– С…Судья… – прохрипела она. Он видел всплеск омерзительной розоватой энергии, когда она поняла, что произошло. Когда она испугалась по-настоящему, и когда все украденные лучики радостно рванулись в сторону от души своего поработителя.
Он пробил ее грудину молниеносно, с хрустом и всхлипом проломив хрящи и ребра острым костяным кастетом на руке.
– Нельзя. Брать. Чужие. Жизни.
Женщина взвыла. Последний, отчаянный крик, визг, полный ужаса, надрывный и влажный, уже испачканный кровью. Оборвался внезапно. Фауст вырвал из груди преступницы ее сердце. Ее порочный орган. Красный, горячий сгусток трепетал в его руке еще несколько мгновений. А затем застыл и превратился в обычный кусок мяса. Легкий вихрь, видимый только ему одному, сделал несколько оборотов вверх. Унося в небо, в космос, в легкую, пахнущую обещанием льда и снега осеннюю ночь световые прозрачные лепестки украденных жизней.
Пес глубоко вздохнул и задумчиво посмотрел на мертвое тело женщины, лет тридцати семи. Тело сидело в углу лифта. Распластанное. Изуродованное. На миловидном, хоть и тронутым уже зрелостью лице осталось несколько брызг крови. Он испытывал удовлетворение. Баланс восстановлен. Он достал из кармана своего жилета небольшой футляр с серебряными спицами, украшенными КС–ной гравировкой, и приколол раздавленное в руке сердце к ноге женщины. Плоть расходилась под острием с хрустом, с легким пористым сопротивлением, навевая мысли о протыкании обитого брезентом дивана.
Сверху послышались приглушенные голоса, а затем по крыше что-то бухнуло. Кабина лифта вздрогнула. Видимо, администрация «Волны», наконец, вызвала мастеров–лифтеров. Фауст наскоро осмотрелся, проверяя в последний раз эстетику казни. Затем взял сумочку, к которой тянулась эта воровка, осторожно открыл и достал за цепочку небольшой коричневый кругляш старинного шаманского амулета. Одну его сторону покрывали непонятные символы, а на другой был изображен кричащий то ли от боли, то ли от отчаяния мужчина. Занятная вещица. Судя по всему, амулет убивал мужчин, забирая в пользу хозяйки совсем малую толику жизненной энергии. С одной стороны это неудобно – ведь чтобы поддерживать себя в хорошем виде и самочувствии ей, видимо, приходилось убивать чуть ли не каждый месяц. А с другой, эта «недостача» была такой ничтожной, что не вызывала возмущений в общем энергобалансе. Поэтому в аналитическом центре ее и не засекли до сих пор – и, возможно, никогда не засекли бы. Фауст порадовался тому, что он Судья. Что он может увидеть нарушенный баланс без каких-либо приборов. Он просто заметил ее в толпе, когда бродил по городу.
Кабина лифта дернулась, загудела и медленно поползла вверх. Пес быстро завернул амулет в свою куртку, стараясь к нему не прикоснуться. Хоть его хозяйка и мертва, но мало ли что. Оставлять опасное украшение тут было бы глупо. Невзирая на откровенное предупреждение в виде изувеченного мертвеца, кто-нибудь обязательно подберет его, чтобы тоже воспользоваться. Так уже случалось – кто-то из полиции, из репортеров, из уборщиков или судмедэкспертов, а то и просто подкупленный и подосланный человек всегда пытался завладеть каруком, потерявшим хозяина.
«Люди так хотят жить, что готовы умереть раньше срока, за иллюзию бессмертия», – подумал пес.
Появляться на людях и раскрывать свою личность он совершенно не планировал. Поэтому он легко крутанул косой, словно масло рассек металлический пол. Жуткий металлический скрежет вызвал всплеск испуганных голосов где-то наверху. Пес отогнул кусок жестяного пола и нырнул в шахту. В темноте его никто не увидит. Да и вряд ли найдется кто-то настолько глупый, чтобы преследовать Судью при исполнении.
* * *
Ютзи сидела в потертом шезлонге на крыше и курила тонкую сигарету в мундштуке. Она выглядела иначе – в штатском, с распущенными волосами, черным каскадом спускающимися до середины спины. Короткие шортики, шлепанцы, маечка – обычная девушка… Пока не смотрит тебе в глаза. Он подъехал не таясь на служебной двухместной колеснице. Закатил транспорт в гаражный отсек, поставил Лошадь в пропахшее нафталином стойло. Отколупнул доски с двери и с окон, занес в дом коробку с кое–какими вещами.
– Рада видеть среди живых, пес. Ты рановато. Я думала, завтра прибудешь, – у нее был низкий голос, почти мужской.
Он тоже поднялся на веранду, когда первичный захват дома был завершен, а впереди предстояла долгая уборка и налаживание всего так, как ему будет удобно. Кире место явно было по вкусу, а Фауст так устал от спанья в машинах и тайно на полу в ее гостиных, что решил расположиться здесь основательно. Иллюзий по поводу быстрого разрешения этого дела он уже давно не питал.
– Да… Все оказалось проще, чем я думал.
Ютзи понимающе улыбнулась, щурясь на солнце.
– Поправил здоровье?
Пес серьезно кивнул.
– Поправил. Отправил на Стикс очень необычный амулетик.
Он немного подался в ее сторону. Ему хотелось поделиться, поговорить. Ютзи была ему «своей» и он был рад возможности быть откровенным.
– А еще я понял одну странную вещь, которой от себя не ожидал. Я… кажется, я ненавижу глупых женщин.
Девушка глубоко затянулась, откинула голову назад и с удовольствием выдохнула.
– Ты мизантроп, Фауст. Ты всех ненавидишь.
– Спорить не буду. Но раньше мне это не мешало… ну, в смысле спать с ними. А тут… У меня была возможность провести полный уикенд обоюдного секса с длинноногой брюнеткой, выглядевшей лет на девятнадцать. И баланс так хитро подтянут ,что еле заметно, не раздражало совсем. Но вместо этого, как только сошло первое желание, я понял, что больше не прикоснусь к ней. Не хотелось. Мне стало противно, потому что она была… как бы сказать… неприятна как человек.
Японка понимающе покачала головой.
–У меня тоже так было.
Фауст не удержался и взглянул на нее прямо. В голове тут же взорвался огненный цветок. Он поморщился и отвел взгляд.
– В какой-то момент я поняла, что терпеть не могу слабых мужчин. Это было сложно. Знаешь, азиатские миниатюрные девочки вроде меня, в основном, привлекают всякое отребье. Школьная форма, гольфики, бантики. Желание доминировать и постоянная жажда дефлорации. Им обязательно нужно, чтобы я корчилась от страха и боли, даже если у них член с пипетку. Им нужно разрушать девственность и смотреть в лицо жертве разрушения. Сначала мне наоборот было хорошо, я ведь практически не чувствительна к боли. Притворялась. А потом просто как переклинило. Словно другими глазами увидела. Тоже стало противно. Они такие… жалкие что ли. – она затушила сигарету в пепельнице и постучала черным ногтем по столику. Выглядело как подростковый маникюр, но это было далеко не так. Фауста передернуло. В моменты опасности эти ногти вытягивались дюймов на десять. Длинные, черные, прямые. Смертоносные.
– И как ты теперь… живешь?
Она пожала плечами.
– Приспособилась. Наверное, это действительно юношеский угар прошел. Теперь я избирательна. Придирчива. Все происходит дольше, более сложно.
Пес кивнул. Ему стало намного легче. Они еще немного посидели в тишине, прислушиваясь к ветру в березах и радостному щебету птиц. Серая фигура кошки мелькнула среди яблонь в глубине сада.
– Как подопечная? – сменил тему пес.
– Хорошо. Почти не плачет. Сильная и жизнелюбивая девочка. Проекционный шар купила, заказала со Стикса целую гору какой-то аппаратуры, вчера установили. Много играет.
Фауст непонимающе нахмурился. Перед глазами промелькнула картина футбольного матча с кошкой в нападающих.
– Во что?
– На фортепиано, дубина.
– А!… Я не знал.
Где-то рядом с домом он услышал громкое фырканье. На подъездной дороге сидела, тревожно шевеля лохматыми ушами, большая оседланная лисица Чернобурка.
– Мне пора.
Пес кивнул.
– Слышу. В ней воплотилось все нетерпение, подавленное в тебе, так?
Ответом ему послужило молчание. Он осторожно повернул голову. Рядом уже никого не было. Только высокая трава за домом широко качалась, провожая нырнувшую в нее лисицу. Пес вздохнул. Судья Баньши умела быть настоящим призраком.
– Спасибо за помощь, Ютзи. Береги себя.
Глава IIX. Лесная ведьма
Дни ползли спокойно и размеренно. Кошка потихоньку возвращалась в обычное русло. Она стала выходить в город, ездить на концерты и спектакли. Теперь Фауст сопровождал ее всюду и неукоснительно – туда и обратно. Как-то постепенно, но без особого сопротивления или усилий с обеих сторон, у них завелось обсуждать что-то по пути домой. Сначала отсмотренное шоу, потом работу. А затем и просто все на свете. Несколько раз они даже засиживались до ночи за чаем или игрой в китайские шашки.
Фауст сначала радовался тому, что ему так легко удалось восстановить приятные отношения с подопечной. Он все меньше контролировал свои слова и мысли и все чаще произносил что-то поддерживающее или учтивое автоматически. Ее расположение тешило его тщеславие, и он это сознавал. Он осторожно экспериментировал с дистанцией, прямо как когда он был совсем молод и только начинал осознавать силу и власть своего мужского обаяния. Но позже он стал ощущать неловкость и даже вину за то, что по сути пользуется кошкой, словно тренажером социальных навыков. Утешало его то, что берега он всегда чувствовал безошибочно и по–настоящему границу близости ни разу не нарушил.
Кира заслужила его уважение своим поведением и рассудительностью и чем больше ее узнавал, тем крепче становилось это чувство. Она была легкой, непринужденной в общении, обладала восхитительно черным и тонким чувством юмора и глубоким сложно устроенным умом. При этом она была девушкой закрытой, и он всегда ощущал, что вообще-то она отлично сечет все его ухищрения и на самом деле едва ли подпустила его к себе сильно близко.
У Фауста образовалось вдоволь свободного времени. По-началу он бесился, маялся и беспрестанно ворчал на Маркуса, потому что в итоге все равно вышел «щадящий эмоциональный режим», как тот и хотел. Но потом его осенила мысль, что он действительно может легально заняться тем, на что не хватает жизни и что его успокаивает и восстанавливает. И он занялся – отремонтировал и улучшил свое седло на Лошадь. Потом зимнее. Потом вспомнил юношеские свои увлечения и смастерил пару сбруй, не пожалев устрашающих украшений. Также он выделил для себя небольшой пустующий участок в саду и начал готовить его под карэсансуй.
Через пару недель такого отпускного режима существования, Фауст во время утренней пробежки обнаружил в почтовом ящичке объемистый пакет документов в фирменном бежево-карамельном конверте КС с черной ромбовой печатью. Это пришли полные данные с энергоанализами – Джекоба, Мантичини, зомбиводца из Дродорфа и взорвавшегося ассистента.
– Ненависть? – угрюмо спросила заспанная кошка, спустившись из спальни около полудня. Фауст обустроился в ее гостиной, разложил на полу дорожками все четыре дела и скрупулезно сравнивал все показатели.
– Ненависть, – выдохнул он. Как он ни пытался подтянуть хоть что-то еще, но анализы были совершенно однозначными – с огромным отрывом ведущей Формой энергии в каждом из умерших была ненависть. Он с досадой бросил ручку и исписанный блокнот в угол. – Мне очень жаль, кош.
Она в ответ безразлично пожала плечами.
– Чтож. Это всего лишь говорит о том, что я вовсе не такой ангел, каким хочу казаться.
Пес задумчиво покачал головой.
– Мне это говорит о другом. Вот что я тут думал. Все, кроме ибн Агра – это который с зомби из Дродорфа – все тебя знали лично. И какое-то время в прошлом вы общались, так?
– Так, – она зашла за кухонный островок, достала треугольный пакетик сливок, прокусила его острыми клычками и с удовольствием высосала. – У них у всех теоретически был повод испытывать ко мне ненависть. Мантичини злился, потому что старел. Он говорил, что ему нужна моя молодость… Джекоб приревновал к моему высокому положению и вниманию со стороны КС, – тут она запнулась, потому что к горлу у нее подступило. Отвернулась выбросить высушенную коробочку. Задержалась немного у раковины, срочно потребовавшей ее полного внимания и протирания. В общем, отдышалась и снова повернулась к Судье, готовая продолжать беседу. – Почему мог злиться на меня Дилан, я не знаю. Когда Волфтейн выделил мне лабораторию, состав ассистентов там уже был. Мы не очень-то и общались, но без конфликтов.
Она чуть хлюпнула носом, пытаясь замаскировать свои чувства под попадание пыли. Пес тактично делал вид, что не замечает ее телодвижений.
– Я сделал пару звонков утром. Ты знала, что два года назад он тоже получил грант от КС на исследование?
– Дилан? Нет, я не знала.
– Что-то про трансфигурацию… – пес легко поднялся и подобрал свой блокнот. – «Трансформативные возможности Формы Вины в Форму Жизни».
Кошка фыркнула.
– Глупость какая. Вину нельзя ни во что трансфигурировать, потому что она сама не первичная Форма. Чувство вины это Форма Гнева, развернутая на самого носителя. Ему надо было сначала возвращать Вину в Гнев, а потом уже пытаться переводить Гнев в Жизнь. Вот это было бы уже интересно…
Пес наклонил голову и внимательно слушал.
– Ты это все только по названию поняла?
– Чего тут понимать-то? Тут все просто, – пожала плечами девушка.
– Где ж ты была, когда научный корпус одобрял его тему? – с горечью посетовал он.
– Где-то на северной стороне, каталась по Синему Мысу и пыталась продать свои наработки. Потому что на публикацию хотя бы в «Пташке науки» накопить не удавалось, не то, что в «Вестник Биоэнергетики». Так, а что в итоге доказал Дилан?
– Ничего. У него не получилось. Все именно так, как ты сказала – он целый год насиловал лабораторию с чашами Казара, извел цистерну с жидкой Виной, и никакого выхлопа. Отчеты были настолько пустыми, что у него отобрали грант, исследование заморозили а самого оставили дорабатывать заключенный на три года контракт на должности ассистента. И то, только потому что юридически выгнать его было дороже.
– Ого… – кошка озабоченно поставила руки в бока. – Замечала я, что он та еще бестолочь, но если б знала насколько, то вообще не дала б ему в руки ничего сложнее швабры.
– Ну… что уж теперь сожалеть? – саркастично развел руками пес. Кира пристыженно оформила на лице горестное выражение в память о безвременно почившем Дилане. – Но суть – он ненавидел тебя. Это раньше была его лаборатория.
– Да, так понятно почему, весомый мотив.
– Что до зомбиводца… он мог быть просто психопатом. Обиделся на то, что не получил тебя еще с Ганолвата.
Она согласно кивнула, вздохнула и задумчиво посмотрела за окно на густую оранжевую осень.
– Как будто призрак ненависти слепо рыщет вокруг, переходит из одного тела в другое и пытается до меня добраться… – задумчиво протянула кошка.
Так или иначе, но Кирин призрак затаился и никак себя не проявлял все это время. В целом, она выровнялась и даже можно было сказать, что была в порядке. Большую часть времени. Тем не менее, вероломный прорыв Дилана и последующее нападение собственного бойфренда негативно сказались на девушке. Кошка иногда нервничала в публичных местах. Не постоянно, наплывами. Ее перекрывала паникой мысль, что кто-то из зрителей в любую секунду может распаковаться в воющий черный студень и не только поймать и убить ее, но и всех окружающих заодно. Несколько раз она даже уходила с середины спектакля, потому что никак не могла справиться с беспокойством. Пес ничего не мог сделать для нее в этом отношении – только быть рядом. Он прекрасно понимал, что так из нее выходит тревога. И пока они не найдут главную гадину, для этой тревоги будет объективная причина.
Однажды в момент отчаяния кошкина меланхолия и вовсе сменилась приступом ярости. Она побила почти всю свою посуду, разодрала в клочья диванные подушки. Прибежавший на шум Фауст в последний момент поотнимал у нее из рук и спас горшки с драценой и непентесом. Взъерошенная и зареванная девушка заявила, что все это бессмысленно, что из-за непонимания природы этих нападений и их причины, она чувствует себя запертой в ловушке, зашедшей в тупик и не знает, что ей делать дальше. Потому что жить, все время ожидая разрыва новых людей перед глазами, ей надоело до чертиков.
– Кира, ну ты ведь ученый, – спокойно сказал пес, возвращая растения на подоконник. – Что обычно делают ученые, когда заходят в тупик?
Кошка застыла на несколько мгновений, не веря в то, что сама не догадалась до этого раньше.
– Ты чертов гений, – выдавила она из себя. И ему еле удалось уговорить ее дождаться утра, а не ехать в библиотеку прямо сейчас, на ночь глядя. Так что к их культурным выездам добавились долгие заседания в КС–ной библиотеке в подземном корпусе на Стиксе. Кошка часами рылась в книгах, пытаясь найти что-нибудь хоть отдаленно похожее на то, с чем они столкнулись. Но все было без толку, потому что она попросту не знала, по какой теме искать информацию. Они по–прежнему не имели никакого представления о причинах этого черного бедствия, и поэтому надеяться на успех можно было только как на большую удачу.
А еще она играла. Когда он впервые услышал тонкую, нежную мелодию из-за смежной двери, он был просто парализован от неожиданности. Тема была печальная, но очень светлая, из какого-то популярного слезливого фильма. Не задумываясь о том, что выглядит, как дурак, он подкрался к двери и, затаив дыхание, уперся в нее лбом. Судья просто позабыл, как сильно любил музыку. Какое восхищение и благоговение он испытывал перед одной только мыслью, что эти волшебные звуки может рождать ум и руки обычного живого человека. Она играла на фортепиано, а пес сполз по стене и сидел под дверью, зажмурившись и улыбаясь во все лицо. Тогда его и накрыл первый приступ – странная тягучая боль и сжатие вдруг отчетливо обозначилась в глубине грудины под сердечной мышцей. Но в тот момент, он не обратил на это особенного внимания – он слушал. И главное чувство, которое испытывал, было обычное, простое и краткосрочное счастье.
* * *
В деревеньке выше по течению били в набат. И где-то еще дальше – тоже. Колокольня заливалась тревожным звоном, призывая жителей спрятаться в домах и запереться. Кира оторвалась от своих бумаг и прислушалась.
«Надо глянуть, что стряслось», – решила она и направилась к лестнице.
Пес сидел на краю крыши, опершись руками о перильца, свесив ноги вниз, и смотрел в сторону города. Их дача находилась на возвышении, поэтому Блум, расположенный в низине, хорошо просматривался.
– Интересно, что там произошло?
Фауст не ответил. Он напряженно курил. Вообще от всей его фигуры исходило сильнейшее напряжение.
– Фауст? Ты ведь знаешь, что там?
– Какая разница, что там. Иди в дом, не слышишь, в набат бьют, – буркнул он и затушил в глиняной пепельнице сигарету, уже далеко не первую.
Она села рядом и стала настойчиво сверлить его взглядом. Какое-то время Судья сопротивлялся, но затем вдруг дернулся, словно муха укусила его. Он сморщился и слегка поджал лапу, в лодыжку которой было вставлено аккуратное литое колечко пробоя.
– Вампиры там, Кир. Большая стая с дюжиной мрасок напала на западный край Блума.
Кира с подозрением покосилась на его ногу с пробоем.
– Я ведь правильно понимаю, что если бы мы были там нужны, нас бы вызвали?
К ее изумлению Судья отвел взгляд в сторону. Кошка негодующе вскочила и гневно уставилась на телохранителя.
– Да какого ж рожна ты тут тогда расселся?!!
– Включи мозг, кошка, если он у тебя есть! Какого рожна я тут вообще делаю?! – огрызнулся и оскалился он, но тут же стушевался и снова как-то замкнулся.
– Понятно, – холодно сказала она. Ей не было обидно. Она сразу поняла, что он рычит не на нее, а от досады, потому что не может оставить ее без пригляда и броситься на борьбу с кровопийцами. Она сжала зубы и стремительно нырнула в люк крыши.
Псу не понравилась скорость, с которой кошка ушла и, подождав пару минут, он все–таки спустился к ней. Кира стояла у стола в кухне. Она успела переодеться в тугую кожаную перевязь, приторочить к поясу коряжку метаморфа, перчатку для стрельбы и колчан. А теперь разложила на разделочном столе свернутый в рулет большой пояс из рыжей сыромятной кожи, в котором к несказанному удивлению Фауста хранилась целая коллекция ножей.
– Оооо, нет-нет-нет. Нет. Это перебор, Кир, – Фауст почти искренне закатил глаза. – Или лук или ножи, кошка. Нельзя быть специалистом во всем, знаешь-ли…
– Это не ножи, Фауст! – Кира изобразила оскорбленность. – Это садовый инструмент.
Она любовно провела пальцами по своим сокровищам, а затем быстро, не колеблясь, выбрала себе несколько орудий – тонкие, в разной степени изогнутые клинки спрятались в специальных петлях портупеи.
– Серьезно. Ты что задумала, бестия?
У пса пересохло во рту. Шутки шутками, но настроена она была всерьез.
– Кир, – он медленно и осторожно, чтобы не спугнуть ее, развел руками, демонстрируя открытые ладони. В голове стремительно проносились варианты безболезненного усмирения кошатины. – Ты ведь понимаешь, что я не пущу тебя? Если понадобится, то я буду вынужден запереть тебя в ванной.
Она прямо уставилась на него слегка пожелтевшими ясными глазами.
– Однако ты все еще этого не сделал, так? Ты гончий, пес. Ты охотник, а там, – она кивнула в сторону Блума, – тебе кровавой тряпкой машут перед носом и при этом держат на привязи. Это преступно. Я знаю, что тебе нельзя от меня отходить… поэтому ты пойдешь за мной. И будешь защищать меня там. Официально.
Он смотрел в эти глаза, и все в его душе переворачивалось. Соблазн был просто невыносимый, но чувство долга при этом стучало в голову как тот набат.
– Ты не понимаешь, – наконец очень тихо проговорил он. – Просто я… я НЕ–НА–ВИ–ЖУ вампиров, Кира. Больше всего на свете.
Пес почувствовал огромное облегчение от этого признания, так что даже кровь прилила к его лицу. Она расплылась в зловещей ухмылке. Кошка вылетела в окно настолько стремительно и неожиданно, что он только успел дернуться в ее сторону. Рука скользнула по гладкому хвосту, а в ноги больно ударилась тумба, которую она ко всему прочему опрокинула, чтобы предотвратить погоню. На неравную битву с острыми углами мебели ушло еще несколько секунд. А когда, наконец, он высунулся в окно, то кошки уже и след простыл.
Вроде бы ему следовало расстроиться или разозлиться, испугаться, в конце концов, но чувства были совершенно иными.
– Х–х–х–хаа! – азартно выкрикнул он и стремглав понесся к стойлам, теперь уже волшебным образом не спотыкаясь ни о мебель, ни об углы. Его захлестывал адреналин в предчувствии хорошей охоты.
Последний луч солнца уже угас, и до городской черты Фауст добрался уже в полной темноте, хотя гнал как сумасшедший. Точнее будет сказать, летел, как на крыльях. Спальные районы Блума внедрялись в лесной массив, словно полуострова в море, а значит, в большой город вели две–три дороги, которые было легко перегородить. Фонари не горели, и не было слышно ни колоколов, ни очищающей песни монахов, что только подтверждало его догадку – вампиры хорошо спланировали операцию, предварительно обезвредили местную церкву, перебили провода электроснабжения и перекрыли подступы к району, изолировав его тем самым от центра. За кошку он не особенно волновался, потому что в лучшем случае она доберется сюда через полчаса, даже с учетом того, что идет через лес напрямую. Дурой она отнюдь не была, поэтому вряд ли будет высовывать нос из своего лесного убежища.
В районе царил хаос. В нескольких местах уже разгорались пожары, давая густые оранжевые отсветы в небо и на соседние улочки. Воздух был наполнен криками поселенцев и ревом вампиров. Монстры из какого-то низшего сословия, зато владеющие почти дюжиной прирученных горных мрасок, напали стремительно. И нашествие это можно было сравнить с нашествием саранчи. Их было много – две, а то и три семьи. Фауст пока не видел никого, но чувствовал. Гадкое, словно смрад от тухлого мяса, мерцание их энергии он ощутил еще дома, на веранде, когда они волной шли на беззащитный спальник. Низшие породы вампиров лететь не могли. Там, с крыши он разглядел только, как некоторые из них скачут, словно блохи, высоко выпрыгивая над деревьями, в нетерпении перед пиром. Мраски же двигались по воздуху медленными плавными толчками от одной макушки дерева до другой, помогая себе держаться в воздухе широкими лопастями шипастых ядовитых хвостов. Он четко разглядел три взрослых и восемь подростков. Стадо достаточное, чтобы осадить не то что небольшой район на окраине а и вообще пол Блума. Мраски были обыкновенными хищными животными, они не сосали ни кровь и не портили энергетику. Но их приручали и натаскивали на самые разные бесчинства, как собак. А еще они были транспортом, поэтому их следовало устранять в первую очередь.
Пес зловеще улыбнулся. Ведь он тоже был по–своему натасканной собакой.
Он влетел в город, легко перемахнув завал из деревьев и опрокинутой телеги с фруктами на дороге. Трех– и четырехэтажные домики стояли вплотную к лесу, буквально через небольшую двухполосную дорожку по периметру всего района. Как он и предполагал, именно тут были выставлены часовые мраски, чтобы «пища» не разбегалась по лесам.
На первую тварь он налетел сразу же. В огненных отсветах он принял ее за кучу какого-то хлама у дороги. Мраска обратила в его сторону громадную рогатую голову, развернула все длинное суставчатое тело и прыгнула. Лошадь легко уклонилась от этого броска, а Фауст разрубил тварь пополам в полете угрюмо сверкнувшей в отблесках пожара косой.
Взрослая мраска.
«Осталось десять», – спокойно подумал он,
Проскакав по периметру и истребив еще несколько, он в конечном итоге нарвался-таки на засаду. Он усмотрел впереди очередную часовую зверюгу – молодую и некрупную, и как следует разогнался, замахнувшись мерно гудящей от скопленной силы косой. Но уже на подлете понял, что справа в домах засели еще как минимум две гадины.
Три – это уже неприятно. К тому же они были взрослые. Успевшего заверещать подростка он зарубил сразу, как и планировал, выскочив на ходу из седла. К сожалению, ни одна из оставшихся тварей на приманку не клюнула и за лошадью не бросилась – мертвечина их не интересовала. Пес крутился между двумя огромными монстрами, как вертолетный винт, не подпуская их близко, а разозленные смертью сородича мраски гнусно шипели и кружили с обеих сторон, ища бреши в его защите. Такая оборона могла продлиться долго, и ему пришлось выбирать.
Сделав неожиданный выпад в сторону одной, он молниеносно отсек ей два чувствительных рога с башки и одну из не вовремя раскрытых жвал. Жужелица взревела и конвульсивно скорчилась, начала извиваться от боли, потеряв на некоторое время интерес к Фаусту. Это окно нужно было использовать как можно скорее, и он немедля рванулся ко второй твари. Два зверя схлестнулись в неравном бою. Огромное хитиновое членистоногое, мерзко пища, пыталось отхватить псу голову, а Фауст настойчиво рвался к щелям в панцире.
Они кубарем покатились по дороге. Мраска пыталась отвязаться от настойчивого пса, но тщетно. Наконец, он впился зубами в одну из ее лап. Хитиновая корка лопнула в его челюстях, словно клешня вареного краба. Тварь взвыла, резко выгнулась и этим движением словно сама закинула охотника себе на спину. Получив, наконец, пространство для маневра, Фауст тут же материализовал косу и отсек животному голову. Он элегантно и не без удовольствия соскочил с повалившейся на землю зверюги, стряхивая с плеча не то чтобы пыль, конечно, но сырую панцирную крошку. И в наказание за свое резенерство тут же огреб ужасно неприятный удар в спину. Вторая тварь уже очухалась и залепила ему по хребту всей внутренней поверхностью своего ядовитого хвоста. Фауст явственно почувствовал жгучий немой холод под лопаткой и на пояснице – куда впились ядовитые шипы мраски.
«Ах, ты ж черт возьми! Как неудачно! Позер чертов… так мне и надо. И стоило так стараться?!!»
Это было крайне досадно, но сожалеть или ныть, не было времени. От удара пес полетел головой вперед и кувырком на асфальт. И практически сразу перекатился в сторону, потому что на место, куда он шлепнулся, тут же с грохотом снова опустился хвостище. Пес вскочил на ноги и неожиданным рывком к нападающей гадине заставил ее отшатнуться назад. Животное встало на задние лапы и, утробно клокоча, разбрызгивая из ран на голове зеленую жижу, собралось к своему последнему броску на врага. Но осуществиться ему было не суждено – стоило ей нависнуть над псом, как в самую глубь, самую мякоть ее пасти влетела стрела. Выстрел был точным, стрелка ушла по самое оперье, а тварь сдохла мгновенно и безжизненным кулем обрушилась на землю.
«Да быть того не может!», – Фауст не верил своим глазам. Кошка не могла прибыть сюда так быстро. Или могла? В конце концов, он был увлечен охотой и время пролетело незаметно. Оглянувшись, он убедился, что это действительно она. Кошка выскользнула из ивового куста у самой кромки леса и, поводя острыми ушками, низко прильнув к земле и быстро перебирая лапками, побежала к нему.
– Ты как? – она бесцеримонно развернула его спиной и бегло осмотрела раны.
– Я-то нормально, – пес вывернулся и отстранился. – А вот как ты тут так быстро оказалась?
– Нет времени объяснять. Там ими все кишит, – она деактивировала лук, сбросила перчатку и стала суетливо складывать у его ног на асфальт прочую свою амуницию.
Где-то позади них послышался шорох и звуки нескольких бегущих человек. Из-за поворота в город действительно выбежало несколько человек – целая семья, мать с ребенком на руках и девчушкой лет восьми, отец и сын–подросток. Люди целенаправленно неслись к лесу, волоча на плечах еще и какие-то баулы. Мужчины беспрестанно оглядывались и держали какое-то бесхитростное оружие наготове.
– НЕТ!! – закричала кошка и бросилась им на перерез. – Нет, стойте! Там тоже полно вампиров, назад! Не входите в лес!
Как только люди отвлеклись и замедлились, показались и первые настоящие враги. Существо, чей облик можно было назвать человекоподобным весьма отдаленно, быстрыми скачками бежало на четвереньках по стене ближайшего дома, словно муха. Позади него мелькало еще несколько прыгающих теней. Больше всего существа походили на обожжённые или мумифицированные ожившие трупы.
Кира предупредительно запищала, и люди успели обернуться, как раз, чтобы увидеть, как вампир одним скачком допрыгивает с третьего этажа до слегка отставшего старшего ребенка и впивается парнишке в горло.
– Назад, мать вашу! – командным голосом рявкнула Кира на несчастных родителей и успела как раз вовремя.
Потому что Судья уже был там. Теперь он видел своего истинного врага. Дрянная, омерзительная язва на теле этого мира была прямо перед ним, и ничто сейчас не смогло бы остановить его на пути уничтожения. Глубокий низкий рык донесся как будто из самого центра разгневанной земли. Голова вампира лопнула под его челюстями, как перезрелый арбуз, окатив все вокруг темной кровью. Позади первого припрыгала целая шайка загонщиков, и ни один не успел уйти назад в пылающий город. Пес перегрыз, разорвал, зарубил тварей настолько быстро, что они и сами не успели понять, что их странная жизнь окончена. Когда ничего тревожащего его чуткое ощущение баланса в зоне прямой досягаемости не осталось, он хищно обернулся назад и, пригнув голову к земле, угрожающе двинулся к вопящей над укушенным мальчиком семье. Безутешная мать выла и хваталась за одежду сына. Отец пытался как-нибудь остановить кровь. Фауст чувствовал, что рана неглубокая и паренек выживет – и это было ужасно, потому что в этом случае его неминуемо ждало постепенное превращение в такой же уродливый и вечно голодный скачущий комок псевдочеловеческой плоти.