ободряющую щекотку, и улыбнулась, поймав снисходительный было взгляд.