За столиком сидит Квентин Монтгомери. Отец Маркуса, который пытал его неделю, избивал и… умер, черт возьми! Я замираю на месте не в силах сдвинуться с места. Мне следовало убежать сразу, как только услышала неправильное имя, но я осталась.

Дура! Какая же я глупая! Маркус не мог приехать, он согласился, что нам нужно время. Разве можно быть такой наивной?

Отступаю назад, когда Квентин поднимается со своего места. Они с Маркусом очень похожи: те же острые скулы и прямой нос. Волосы Квентина намного короче и с седыми прядями, губы сложены в тонкую полосу. Его лицо не иссечено шрамами, потому что Маркус мог только терпеть и не отвечал на его удары. Квентин гладко выбрит, его костюм и обаз в целом излучают уверенность. Он явно готовился к нашей встрече. Но самое страшное не его присутствие, а его взгляд. Сосредоточенный, полный ненависти и злобы, пылающий яростью и одновременно холодный. Лед и пламя – плохое сочетание, а в случае Квентина опасное. Мужчина по-кошачьи – или скорее как лев – ухмыляется, подходит ко мне и обнимает, словно приветствует на светском мероприятии. Я вздрагиваю и пытаюсь отодвинуться от него, но вдруг чувствую нечто холодное, направленное на свой живот.

– Садись, девочка, – шепчет Квентин. Голос ровный и спокойный, ни толики эмоций. – Нам надо поговорить. Конечно, ты можешь отказаться и получить просто пулю в живот.

Он показывает мне в сторону столика, на котором стоят знакомые лилии. Только сейчас я вижу смысл посланных цветов: Квентин непросто так прислал именно лилии. Он прекрасно знал, кто их любил. Тошнота подступает к горлу. Мужчина кладет руку на мою спину и подталкивает к столику, пряча пистолет в брюках. Ноги каменеют, как и все тело. Сев, Квентин вежливо подзывает официантку и делает заказ на двоих. Девушка, ничего не подозревая, улыбается и уточняет по поводу еды. Я могла бы попросить у нее помощи, сказать, что мне угрожают, но скорее всего, Квентин застрелит и ее. Не хочу подвергать опасности невинных, поэтому мне следует играть по его правилам.

– Мередит, молчать невежливо, – Квентин упрекает меня, будто я маленький ребенок, которого надо воспитывать. – Можешь мне рассказать, как ты очутилась в постели моего сына, как последняя шлюха?

При упоминании моего возлюбленного сердце издает болезненный глухой удар в груди. Я приоткрываю рот, но что я могу сказать? В моей голове звучит только густая тишина.

– Нет ответа? – Квентин ядовито усмехается, сощурив глаза. – Я видел занимательное видео в твоем телефоне. Легла под мужчину, как твоя мать. Грязные порочные твари. Только страдания вас смогут излечить: мать сгорела, но ты так легко не отделаешься.

Мужчина начинает злиться: это видно по нарастающему безумию в его глазах. Спокойствие перерастает в ярость. Квентин настоящий хищник. Его движения грациозны и плавны, а взгляд следит за каждым вздохом жертвы. То есть меня. Я никогда не чувствовала вкус приближающейся смерти так близко: он горьковатый и пахнет землей. Но еще четко ощущаю аромат лимонов на языке. Руки обреченно падают на колени. Я не могу оторвать взгляд от безумца, потому что боюсь. Страх перед ним заглушает инстинкт самосохранения. Но я все еще храню надежду на спасение. Если Квентин отвернется, то…

– Не вздумай, – цокает он, демонстрируя пистолет. – Ты примешь свою участь с достоинством.

– За что? – срывается с моих губ.

Слова выходят тяжело, будто я выплевываю комок битого стекла и гвоздей. Не решаюсь спросить, какова моя участь.

Квентин хочет ответить, но нам приносят заказ. Мужчина просит счет сразу, похоже, что он не собирается задерживаться. Мне стоит открыть рот, чтобы хоть как-то потянуть время. Если я задержусь, то есть шанс, что кто-то поймет, что я в беде. Миссис Стюарт ждет меня, Лекси будет писать, и сегодня мы должны созваниваться с Маркусом. Кто-нибудь должен найти меня…

Мужчина отрезает кусочек стейка и кладет себе в рот. Нож выглядит угрожающе в его руке, но больше я стараюсь сосредотачиваться на безумных глазах. Квентин указывает мне на тарелку, молча приказывая есть. С трудом проглатываю немного салата, потакая ему.

– Вы, Ван дер Мееры, мешаете мне и рушить мою жизнь и жизни моих близких, – начинает Квентин. Он берет мой стакан с водой и что-то в него высыпает. – Сначала твой дед, потом твоя шлюха-мать, а теперь и ты. Но сейчас не время и не место, я расскажу тебе все чуть позже. Выпей это.

Я не беру стакан в руки, следя, как порошок растворяется в воде. Один Бог знает, что он туда насыпал. Думаю о его словах, смакуя ненависть, которая пропитала каждый звук. И тут меня осеняет.

Водитель бабушки и дедушки был всегда осторожным, а проводку и систему пожарной безопасности в поместье проверяли ежегодно. Да и мистер Нолан не мог покончить с собой. Вся картинка складывается воедино, и та загадочная буква «М» обретает смысл. Единственная вещь, оставшаяся непонятной. «М» – это Монтгомери, а не Маркус.

По спине катится ледяной пот, когда я выдавливаю:

– Ты убил их всех. Бабушку, дедушку, Генри, Сьюзан и даже мистера Нолана.

– Выпей свою воду, или я сам залью ее тебе в горло, – он не отрицает, и это довольно красноречивый ответ.

Я в западне, поэтому выпиваю воду. Квентин подмигивает мне и поднимает большие пальцы вверх. Он расправляется с едой, оплачивает счет и поднимается, протягивая мне руку:

– Молодец, девочка. А теперь нам пора, мы уже задерживаемся.

Я не двигаюсь с места, наконец-то решившись просить о помощи хоть у кого-то, но Квентин берет мое лицо в руки и угрожающе шипит:

– Ты встанешь и пойдешь со мной, иначе я убью и официантку, и администратора. Тебе это надо?

Я качаю головой. Уж лучше я, чем невинные люди. Они могут быть чьими-то любимыми или даже мамами, как я смогу жить, если они пострадают? Уж лучше я…

Голова вдруг начинает кружиться. Кажется, в стакане было какое-то снотворное. Квентин не хочет, чтобы я знала, куда мы едем, или он собирается предотвратить попытки сбежать. Он забирает мою сумочку и берет оттуда телефон. Я не успеваю сообразить, как мужчина уже его разбивает о пол. Веки наливаются свинцом, хотя разум и кричит, чтобы я оставалась в сознании. Квентин чуть ли не поднимает меня на руки и тащит к выходу, ноги с трудом поспевают за ним. Глаза окончательно прикрываются, когда я чувствую легкий сентябрьский ветерок на своем онемевшем лице. Вдруг нас окликает голос администратора, и Квентин останавливается. Девушка касается моей руки, я могла бы сжать ее и дать понять, что я в беде, но к этому времени конечности окончательно перестают меня слушаться. Мысли становятся туманными, голова тяжелеет и наклоняется вбок.

– С вами все хорошо, мисс? Может, вызвать скорую помощь?

– Не волнуйтесь, девушка, моя спутница устала после перелета, – голос мужчины на первый взгляд вежливый, но в нем чувствуются стальные нотки, говорящие о том, что с ним нельзя пререкаться.

Кажется, она извинилась, а мы ушли на улицу. Не могу сказать точно, потому что я отключилась.

***

Я сижу там же, где когда-то Квентин Монтгомери пытал своего сына. Это место почти не изменилось за двадцать лет. Не помню, что здесь горел свет и стоял стул. На видео в подвале было темно. К горлу подступает желчь, и меня едва не выворачивает, когда я вижу Квентина, сидящего напротив меня с двумя ножами в руках. Он снял пиджак, расстегнул несколько пуговиц на рубашке и закатал рукава, словно приготовился к грязной работе. Губы мужчины растягиваются в улыбке, и он хрипло говорит:

– Долго же ты спала. Я, похоже, переборщил со снотворным. Ты была в отключке почти сутки. Но сейчас мы можем наконец-то поговорить, девочка.

Квентин откладывает ножи и подходит ко мне. Его руки тянутся к моим волосам, наматывают на кулак и крепко зажимают. Сильная хватка тут же отзывается болью во всей голове. Квентин поворачивает мою голову так, чтобы я смотрела прямо в его дикие глаза. Мужчина, ничего не сказав, замахивается и ударяет меня по правой щеке. Он сильный, и я бы точно упала, если бы он не удерживал меня на месте. Лицо пульсирует от ужасной боли, и я вскрикиваю. Пытаюсь сдвинуться, оторваться от Квентина, еложу на стуле в бесполезных усилиях, за что получаю пощечину по той же щеке. Звук, как хлыст, разрезает воздух. Начинаю рыдать, и слезы обжигают воспаленную кожу. Квентин хватает меня за шею, все еще удерживая за волосы, ограничивает поступление воздуха в мои легкие и цедит сквозь зубы:

– Богопротивная шлюха, прими свое наказание с честью!

Всхлипнув, раскрываю засохшие губы и спрашиваю:

– За что?

Любовь – прекрасное чувство, и вряд ли, Бог против нее. Так за что же меня «наказывает» Квентин? Что, по его мнению, я сделала?

– Твоя кровь гнила, – отвечает он, выплевывая слова и смотря на меня так, будто я какая-то мерзость. – Ты из семьи предателя, из-за твоего рождения пострадал мой сын, из-за твоего деда я не знаю своего внука.

Гнев в глазах Квентина нарастает, но кажется, что он хочет произнести свою героическую тираду перед тем, как убить монстра. Перед тем, как убить меня.

Мужчина ослабляет хватку на моей шее, и я жадно глотаю сырой воздух. Квентин отходит, с наслаждением осматривая меня. Нет, не меня, а результат своих первых ударов. Дрожь пробивает меня до самых костей, и она не от холода, а от страха. Он монстр. А хуже чудовища, уверенного в праведности своих действий, нет никого. Как Маркус смог стать таким прекрасным человеком, воспитываясь им?

Квентин грубо берет меня за подбородок и произносит:

– Мы с твоим дедом дружили, он помог мне построить свою империю, а потом сам захотел меня уничтожить, забрать все, что я создал потом и кровью.

Сквозь шум в голове вспоминаю письмо дедушки и осознаю, о каком монстре шла речь. Если бы я поняла раньше! Мои родители могли бы быть живы, как и мистер Нолан. Какая же я идиотка! Стоп…

– Это ты устроил пожар в доме Маркуса? Ты узнал, что адвокат передал мне файлы?

Квентин хмыкает и до боли сжимает мое лицо.

– Да, там было реальное доказательство того, что я жив, – отвечает он. – А я сделал слишком много для того, чтобы весь мир считал меня мертвым. Пусть я и вернулся, но об этом должна была узнать только моя семья.

Сердце сдавливает. Чудовищная мысль закрадывается в мою голову, с которой не сравнится даже ожидание смерти.

– Маркус знает, что ты жив? – шепчу я.

Лицо Квентина немного меняется, но я не могу понять, что он почувствовал. Брови сдвигаются на переносице, и мужчина отрицательно качает головой.

– Я хотел сделать ему подарок, – на губы вновь возвращается хищная ухмылка. – Для начала я устроил пожар. Вообще, я надеялся, что ты будешь там же. Но ты не приехала, поэтому пришлось включить фантазию. А когда я увидел, что вы с моим сыном… совокупляетесь, я решил, что ты заслужила наказания побольше.

Вот и признание. Квентин Монтгомери убил моих родителей. Я не скорбела по ним, но и не желала такой участи. Они были плохими родителями и глупыми людьми, однако я верила, что когда-то все наладится. Конечно, я уже догадалась, что он преследовал меня и запугивал, но насчет родителей еще были сомнения.

– Из-за Сьюзен и Генри мой сын был наказан, у него было разбито сердце, – Квентин берет в руку нож и острием прикладывает к моей груди. Прямо возле сердца. – Мой мальчик заслужил справедливости. Причиной всей его боли была ты. Твое грешное зачатие. И, к сожалению, Маркус поддался на твое падшее тело, но когда я подарю ему твое сердце, он освободится. И мы станем семьей.

Я хочу спросить еще что-то, задать любой вопрос, который отсрочит мою смерть. Например, что такого разузнал мистер Нолан, раз Квентин решил убить его. Или чувствует ли он свою вину перед Маркусом? Но главное – хочу попросить его передать Маркусу, что я люблю его.

Оказывается уже поздно. Лезвие ножа скользит по моему бедру. Вижу, как по ноге струится кровь. Громко завываю от жгучей ужасной боли, но Квентина мой крик не устраивает, и он снова начинает душить меня. Почти теряю сознание от недостатка кислорода, и это ему тоже не нравится. Уверена, что он хочет, чтобы я была в сознании и чувствовала всю боль. Кулак летит в мое лицо, голова отлетает от силы удара, и что-то громко хрустит. Кожа рвется, и по скуле тоже начинает течь кровь.

– Господи Боже, благодарю Тебя за силу прощения и хочу простить всех, кто причинил мне боль. Помоги мне отпустить на свободу и вернуть Тебе Мередит, – Квентин молится и разрезает кожу на моих руках, рядом с веревкой. – Помоги мне благословить тех, кто меня обидел. Помоги мне ходить в праведности, мире и радости, свидетельствуя о Твоей жизни здесь на земле. Я хочу быть доброй и милосердной, прощая других, как Ты простил меня. Через Иисуса Христа, Господа нашего. Аминь.

Порезав все мои конечности, Квентин вновь молится, прося Бога отпустить его грехи и наставить на путь истинный. Его не останавливают ни мой крик, ни рыдания. Левый глаз заплыл, подвал начинает кружиться от медленной потери крови. Закончив свое покаяние, Квентин бьет меня в живот. Истязания продолжаются очень долго, хотя мне может лишь казаться так. Я все жду, когда отключусь, а все это наконец закончится. Смерть перестала выглядеть как нечто страшное, она начала казаться выходом.

Никогда не думала, что умру так. Я делала ставку на старость или авиакатастрофу. Возможно, автомобильная авария, но никак не убийство в подвале. Я хотела успеть попрощаться с любимыми людьми и друзьями, которых бы успела завести к моменту смерти. Но Маркус не услышит, насколько сильно я люблю его, а Лекси и Кайл не узнают, как я им благодарна за дружбу. С Кайлом мы даже не успели помириться. На той стороне мне достанется за то, что я не позвонила ему и не вымолила прощения.

Квентин бьет меня по щекам, приводя в сознание.

– Не смей, еще слишком рано.

Измазанный моей кровью нож рассекает кожу между грудью, разрывая бюстгальтер, и доходит почти до пупка. Боль не блекнет, она все еще ужасна. Я не привыкаю к лезвию с каждым новым порезом. Закрываю глаза и перестаю даже пытаться оторвать руки от подлокотников.

Поздно.

Я обнажена, осрамлена и почти мертва. Меня не спасти, но надеюсь, меня простят за все несказанное и несделанное.

По-моему, я слышу мелодичный мягкий голос. В темноте появляются образы родителей, бабушки и дедушки. Они подходят ко мне, их лица становятся четче. Бабушка протягивает мне руку.

Маркус

Я не спал с момента приезда. Голова тяжелая, мысли запутаны, глаза болят. На душе чертовски пусто, и все, о чем я мечтаю, – это обнять Мередит, прижать ее к себе и никогда больше не отпускать.

Кайл приехал в квартиру Мер через час после меня. Лекси сходила с ума после моего звонка и поставила на уши всю прессу и полицию Нью-Йорка. Уж не знаю, как ей это удалось, но это сработало. Мы не могли найти записку, которую похититель отправил с цветами. Возможно, Мер забрала ее с собой, а Лекси не могла вспомнить точное название. Благодаря ажиотажу, устроенному ею, нам сами позвонили из того ресторана.

– Добрый вечер, я администратор ресторана «Марчелисс», – звонившая девушка представляется. Поставив звонок на громкую связь, подзываю Кайла и Лекси. Оба выглядят взвинчено. Про свое бледное лицо я промолчу. – Вчера вечером я встречала мисс Ван дер Меер. Ее компаньон снял весь ресторан. Только сегодня утром мне передали сумочку с ее вещами. Вы можете подъехать к ресторану?

Похититель не хотел лишних глаз. Если в ресторане есть камеры, то у нас есть шансы. Эта мысль заставляет меня подскочить и, спотыкаясь о свои же ноги, бежать к выходу. Кайл и Лекси едва поспевают за мной.

– Я уже еду, – бросаю трубку и смотрю на свою команду. – Лекс, ты остаешься здесь и будешь отвечать на все звонки. Если полиция найдет ее раньше нас, то позвони мне.

Глаза Лекси стеклянные. Мы все понимаем, что Мер могут найти мертвой. Я хочу кричать и рыдать, но кого сейчас спасет мое разбитое сердце и ужас возможной потери любимой? Каждый из них сейчас переживает, но никто, черт возьми, не знает, что я чувствую. В мою глотку будто залили расплавленное железо, а сердце напичкали стеклянными осколками. Я так люблю ее, Господи. Пожалуйста, пусть она будет цела. Пусть ее сердце будет биться, а грудь вздыматься от дыхания.

– Лекси, ты меня услышала? – рявкаю я. Больше я не могу держать себя под контролем.

Девушка кивает, и мы с Кайлом уходим. Я видел, что сын неодобрительно глянул на меня, но ему хватило ума промолчать. Останавливаю такси, и мы едем в ресторан. Вдруг мой телефон звонит, и мое сердце замирает. Надежда, что ее нашли, обрывается, когда на экране появляется имя моего клиента, Эндрю, чей курорт я переделал в Джексоне. Не хочу отвечать, но все же почему-то нажимаю кнопку «принять вызов».

– Эндрю, сейчас не подходящее время, – хриплю я, потирая глаза.

– Прости, я только хотел сказать, что последний домик без ремонта наконец освобожден, – говорит он.

Я хмурюсь.

– Какой клиент? – честно, мне вроде плевать, но что-то заставляет меня спросить это.

– Который хотел наладить отношения с сыном и внуком, – поясняет Эндрю. – Он уехал ровно в середине августа. Долго же он налаживал отношения.

Отключаюсь. Это странно. Человек жил в отеле слишком долго, а уехал ровно в то же время, что и Мер. Возможно, дело в недосыпе или паранойе. Но что, если тот человек и есть тот самый преследователь? Что, если он был всегда рядом и нападал на нее все это время, оставляя послания? Но зачем уточнять, что он приехал, чтобы наладить отношения с внуком и сыном? Для отвлечения подозрений? Тоже странно.

Глупо, но я почему-то вспоминаю отца. Кайл как раз приехал в то же время, что он и заселился… Боже, прах моего отца давно валяется на свалке. Моя мнительность доводит меня до безумия.

Когда мы подъезжаем к ресторану, моя паранойя лишь усиливается. Я не помнил названия, но отчетливо узнал вывеску. Когда мы с отцом ездили вместе по делам в Нью-Йорк, мы заходили сюда. Он заказывал стейк и салат. Совпадение ли это? Преследователь знал многое о моей семье и грязных скелетах в шкафу, а теперь всплывают такие подозрительные детали.

Когда мы заходим в ресторан, я расталкиваю всех и подхожу к администратору. Девушка вдруг меняется в лице: приветливость превращается в испуг. Потом она осматривает меня и расслабляется.

– Вы же по поводу мисс Ван дер Меер? – девушка протягивает мне сумочку и разбитый телефон. Ее взгляд все еще странный. – Мне очень жаль, что я не сообщила раньше, потому что они вели себя странно. Девушка отключилась, как мне показалось, но мужчина убедил меня, что все хорошо. Жаль, что я не настояла. Больше помочь не смогу, камеры были выключены, но…

– Что? Почему вы так на меня смотрите? – спрашиваю я.

Сглотнув, девушка объясняет:

– Было бы у меня зрение похуже, то я бы подумала, что тот человек вернулся. Вы очень на него похожи. Те же глаза, черты лица, цвет волос, рост и телосложение. Только мужчина был старше, думаю, ему где-то под шестьдесят.

– На чье имя был заказан ресторан? – спрашивает Кайл.

Информация может понадобиться полиции. Администратор заглядывает в свою записную книжку и произносит:

– Маркус Уорд.

Игра слов окончательно добивает меня. Мое имя, а фамилия принадлежала Генри. Навязчивые мысли окончательно заполоняют мою голову. Человек, похитивший Мередит, имел личные мотивы, он хорошо знал обе семьи, а религиозные нотки в его речи…

Блять! Нет, нет, нет, пожалуйста.

Не знал, что она мне когда-то понадобится, но достаю из бумажника фотографию отца. Кайл хмурится, когда видит человека, с которым не был знаком, но прекрасно понимал, каким он был монстром. Я уверяю себя, что я просто успокаиваю свое шестое чувство и паранойю. Этого просто не может быть.

Девушке не требуется много времени для ответа:

– Да, это точно он.

Весь мой мир рушится в этот момент. Я не видел тела, не знал подробностей аварии, но у отца были деньги. Он мог сделать все. Теперь все точно: мой отец жив, он подстроил свою смерть, и все эти годы скрывался где-то. Он приезжал в Джексон, следил за нами и хотел убить Мер, но за что?

Я выбегаю на улицу. Мне не хватает воздуха, голова кружится. Я знаю своего отца и то, что он может сделать с моей любимой. От шока меня выворачивает прямо на обочину. Кайл выходит за мной.

– Скажи, что это неправда, – умоляет сын. – Скажи, что этот монстр не выжил и не украл Мередит. Пожалуйста.

Хотел бы, но я не могу. Зато я знаю, где мой отец может быть. Сжимаю кулаки до боли, бью себя по щекам, чтобы привести себя в чувства. Вытираю свой рот и давлюсь словами:

– Звони в полицию, скажи, что Квентин Монтгомери жив. Когда дождешься их, поезжай в наш дом, ты помнишь адрес?

Кайл кивает. Его лицо приобретает мертвенно-серый оттенок. Кажется, что это какой-то кошмар, а не реальность. Так настоящая жизнь не может издеваться над людьми. Останавливаю такси, залезаю в автомобиль и напоследок бросаю:

– Я поеду в Хэмптонс первым.

Кайл вдруг залезает рукой в карман и протягивает мне складной нож-бабочку. Не спрашиваю, откуда он у него, и уезжаю в семейное поместье Монтгомери, где не был уже много лет. Шок из-за того, что отец жив, не такой сильный, как страх перед потерей Мер. Мой отец умел причинить боль, его наказания навсегда остались на моем теле. Если его целью стала Мередит, то…

Нет, я успею.

***

Водитель гнал, как мог, и довез меня до семейного дома. Особняк пустуют уже много лет, и если Квентин здесь, то я не увижу его. Чтобы не спугнуть отца, я попросил высадить меня подальше. Прохожу за забор, вижу обветшалую теплицу и скрытый под ветвями автомобиль.

Я был прав, он здесь.

Я не собираюсь исследовать все четыре этажа, потому что знаю, какую комнату отец выберет для истязания. Для «очищения от грехов», как он говорил. Говорит, точнее. По памяти спускаюсь в подвал и едва не падаю от ужаса. Мой отец, живой и здоровый, обрызган кровью. Его руки протирают ножи. На полу несколько лужиц крови, и она явно не его. Рядом с ним стоит стул, обвязанный толстыми шнурами, пропитанными красной жидкостью. Мер нигде нет.

Я взрослый мужчина, но страх перед отцом остался при мне. Татуировки на теле напоминают о нем каждый божий день. Молитвы, розы, пистолет и нож. Сломленный ребенок внутри меня все еще хочет убежать со всех ног, но я затыкаю его желания и запихиваю этого трусливого мальчика в самый дальний угол своей души. Здесь я ради своей любви.

Выхожу из своего укрытия, и отец сразу замечает меня. Его лицо сверкает от счастья. Квентин имеет наглость подойти ко мне и раскрывает свои руки для объятий. Он встречает меня с такой гордостью и радостью, что я замираю на месте. Мои руки дрожат, а глаза не могут оторваться от его лица. Я и забыл, что мы так сильно похожи. Только внешне, я не он.

Эта мысль отрезвляет мой разум, ставит мозги на место, и я быстро вытаскиваю из кармана нож, данный Кайлом. Отец подходит достаточно близко, я приставляю лезвие к его горлу и шепчу:

– Где она?

Квентин хмуро смотрит на нож у своей шеи и, прищурившись, отвечает:

– Она там, где и должна быть. Я отомстил за тебя, за нашу семью и спас твою душу от этой обольстительницы.

Надавливаю ножом на его шею и вижу капельки крови, выступившей на коже. Страх превращается в ярость, я прижимаю его к стене и кричу:

– Что ты несешь, сволочь?! Во всем виноват лишь ты! Ты поганый убийца, тиран и монстр! Где женщина, которую я люблю? Отвечай мне, чудовище!

Отец меняется, и в его холодных глазах я вижу то же самое, что видел всю неделю в подвале. Им овладевает религиозный борец за справедливость или еще какая-то хрень, которая убеждает, что все его действия верны. Когда он в таком состоянии, он становится всесильным. Вера в свою правоту заставляет забыть его обо всех препятствиях, и нож у его горла становится не больше, чем простой зубочисткой. Квентин откидывает меня с невероятной легкостью и бьет меня по голове. Мы меняемся местами, и теперь он ударяет меня по корпусу. Я цепенею, вспомнив свое детство. Пытаюсь заблокировать удары или ответить, но ни черта не получается.

– Я выбью из тебя эту похоть, щенок, – шипит он, когда я припадаю к стене. – Ты совращен дьяволицей!

Я выше его, крепче и больше. Я сильный и смелый, а главное – я люблю. На столике рядом с отцом лежит пистолет, и я делаю выпад и хватаю его. Руки предательски трясутся, как у школьника. Отец замирает, но шок задерживается на лице недолго. Он заливается искренним хохотом и сквозь смеха выплевывает:

– Думаешь, что сможешь пристрелить меня? Да у тебя кишка тонка, мальчик.

Крепче сжимаю пальцы вокруг пистолета и снимаю его с предохранителя.

– Где Мередит? – четко произнося каждое слово, спрашиваю я. – Ответь мне, или, клянусь, твои мозги будут валяться на полу!

Отец переводит взгляд с дула пистолета на меня. Ни тени страха. Сумасшедший ублюдок. Мужчина складывает руки на груди и пожимает плечами, как дурачок.

– Думаю, уже варится в аду. Или пока захлебывается водой, – довольно улыбается он. – Но тебе я не позволю пойти за ней. Я спасу тебя. Болью и кровью, но спасу, сынок. Я люблю тебя. Потом я познакомлюсь наконец со своим внуком, и мы вновь станем семьей, как раньше. До того, как эта грязная семья вмешалась в нашу жизнь.

Качаю головой, вытряхивая из головы весь сказанный им бред. По спине струится холодный пот, когда мои глаза натыкаются на лужицу крови. Мер… хватит с ним любезничать.

– Мер – моя семья, – просто говорю я.

Отец звереет от моих слов и кидается вперед. Руки действует раньше, чем я успеваю сообразить, что произошло. Громкий хлопок, и отец валится на пол. По его рубашке разливается пятно крови. Глаза отца становятся стеклянными, рот кривится в немом гневе и удивлении, а конечности обмякают. Наклоняюсь и прикладываю пальцы к его грязной шее.

Пульса нет. Отец мертв.

Я не чувствую облегчения от его окончательной смерти, меня выворачивает. В голове звучит лишь роковой выстрел. Ноги и руки тяжело двигаются, когда я выбегаю на улицу. До океана отец бы не стал ее тащить. За домом есть озеро, к которому он часто раньше ходил. Оно скрыто, и тело бы не нашли сразу. Отец был продуманным.

Не слышу ничего вокруг кроме своего тяжелого дыхания и стучащего сердца. Губы двигаются в молитве. Пожалуйста, будь жива. Искалеченная, израненная, но живая. Просто дыши, Мередит.

Пробираюсь сквозь деревья, спотыкаясь и поскальзываясь на мокрой земле. Спустившись со склона, я оказываюсь по колени в воде. Ночь берет верх, и я едва различаю очертания окружающего мира. Фокусирую взгляд и вижу ее. Мередит мешком плавает на середине озера вниз головой. Пробираюсь по вязкому дну к ней. Она не шевелится.

– Мер… – хочу кричать, но получается лишь гаркающий звук, который услышали бы только комары.

Обхватываю ее талию, разворачиваю лицом к себе и поднимаю на руки. Мое сердце не просто разбивается, оно умирает в ту же секунду, когда я вижу, что он сделал с Мередит. Не хочу признавать, что это она, что это израненное тело – моя любимая. Лицо все синее от гематом, опухшие глаза закрыты, на скуле большой порез. Целую ее в лоб и шепчу:

– Все хорошо, Мер-мер. Ты поправишься.

Выношу ее на берег и аккуратно укладываю ее. Она обнажена. Больше не могу сдержать его слезы, они горячими ручьями текут на искалеченное лицо Мер. Я не могу удержать страшные мысли о том, что она чувствовала, когда эта тварь издевалась над ней. Она вся изрезана: руки и ноги иссечены глубокими полосами, а на животе глубокая рана.

– Все поправимо, – продолжаю твердить сам себе.

Щупаю пульс – ничего. Прислушиваюсь к дыханию, но слышу только свое. Мер посинела, на фоне ее серо-голубой кожи светлые волосы кажутся чистым золотом. Она красивее, когда живая, и я не позволю смерти забрать ее. Начинаю делать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца.

– Не смей умирать, слышишь? – рычу я. – Никаких прощаний я не принимаю! Открой свой рот, съязви мне и скажи, что любишь. Можешь сказать, что ненавидишь, потому что сейчас я тебя тоже ненавижу. Блять, ты обещала нанять охрану! Ты упрямая, как сто чертей, ты доводишь меня до ручки, сводишь с ума. Ненавижу…

Мои руки надавливают на ее грудную клетку, пытаясь заставить ее огромное доброе сердце биться снова. Зажав ей нос, вдыхаю в ее холодные разбитые губы воздух и продолжаю говорить:

– Но я больше ненавижу себя. Я не должен был отпускать тебя, солнце. Я допустил все это, втянул тебя в этот кошмар. Боже, я застрелюсь, если ты умрешь. Не смей, слышишь? Я дышать не могу без тебя, ты мне нужна, Мередит. Я люблю тебя, слышишь? Ты мой мир, ты – мое все. Мы многое не успели сделать. Ты и я – вместе. У меня огромные планы. Я не согласен, черт возьми, ни на что кроме «долго и счастливо» и тупое «умереть в один день». Мередит, умоляю тебя…

Голос срывается на вой. Я кричу, как раненный зверь. Я готов поменяться местами с ней, только пусть она очнется. Боже, я никогда ни о чем тебя не просил, но сейчас я умоляю тебя! Спаси ее! Она чистая, невинная, добрая. Я знаю, что ты хочешь ее себе, но, пожалуйста, не забирай ее сейчас.

Где-то рядом слышится звук сирен. Кайл приехал.

– Помощь здесь, моя любовь, – поднимаю ее на руки и бегу на звук.

Кайл видит меня и бежит навстречу. Он видит Мер, и по его щекам тоже идут слезы. Он смотрит на нее так, будто она уже умерла. Хочу ударить его, чтобы он перестал это делать.

– Она будет жива, – рявкаю я.

Проталкиваюсь к машине скорой помощи. Врачи подготовили каталку, и я останавливаюсь перед ней, не в силах отпустить Мер из рук. Кайл подходит ко мне сзади, кладет руку на плечо и говорит:

– Папа, позволь им помочь.

Я не могу. Такое чувство, если я ее отпущу, то потеряю. Не могу ее потерять. Женщина-фельдшер обнимает Мер за шею, и я рычу на незнакомку, потому что к ней нельзя прикасаться. Я держу ее здесь, в нашем мире. Отпустить не могу.

Не могу, не могу, не могу.

– Сэр, мы отпустите ее, – просит она. – Мы сделаем все, что в наших силах. Мы попытаемся ее спасти.

Я киваю и кладу бездыханное тело Мередит на каталку. Силы покидают мое тело, и я падаю на колени, сжав голову руками. Мер тут же заталкивают в машину, подключают датчики к груди. Протяжный тонкий звон, свидетельствующий о небьющимся сердце, бьет по ушам и по остаткам сожженного сердца. Врачи прикладывают дефибриллятор к груди Мер – ее тело дергается, но аппарат не меняет звук. Еще раз, и еще, и еще…

Зарываюсь лицом в руки, рыдая. Не могу ее потерять, не могу. Весь мир умер, есть только врачи и Мер, вставшая перед выбором уходить ли ей в рай или остаться со мной. И я, который умрет, если она выберет покинуть нас и перестать бороться.

– Давай же!

Не знаю, какая попытка это была, но отчетливо помню слова, которые услышал: