Глава VIII. Размежевка
Зеленоватый свет потрескивал. Его отчаянно не хватало. Она не могла ничего рассмотреть сквозь густой черный воздух подземелья. Подземелья? Почему подземелья? Почему-то она была в этом уверена. Просто знала.
Тело казалось каменным. Она ощущала гранитный холод, тяжесть и жесткость каждой клеточкой своего организма. Дышалось с трудом и как-то… вязко. И очень горько и солоно. Она не помнила, кто она и не понимала, где находится. Одно она ощущала четко и ясно с той самой секунды, как открыла глаза – она есть. Она существует и она проснулась. Так ясно она этого не ощущала, казалось, никогда на протяжении своей жизни. Это было странно, потому что жизни-то она и не помнила.
Глаза колола багровая тьма. Ресницы с трудом разрезали для себя путь. Звуки глухие, далекие. Отчетливо слышно только биение ее собственного сердца, да как кровяные тельца гонят по сосудам молекулы газов, белков и углеводов…
«МЛЕКО ЕСМЪ СУБСТРАТ ЛЮБОГО ТЕЛА НА ЗЕМЛЕ, ЖИВОГО АЛИ МЕРТВОГО. МЛЕКО ЕСМЪ ПИЩА И ВОДА. МЛЕКО ЕСМЪ ЖИЗНЬ И РОСТ»… – бубнил кто-то академичным нудным голосом строки из древнего медицинского трактата.
Она изо всех сил пыталась повернуть голову или хотя бы взглядом осмотреться. Но в итоге голова только сильнее заболела. Ей не терпелось сделать хоть что-нибудь, только бы окружающая тьма как-нибудь изменилась. Она подумала, что если бы у нее были руки, то она начала бы ими бить по стенам неведомой темницы до тех пор, пока она бы не разбилась. И еще она подумала, что наконец-то воочию видит ту самую, изначальную тьму, которой боялась всегда. Когда лежала на кровати в общем зале с двадцатью другими воспитанниками интерната ни жива ни мертва, и думала только о том, не свисает ли с края железной рамы кончик ее ноги. Не сможет ли тьма, густо разлившаяся под кроватью ухватиться за него.
Воспоминание о детстве мгновенно вернуло по ассоциативным цепочкам в ее голову память и об остальной жизни. Кира ощутила толчок в спину и очнулась, глотая свежий хвойный воздух посреди сырого, обласканного поздним солнышком леса.
– Ты лжешь, – Фауст хмурился, прислонившись спиной к березе и скрестив могучие руки на груди, отчего его бурые мышцы надулись, и казалось, что кожа вот-вот лопнет от напряжения. Кира пила воду из ручья – взахлеб, но никак не могла напиться. Ей хотелось молока. Сливок и пожирнее. – Я чувствую себя с тобой как папа шестнадцатилетней дочери, – он обреченно покачал головой. – Снова. Я слишком часто, черт возьми, себя так чувствую, Кира.
Солнце закатывалось за холмы на горизонте. Днем прошел сильный короткий ливень, и теперь все кругом было не только залито теплым апельсиновым светом, но еще и поблескивало бриллиантовыми каплями. Зелень казалась яркой, словно на глаза был наложен какой-то специальный, повышающий четкость фильтр. А с запада готовилась к выступлению толстая сизая туча. Она уже набухла и вот-вот разродится новым потоком обильных вод.
Повинуясь очередному позыву, Кира повалилась головой в ближайший куст. Ее отчаянно рвало. С момента, как она очнулась, ее постоянно рвало, а затем мучила жажда. Фауст с сочувствием и укоризной посматривал на партнершу. К концу второго часа такого полоскания злости на кошку у него уже не осталось. Она ничего не помнила и утверждала, что ничего не трогала. И он сделал вывод, что в таинственном зале ночью ее незаметно ужалила какая-то ползучая ядовитая тварь. Естественно он бросил все, подхватил внезапно рухнувшую на пол девушку и выскочил в сад, в надежде, что на воздухе ей станет лучше. Этого не случилось. Как он ее не тряс, она, будто тряпичная, свисала с его рук. Проглотив досаду, Судья вернулся в замок, прокрался к выходу, и, незамеченный, с Кирой под мышкой, скрылся в ближайшем лесу. Он решил так: если она не очнется в течение дня, он повалит ее на седло и увезет обратно на Стикс, в лазарет. Но, к счастью, не пришлось.
– А ты не беременна? – догадка вспыхнула в его мозгу по ассоциативной связи с шестнадцатилетней дочкой, и он внезапно обрадовался. Ведь это бы все объяснило – обморок, слабость, тошноту… вредный характер.
Но кошка грозно сверкнула на него желтым глазом и покачала головой.
– Нет, Фауст, я не беременна. Для этого нужна активная личная жизнь, а в моем случае эта опция недоступна с некоторых пор.
– А, ну да…
Фаусту стало неловко. Спросил не подумав. Больно уж хорошо подходила версия, все ставила на места. Он вообще любил, когда все понятно и на своих местах.
Небольшая поляна, на которой он обосновал лагерь, была в то же время и самой высокой точкой в округе. Половина лужка была занята давно завалившейся исполинской сосной, под которой с горем пополам пес спрятал кошку от ливня. С места, где он сейчас стоял, был отлично виден и замок и подъездная дорожка. Весь день, пока кошка, вся зеленая, лежала рядом без сознания, изредка только вздрагивала, словно от судороги всем телом, он наблюдал за дворцом. За тем, как рано утром, чуть после рассвета, длинной грустной вереницей абсолютно молча сюда притащились архивариусы – человек сорок. Как приехала в конке противная Лена и была встречена обеспокоенной Вальтой. Жаль, что он не мог подкрасться ближе, чтобы послушать. Да и подсмотреть в окошко тоже не мешало бы. Ведь получается, что и сама Вероника и некоторые другие главы отделов ночуют прямо там, в замке. И почему почта ночью? Когда он спустился по трубе в подвалы, ему удалось проскользнуть у дежурной Измаэли прямо под носом – просто повезло, что та как раз ставила пачку свежих глянцевых журналов на тележку и не смотрела в его сторону. Что и позволило ему так чисто и тихо «выключить» ее и затолкать в ближайшую подсобку. Также мельком пес заглянул в большой полутемный зал. Там сидело человек пятнадцать за столами и в полной тишине читали. Посреди небольшого зала стояла тележка с почтой и, возможно, предыдущими пополнениями. Клерки, видимо, просто брали без разбору с нее все подряд и прочитывали. Зачем? Предположим, что сортировка. Но зачем ночью? Явно, они читали не из интереса, лица у всех были пресные и скучающие, даже выстраданные. Также он помнил, что его еще смутило – в подвалах пахло страхом. Прямо разило.
– …о с ..нигами? – раздался из кустов усталый голос. Пес так увлекся мыслями, что вообще позабыл про Киру.
– Если хочешь, чтобы я тебя понял, не бубни под нос!
– С книгами, Фауст, что с книгами? Ты забрал нашу добычу?
Пес развел руками в недоумении. Кира уселась на толстый выступающий корень ивы, обвилась распушенным хвостом и уронила голову на колени. Выглядела она изможденной.
– Ты их не забрал. И весь день тупо провозился здесь без дела. Фауст, ты идиот! Мы упустили драгоценное время! И вся наша вылазка насмарку!
– Провозился без дела!? Да ты…! Да я…! Да как ты только!… Кира!!!
– ПСУ ПОД ХВОСТ вся вчерашняя работа, Фауст! Потому что ты вырубил и запер Исмаэль в чулане. И нас, скорее всего, весь день ищут. И уж точно всюду ждут. Твою мать, псина…. Ну что тебя заставило все бросить-то? Ну, упала, ну, отрубилась – и что с того? Не подохла же…
«Я испугался», – конечно, вслух он не скажет. И без того длинная морда пса вытянулась еще больше. От недоумения и растерянности. Да и обидно было как-то. Эта Кирина реакция прямо обожгла ему душу. Спорить не было никакого желания. Хотелось вообще забыть этот эпизод, скомкать его и выбросить в урну, чтобы никогда на него даже случайно не наткнуться. Он также опустился и сел по-собачьи на теплую землю.
–Ну, знаешь… Ты сейчас неадекватно себя ведешь, Кира. Вообще-то это нормально вытаскивать из переделок отрубившегося по неясным причинам партнера, а не спасать добычу. Ты себя рассматриваешь как разменную монету? Напомню, что моя цель и главная задача, это не выяснение местных обстоятельств, а чтобы с тобой ничего ужасного не случилось.
Кошка примиряюще выставила вперед ладонь и несколько раз кивнула.
– Ты прав. Прав. Извини, Фауст. Я действительно хочу понять, что тут происходит, а в такие моменты мне правда становится плевать на себя. Эти их тайны не дают мне покоя, у меня внутри все просто переворачивается при мысли, что разгадка, возможно, была у нас в руках. А теперь мы и свой гостевой статус просрали и материал упустили. Но орать на тебя мне правда не стоило, это несправедливо. Да.
Пес кивнул, принимая извинения. Так, конечно, было получше, и тиски в глубине груди немного разжались. На какое-то время между агентами воцарилось молчание. Каждый задумался о своих личных целях в этом путешествии.
–Ну и что теперь делать-то? Мы даже в гостиницу вернуться не можем. А к открытому противостоянию мы не готовы – предъявить нечего. Гипно-машина не найдена, странных книг на руках тоже нет. Нихрена теперь нет, Фауст!
Кира горестно ворчала. Фауст молчал и смотрел, как закатные оранжевые лучи отражаются в высоких окнах загадочного дворца, полного книг, известных и не очень. И даже таких, которых на планете быть не может… не должно и не может.
«Я тот…
Я тот, кто миг последний жизни
Твоей спокойно наблюдает»
Он прочел это несколько дней назад. Выхватил откуда-то и сунул томик обратно в бесконечные разноцветные ряды потрепанных и свежих, глянцевых, пахнущих типографией корешков. Строки нехитрого стихотворения буквально впаялись в его ум и всплывали периодически перед глазами. Странное у него было чувство от них. Это воспоминание навело его на еще одно – о другом прочитанном недавно тексте.
Пес решительно поднялся на ноги. День пролетел в тягостном ожидании и тревоге, но теперь, когда кошка-таки очнулась и снова загнусавила свои пакости, его мозг быстро трезвел и переходил в режим нападения.
– На руках доказательств нет. А в голове есть. Твое лесное заклинание защиты ведь все еще действует? Если я уйду на полчаса, ты в состоянии ни во что не вляпаться?
Кошка глянула на него из-под своего остренького белесого чупа. Вымотанная и злая, она, тем не менее, выглядела трогательно и хрупко.
– Что ты задумал?
– Посоветоваться кое с кем, – сухо бросил он. – Сходить на разведку заодно.
Кира смотрела на него молча, поджав губы.
– Хорошо.
– Дождись меня и никуда не уходи отсюда.
– Хорошо.
– …Ты не будешь спорить? – подозрительно спросил пес.
– Нет, зачем? – пожала она плечами. – Ты все решил. Иди. А я, пожалуй, еще полежу.
С этими словами она опустилась на землю и осторожно положила тяжелую голову в мох. Деревья шумели и гнулись под все более частыми порывами холодного ветра. Пес сделал пару шагов в сторону города, но остановился.
– Ну, иди уже, что?
Фауст мялся.
– Отведи меня к дороге, ведьма.
Луна тащила на чистку добытый из недр кладовой огромный серебристый самовар. На улице очень резко похолодало и потемнело, полил сильный дождь. Вдруг входная дверь распахнулась с жутким грохотом. В проеме, слегка запыхавшийся от бега, в эффектных пульсирующих волнах острого ливня и клубах пара стоял Фауст. У самовара благополучно лопнула одна из витых ручек, и он феерично грохнулся об пол с чудовищным лязгом, дополненным испуганным визгом пожилой женщины.
Немая сцена. Луна испуганно держит руки у лица и смотрит на пса. Пес раздувает ноздри, скрежещет зубами и сверлит взглядом ее. Самовар печально лежит. Буря за окном набирает обороты.
– Есть телефон, Луна?
«Глупый пес. Дурацкий план. Не хочу ждать. Зачем я пообещала».
В голове ее происходил жестокий спор. Часть ее сознания пыталась ее успокоить и уговорить сидеть на месте и ждать возвращения Фауста, как и было договорено. Но часть ворчала, ерзала и искала любых возможностей пойти поближе к замку, ну и там дальше вдруг чего обломиться увидеть или услышать. Она упорно не признавалась себе в том ,что на самом деле просто хочет вернуться к скелету. Да, она помнила. Но соврала псу и глазом не моргнув – слишком личное что-то с нею случилось, слишком интимное. Это невероятное событие, которое внезапно обрушилось на нее из-за угла и тронуло пыльные струны давно запертой в самых дальних глубинах тайны ее естества.
Ну и, конечно, ей было жаль книг. Ей просто свербило в одном месте, как хотелось достать их, пролистать при свете дня, отправить страницы на анализ, на худой конец! Эти книги не были похожи на книги, и это не давало ей покоя.
Кошка поежилась. Вокруг похолодало и потемнело очень резко. Чтобы согреться, она решила пройтись по краешку леса. И разведать обстановку заодно. Ну правда же – заодно!
В конечном итоге, Кира словно тигр вдоль клетки шла по лесному краю, голодными глазами смотря на замок. Она бы не призналась в этом, но уже сейчас на самом деле судорожно придумывала способ обойти данное псу слово и не быть при этом виновной. И тут на ее счастье полил дождь. Косые острые капли резали пространство между листьями и тонули ледяными иглами в ее шерсти. Клены, орешники и даже елка, обступившие кошку незамедлительно потянулись со своих мест, растопырили ветви, раскрыли листочки, чтобы укрыть лесную ведьмочку от неудобства. Кошка благодарно ухмыльнулась и задрала мордочку. Ей на нос тут же шлепнулась толстая холодная капля.
«Спасибо, мои дорогие. Вы всегда были моими настоящими друзьями».
В своем нежном порыве посмотреть на верхушку красно-бурой ели, она вдруг заметила то, что стало решающим аргументом в ее маленькой этической проблеме.
Рядом с ближайшей башней призывно зияло настежь распахнутое окно.
Когтистая мощная лапа с наростом природного кастета подцепила трубку старомодного дискового телефона, выполненного из китовой кости.
– Внимательно?
– Джон?
Этот голос он не ожидал услышать. Ему захотелось встрепенуться, вскочить, радостно закричать в трубку, но вместо этого он медленно отложил сборник докладов с последней конференции по биоэнергетической медицине и крепче сжал трубку в лапе, с трудом удерживая ровный тон в голосе.
– Привет, сын. Как ты?
– Fine. Мне нужен совет. Вот послушай:
Я тот, кто с глубины бездонной ямы
В глазах твоих таинственно чернеет.
Я тот, кто в бесконечном небе,
Как ветер, поднимаясь, исчезает.
Я тот, кто миг последний жизни
Твоей души спокойно наблюдает.
Я тот, кто ночью плачет на луне,
Кто в свете дня твою слезу поймает.
Я знаю, что такое Бог.
Я знаю, что такое Дьявол.
Я – тот, кто знает,
Стоит в сторонке и молчит…
– «Я тот, кто знает всё, и ничего не может», – ошеломленно закончил за него Джон.
– Да, точно. Что это?
– Это… Фауст, откуда ты это знаешь?
– Нашел в одной книге. У меня такое ощущение, что я эти строчки помню, как если бы заучивал их в детстве.
– Это невозможно, малыш. Это отрывок из Пророчества Анжеллама. В середине века Лисы, немногим позднее Зикфридовой войны несколько человек независимо друг от друга в разных точках света начали пророчествовать о Богах Зоома. Это и положило начало концу эры Драконов – учения были запрещены, все книги уничтожены. Пророчества Анжеллама входят в пятерку литературных произведений полностью и безвозвратно исчезнувших с лица планеты. А конкретно эти стихи прокляты женой падшего Зикфрида – Порчей. Ну, по преданию, конечно. Проклятие заключается в том, что стихи невозможно нигде записать.
– Ну, значит, легенда врет, я их вычитал в книге …
– Она сейчас у тебя в руках?
– Нет, мне… не дали ее вынести из библиотеки.
– Судье КС-СМЕРТЬ не дали вынести книгу. Из библиотеки. Это очаровательно уже само по себе. Ты попытался его переписать?
– Да, но… – растерянно протянул сбитый с толку пес. – Перо пересохло, потом бумага порвалась…
– То-то и оно. И так всегда – что бы ты не делал, оно не запишется.
– Но я же не сумасшедший…
– Это вопрос спорный, можно сказать теологический, не будем касаться. А вот со стихом история очень интересная. Что за книга, кто автор?
– Какой-то сборник, она старая, автора не помню.
– Потому что его нет, и не может быть. Стих передается из уст в уста на память и нигде не может быть записан.
– Но я же прочитал!
– Малыш, я горд, конечно, что ты все еще не забыл, как складывать буквы в слова. Но это невозможно.
– Он был там записан! – настаивал Фауст.
– Значит, в твоих руках была не книга!
На несколько секунд Фауст застыл на месте, лихорадочно соображая. В его голове выстроилась окончательная стройная картинка, в которой все складывалось правильно. След на камне от его когтей. Незаполненные страницы, похожие на паутину. Откровенные на первый взгляд бессмысленные повествования, больше всего похожие на праздные размышления. Оставался еще только один вопрос. Так, просто, чтобы окончательно расставить все точки над i.
– Ты ведь не давал разрешения на издание конспектов своих лекций?
– Нет, Фауст, – устало вздохнул Джон. – Ты прекрасно знаешь, что я думаю по этому поводу.
– Спасибо… пап, – наконец сдавленно сказал он и бросил трубку.
Наконец, ему стало ясно, в чем была их ошибка. Это просто были не книги, а живая память, вытянутая каким-то образом из людей. Мемориум не был библиотекой или даже замком – он был живым существом.
В замке по-прежнему было тихо, и в целом судьба Кире благоволила – кошка с успехом прокралась в тайный лаз. Открытое окно оказалось очень удачно расположено – прямо напротив фальшпанели хода. При свете дня место это показалось еще более странным и загадочным, чем ночью. Незаполненные книги, книги без названий и авторов, неформатные журналы, расписанные неясными картинками, и масса тонких, словно живых шелковистых брошюрок, содержащих совершенно бессмысленные странные рассказы. Больше похожие на бессвязные размышления.
Свои отобранные с ночи экземпляры она нашла рассыпанными на полу, однако никакого скелета в тайной кладовой не оказалось. На месте тяжелой дубовой плиты постамента обнаружилась лишь серая горстка какой-то трухлявой пыли.
«Но был же скелет! Мне не могло привидеться!»
Притворяясь, что ищет более интересные книжки, кошка пробиралась сквозь завалы все дальше, шаря глазами по всем закоулкам и углам. Часто ей встречались какие-то чемоданы, мешки с рухлядью, головы неведомых зверей на стенах и даже одно набитое соломой весьма убогое чучело лисы. Никакого скелета не было и в помине.
Возможно, она проглядела его, и он остался где-то позади. В конце концов, она сильно торопилась. Ей хотелось во что бы то ни стало вернуться в лес и быть там, где ее будет искать пёс – и быть раньше его. С добычей. С победой. Вот это она его уроет так уроет. Мысли о предстоящем торжестве будоражили ее. И скрывали стыд за то, что она ушла. Она разжигала в себе азарт, чтобы приглушить этот неприятный страх подвести его.
Все эти лихорадочные поиски оказались не бесполезными. Она нашла еще два входа в этот потайной уровень – как раз напротив башен. И когда она выглянула в один из них (судя по полке с атласами звездного неба, то рядом с башней Астро) ее чуткое ухо уловило голоса.
…Пожалуйста, сынок, – тихо сказал Джон, слушая гудки на той стороне линии.
Он медленно положил трубку на место. Вздохнул. Взял и пролистал журналы снова. Пробежался взглядом по строкам, совершенно не вникая в содержание. Наконец решительно поднял трубку и набрал три четверки – код справочной службы КС-СМЕРТЬ.
– Вечность слышит ваш зов – ответил свистящий шепот в аппарате.
– Добавочный шесть-шесть-шесть, ноль один, три, пожалуйста. Джонатан Death, судья первого порядка третьего подразделения бистов.
У заведующего кафедрой высшей биоэнергетики Академии КС-СМЕРТЬ, профессора, доктора биоэнергетических и философских наук был прекрасно обставленный кабинет. Пока сигнал вызова летел на Стикс, пока Маркус Волфтейн заканчивал орать на проштрафившегося техника-зомбика из исследовательского корпуса, сожравшего по неосторожности только что выведенный перспективный штамм ядовитой плесени, взгляд старого Судьи ласкался упругими изгибами антикварной мебели из черного дуба. Цеплялся за округлые башенки на углах полок с книгами, за изрезанные в плотное объемное кружево рамки старинных документов. Скользил по шелковым темным обоям с проступающими рисунками анатомического характера. И, наконец, уперся в большую стеклянную витрину, в которой была подвешена на магнитных держателях легкая темно-бордовая коса, где и застыл. Где и ожесточился. Конец рукояти оружия был обломлен, а внешняя сторона лезвия опалена.
К старости он становился все более и более сентиментальным. Фотографии семьи он, несмотря на весьма привилегированное свое положение, все же не мог себе позволить развесить по стенам. Но вот эту чудом сохранившуюся вещь он держал на самом видном месте.
– Привет Марк! … Я тоже рад слышать тебя в мире живых. Как твоя Подагра? … Да, ты прав, я не для этого звоню. Есть у меня такое чувство, что ты понятия не имеешь, где сейчас Фауст. … Нет, я тоже не имею. Но у меня есть серьезные основания полагать, что он собирается вляпаться во что-то вонючее и размером со слона. … Нет, не до такой степени сильное чувство. Не надо меня лечить, я знаю, что мальчик справится с чем угодно. … Однако в этот раз мне кажется, что он что-то такое нашел, чем могут заинтересоваться наши любимые контр-коллеги из СОЗНАНИЯ, и вот они с ним точно не справятся. Как бы конфликта не вышло. Так что не сочти за труд, подготовь сетевые узлы связи, скорее всего в ближайшее время он даст о себе знать. … Если он не хочет, чтоб ты его нашел, ты не найдешь. Но даю подсказку – он только что мне звонил.
Его тон был сладок, как медовая пастилка. Возраст придал его низкому голосу еще большую внушительность и импозантность, а неимоверный опыт одного из лучших и старейших убийц в КС обточили его характер, сделав Джона надежным, спокойным и, что особенно важно, добрым. Но сейчас в застывших глазах его был лед, плохо вязавшийся с мягкостью его тона.
У Судьи, хоть даже и заслуженного и отставного, официально не могло быть семьи. Ему бы очень хотелось иметь фотографию сына на стене, как и любому отцу. Но фотографий не было. Зато было первое оружие Фауста. Первый астральный клинок-Коса, который сменился, «отмер», оторвался от хозяина как сброшенная змеей шкура после того страшного момента в Ледяных Пещерах, когда Фауст спас ему жизнь ценою своего зрения и рассудка.
Он безумно любил сына. Но, пожалуй, именно Джон лучше кого-либо знал, что на планете вряд ли сыщется еще более опасное существо. Поэтому он довольно часто совал свой длинный нос в сыновьи дела. Да, он знал, что из-за этой постоянной опеки его щенок подвергается непрекращающимся нападкам со стороны сослуживцев и является неизменным участником непрекращающихся сплетен. И отношения их и без того сложные это лучше не делало. Но ему было плевать, хотя он и понимал, что от этого жизнь парня слаще не становилась. Он прекрасно понимал. Ему бы в голову не пришло выгораживать или спасать от неприятностей сыночка – тот выжил после его муштры, так что теперь он выживет где и как угодно. Но порой он стремился защитить мир от своего чада. Которое просто еще не осознало до конца, сколь велика была его мощь.
– Да, Марк, и ты тоже береги себя.
Он положил трубку, удовлетворенно вздохнул и снова посмотрел на косу с ее опаленным лезвием.
Астральный клинок невозможно повредить. И уж тем более невозможно выжить при столкновении с той силой, которая все-таки его повредила.
А Фауст временно повредился умом, практически полностью ослеп – но выжил.
Кира расстелилась по холодному полу балюстрады, затаила дыхание и старалась не производить ни звука. Она тихонько выглянула между двумя массивными балясинами, чтобы как следует рассмотреть, что происходило внизу.
Вероника, одетая как всегда старомодно – в длинное темно-вишневое платье, застегнутое на все пуговки под самый подбородок, беспокойно металась по Лунному залу. Огромная модель луны поразившая девушку в первый день их визита в Мемориум, сейчас была раскрыта, словно апельсин на множество долек. А посреди нее было установлено странного вида кресло, больше всего похожее на парикмахерское, чтобы мыть голову – с присоединенной раковиной.
«Так вот она где, эта машина! Все это время под носом у нас была!»
В кресле сидела женщина с лицом грызуна и то ли спала, то ли была в отключке. Кира уже видела эту женщину – она работала здесь одним из архивариусов. Над головой женщины производил какие-то манипуляции щуплый профессор Бюве. То ли он там косички заплетал, то ли блох искал. Но был полностью поглощен своим занятием.
– Я умираю с голоду! – шипела Вероника, мечась по залу, заламывая красивые гибкие руки.
– Наберись терпения… – голос Лены прозвучал откуда-то снизу, прямиком из-под балюстрады, на которой улеглась Кира.
Вероника остановилась и медленно обернулась в ее сторону. Ее лицо было серым и застывшим от гнева.
– Какого же черта ты так затянула? Почему эта кошка еще не в кресле? Ты совсем нюх потеряла? Не можешь у девчонки пульс Страха нащупать?
– Пфф! Причем здесь девчонка! – по звуку Лена томно потянулась и вольготно вышла в обозримую Кирой область. – Эта сломалась просто на два щелчка. Она боится темноты, как ребенок. Уж не знаю почему.
Кира почувствовала, как холодок побежал по ее спине, и волосы зашевелились на затылке. Она еще плотнее прижалась к полу, отведя уши к самой спине, и впервые ужасно пожалела, что сунулась сюда без поддержки пса. Ей бы сейчас очень хотелось увидеть его зубастую морду где-нибудь поблизости.
– Кошка, которая боится темноты. Оригинально, – Вероника приподняла тонкую бровь. – Я прямо-таки предвкушаю узнать ее историю. Так в чем тогда проблема?
– Да эта псина от нее не отходит! Днем и ночью дежурит у ее головы как будто. – Лена медленно прохаживалась вокруг стола с рассыпанными по нему листками и пустыми обложками. Проводила по ним пухлыми пальцами и произносила все слова с интонацией обиженного ребенка.
– Но так и в чем проблема? – снова нетерпеливо повторила Вероника.
– Ну в нем и проблема. Эта скотина ничего не боится. Я уже все перепробовала.
– Все – это оба варианта? – язвительно скривилась Вероника. – Я тебе уже сотню раз повторяла, что у людей гораздо больше страхов, чем ужас смерти и одиночества. Да и эти, в конце концов, можно обыгрывать тысячью различных способов, а не одним единственным. Я спорить готова, что ты снова пичкаешь гостей сказками о гибели родителей?
– Что эффективно, то не противно, – скривилась Лена. – И вообще, это дело тонкое. В отличие от вас, падальщиков, я работаю с живым и острым материалом.
И вот тут вдруг произошло нечто невероятное. Кира явственно увидела, как тень за спиной Вероники мгновенно выросла, расширилась и метнулась в сторону тени Лены. Два темных пятна, трепещущих в тусклом свете ламп. Одно словно бы придавило другое. Голова Лены взметнулась вверх в неестественное положение, словно что-то осязаемое действительно схватило ее за шею.
– Ты дерзишь мне, шмакодявка. Не забывай, с чьей руки ешь свой кусок, дрянь, – прогремела Вероника каким-то запредельным голосом. Тень за ее спиной распалась черными искрами на множество частей, как будто корни мангрового дерева вцепились в окружающий мир, и навалилась с еще большим напором на Лену. И та действительно крякнула от боли, хватая руками несуществующую в этом мире удавку и более того, как показалось кошке, немного приподнялась в воздух над полом.
– Вероника… Готово, – Бюве устало отер пот со лба, но выглядел довольным. Только тут Кира обратила внимание, что на голове у женщины-мышки за это короткое время вырос сероватый блестящий кокон, как если бы она вымыла волосы и замотала их полотенцем. Вероника мгновенно оживилась и тут же обратилась к «процедурному» креслу. Лена сразу же опустилась на пол и начала откашливаться, злобно поглядывая на противницу, но не смея больше ничего говорить. Вероника же благоговейно взялась за кокон обеими руками и начала что-то любовно нашептывать. Кире показалось, что невидимые тени вихрем разлетались вокруг женщины и ее добычи, закручивались, словно она стояла посреди маленького смерча. Вдруг кокон треснул со звуком надломленного печенья и разломился на две части. Вероника, вся трепеща, осторожно опустила руки внутрь… и достала книгу.
От новоиспеченной тонкой книжки с синей обложкой к кокону тянулись тонкие нитки, которые вероника брезгливо стряхнула. А затем открыла и стала жадно пролистывать, тщательно просматривая каждую страничку. Процесс этот полностью овладел женщиной. Кира не сразу поняла, что та просто читала. Очень быстро, она прямо-таки поглощала слова и буквы, заглатывая короткие главы повести целиком, не прожевывая. Бюве робко стоял рядом и наблюдал за насыщающейся хозяйкой с завистью. От Киры не ускользнуло то, как он облизнул пересохшие губы, ожидая, видимо, когда та закончит. Много времени на это не ушло, всего несколько минут. Дочитав, Вероника захлопнула книгу и блаженно, сыто вздохнула. Она не глядя протянула книжку Бюве, и он тут же вцепился в литературное произведение с такой же, если не с большей, жадностью. Киру передернуло. Зрелище было жутким. Она любила читать. Она знала, что такое жажда информации… но чтобы так впиваться в книги!
Лена в это время брезгливо фыркнула. Она приводила себя в порядок, подтирая расползшуюся тушь, глядя в маленькое карманное зеркальце.
– Жалкое зрелище, – Вероника бросила в ее сторону уничтожающий взгляд. – Если все так плохо, почему не усадить ее в кресло силой. Тюкнуть чем-нибудь тяжелым по голове… все равно она потом все забудет.
– Ты же знаешь, что она должна согласиться по доброй воле, – скривилась Вероника и устало потерла лоб. – Таково условие.
– Дурацкое условие. Вообще зря ты ей эту моральность оставила. Или как там – совесть.
– Так устроено. Каждый донор имеет право оставить за собой что-то одно… Уж кто бы говорил на эту тему. Ты со своей живой сексуальностью всех же затрахала в поселке в прямом смысле слова.
Лена с достоинством передернула плечами, любуясь своей неземной красотой в крохотное зеркальце.
– Ну и что? Они все равно ничего не запоминают… Зато это простое условие. А заодно и удовольствие приносит и для здоровья полезно.
– Судя по твоим последним успехам с этим Азизом, не такое уж и простое, – вставил свое слово Бюве. Он тоже уже дочитал книгу и теперь осторожно снимал сухой опустевший кокон с головы архивариуса. Как и следовало ожидать, под бумажной коркой не оказалось ничего специфического – приглаженные тусклые волосы.
Вероника присоединилась к его веселью.
– Да уж. А правда, что он погнал тебя, как привокзальную девку?
– Я бы на это посмотрел. Интересно, что он тебе сказал, неотразимая ты наша звезда, – продолжал язвить математик. – Видать не по зубам он тебе.
Лена насупилась и вся почернела от гнева. В этот момент высокая дверь прохода в темные коридоры открылась, и в башенный зал вошел молчаливый Джордж.
– Во. Явился. Вот уж лучше кого сожрите, – обрадовалась Лена смене цели.