Loe raamatut: «Как Люсинда за Оскаром ходила»
Люсинда Спесивцева, заслуженная доярка колхоза им. ЛСТЦК или как вещает обшарпанная вывеска на стене правления, колхоза им. «Луча Света в Тёмном Царстве Коммунизма», до замирания сердца и нервной трясучки любила смотреть трансляцию вручения кинопремии Оскар.
Лузгая семечки под шелест свежей газеты «Конец эпохи» то ли за апрель, то ли за август 1990 год, она пялилась в телевизор и представляла себя на красной ковровой дорожке в платье из кумачового пролетарского вельвета, расшитом пайетками и украшенном на груди крупными жёлтыми стразами в форме скоропостижно почивших незабвенных серпа и молота. Тяжело вздыхала. Местами беззубо лыбилась мерцающему вспышками фотокамер экрану. Потом шла на кухню и намешивала себе в алюминиевой кружке «Кровавую Мэри» из двадцатипятипроцентной томатной пасты, щепотки соли, двух щепотей перца, столовой ложки такого же столового уксусу и доброй порции свекольного самогона от ро́дного папани, имевшего в колхозе гордое звание «дед Никифор». Как в лучших домах Лондо́на и Прарыжу украшала коктейль ломтиком перезрелого яблока из соседского сада, по неосторожности упавшего к ней в цветник. И гордо неся перед собой скромный бюст восьмого размера и кружку с «Мэри», возвращалась к телевизору.
Сидя в скрипучем кресле и поскрипывая зубами от досады по далёкой мечте, она всякий раз цыкала и шипела на соседок, которые приблудились к её телеку и теперь смачно прихлёбывали чай с баранками и мешали тоскливо взирать на выходивших к микрофону объявлять победителей неизвестных ей знаменитостей.
– Ох, бабоньки! – оприходовав залпом кружку «Мэри» и громко икнув, Люсинда мечтательно закатила глаза к давно не крашенным деревянным балкам потолка. – Придёт день, и я, Люсинда Спесивцева, буду стоять на этой сцене.
Бабоньки дружно ржали, громче племенных кобыл в колхозной конюшне, и лишь под утро расходились по хатам: кто вздремнуть часок-другой перед работой в поле, а кто за ведром и, зевая во все гланды, на дойку.
Всю следующую неделю после трансляции, удивляя знакомых и родных своим нездоровым интересом к заграничным причудам, Люсинда жужжала надоедливым слепнем о церемонии каждому, кому не повезло повстречаться ей на пути. И жужжала она про наряды, пышную церемонию и то, что однажды станет такой же знаменитой, как и те обладатели Оскара, которых она видела в телевизоре. А ещё про то, что она, Люсинда, просто создана для кинематографа. Отвешивая подзатыльники и одаривая крепким словцом всех сомневающихся, она каждый день ждала, что её мечта исполнится.
