Басурманин. Крылья каарганов

Глава 6

В хлопотах и заботах не успели заметить, как настал грудень²⁹. И лишь когда раньше срока ударили морозы, скорый приезд невесты, да и сама свадьба перестали казаться призрачными, словно позднее марево над рекой.

В Рязань потянулись купцы с товарами, рыбари везли лучшую рыбу, охотный люд из окрестных деревень доставлял свежую дичь, пекари ставили хлеба, в теремных подвалах квасили брюкву с поздними яблоками и варили меды. Постепенно всё готовилось к предстоящей свадьбе князя Владислава.

Дамир всё чаще пропадал в кузне и у восходного холма, где стояли шатры вольного народа. Владелина понимала: среди половцев он чувствовал себя ближе к покинутой, безвозвратно утраченной родной земле. Вспоминая о непростых днях на чужбине накатывали всё чаще, тем тяжелее становились думы о предстоящей свадьбе, не её, но князя. Ей хотелось, чтобы брат выжил тогда, в детстве. И это он готовился бы теперь к свадьбе. И его невесту ожидали со дня на день. А она…

– Опять головку тяжкими думами терзаешь, княже? – услыхала Владелина над ухом шёпот боярина Магуты. – Так гляди, те, кому не пристало, чего пронюхают, да лихое об тебе сказывать станут?

Встрепенулась она, наскоро огляделась. В думных палатах окромя неё и боярина Магуты, только воевода.

– Прав ты, Яр Велигорович! О делах помышлять надобно.

– Вот и я об том! Что за думы терзают тебя? Вижу, неспокойно на тебе. Взгляд затуманенный, тоскливый. Неужто вновь о свадьбе печалишься? Не кручинься, не волнуй головку мыслями тяжкими. С князем муромским всё сговорено, решено всё да продумано. Не тревожься так понапрасну. Обойдётся всё, ладно будет!

Владелина вздохнула, взяла со стола грамоту и принялась читать. Да только письмена перед глазами заплясали и стали расплываться.

– Негоже так себя распускать, княже! – на плечо легла крепкая рука воеводы. – Дарина, девица хоть и беспутная, да сговорчивая. Созналась. Повинилась в содеянном. Впредь дала слово быть покорною, не перечить, во всём мужа слушаться. Коли вышло так, не нам противиться. Стерпится. Прогони тоску, да пойдём со мной! А свитки подождут! Верно сказываю, Яр Велигорович?

– Всё так, Артемий Силыч. Мудры речи твои! – закивал боярин и кинулся спешно собирать со стола грамоты. – Ступай, княже, с воеводой. А то всё в делах, да в заботах. Так и захворать недолго!

– Погоди, Артемий Силыч! О свадьбе ещё спросить хочу. Помнишь, Яр Велигорович, как ты в первый раз мне о ней поведал? Все вы с батюшкой ладно рассудили. Да о первой ночи позабыли…

Переглянулись вельможи. Не укрылось от Влады, что неловок разговор им, тягостен. С тоской глядел на её Яр Велигорович.

– Вон об чём кручинишься, княже! Эх, князю-батюшке об том в свой черёд должно было сказывать. Ну-ка, сядь-ка поближе. Поведаю… – позвал боярин, постучав ладошкой по лавке. – Вот что скажу тебе, коли так тревожишься. Невесте твоей про всё ведомо. Знает девка за кого замуж идёт.

Владелина подскочила с лавки, затряслась вся:

– Да в уме ли ты, Яр Велигорович? Кто без ведома моего посмел об таком сказывать?

– Тише, тише, княже! Не гневись! – сгрёб её в охапку воевода и зашептал оглядываясь. – Об том князья ей поведали, когда о свадьбе вашей сговаривались. Был в Рязани муромский князь, когда с тобою да княжичем та беда приключилася. И подмена сея с дозволения его была сделана. Ну а когда Дарину с полюбовников поймали, тут он и вспомнил об том, что за князем Рязанским тайное ведает. И решил укрепиться, упрочиться, сей союз создав.

– Когда б батюшка твой воспротивился и о женитьбе Владислава ни условились, не сидеть бы ему князем в Рязани. Покорился он властителю муромскому и нам пристало волю его принять.

– Детё же само по себе не народилось. С кем-то путалась Дарина та, – тяжко вздохнула Влада.

Воевода с боярином переглянулись:

– С байстрюком боярским безсоромница спуталась. Рос в крестьянской семье он, пастушком. От него прижила мальчонку-то. Пастушка того за провинность казнить желали, да боярин вступился. Его был грех, признал сына. Пожалели ублюдка, прогнали из княжества прочь. Дарину ту тебе в жены просватали. А ребёночка, что народился, спрятали до поры, чтоб об том не прознал никто, – виновато опустил голову Яр Велигорович.

– И дитя это прочут мне в наследники…

Владелина замотала головой, поднялась и, отвернувшись, подошла к оконцу. Солнечные блики отразились на шитом золотом кафтане и сафьяновых сапогах.

– Что же раньше об том не поведали?

– Да забот и без того полно было, недосуг. А теперь вот и срок пришёл.

Обхватив голову, Влада заходила по думным палатам. Раз прошла из конца в конец, и ещё раз. Когда в другой раз шла мимо боярина, ухватил её Яр Велигорович за рукав, потянул на лавку:

– Успокой думы тяжкие. Князю степенным быть должно. Пред гостями не след нам срамиться. Ты прими что есть. Стерпится… А мы тут завсегда, рядом с тобой. Коли в чём нужда, поможем. Верно сказываю, воевода?

– Верно, Яр Велигорович! Не кори себя понапрасну, княже! – Артемий Силыч покосился на боярина. – В том вины твоей нет. Ты скажи лучше, смирился хан Дамир? Помню зело горяч был, как о свадьбе услыхал. В Муром войско вести вознамерился. Насилу успокоили.

– Ой, не ведаю я, Артемий Силыч! – тряхнула она головой, глядя, как во двор княжеского терема въехала повозка с бочками. – Мы об том и не говорили с той поры. Да и не вижу я Дамира совсем. Он то в кузне с Гайлисом пропадает, то в полях скачет. В покои почитай две седмицы не хаживал, в шатре ночи коротает.

– Так мы сами к нему наведаемся, – засобирался воевода. – На просторе оно и дышится легче, и разговор без сторонних ушей ладится. А я тебе Борича отправлю. Он вас посторожит. Никого близко не подпустит.

– Что ты, Силыч! – Владелина развернулась и, подбежав, зашептала с укоризной, поглядывая на воеводу. – Да неужто ещё и Боричу ведомо про тайну мою?

– Борич сотник добрый! – поспешил успокоить её воевода. – Чего не пристало не спросит, слова лишнего не скажет. Не ведомо ему не об чём. Но за тебя, он любому брюхо вспорет. При Симеоне и десятником бы не стал. Воевода прежний тех, кто умишком горазд не привечал, сторонился. Кабы не ты, да те разбойники в лесочке, так на стене и служил, или на воротах. Я за ним зорко слежу. Добрый воин, страж надёжный. Не печаль головку-то, пойдём!

– И правда, поезжай в поле, княже! Развей тоску! А я тут сам управлюсь. Фёдора, вон, в помощники кликну. А воротишься, мы тебе всё обскажем, кто чего просит, у кого надобности какие есть, а? – уговаривал боярин.

– Что поделать с вами, коли просите? Поеду! – согласилась Владелина.

***

Третий день Дамир не покидал селение. Вокруг бурлила жизнь. Кыпчаки обжились, привыкнув к новому месту. И хотя теперь стену между шатрами и полем не поставили, степная стража надёжно охраняла селение.

Попервой каждый всадник, показавшийся на пути к холму, заставлял хвататься за сабли. Но теперь степные жители обвыклись. Рязанцы всё чаще наведывались за разными надобностями. Стража пропускала их свободно, загодя отличая добрых людей от беспутных. Да и сами кыпчаки поутру отправлялись в Рязань – кто к мастеровым, кто на конюшни или торжище, а кто на ремонтные работы. И хотя за ещё одни год следы былого пожарища окончательно стёрлись, в самом городе дел накопилось немало.

Дамир сидел в шатре у очага. Нащупав под одеждами амулет, он смотрел, как потрескивая и подбрасывая яркие искры, в затейливом танце плясало пламя. Долго ли? Он и сам того не ведал, пока не услышал, как в шатёр кто-то вошёл. Схватившись за кинжал, он резко вскочил и развернулся.

– Мой хан! Что за тяжкие думы терзает тебя который день? – у входа стоял Усман. – Не ждать ли беды нам?

– Ты чего бродишь по́темну? – не ответил ему Дамир.

Увидав удивление на лице верного воина, он поднял голову. Свет над очагом, не такой яркий как в жаркие месяцы, освещал свод.

– Господин! Ты вновь просидел до́светла, – Усман топтался у входа, смущая догадками.

Подойдя совсем близко, Дамир напомнил:

– Не я тебе господин, Усман. Князю Рязанскому мы служим.

Воин поклонился.

– Всё так, мой хан.

– Случилось чего, что ты пришёл?

– Случилось.

Усман оживился.

– Воевода гонца прислал. Велит тебе взять двух верховых и к большому холму ехать.

– Сказывал зачем?

– Нет, мой хан.

– Гайлис в селении или опять в кузне пропадает?

– Он без тебя в кузню не ходит, мой хан.

– Позови брата. Со мной поедет.

Усман поклонился и вышел. А вскорости Дамир с двумя всадниками выехал из селения и отправился к самому высокому холму в округе.

Владелину он увидел издали. Она восседала на статном арабском жеребце. Этого коня Дамир укротил для княжны, когда понял, что никогда её не отпустит. В табуне жеребец выделился сразу, горделивостью, непокорностью, как и она когда-то. Он желал усмирить и её, но вышло иначе – сам покорился красавице княжне. И теперь, глядя на неё, горячие языки пламени костра, задремавшего в груди за множество одиноких бессонных ночей, вспыхнули и обожгли нутро.

– Отчего гонца не прислала? – взлетев на вершину, Дамир остановил коня, залюбовавшись возлюбленной. – Я для тебя всё сделаю, коли велишь.

Владелина, и головой не повела, молча смотрела вдаль. Дамира пронзила боль, словно крепкая рука опустила на спину кнут.

– Мне сказывали, воевода требует…

Владелина молчала. Дамир бросил взгляд к подножью холма. Борич с ратниками и кыпчаки смотрели по сторонам, оберегая их покой.

– Я ждала, что сам в терем явишься, – голос зазвучал так непривычно тихо, что Дамиру на миг почудилось, будто перед ним не князь, а кроткая невольница, вынужденная подчиняться покорившему её властителю. Необъяснимая злость горьким комом подкатила к горлу.

– Не ведал, что понадобился тебе. Отчего не позвала?

– Не хотела тревожить. Ты всё на просторе, с вольным народом дни проводишь.

– Только вели, и я ни на шаг от тебя не отойду.

Дамир дёрнул поводья и подъехал ближе.

– Боязно мне, – Влада смотрела вдаль, а ему так хотелось, чтобы на него. – Дарина прибудет вскорости, а я всё о свадьбе думаю. Многим тайное стало ведомо, и меня то страшит. Вот и ей, сказывают, вестимо за кого замуж идёт. Не сотворила бы чего невеста. Мне бы зелья сонного для Дарины и свиты её, только взять его негде. Что станется, если тайное откроется?

– А Агафья что? Яр Велигорович сказывал, будто зелье сонное у неё просить станет.

– Был на заимке боярин. Она его и на порог не пустила, прогнала прочь. Всё за батюшку винит, за кончину его безвременную.

– Не нам то решать, а духам, кому в какую пору уходить. Добуду я тебе травы. Об том не кручинься.

Дамир дёрнул поводья и подъехал совсем близко.

– Об том батюшке твоему поразмыслить следовало. До сей поры удавалось тайное хранить. А теперь-то что? Долго ли сокрытым останется?

– Гости съедутся и разъедутся. Коли Дарина вида не подаст, что ей тайное ведомо, о печали забудется. Не у кого мне совета просить. Боярин с воеводой всё о своём, мол, не кручинься, обойдётся, стерпится. А ты уж сколько ночей в терем не приходишь. Сторонишься.

– Я буду там, где будешь ты, княгиня моя. Приду туда, куда позовёшь. Сделаю всё, что велишь. Слово скажи и не бывать той свадьбе.

– Не в моей власти отменить сговорённое. Я просить тебя желаю. Не противься. Не мешай неизбежному. Ты пойми, не могу я супротив воли батюшки пойти. Коли решено, так тому и быть. Дай мне слово верное, что мешать не станешь.

Дамир опустил голову:

– Всё исполню, княгиня моя, как просишь, хоть и думать об том мне муторно. Ежели позволишь, и я попрошу. Не слушай речей, что обо мне нашёптывать станут. Лишь ты́ мне люба. Лишь тебе одной служу я и народ мой.

– Всё ведаю, Дамир, – она повернула голову и будто десяток стрел разом влетели в его грудь. – В день тяжкий не отходи от меня.

Он протянул ей руку, и Влада вложила в неё ладонь.

– Даже если очи твои меня не узрят, голоса не услышишь, знай, я рядом. Никто не принудит меня покинуть тебя, пока сама не прогонишь прочь. И тогда не уйду, останусь поблизости, чтобы хранить твой покой.

Дамир обернулся на стражу. Верховые озирались по сторонам и переговаривался меж собой. Легонько сдавив пальцы, Дамир посмотрел на Владелину. Её устремлённый вдаль взор был холоден, как воздух по утрам.

Резвые кони летели по полю, неся седоков к стенам Рязани. Стража – два половецких всадника и три русича – едва поспевали следом. Выехав на дорогу, всадники уже повернули к мосту, когда из-за городской стены показался верховой и направился к ним.

– Стой! – поднял руку Дамир, преграждая путь.

Верховой остановился.

– Коня совсем загнал! – Дамир недовольно тряхнул головой, глядя на храпящего и нервно переступающего с ноги на ногу жеребца. – Кто ты? Назовись!

– Гонец муромского князя Жадан, сын советного боярина Нетребы с грамотой к Рязанскому князю, – возвестил верховой так, словно не его отец, а он сам советник муромский.

– И какое у тебя послание? – Владелина выехала вперёд и встала рядом с Дамиром.

Жадан окинул взглядом всадника, затем стражу и, склонив голову, ответил:

– Велено известить: княжеская невеста прибудет с рассветом.

Владелина посмотрела на Дамира. На его лице не отразилось ни грусти, ни тоски, ни беспокойства. Он развернул коня, и ни слова не сказав, с силой взмахнул кнутом и ускакал прочь. Половецкие воины отправились за ним.

– Известил, – вздохнула Влада, глядя ему вослед и повернулась к гонцу. – Ступай в посольские палаты. Опосля трапезы явишься.

***

Под вечер Дамир вернулся в терем. Он блуждал по палатам, силясь найти Владелину. Но её не оказалось ни в трапезной, ни в думных палатах, ни в её покоях. Кого не спрашивал о князе, никто не ведал куда он запропастился. Поручив служке известить его, когда правитель вернётся в покои, Дамир хотел отправиться к холму в шатёр, да передумал и пошёл в свои палаты. Он ждал, что как только всё стихнет, Влада придёт к нему.

Вытянувшись на ложе, он смотрел, как по стенам плясали тени от догорающей светильни. Отчего-то вспомнилось, как впервые увидел княжича Владислава, и его дерзкий взгляд всколыхнул в груди давно забытое чувство. Как бушевал огонь и плясали в очах дикие всполохи степного костра, когда ему сообщили о побеге княжича. Как душили его ненависть и гнев в тот миг, когда увидел Мансура, летящего верхо́м по степи с привязанным к седлу истерзанным пленником. Как скатилась к его ногам голова верного сарацина, которого он назвал братом. Как рвалось наружу от боли нутро всякий раз, когда сдабривал настоями и мазями тело умирающего пленника. Как ночами напролёт, забыв про сон и отдых, повторял заговорные слова, отбирая у духов ту, что ворвалась в его становище вместе с дымом пожарища. Как поддавшись ярости, чуть сам не сгубил отвоёванную жизнь. Как гнался за Тай Чу, чтобы отбить любимую. Как метался по степи, ища её среди павших тел. Как стелился по траве и выл, будто раненый зверь, думая, что потерял навсегда. Как ликовал потом, как ласкал желанную и стерёг её чуткий сон. И как грозил расправой и гнал прочь, дабы уберечь от погибели…

– Зачем ты мучаешь меня? – От жарких прикосновений перехватило дыхание. – Почему просто не убьёшь?

– Ты. Мой. Пленник, – улыбнувшись, прошептал Дамир, лаская и покрывая тело нарсугур³⁰ нежными поцелуями. – Очень дорогой пленник. Очень необычный пленник. И ты принадлежишь только мне. Я тебя никогда не отпущу. Я. Тебя. Никому. Не отдам.

– Я тебя никогда не отпущу… И не отдам. Никому. Я слово дал и его сдержу…– с этими думами Дамир и уснул.

Глава 7

Прохладные, но всё ещё яркие лучи, отразились в оконцах и упали на подушку, озарив светлицу разноцветными отблесками. Пошевельнувшись и ощутив на себе тяжесть покровов, Дамир открыл глаза. Он так и не дождался княгиню, и уснул не раздеваясь. И теперь его заботливо укрывала меховая накидка, отороченная соболями.

Дамир оглядел светлицу, надеясь увидеть любимую. Но, как и прежде, в покоях никого не было. Зато на подушке лежал перстень с крупным кроваво-красным камнем.

– Влада! – прошептал Дамир и, надев его на палец, залюбовался красотой.

Размышляя о том, что не слышал, когда княгиня приходила к нему, он не сразу разобрал конское ржание, крики и сумятицу на теремном дворе. Выглянув в окно, Дамир увидал суетящихся служек, конюхов и ратников.

– Невеста! – недовольно пробурчал он, и бросился из покоев на двор, уверенный, что застанет Владелину там.

На лестнице его обогнал кухаркин сынишка, частенько прислуживавший князю. Он тоже увидал его и норовил поскорее прошмыгнуть мимо на поварню³¹, но был пойман за плечо крепкой рукой.

– А-а-а-а… – закричал перепуганный малец, – пусти-и-и-и…

– Не боись, не обижу.

Дамир выпустил мальца:

– Я спросить хочу…

– Чего раскричался? – из-за спины послышался зычный голос поварихи. – Никто тебя не забижает.

Хан оглянулся. Дородная раскрасневшаяся женщина вытерла руки о передник и, отвесив подзатыльник сыну, кубарем скатившемуся с лестницы к её ногам, посмотрела на Дамира:

– Ох, боярин Далемир! Спужал ты мальца маво. Ежели надо чего, у меня спроси. А коли не знаю, я вмиг служку сыщу.

Дамир спустился с лестницы и остановился рядом с поварихой:

– Меня Умилой кличут, – отступив, напомнила она. – Так чего надобно?

– Я князя сыскать желал, да что-то нет его негде, – растерянно оглядываясь по сторонам, ответил Дамир.

– А, так и не сыщешь. Нет его в тереме.

– Как так нет? Я вроде слыхал, невеста приехала.

Кухарка переменилась в лице, а потом плюнула в сердцах:

– Тьфу на неё, невесту эту. Видал бы ты её, боярин. Стан стройный, косища, что моя рука, по полам волочится, ни дать ни взять княгиня… Пока на личико-то не взглянешь.

– Ой, и не говори! – зашептал старший стольник, вывернувший из-за угла с подносом. – Носище, что клюв у птицы – огромный! И горб…

– У невесты? – изумился Дамир.

Кухарка рассмеялась:

– Ох, и горазд ты шутки сказывать, боярин Далемир! Ох и горазд! У носа горб. У носа…

И, забрав у стольника поднос, хохоча и похрюкивая, кухарка отправилась в поварню.

– Чего боярин желает? – склонился перед ним стольник.

– Князя сыскать, – гоня от себя тяжкие думы, пробубнил Дамир.

– Так он токмо к полуденной трапезе будет.

– А где же он есть?

– Дык к свадьбе готовится. Поутру свадьба-то!

– Поутру? Как так? – удивился Дамир.

– А чего ждать-то? Невесту чай для того сюда и привезли. Гости до бездорожника³² поспешат разъехаться. А то потом морозы крепкие вдарят, белым покровом землицу укроет и на телегах не проехать. Эх, боярин! Завтрева веселье рекой побежит! Увидишь, как на Руси гуляют. У тебя, поди, такого не было, в басурмании твоей?

– Не было, – растерянно ответил Дамир и, борясь с подкатившим к горлу жгучим чувством неминуемо надвигающейся беды, медленно побрёл из терема прочь.

Княжеский двор гудел. Народу набилось, что на шумное торжище в ярмарочный день. Ратники и служки доставали из повозок сундуки и короба. Матроны, мамки да няньки в цветастых ярких сарафанах и массивных, расшитых жемчугами киках гомонили так, что заглушали лошадей.

– Ох, и намаялись мы с невестою!

Услышал Дамир за спиной голос боярина Вледимудра Круточива. Тот стоял под лестницей в терем с воеводою и сотником, косясь на свадебное посольство, жаловался:

– Всю дорогу от Мурома изводила жалобами. То шибко быстро поехали. То медленно тащимся. То домишко для ночлега не тот. То каравай остыл. Ох, и хлебнём мы лиха с такою княгинею.

Побродив по двору, Дамир вернулся в терем.

– Медку не желаешь, боярин? – услыхал он голос старшего стольника за спиной. – Ах, вкусен медок! Ах, хорош!

Дамир отмахнулся от него и отправился в свои покои.

Когда шёл мимо трапезной, вновь увидал боярина Велимудра в окружении бояр и посольских. Сбавив шаг, он прислушался к разговору. Гости шумно обсуждали невесту:

– Где же ты, Велимудр Крутович, это чудо заморское сыскал? – посмеиваясь, расспрашивали они молодого боярина.

– Неужто покрасивши не смог найти невесту?

– Князь-то у нас пригожий, ладный. И княгиня ему под стать надобна.

– А эта? Всем хороша девка. Да личиком не вышла.

– Басурманский хан и то попригожее будет!

Гости захохотали, веселясь шутке, но увидав Дамира, разом притихли.

– Ты пошто в дверях стоишь, боярин Далемир! Проходи, чай не в гостях! – позвал его Велимудр. – Налейте-ка мёду боярину!

Стольники засуетились и кинулись к столу. Дамир оглядел посольских и, нехотя вошёл.

– Садись! – звал его Велимудр, хлопая по лавке рядом с собой.

Гости, порядком приложившиеся к мёду, вновь загомонили, обсуждая прелести невесты. А Дамир, присев с боярином, лишь пригубил поставленный перед ним кубок.

– Тебя князь перед обеденной трапезой в покоях своих ждать будет, – склонившись к самому уху, прошептал Велимудр.

Дамир покосился на него, но ничего не ответил. Только отпил ещё глоток и поставил кубок на стол.

– Невеста! Невеста идёт! – послышалось от дверей.

Гости повскакивали с мест и кинулись смотреть.

– Самое время, пока все красавицей любуются… – потянул его за руку Велимудр. – Ступай.

Дамир внимательно посмотрел на молодого боярина, помедлил, да и пошёл к маленькой двери, ведущей в переход к лестнице, что спускалась аккурат к поварне. Выйдя из трапезной, он, сам того не желая, взглянул в переход.

Статная девица шла мимо с высоко поднятой головой. Во взгляде – ни тени смущения. Походка – госпожи. Свита – как при дворе персидского шаха, с уродцами и прочими прихлебателями. По правую руку от невесты гордо вышагивал гонец муромского князя Жадан. И что забыл он рядом с ней? По левую руку семенила хромая уродливая и горбатая карлица с улыбкой, больше похожей на оскал гиены. А следом, несмолкаемая толпа разодетых мамок-нянек и муромских матрон галдела о том, как же хороша их невестушка.

– Ах, ты волочайка беспутная! – услыхал Дамир уже знакомый возглас кухарки за спиной. – И чем тут князь прельстился? У ней же всё лицо в саже³³. Ещё и браслет с бирюзой подарил. Тьфу, безсоромница³⁴!

Взглянув на руку невесты, Дамир вспомнил о подаренном поутру перстне. Так вот, что значил сей подарок! Он уже слыхал, что браслет дарят невесте, ежели принимают такой, какая есть. Но откуда Влада знала о кровавом перстне, с которым в его народе передают избраннику самого себя до последнего дня жизни? Кто поведал ей об том?

Взглянув на перстень, он поспешил в княжеские покои.

***

Служка распахнул двери покоев, и Дарина вплыла в просторную светлицу. Гомонящие мамки, няньки да матроны ввалились следом, наполнив покои гвалтом. Распахнув сундуки и короба, они принялись доставать оттуда наряды, украшения, утварь, оглашая хвалебными возгласами каждую вещицу.

– Прочь подите! Оголтелые! – гаркнула на них Дарина.

Притихнув, бабы попятились к дверям.

– Далече собрался? – остановила она Жадана, когда он вслед за бабами собирался выйти из покоев. – Сказ к тебе есть.

Прикрыв за мамками-няньками двери, Жадан опустил запоры, приблизился и, обхватив Дарину, притянул к себе.

– Сказывай, лапушка!

– Поди разведай, что за басурман у трапезной был. Откуда он тут взялся, кто таков будет.

– Нет в том нужды, лапушка. Полюбовник женишка твоего сей басурманский хан. В терему живёт. Боярином Далемиром кличется. Запросто в покои княжеские входит. Сказывают, голос в думе имеет. Бояре и воевода его слушаются. Во всём, что стражи и дружины касаемо с ним советуются.

Дарина отпихнула от себя Жадана:

– Как меня винить, так на речи не скупился дядюшка. А в мужья мне бабу выбрал. Да ещё и венец княжеский ей на голову надел.

– Верно сказываешь, лапушка! Баба та с виду скромница. Под платьем мужским хоронится, а с басурманом лихим воловодится.

– Ты откель про то прознал? Кто поведал, али сам видал?

– Сам видал, сам слыхал всё, лапушка. Как взор с хана не сводит за трапезой, как по ночи хан в покои княжеские пробирается, как до зори ласками одаривает. Вот и теперь он в покои пошёл.

Дарина схватила со стола кубок с питьём и швырнула в дальний угол.

– Благодарствую, дядюшка! Ох, и выбрал в мужья ты мне князюшку! Обещал бабу, да поведать забыл, что при ней басурманский хан состоит. И округа небось слухом полнится, что правитель в Рязани охальник срамной. Кабы знали они! Князь-то и того хуже – баба!

– Не возьму в толк печали твоей. Нам-то с того токмо выгода, – схватил её в охапку Жадан. – Коли баба-князь с ханом ночи проводить станет, стало быть, и нам раздолье. Да и мне спокойне́й, коли рядом я.

– Так-то оно так, Жаданушка! Токмо править в Рязани я́ желаю.

– Как же то устроить, лапушка?

– Делай, что велю, и всё сладится.

– Что удумала ты, моя сладкая? Смуту какую, али ещё чего?

Дарина топнула ножкой, подбежала к столу и с размаху, всё, что было на нём, сбросила вниз, огласив покои жутким грохотом.

– Цыц ты, голдень беспутный! Языком метёшь, что баба подолом, – шикнула на него Дарина и, повернувшись в дальний угол, позвала. – Сида!

Из вороха тряпья, сваленного в углу, выбралась горбатая карлица.

– Раздобыла, чего я велела?

Карлица уселась посреди светлицы на пол, без стеснения задрала юбки и извлекла из прицепленного к поясу передника кожаный мешочек.

– Да ты что, лапушка! В уме ли ты, голубушка? Неужто бабу-князя со свету извести возжелала? Есть пути понадёжней этого…

Дарина зыркнула на него и зашипела:

– Молчи, окаянный! Молчи!

И повернувшись к карлице, зашептала:

– Сказывай, Сида, что делать станешь?

Карлица посмотрела на неё, подобрала юбки, вскочила на короткие ножки и забубнила:

– Перетру травки, в медок кину. Князю ночью испить поднесёшь. Как пригубит постылый из кубка, так себя потеряет. Позабудет про матушку. Не схочет. Не вскочит. Не взглянет. То, что есть на сердце, всё открой ему. Согласится со всем, примет сказанное. Токмо много пить не дозволяй ему. Коли лишнего хватит и вовсе поутру в землю ляжет.

– Нешто ты её погубить удумала, лапушка? – испуганно глядя на двери, зашептал Жадан. – Кто поверит в кончину безвременную?

– Да не стану травить я её, не печалься ты. Коли послы, что на празднество съехались не поставят под двери нам послухов, то и страшиться нечего. Посидим по-бабьи, поохаем. Нонче же пусть она уверует, что я ей не вражина последняя. А как стерпится, так и сладится. А ты вот об чём поразмысли, – теребя платочек, Дарина заходила по светлице взад-вперёд, а карлица ковыляла за ней следом, держась за юбку. – Кабы хан тот чего не удумал. Не мешался бы под ногами, не спутал дорожки.

– Не спутает, лапушка! – ухмыльнулся Жадан. – Он и шагу из терема не ступит. Тут князь-бабу свою дожидаться станет.

***

Оглядевшись по сторонам, Дамир распахнул двери и вошёл в светлицу. Владелина поднялась ему навстречу.

– Стосковался я, княгиня моя, – обнимая Владу, прошептал Дамир.

Она слегка улыбнулась, увидав перстень на его руке, на миг прижалась к груди любимого, но, тут же отпрянула, ничего не ответив.

– Извелась, гляжу! Истомилась! Так ты только скажи – тут же всё разладится, – стараясь казаться спокойным, говорил Дамир.

– Даже думать не смей об том. Не желаю, чтоб ты в сие путался.

Владелина выглядела встревоженной, смотрела с недоверием. Он всегда страшился этого взгляда. Что если разлюбила? Что если не верит больше? Что если прочь прогонит с глаз?

– Да не смотри на меня, как сыч, – не выдержав, прошипел Дамир, сцепил зубы и отошёл к оконцу.

Но тут же пожалел о содеянном. Видел же невесту. И сам бы на такую не глянул. А уж княгине его она и подавно без надобности. Ругая себя за то, что не сдержался, он тяжело вздохнул и посмотрел на Владелину.

– Не сердись! Неужто решила, я тайное супротив тебя замышляю?

– Я не сержусь, – одними губами улыбнулась Владелина.

– Ты вели, я зелья сонного принесу. Каплю карлице, каплю Жадану-смутьяну, каплю Дарине-распутнице – будут спать, аки дети малые.

Он подошёл к Владе, взял за плечи и притянул к себе.

– Для тебя, моя княгиня, всё сделаю, что ни пожелаешь.

Дамир запнулся. То, что обдумывал с прошлого дня, давалось тяжело. Слова застревали в горле, жгли язык.

– Коли велишь, цельную седмицу Дарину опаивать стану. Буду входить к ней, покуда не понесёт.

Владелина замерла и уставилась на него непонимающим взглядом:

– Как ты помыслить об том посмел? Нет!

Она упёрлась ему руками в грудь, вырвалась из крепких объятий и отвернулась.

– Князю Рязанскому наследник надобен. Сама ведаешь, отчего батюшка твой на подмену решился.

– Нет… Даже думать об том не смей! – тряся головой, она спрятала лицо в ладони.

Дамира словно хлыстом по спине ударили, столь невыносимо было смотреть на терзания любимой. Он сделал шаг, другой…

– Влада! – Дамир схватил княжну за плечи и, прижав к себе, зашептал. – Не желаю я того. Постылая она. Да только ты сказывала, батюшка твой всё решил. Что с князем муромским обо всём сговорено. А о наследнике они подумали?

Владелина развернулась к нему. В глазах блестели слезинки:

– Не желаю я, чтобы ты с ней ложе делил. Даже ради престола Рязанского жертву эту не приму. Не от тебя! Да и есть у Дарины уже сынок. Его́ князь муромский мне в наследники выбрал.

– Ох, княгиня моя, и тягостное бремя взвалила ты на плечи свои! Боюсь, не по силам тебе оно.

Дамир легонько коснулся губами щеки. За дверью послышались шаги и окрики.

– Князь-то где? Не видали? – служки бегали по терему в поисках правителя.

– Утрись, князь! Негоже тебе, Владислав Мстиславович, слёзы бабские лить… Не теперь! Успеется ещё!

Влада молча кивнула и прильнула к его груди. Обняв любимую, Дамир крепко прижал её к себе. В двери застучали и Влада, вытирая рукавом всё ещё влажные глаза, отстранилась от Дамира:

– Опосля поговорим. Недосуг теперь. Только дай мне слово верное, что без ведома моего не ступишь в покои её.

– Без твоего слова не посмею, княгиня моя. В том клянусь.

Она хотела уйти, но Дамир притянул её к себе. Рука змеёй опустилась по спине и обвила стан.

– Ты́ люба мне. И другая, как бы ни была хороша, не глянется прелестями своими. А за тебя, княгиня моя, и жизни не пожалею.

Дамир коснулся влажных солоноватых губ и ощутил, как по её спине пробежала дрожь.

– Князь-то где? Сыщите князя! – послышались возгласы снаружи и в двери опять принялись стучать.

– Схоронись, чтобы тебя не приметили в моих покоях, – услыхал Дамир её тихий, ровный голос.

Отстранившись, она распрямилась, высоко подняв голову – статная, спокойная, холодная – КНЯЗЬ!

***

До темна терем сотрясали гомон, смех и шумливые речи посольских. Кругом царила суета. Из трапезной доносились звуки гуслей и жалеек. Служки бегали по переходам и лестницам, доставляя гостям кушанья. Огромные подносы с жареными гусями и утками водружались на середину стола. Их тут же хватали, разрывали на куски и жадно поглощали, сбрасывая кости под стол. Дух сдобных хлебов и пирогов с рыбой, зайчатиной, грибами, из поварни долетал в трапезную, обволакивал, дурманил и дразнил, заставляя поглядывать на двери всякий раз, когда там появлялись стольники. Тарелки и миски с выпечкой пустели сразу, как их ставили на стол рядом с мочёными яблочками и солёными грибочками, и служки бежали в поварню за очередным подносом с выпечкой.