Loe raamatut: «В порывах ветра. Невыдуманная история», lehekülg 2

– Катя, что с тобой?! Скажи, что-нибудь! Открой глаза! – я в панике трясла ее за плечи, но она не двигалась. – Очнись!

– Что с ней?! Почему она не отвечает? – кричала Таня.

– Катя, не смешно! Открой глаза! Катя?..

Я замолчала. Ее дыхание… я не слышала, как она дышит, приложила ухо к груди: сердцебиения не было.

– О, Боже, нет… Ну прошу тебя… пожалуйста, Катя, – я перестала кричать и говорила тихо, прижавшись к ней щекой. – Пожалуйста, прошу тебя… проснись!

Я поняла, что нельзя терять ни секунды и со всех ног помчалась в село за помощью. Таня бросилась за мной. Мы бежали настолько быстро, насколько могли, ноги путались, слезы застилали глаза, и я готова была на все, лишь бы успеть привести кого-то на помощь. Нам на пути попался Егор, который как раз на коне возвращался с работы.

– Егор! – мои легкие разрывались на части. – Прошу, помоги!

– Что случилось?

– Катя там лежит! Она не встает… глаза не открывает… молчит, – я запиналась и заикалась, слезы лились рекой.

– Где там? – резко спросил он.

– На подъеме, – ответила я и почувствовала, как легкие наполнились воздухом.

Егор во весь опор помчался на подъем. Вокруг нас собрались люди, которые расспрашивали нас о том, что случилось, и среди кучи лиц я увидела Катину маму.

– Тетя Света! Катя… она там лежит, не дышит… Мы не знаем, что случилось… какой-то белый шарик ударил ее, – всхлипывая говорила я ей.

– Белый шарик? Как не дышит?.. О нет, только не это! Доченька! – сначала тихо сказала она, а потом страшно закричала и упала на колени, судорожно хватая ртом воздух.

– Шаровая молния! – заговорили в толпе. – Ее надо было закопать в землю, чтобы весь разряд вышел, и все было бы хорошо, – послышался чей-то голос.

Я стояла и смотрела, как Егор мчится на коне, а перед ним лежит Катя. Меня обдало холодом, и я рухнула на землю. Увидев толпу, он резко осадил коня и с галопа перевел лошадь на легкую рысь, а потом и вовсе перешел на шаг, словно всем своим видом давая понять, что торопиться уже некуда… Медленно приблизившись, он опустил Катю на руки родителей и горестно покачал головой. Бережно, словно самое хрупкое и дорогое на свете, катин отец принял на руки бездыханное тело дочери. Опустившись на колени и сжимая ее в объятиях, он горько зарыдал. От глухих надрывных стонов этого обычно сурового мужчины сердце рвалось на части. На лице застыла гримаса горя и отчаяния. От него исходила такая плотная волна неизбывной боли утраты, страшной безысходности… что казалось ее не разрубить и топором. Он держал дочь на руках словно младенца, раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник, в остекленевшем взгляде зияла пустота. Из горла ее матери раздался душераздирающий крик раненного животного. Она прижалась щекой к голове дочери, рыдая навзрыд. А когда уже не могла кричать, забилась в страшных истерических спазмах, заходясь в немом крике. Жутко было наблюдать, как она гладила дочь по голове, привычным движением заправляя за ухо непослушную прядь волос. Оба были абсолютно раздавлены, их боль была осязаемой. Они оплакивали своего ребенка, и вместе со слезами из них как будто уходила жизнь, угасая прямо на глазах. Это была ужасная трагедия для всех нас, но это абсолютно несоизмеримо с той сокрушительной болью, которую испытывали родители. Долго еще люди безмолвно стояли вокруг них не шелохнувшись. Никто не смел помешать им. Казалось сам воздух застыл и время остановилось. Для катиных родителей время действительно остановилось, как на разбитых вдребезги часах. Невероятная немыслимая боль шквалом обрушилась на них в одночасье.

Глядя на них, у меня кровь стыла в жилах. Я захлебывалась в слезах, а легкие наполнялись болью, не давая вдохнуть. На душу тяжким грузом легло чувство вины за то, что не помогла подруге, не докричалась до ее души, не сумела вытащить с темной стороны, где нет света, а значит, нет жизни… И она ушла, покинула мир, в котором была так нужна. Моя подруга мертва. А я здесь, я жива… Стою и смотрю на то, как убиваются от горя ее родители. Меня так отчаянно злила несправедливость этого мира! Почему именно она?! За что? А ведь на ее месте должна была быть я… Я – трусиха, из-за которой моя подруга погибла!.. Это я сейчас должна бездыханно лежать на ее месте! Та, которая из-за своей трусости поменялась с ней местами, прикрывшись телами своих подруг с обеих сторон. «Никогда не прощу себя! Никогда!.. Это я виновата в ее смерти. Это произошло из-за меня. Я теперь никогда больше не увижу ее, не услышу задорный голос, веселый смех, не поговорю с ней…», – так не хотелось верить в ужас происходящего, в глазах потемнело, и я упала без сознания.

Утром я проснулась у бабули на печи, завернутая в теплое одеяло. Не понимая, что случилось, и как оказалась здесь, я на минуту представила, что все это было кошмарным сном. Открыв дверь, я увидела лишь бабу Дуню и Егора, которые стояли на улице и что-то обсуждали.

– Бабуля!

Она обернулась и медленно подошла ко мне.

– Что случилось, Вали? Почему ты не отдыхаешь? – спросила она меня.

– Бабуль, скажи, сон это был? Катя, она в порядке?

Я смотрела на нее с такой надеждой.

– Нет, Вал, она не в порядке. То, что ты помнишь… это не сон, родная…

Она обняла меня, и я заревела.

Катю похоронили на следующий день. Я не пошла туда, не могла держать себя в руках. А через два дня меня забрали домой. Таню я так больше и не видела. Месяц начинался так хорошо, мы так весело проводили время вместе. Я мечтала о том, что буду жить там, и каждый день смогу видеться со своими подругами. А теперь я чувствовала себя еще более несчастной. На сердце появилась тяжесть, душа словно распалась на части, и лишь мое тело еще двигалось.

Со дня трагедии с Катей, время для меня как будто остановилось. Я словно отключилась от всего мира. Все было, как в тумане: посещение школы, кружков и даже пьянки отца, ссоры и ругань. Я просто погрузилась в учебу и спорт. У меня не было понимания того, что произошло. Я так и не приняла уход подруги из жизни… и нет больше места радости и веселью.

Спустя год я вернулась в село к бабуле, но не могла даже пальцем пошевелить, просто лежала и смотрела в потолок. Мне до сих пор было больно вспоминать тот день. Я не могла без слез произносить ее имя. Но проведя неделю в таком состоянии, я решила все-таки выйти и подышать воздухом. На улице сидела Таня на нашей скамейке и, уставившись в землю, водила ногой из стороны в сторону.

– Таня!.. – окликнула я ее.

– Да? – она повернулась ко мне, и на ее глазах заблестели слезы.

– Почему сидишь здесь одна? – спросила я, подходя ближе.

– А с кем же мне сидеть? Ты в городе была, а Катя, она…– Таня замолчала и снова опустила голову.

– Знаю-знаю, прости. Как ты? – я присела на скамейку, положив руку ей на плечо.

– Нормально, наверное. Не хватает мне ее сильно, – она заплакала.

– Мне тоже, мне тоже… – ответила я и обняла ее.

Мы посидели молча, думая каждая о своем. Затем, немного успокоившись, поделились тем, как провели этот год вдали друг от друга. Выслушав Таню, я поняла, что все это время она страдала больше меня. Ведь, кроме Кати, у нее здесь не было друзей. «Ей бы развеяться», – подумала я и сказала:

– Слушай, Тань! Давай завтра сходим на пруд. Как думаешь? – спросила я, сама удивляясь тому, насколько у меня спокойный голос.

– Мы скоро переезжаем в другой город, но я не против, если честно. Хотелось бы вспомнить, как было раньше, – сказала она с легкой улыбкой на губах.

– Тогда договорились. Завтра я зайду за тобой, и мы отправимся на пруд.

Она ушла, а я еще посидела одна. Время идет и, как говорит дядя Ваня, оно лечит даже ту боль, которая кажется нам невыносимой.

Я вернулась в дом и занялась с бабушкой домашними делами. Мы снова говорили с ней обо всем на свете, как прежде, и провели вместе весь остаток дня. Кажется, я понемногу начала приходить в себя.

Утром Таня ждала меня у двери с нетерпением. Мы шли на пруд не спеша, и почти всю дорогу молчали. Нам нечего было сказать друг другу. Любые слова сейчас казались глупыми и нелепыми, и могли лишь разбередить раны.

Добравшись до пруда, мы встали на берегу. Неожиданно, кто-то столкнул меня вниз, и я упала в мутную воду. Страх сковал все мое тело, руки и ноги, словно налились свинцом. Не было сил двигаться, я понимала, что тону. Внезапно, желание спастись куда-то ушло, и я стала медленно опускаться на дно. В голове, как заевшая пластинка, крутились навязчивые мысли: «Нет мне места на этом свете, меня ничего здесь не держит. Зачем мне такая жизнь? Может я и не заслуживаю ее?». Вдруг, я опомнилась и вдохнула воду в легкие, грудь сдавило болью. Я захлебывалась темной водой, а мои легкие заполнялись грязью, и тогда меня обуял жуткий страх. Надежды нет! Меня не спасут! Я умираю! Но тут кто-то схватил меня под руки и потащил вверх. Это был мой брат Егор, которого крикнула Таня. К счастью, он плавал неподалеку и подоспел вовремя, меня откачали. Свое спасение я восприняла, как последний дар от подруги, которую я сама так и не уберегла от беды. В тот день трагедии не произошло, но это происшествие научило меня ценить жизнь. Егор нашел того, кто столкнул меня в воду и жестоко наказал. А я поняла, что последний год дался мне очень тяжело, ведь я так и не простила себе смерть подруги, не оплакала ее должным образом, не смогла отпустить. Чувство вины, давило тяжким грузом и было настолько сильным, что чуть не привело к трагедии.

Погостив у бабушки еще пару недель, я вернулась домой, навсегда распрощавшись с Таней. И почему-то я знала, что мы больше не увидимся, что не стоит давать пустых обещаний писать… А еще я одна сходила на бривену перед отъездом. Мне хотелось вернуться назад и исправить прошлое. Но сидя на лужайке, я понимала, что никому не под силу изменить то, что уже произошло.

– Катя, ты наверняка сейчас где-то в красивом месте ходишь босиком по теплой земле. А я осталась оплакивать тебя в этом жестоком и несправедливом мире. Меня не греют ни солнце, ни печь… и мне больно, словно кто-то бьет меня молотом в грудь. Как ты могла так рано уйти и покинуть меня?.. Но я не виню тебя в этом! Я все время казню лишь себя… Прости, что не смогла тебе помочь!.. не успела, не знала как… Прости! Говорят, что мертвые все слышат. Знаешь, для меня ты все равно жива. Ты живешь в моей памяти, ведь она, как кладезь истории, как фотоальбом, где я сохраню тебя навсегда, увезу частичку тебя с собой. Ты так хотела стать актрисой, мечтала играть в кино, так пусть же моя память будет тебе кинолентой, и пусть на небе огнем загорится звезда, чтобы я знала, где ты.

Меня наполняла тишина, которая царила вокруг. Я тяжело опустила голову после того, как последние слова сорвались с моих уст, затем поднялась и отправилась домой.

Глава 2

Спустя год, все немного изменилось. Я стала взрослее, мудрее и проще смотрела на жизнь. Раны, что кровоточили внутри, поросли коркой, и теперь я могла продолжать жить дальше. Внешне я тоже изменилась: стала высокой и стройной, на лице появился нежный румянец, щеки чуть округлились, а волосы стали терять цвет колоса и приобретать более темные оттенки. Мне нравилась моя белая, как мрамор, кожа, стройные ноги и аккуратные красивые руки. Я сама себе казалась безумно очаровательной.

Как-то в выходные дни, сидя вечером за уроками, я снова услышала крики. Мама вбежала на кухню, быстрым рывком схватила меня за руку и выставила за дверь. Я сначала не поняла, что происходит, но оказавшись в подъезде, увидела стоящую рядом со мной Лиду. Она смотрела в пол, опустив голову вниз.

– Опять они начали! Словно нет больше других занятий помимо того, как драться друг с другом! – пробурчала Лида.

– Это ненадолго. Дай Бог, зайдем через час или два, а пока давай спокойно посидим под дверью, – тщетно пыталась успокоить я сестру, накрыв ее плечо своей рукой.

– Не надо! Хочешь сидеть, сиди и слушай. Я устала каждый раз терпеть их концерты. Пойду играть на улице, не хочу снова сидеть под дверью, как бездомный щенок, – гневно заявила Лида, стряхнув мою руку с плеча.

– Стой же! Ты не пойдешь на улицу, там темно. Хочешь, иди к соседке, а на улицу не ходи. Вдруг, что случится, а рядом никого не будет, – я попыталась ее остановить.

– Отстань, говорю! Не надо за меня волноваться, вон за них волнуйся, – и махнула головой в сторону двери, за которой кричали родители.

– Давай, и ты не будешь устраивать концерты, Лида!

Вдруг из нашей квартиры донесся надрывный крик мамы:

– Помогите!

Я ринулась к двери и резким движением распахнула ее. На этот раз мама не закрылась на замок. Влетев в дверь, я увидела, искаженное от боли лицо мамы, лежащей на полу, беспомощной и избитой в кровь. Он, как зверь, издевался над ней. Алые капли крови струились отовсюду, стекая на ковер и оставляя следы. Из ее глаз струились слезы, и в этот момент отец прыгнул ей на руку. Послышался хруст костей. Я точно остолбенела от ужаса. Словно ад окружил меня со всех сторон, буря, что закипала внутри меня, разжигалась яростным огнем. Я кинулась на помощь, во мне разгорелась такая злость, что вытеснила всякий страх перед отцом-тираном. Мама, почти бездыханно, лежала на полу, в плену боли и ненависти к своему мучителю. Схватив зонт, который стоял в коридоре, я подлетела к отцу и со всей силы ударила его по голове, вложив в этот удар всю свою ненависть и ярость, отвечая болью на боль. Затем я ударила его еще пару раз, когда он свалился на пол.

– Не смей! Слышишь, не смей ее бить! – орала я на него, возвышаясь над ним с зонтом в руках.

Я повернулась, чтобы помочь маме встать и услышала, как он позади меня поднялся во весь свой рост, а затем наотмашь ударил меня рукой по голове. Вся комната на миг пропала в дымке тумана. Я упала и сквозь размытую призму увидела, как Лида подбежала к нему и пнула его ногой в живот. Затем снова темнота, я пытаюсь подняться, но так тяжело держать свое тело. Оглушенная болью я смотрела, как он бьет Лиду. Мое лицо исказилось от ярости, я снова схватила зонт, который лежал подле меня, и накинулась на него с новой силой, нанося удары куда попало, после которых он уже не смог подняться. Мама была без сознания. Я испугалась и побежала к телефону вызвать скорую помощь, а затем присела рядом с ней.

– Мама… мамочка! Ты слышишь меня? Я знаю тебе больно, но открой свои глаза. Пожалуйста, мамочка, не оставляй нас!

Она вздохнула, и я поняла, что она еще жива. В тот момент я словно состарилась на сто лет вперед, осознавая, какой может стать жизнь, если вдруг мамы не станет. Я сидела и гладила ее по голове, когда увидела, как входят врачи скорой помощи.

– Быстрее! Маме совсем плохо! Помогите ей! – в панике кричала я людям в белых халатах. Их вид вызывал во мне доверие, и в моей голове стучала единственная мысль: «Наконец-то прибыла помощь!». Врачи здесь, а значит теперь с мамой все будет в порядке.

Они быстро осмотрели ее, погрузили на носилки и забрали в больницу. Мы остались дома. Я проводила маму до машины и вернулась. На пороге стояла Лида, на ее лице красовался синяк под глазом, и видно было, что она еле сдерживает слезы. Я кивком поблагодарила ее за помощь и прошла внутрь, где отец уже громко храпел в своем любимом кресле. Благо, нас не было рядом, когда он очнулся. Я не стала его будить от греха подальше. После такой разборки грязь на полу красовалась на самом видном месте, поэтому я решила все убрать, так как мама терпеть не может беспорядок в доме. Отмыла ковер и все, что рядом, от следов крови и прибрала вещи, которые валялись из-за погрома. После этого отправилась в спальню, где уже лежала на кровати Лида, отвернувшись к стене.

– Как думаешь, она выживет? – спросила Лида, поворачиваясь ко мне.

– Надеюсь! Ты спи, завтра будет нелегкий день, – ответила я и присела на кровать.

Лида снова отвернулась, и я, сидя на кровати, ощутила, как болит моя голова. Я сначала и не разобрала откуда такая боль бьет в висках, но затем вспомнила, как получила по голове от отца. Вечер был еще ужасней, чем мы предполагали. Никогда не забуду его дикие глаза и то, как он поступил с нами. Я легла, и медленно проваливаясь в сон, надеялась, что ночью ничего не произойдёт. Волнение за маму зашкаливало, но что-то сделать сейчас я не могла.

Наутро, проснувшись, я сразу же оделась и побежала в больницу, которая находилась в паре кварталов от нашего дома. Я мчалась, как угорелая, чтобы узнать, как там мама. В больнице меня сразу же проводили до ее палаты, видя мое состояние. Она лежала с гипсом на всю руку и спала. Я тихонько подошла к ней и присела на кровать.

– Мама! Ты слышишь меня? Как ты? – обеспокоенно спросила я.

В палату вошел доктор и подошел к нам, окинув меня внимательным взглядом.

– Вы кто?

– Я ее дочь!

– Это хорошо. Ваша мама многое перенесла сегодня ночью. Мы сделали ей операцию. Кто-нибудь еще придет к ней?

Он присел рядом на пустую кровать.

– Нет! Не знаю, то есть… Может, придет отец, – я растерялась. – А что с ней?

– Ничего такого, что могло бы угрожать ее жизни. Сейчас она спит после наркоза, у нее в нескольких местах сломана рука, раздроблены кости в области предплечья. Теперь ей нужна будет ваша помощь, юная леди, – он встал и улыбнулся.

Я не могла смотреть на маму без боли, такую слабую и подавленную. Она всегда казалась мне сильной и волевой, какой-то неземной… а теперь она лежит, беспомощная и несчастная в окружении белых больничных стен. Ей нужна была моя поддержка.

– Вали? – она открыла глаза и посмотрела на меня.

– Да, мама?

– Что ты тут делаешь? – ее голос был слабым и осипшим.

– Я проведать тебя пришла. Ты отдыхай, мам.

– Где отец?

– Он дома спит еще. Я как встала, сразу к тебе прибежала.

– Иди домой, Вал! Отца покорми, дома прибери и в стайку сходи, проведай животных. Не нужно день здесь просиживать.

– Но, мама, я пришла к тебе, дела подождут. Я все успею.

– Иди, давай! Не надо со мной спорить, – она посмотрела на меня, как прежде, со злостью.

– Хорошо.

Мне не хотелось раздражать маму, и я ушла.

Дома отец сидел в своем кресле уже трезвый. Я прошла мимо него в комнату, переоделась и разбудила Лиду. Она нехотя встала и пошла умываться, на лице в ярких красках виднелась картина минувшей ночи. Я прошла на кухню и приготовила завтрак, затем позвала отца и сестру.

– Где ваша мать? – спросил он, усаживаясь за стол.

– Как где? В больнице! – я даже возмутилась.

– Что она там делает?

– Как что? Лежит после операции.

Это было немыслимо. Он делал вид, что ничего не помнит.

– Что? Какая операция? Что ты мелешь? – он начал раздражаться.

– Папа, ты не помнишь, что случилось вчера?

– Нет!

– Так вот! Ты вчера маму сильно избил, она сейчас лежит в больнице с переломом руки в нескольких местах. И нас с Лидой не пожалел… Посмотри на ее лицо! Это след от твоей руки! – мой голос дрожал от негодования.

– Да как ты смеешь со мной так говорить?! – вскричал он, бухнув кулаком по столу так, что посуда жалобно звякнула. – Вон из-за стола, чтобы глаза мои тебя не видели!

Да я и сама не могла больше находиться рядом с этим извергом. Никакого раскаяния за содеянное от него не дождешься. Да как он мог?! Якобы он ничего не помнит… зато я не забуду этого никогда! Вчерашнее событие крепко врезалось в мою память и навсегда оставит там глубокий шрам. Я сидела на кровати, сжав руки в кулаки, и злость кипела во мне, разливаясь по венам.

Я решилась выйти на кухню, чтобы перекусить и убрать со стола только после того, как за ним захлопнулась дверь. Лида сидела необыкновенно тихая и подавленная, не стоило трогать ее сейчас. Ведь я и сама могла справиться со всеми домашними делами без чьей-либо помощи. Лида, итак, натерпелась вчерашним вечером, проявив отчаянную смелость в попытке защитить нас с мамой от озверевшего отца. Пусть отдохнет, придет в себя. До вечера я занималась работой по дому и скотом, приготовила ужин и накрыла на стол, хотя сама есть не стала. Отец вернулся поздно, поел и лег спать.

Последующие две недели я все делала сама, как только прибегала со школы. Маму выписали, и она вернулась домой, но на ее руке красовалась память о минувших выходных. Она не могла делать ничего по дому и не справлялась со скотом.

Как-то мы услышали разговор родителей и поняли, что они собираются продать все хозяйство, так как мама больше не справляется с хозяйством. Отец говорил, что нужно пойти в ЗАГС и расписаться, после чего он получит новую квартиру в недавно построенном доме. Так я узнала, что наши родители не были по закону мужем и женой, а всего лишь сожительствовали.

Отец с мамой расписались и получили новую двухкомнатную квартиру на втором этаже трехэтажного дома, который находился рядом с нашей школой и стадионом. Я тешила себя надеждой, что там наша жизнь хоть немного изменится в лучшую сторону. Мама продала свою стайку, а отец все чаще отправлялся на охоту, так как получил ружье со всеми документами. Теперь мы могли не видеть его по несколько дней в месяц. Пока что он не поднимал руку на мать, потому что выходные проводил вне дома, и у мамы была возможность восстановиться.

Год протекал более или менее спокойно, но я стала замечать, как мама понемногу пристрастилась к выпивке. Теперь и она тоже пьет, то ли от горя в своей жизни, то ли от боли, что терзала ее тело. Я не понимала этого, но сказать ей ничего не могла. Как-то вечером, когда отец остался дома, и они оба сидели за столом в зале, я услышала мамин крик:

– Перестань! Хватит!

Как и прежде субботний вечер превратился в боевой спарринг между выпившим отцом, а теперь еще и выпившей мамой. Так изменилось отношение к спиртному и второго члена в нашей семье. Как говорила мама себе в оправдание: «Я устала бороться с его запоями».

Из зала доносились пьяные крики и ругань. Я сидела, не двигаясь с места, чтобы не накликать беду на себя. Но, увы, в этот вечер без происшествий было не обойтись. От бранных слов родители перешли к драке. Удар за ударом, звон бьющейся посуды и грохот мебели… Внезапно все стихло. И это была та самая пугающая тишина. Я хотела знать, что там произошло, но, в то же время, меня охватило оцепенение, леденящий душу ужас разливался по венам. Воображение рисовало страшные картины, а в голове стучала мысль: «А если все кончено? Что если кого-то из них… О, Боже!». Отчаяние и паника заставили меня зайти к родителям. От увиденного глаза мои расширились, а тело сковал страх. Отец схватил маму за горло, пытаясь задушить. Его обезумевшие глаза налились кровью, а костяшки пальцев побелели от давления. Мама уже практически не сопротивлялась, на шее вздулись вены, из горла вырывались лишь хрипы, и казалось, что жизнь вот-вот уйдет из нее.

–Папааа!

Мой отчаянный крик был настолько громким и пронзительным, что на отца это подействовало, как оплеуха. Он вздрогнул и отпустил маму. Посмотрев на меня ошалевшими глазами, он увидел на моем лице безумную ненависть, боль и страх за то, что он вызывал во мне все эти мерзкие чувства. Это был переломный момент. Воздух в комнате сгустился и смешался с эмоциями и чувствами, которые делали меня глубоко несчастной. Казалось, что все вокруг превращается в дым из отголосков прошлого. Я не знала, что ждет меня в будущем, но именно в тот момент решила для себя, что надо бежать от этого ужаса, как можно дальше. Мне стало страшно за свою жизнь и за то, какой она может стать.

Тот злополучный вечер закончился тем, что родители, как ни в чем не бывало, просто продолжили пить дальше, пока не напились до беспамятства. Когда я пошла проверить их, то увидела, как мама лежит возле стола и ее выворачивает всем, что она съела и выпила за вечер. Картина была крайне неприятной. Я не хотела видеть свою маму в этой пьяной невменяемой женщине, от которой несло рвотой и перегаром. Переборов отчаяние и желание сбежать в эту же минуту, я кое-как подняла ее и потащила в ванную. Ноги не слушались ее, и она навалилась на меня практически всем своим весом в сто килограммов. Мой позвоночник хрустел под такой тяжестью, и все это показалось мне непосильной ношей для хрупкой двенадцатилетней девочки: «Как же я дотащу маму до ванной? Как я вынесу эти постоянные пьянки, скандалы и драки? Неужели я обречена на столь жалкое существование? В чем мое предназначение? Для чего я была рождена на этот свет?!». Видимо злость на свою судьбу и отчаяние придали мне сил, и я все же дотащила маму до ванной, а потом пошла убирать за ней в зал. Лида не осталась в стороне и присматривала за мамой, пока я устраняла последствия очередной пьянки родителей. Я всю ночь не смыкала глаз, опасаясь за маму, которая перебрала с алкоголем, но Лиду я отправила в постель, чтобы дать возможность выспаться хотя бы ей. К сожалению, это были не последние испорченные выходные… У родителей это уже превратилось в своеобразную традицию. После нескольких таких бессонных ночей сестра и вовсе отказалась мне помогать, и пришлось все делать самой.

Так мы привыкли к тому, что теперь еще и мама стала пить. И ко всем моим привычным ежедневным заботам и занятиям прибавились еще и бессонные ночи по выходным. Летом мы все так же уезжали к тете Клаве на целый месяц каторжных работ. Я терпеть не могла эти принудительные работы у той, которую не любила за ее грубость и отстраненность. Меня раздражали ее ленивые дети, с которых Лида брала пример. Со временем отношения с сестрой стали совсем прохладными. Она воспринимала мою доброту к ней, как слабость и пользовалась этим. Как-то мы с ней собрались поехать купаться на мульду, в которой образовался водоем у нас в городке. Я выкатила велосипед, и мы стали решать, как поедем.

–Ты покатишь, я поеду, – сказала мне Лида.

– В смысле? – непонимающе уставилась на нее я.

– Ну по очереди: сначала ты будешь крутить педали, а я сяду на сиденье, а потом поменяемся.

– Ну, хорошо.

Я встала на педали, Лида села позади меня, и мы покатили. Я проехала так минут десять и остановилась, ноги устали и затекли от постоянного напряжения. Лида продолжала сидеть и даже не думала слазить. Тогда я повернулась к ней и сказала:

– Ну что, теперь твоя очередь.

– Нет, давай ты до мульды, а я назад.

Я не стала спорить и покатила дальше. Мы искупались, поиграли с ребятами и поехали домой. На половине дороги, словно под гипнозом, я понимаю, что снова кручу педали, а она просто сидит сзади и держит меня за плечи. Таких случаев, когда она пользовалась моей наивностью, было очень много, и постепенно наши отношения рушились.

К бабушке я по-прежнему ездила с большим удовольствием. Любила ее до безумия! Все неприятные воспоминания постепенно затерлись в памяти. Да и в возрасте двенадцати лет все более осознанно, чем в детстве.

Я уже не была ребенком, но и взрослой еще не стала. Однажды, я пришла со школы домой, и мне вдруг стало как-то не по себе: голова закружилась, ноги подкосились. Я присела на стул и увидела, как по ноге скатилась алая капля крови. Меня охватил страх. Поддавшись панике, я подумала, что умираю. Дома был только отец, и я побежала к нему.

–Папа! Папа! Что со мной?! Мне кажется, я умираю!

Отец, как всегда, сидел в кресле и в недоумении смотрел на меня. Он не мог понять, что произошло, и ждал от меня хоть каких-то объяснений.

–Папа! Ну чего ты молчишь? Я же говорю, что умираю! У меня идет кровь оттуда!

Он посмотрел, куда я указывала, и усмехнулся.

–Ты не умираешь, глупая! За этим тебе к матери, она скоро придет. А пока подложи себе что-нибудь, чтобы ничего не замарать.

Он был так холоден и равнодушен, как будто это было нормой.

Я не знала, что со мной происходит. Впервые в жизни, я была так напугана, что даже боялась сделать неверный шаг. Минуты, оставшиеся до прихода мамы, казались мне целой вечностью. Послушав совет отца, я подложила чистую тряпочку и смирно ждала. Время текло настолько медленно, что за эти полчаса я успела напридумывать себе самое страшное. И когда мама, наконец, появилась на пороге, я уже была на грани нервного срыва в ожидании «приговора», который она мне огласит.

– Мама! Мама, я… у меня тут такое!.. – я не находила слов.

– Ты же видишь, я только вошла! – грубо и холодно оборвала меня она несмотря на то, что в глазах моих стояли слезы.

Но я больше не могла ждать. Для меня жизненно важно было выяснить все прямо сейчас. Поэтому я выхватила из ее рук сумки, отнесла на кухню и снова подскочила к ней. Приблизившись к ее лицу почти вплотную, я прошептала ей:

– Мама, у меня проблема. Папа сказал, что ты мне поможешь.

– Ну что там, говори?! – она начинала нервничать, что я никак не отстаю от нее.

– У меня оттуда идет кровь, – я указала ей ниже пояса.

– И всего-то? – усмехнулась она, обула тапки и прошла на кухню, – Это то, что теперь каждый месяц будет происходить с тобой. Ты стала девушкой.

– Что это значит? – я не понимала, о чем она.

– Вот же глупая! Теперь ты – девушка.

И она подробно рассказала мне то, что должна была объяснить еще пару лет назад, чтобы сейчас, когда время пришло, это не было для меня полной неожиданностью и не заставило со страхом ожидать смерти.

Мой внутренний мир перевернулся. Я пыталась переварить информацию. Единственное, о чем я могла сейчас думать, так это то, что я не умираю. Это радовало больше, чем беспокоило осознание происходящего. Я сделала все, как велела мне мама и ушла в свою комнату, чтобы как-то отвлечься с книгой в руках. Когда пришла Лида, я уже с головой ушла в мир грез и была полностью поглощена увлекательным сюжетом.

– Опять читаешь? – с усмешкой сказала она.

Несмотря на то, что Лида была на год младше меня, она все равно считала меня никчемной заучкой и постоянно подтрунивала надо мной. Я не обращала внимания на ее колкости, но боялась ее кулаков. Бить она умела, да и силы богатырской ей было не занимать. Еще в детстве я поняла, что кулаки родных людей бьют больнее, и никак не могла объяснить поведение своей сестры. Дать сдачи я тоже не могла, она была намного сильнее и отмахивалась от меня, слово от надоедливой мухи.

– Лида! – крикнула мама из кухни.

– Иди, она тебя зовет, – приказным тоном сказала мне Лида.

– Но она звала тебя! – в недоумении ответила я.

– Нет, она звала тебя! Так что иди и не зли ее.

Лида подошла вплотную и угрожающе посмотрела на меня.

– Я не пойду! Мама позвала тебя, так ты и иди, – решительно настаивала я на своем.

После недолгого молчания она резко схватила меня за косу и стащила с кровати. От неожиданности я растерялась и даже не поняла, что произошло. В недоумении хлопая глазами, я попыталась подняться, и тут же получила оплеуху по щеке. От мощного удара в голове зазвенело, и резкая боль пронзила голову.

– Я сказала, иди к ней! Если, конечно, ты не хочешь добавки? – злобно прошипела она мне в лицо, намотав мою косу на кулак.