Loe raamatut: «Эйя»
Глава 1
Природа стремительно увядала, и даже редкие, безоблачные погожие деньки больше не создавали иллюзию лета. Осень на планете Мист была короткой, сменяя летний зной на обжигающий зимний холод в считанные дни. Яркие лучи заходящей за горизонт единственной звезды Амиран, согревающей Мист своим теплом, последний раз осветили верхушки полуголых деревьев древнего, как сама земная твердь, леса и быстро погасли, принося за собой белесый, словно молоко, густой и липкий туман.
«Нужно было вернуться до наступления сумерек», – поежившись от холода, корила себя Айвен, плотнее укутываясь в шерстяной плащ, давно потерявший свой цвет от старости и уже не спасавший ее от влаги и ледяного ветра. Еще на заре девушка отправилась на склон холма за корнем велеса – редким растением, облегчающим предсмертные страдания покидающей бренное тело души. А еще своими «чудодейственными» свойствами оно отпускало душе все прегрешения, и после смерти человек прямиком отправлялся в загробное царство Вечного блаженства. Впрочем, если в первое еще можно было хоть как-то поверить, то второе утверждение было более чем сомнительным. Айвен всегда считала это сказкой старой Иериель, придуманной ею специально для доверчивых и наивных женщин – дуаг, которые с завидным постоянством заглядывали к ведунье за советом или целебными травами и снадобьями. Что-что, а на выдумки она была мастерица.
Иериель принимали за могущественную волховку, живущую на белом свете уже тысячу лет, и слухи об ее магических способностях распространились далеко за пределы этих мрачных, суровых мест. Но Айвен-то знала, что это не так. Старуха была простой травницей, ведающей немножко больше, чем все остальные, да и вечность – слишком суровое наказание для жизни в Запретных землях.
Вот уже семнадцать лет, как девушка жила со старухой в полуразвалившейся ветхой избушке на опушке Синего леса – тюрьме для отверженных – несчастных изгнанников королевства Дуаг, осмелившихся нарушить Священный Закон Шайях.
Старуха не приходилась Айвен ни бабкой, ни теткой, ни, тем более, матерью. Девушка вообще никогда не знала своих родителей. Семнадцать лет назад Иериель нашла завернутую в грязную тряпку малышку в болотной канаве, многострадальная душа которой уже готовилась покинуть обессиленное детское тельце.
Каждодневная борьба за выживание наложили на нее свой отпечаток – старуха не отличалась добротой. Сострадание и душевная теплота не были ей присущи. Мучения ребенка могли бы так и остаться без внимания, но Иериель привлекли удивительные глаза ребенка, так не по возрасту мудро и внимательно смотревшие снизу-вверх на ее перепачканное грязью, старое морщинистое лицо, совершенно потерявшее свои человеческие черты. Не только цвет глаз, но и кожи также ввел в ступор старуху и на долгую минуту заставил застыть в немом изумлении. На нее смотрели глаза, так похожие на ее собственные, но при этом совершенно удивительного бирюзового, как цвет морской волны, оттенка. Нежная, как бархат, кожа сияла белизной. Это было свидетельством настолько очевидного, насколько и невероятного факта, что в это невозможно было просто поверить!
«Кто она? Как она здесь оказалась?» – сотни вопросов и мыслей невидимым роем кружили в голове у старухи. Бледный цвет кожи, светлые волосики четко говорили о том, что ребенок не принадлежит к расе дуагов. Темные волосы, смуглая, почти коричневая кожа и неизменно зеленые глаза являлись отличительными чертами этих людей. Догадка пришла сама собой и еще больше поразила старую ведунью. Найти в болоте младенца давно покинувшего эту часть материка племени Аннерии было почти непостижимым для ее разума.
Живущая много лет, Иериель все еще хорошо помнила, что, ввиду малочисленности, каждый ребенок аннерийской расы являлся благословением для семьи и, с момента рождения до достижения им двадцатого цикла, находился под бдительной охраной своего рода. Не существовало причин для того, чтобы мать и отец, или весь их род в целом, отказались от дитя и бросили его на верную смерть. Более того, даже не имея кровных связей, ни один аннериец не посмел бы оставить дитя, по каким-либо обстоятельствам лишившегося родителей, и в любом случае взял бы на себя заботу о нем. Исключением не стала… и старуха. Кровь откликнулась, напомнив ей о страшной тайне, которую она хранила в себе столько лет, и грозно потребовала взять на себя этот долг.
Раса людей, именуемых себя дуагами, населяла большую часть этой маленькой планеты. Но была еще одна, имя которой уже очень много лет дуагам было запрещено даже произносить вслух. Аннерийцы. Сотни лет королевства Дуаг и Аннерии враждовали между собой. Никто из старожилов по обе стороны уже и не мог вспомнить, что послужило причиной кровавого, затяжного конфликта. Бесконечные войны и грабежи опустошали скудную природу Мист и уносили тысячи жизней, пока, пятьдесят лет назад, наконец, был принят единый для всех Священный Закон Шайях.
Мир был заключен. Но какой ценой? Основополагающим правилом нового свода законов запрещались любые контакты между аннерийцами и дуагами. Нельзя было даже просто смотреть друг на друга. Нарушение Священного Закона для дуагов каралось изгнанием в Запретные земли – болотистый темный лес на самой северной границе королевства, и лишало бедолаг всякой поддержки со стороны соплеменников, а также права когда-нибудь вернуться домой. В большинстве своем преступники умирали быстро. Мало кто мог приспособиться к новой для них жизни в месте, где за каждым поворотом тебя поджидает смерть. Иериель прочувствовала это на себе. Когда-то она тоже посмела ослушаться, по велению сердца сделав «неправильный» выбор. Много лет назад. За что и жестоко расплачивалась до сих пор.
Старуха назвала малышку Айвен, что в переводе с аннерийского означает «загадка». Ведунья не питала надежд и была готова к тому, что ребенок не выживет, когда дрожащими, крючковатыми пальцами аккуратно закутывала мокрый, испачканный в болотной тине, комочек в свои рваные лохмотья. Но, девочка, будто цепляясь крохотными ручонками за невидимую нить своей судьбы, выжила, быстро окрепла и росла, практически, не досаждая старухе плачем и капризами. К семнадцати годам никто не усомнился бы в расовой принадлежности девушки, так как время превратило ее в истинную, удивительной красоты, аннерийку. Только вот… глазки так и остались того же странного бирюзового цвета, а не изменились в льдисто-голубой, как у всех представителей Аннерии. Невысокого роста, хрупкая, с длинными волосами цвета расплавленного золота и большими миндалевидными глазами на круглом белоснежном личике – она так походила на ту девушку, которой когда-то давно была сама Иериель. Всегда, глядя на нее, предательская память возвращала старуху в родную Аннерию, в пахнущий изумительными свежевыпеченными булочками милый дом, где мама каждое утро бережно расчесывала и заплетала ее длинные золотистые волосы в косы, ласково называя своим сердечком. Айвен стала для нее настоящим подарком судьбы, отдушиной, раскрасившей ее серое и жалкое существование яркими красками.
С каждым годом красота девушки распускалась, как редкий цветок ирбиса, озаряя своим сине-зеленым сиянием темные, лесные лощины, но оценить ее по достоинству могли лишь дикие звери, да старый дуаг Тронвилль – товарищ Иериель по несчастью и живший по ту сторону холма. Новых изгнанников в этих местах не было очень давно. Закон был строг. Видимо, из дуагов больше никто не горел желанием умереть от голода или холода, сгинуть в болотах или быть растерзанным хищниками по неосторожности.
Женщины – дуаги, по большой нужде заходившие к старой знахарке, не подозревали об Айвен. Едва приметив незваных гостей, старуха непременно, под тем или иным предлогом, выпроваживала девушку из дома. Сама же Иериель давно превратилась в существо странного вида, смутно напоминающее человеческую особь женского пола. Ей опасаться было уже нечего. Никто и никогда в жизни не признал бы в ней сейчас чистокровную аннерийку. Очень много лет прожила она на этом свете. Время, как будто насмехаясь, было к ней особенно беспощадно.
Особенный день был и сегодня. Едва забрезжил рассвет, как желторотые птички-крикуньи велейки, разбуженные чьим-то посторонним присутствием, стали взволнованно перекликаться в густом перелеске, передавая всему Синему лесу тревожную весть, что в доме чужак. Наспех накинув на худенькие плечики Айвен старый плащ и сунув в руки пустую плетеную корзинку с горбушкой черствого хлеба из овсяной муки, Иериель отправила ее за велесом и строго-настрого запретила возвращаться в хижину до заката.
***
В последний раз окинув грустным взглядом быстро темнеющее небо, девушка поспешила со склона холма к ручью, мелкой змейкой изгибающемуся на самой границе лесной чащи. В животе жалобно урчало, напоминая Айвен, что она ничего не ела с самого обеда.
«Успею собрать немного ягод овьедо до темноты? А может, повезет поймать большущую рыбу? Вот Иериель обрадуется!» – думала Айвен, широко улыбаясь и бодро шагая к ручью. – «Ну, если не рыба, то уж овьедо у нас на ужин будет непременно!»
Как-будто прочитав мысли девушки, ветер усилился и, подгоняя ее в спину, заставил ускорить шаг, попутно обрывая последние желтые листья с высоких деревьев и оставляя сиротливо трепетать голые ветви.
Глава 2
Данталиан Вейн Руасу, первый принц Дуаг, тихо злился. Кстати, как и всегда на занятиях по мирозданию достопочтенного магистра Ангра. Монотонная речь придворного веда выводила его эмоции из равновесия. Но, не бесконечные выговоры отца или угроза наказания розгами все еще заставляли юношу сидеть за этой дурацкой детской партой, а слезы матери, – королевы Мойры, которые, он знал, она обязательно пустит вход, убеждая его исправиться. Он вдруг вспомнил излюбленное ее выражение: «Подумай о своем поведении, попроси у богини Сайи прощения и встань на путь истинный, сынок». Юноша подавил нервный смешок. Вот эти слезы, вперемешку с наставлениями, раздражали наследного принца больше всего. А будучи раздраженным, он подолгу не мог собрать воедино разум и сознание.
Стоит признать, что учеба никогда не давалась Данталиану легко. Два цикла назад, когда, наконец, он с горем пополам осилил последний год обучения, Сайя действительно получила от него хвалебную речь в свою честь. Да что там учеба! Плести интриги и мелко пакостить придворному окружению он с малых лет научился мастерски, чем очень гордился. Не это ли его призвание? Чего только стоит выражение злобной ярости на лице его брата Галариана, второго наследного принца Дуаг, когда вчера он все-таки догадался, кто стоит за пропажей его любимицы – кошурки Лийны. Ради таких веселых моментов и стоит жить. Всегда приторно вежливый, спокойный и улыбчивый, Галариан был просто вне себя от гнева.
«Это было мило», – довольно ухмыльнулся Данте, вспомнив последнюю свою выходку. – «Как же легко пустить рябь разрушающих эмоций по незрелой душе такой мелочью! Подумаешь, запер мерзкое животное в псарне на несколько дней. И что? Лийна провела время с пользой – обновила, так сказать, волосяной покров. Стоило поднимать столько шума?»
А вот наказание, как он искренне считал, было несоразмерным его маленькой проказе. Галариан постарался в отместку. Лучше бы его заставили чистить навоз в ландиньих стойлах в качестве расплаты, чем в сотый раз мучительно слушать эти бредни!
– Данталиан Вейн Руасу! – громкий окрик заставил выйти принца из таких сладких для него воспоминаний.
«Что опять!?..», – недовольно прошипел про себя Данте, но все же поднял на веда карие глаза.
– Что я только что сейчас сказал? – все тем же монотонно-противным голосом задал вопрос магистр Ангр.
– А что вы только что сейчас сказали, достопочтенный вед? – лучезарно улыбнулся ему в ответ принц.
Лишить душевного равновесия достопочтенного магистра Ангра было сложнее, чем всех остальных дворцовых вед вместе взятых. По мнению Данталиана, старый вед обладал прескверным характером, и юноша прекрасно знал, что всплеска недовольства и уж тем более наказания за невнимательность, сейчас не последует. Ангр будет мучить его до победного конца.
– Данталиан, снова витаешь в облаках? Я сказал, что планета Мист является девятой по счету от своей звезды и совершает свой полный оборот вокруг нее за четыреста суток. Раз в одну тысячу лет Мист сближается со своим близнецом – планетой Астерис. В результате соединения двух космических энергий в этих мирах рождаются новые души. Как мириады маленьких светлячков, они на короткое время заполняют все видимое небесное пространство, а затем медленно разлетаются, чтобы начать свой долгий путь по просторам безграничной Вселенной. Познать сущность Бытия – вот их конечная цель! – как-то уж слишком торжественно закончил свою речь Ангр, и которую Данте слышал, кажется, бессчетное количество раз.
– Достопочтенный магистр Ангр, не сочтите за дерзость, но я нахожу ваш предмет полнейшей чушью, – мягким, снисходительным голосом произнес Данте. – И я никогда, слышите, никогда не устану вам это повторять.
Ангр поджал толстые губы и неодобрительно покачал седовласой головой, а принц, манерно выдохнув, откинулся на жесткую спинку стула и закинул руки за голову, скрестив кисти на затылке.
– Ваш урок по мирозданию закончился ровно одну секунду назад, – снова произнес юноша теперь уже с наигранной озабоченностью. – Кто я такой, чтобы задерживать вас более? Нет, я не имею права быть настолько жестоким! Прошу! Идите!
Встав со стула, Данте резким движением откинул назад густые каштановые волосы до плеч и медленно подошел к окну, тем самым указывая старому веду на дверь. К его нагловатому поведению Ангр давно привык и вряд ли обидится. Скорее, снова молчаливо его пожалеет. Так оно и случилось. Не прошло и минуты, как вед, не говоря ни слова и, тяжело шаркая ногами, удалился восвояси.
Открыв настежь ставни, Данталиан позволил холодному воздуху проникнуть в маленькую комнату самой высокой башни, расположенной в западном крыле родового замка Вейн Руасу – главной резиденции королевской династии Дуаг. Цитадель из голубого гранита представляла собой поистине величественное строение. Многочисленные остроконечные башенки, венчающие его, устремлялись высоко вверх, прорезая своими пиками границы облаков. Построенный почти на отвесной скале, с одной стороны его простиралась плодородная долина, с другой же зиял глубокий обрыв, и Данте был почти уверен, что там, внизу, не росла даже травинка. Большую часть времени ущелье покрывал густой, серый туман. Высота скалистого отвеса была настолько огромной, что различить с этого места невооруженным глазом рельеф каменистого подножия даже в солнечные дни не представлялось возможным.
Подняв смуглое, худощавое лицо навстречу заходящим лучам, Данте, как всегда, увидел на горизонте догорающие в пурпурном закате розовые руины замка прежних королей Аннерии. Главный город этого проклятого и заброшенного королевства – Велидия – располагался в непосредственной близости от столицы Дуаг – Санры, и это говорило о том, что было когда-то время, в котором два народа жили в мире и согласии друг с другом. Но, неизвестно какими причинами вызванная вражда, положила этому конец на века. И вот, пятьдесят лет назад, аннерийцы признали поражение, и в один прекрасный день покинули эти земли навсегда, отдав все свое королевство на милость победителя. С тех пор никто из дуагов не видел в здешних местах ни одного представителя Аннерии. Куда они ушли и где обосновались? А может, их и вовсе больше нет? Этого не знал даже его отец – король Вейн Руасу.
Из книг юноша знал, что это абсолютно беспринципный, коварный народец, не гнушающийся ничем ради достижения своих подлых целей. Белокожие и светловолосые, с глазами цвета голубого льда и правильными чертами лица, они привлекали от природы наивных дуагов сладкими обманчивыми речами. Одурманивая невероятной красотой, быстро превращали своих прошлых соседей в покорных рабов, идущих на все, ради любви своего господина, и до такой степени, что готовы были отдать ему самое ценное, что имели в жизни, – душу.
Бросив последний взгляд вниз, на ущелье, Данте с грустью подумал, что расстаться с душой ради любви ему совершенно не грозит. Ни одна девушка – дуага, или же будь-то пресловутая, призрачная аннерийка, по иронии судьбы никогда не познают его любви.
С этими тяжелыми мыслями он закрыл ставни. Холодало. Мистерийская зима, стремительно приближаясь, совсем скоро запечатает реки и усыпит природу на шесть долгих месяцев.
– Что ж, пора повидать дорогое семейство, – тихо произнес себе под нос юноша, поправил идеально выглаженные накрахмаленные манжеты на рукавах батистовой рубашки и застегнул темно-бордовый казинетовый сюртук на все четыре серебряные пуговицы. Натянув на лицо проказливую мальчишескую улыбку, Данталиан пружинистой походкой быстро покинул учебный класс и направился в малый зал замка.
Глава 3
Галариан Вейн Руасу, второй принц Дуаг, закинув нога на ногу, сидел напротив своей матери – королевы Мойры, из вежливости проявляя притворный интерес к ее беседе с наперсницей, леди Орейей Митах Крист, о красоте привезенных из-за моря Спокойствия и только что доставленных ко двору глийских тканях. Как и брату, в двенадцатый день летнего месяца льеж, ему минуло семнадцать лет, но, пожалуй, только возраст объединял двух таких разных и смутно похожих друг на друга близнецов.
Галариан и Данталиан были единственными детьми леди Мойры – наместницы и хранительницы Варны, тринадцатого и последнего княжества, объединенного с землями прежних соседей, земель Дуаг и Вейна Руасу – единоличного правителя всего королевства. С первого взгляда тем, кто не был знаком с родовым древом семьи Руасу, и в голову не могло прийти, что эти два парня могут быть связаны узами кровного родства.
Данте родился на двадцать минут раньше брата и по праву наследия являлся первым претендентом на королевский трон. Имеющий ничем не примечательную внешность по меркам красоты: глубоко посаженные карие глаза на худощавом квадратном лице, прямой узкий нос и чувственные губы, – обычно он не выражал никаких эмоций, кроме презрения или скучающего безразличия. С детства отличался отвратительным и заносчивым характером. Все его развлечения сводились к одному: как бы напакостить кому-то, в особенности брату. Причем «безобидные» шутки, как он сам их называл, Данте проворачивал виртуозно и перед няньками, а потом – родителями, почти всегда выходя сухим из воды, что так обижало младшего брата.
Галариан был полной его противоположностью. Высокий юноша, с иссиня-черными волосами и живыми зелеными глазами, всегда производил чарующее впечатление на окружающих. Легкий характер, природное обаяние и доброта вкупе с безукоризненными манерами делали его душой любой компании, самым желанным гостем в домах благородных семей Санры, да и всех близлежащих поселений, где имелись девушки на выданье, и не только. Ровесники мечтали водить с ним дружбу.
Тяжелая деревянная дверь в малый зал с резким, скрипучим звуком отворилась, заставив присутствующих вздрогнуть и посмотреть на незваного гостя. Оборвав на полуслове разговор с леди Орейей, королева Мойра величаво привстала с обитой голубым бархатом софы и широко улыбнулась своему первому сыну, протягивая руку и приглашая его присоединиться к их обществу.
Еще питая неприязнь к брату из-за последнего инцидента со своим питомцем, Галариан все же мысленно поблагодарил его за то, что тот пришел и избавил от необходимости участвовать в обсуждении «голого» платья леди Грейи на прошлом приеме в честь дня окончания сбора урожая. Но не подал этому вида. Будто не обращая на него совершенно никакого внимания, он сосредоточенно рассматривал свои ухоженные, длинные, смуглые пальцы с аккуратно подстриженными на них ногтями. Впрочем, Данте сделал то же самое, лишь коротко кивнув матери и леди Орейе в знак приветствия и бесцеремонно плюхнувшись в свободное кресло.
– Как прошел твой день, сынок? – мягко обратилась леди Мойра к сыну.
– Прекрасно, мама, – ответил Данте, подарив ей свою самую подкупающую улыбку, на которую был способен. Но тут же с легкой грустью в голосе добавил:
– Но мне совсем нечем вас удивить, – намекая на то, что сегодня скучный уклад замка им потревожен не был, и городским сплетникам не о чем будет почесать свои длинные языки на досуге.
– Я с самого утра усердно заучивал основы мироздания с досточтимым ведом Ангром в классной комнате. И все думал, думал и думал…, – юноша в спешке пытался придумать, окончание фразы, сдерживая мстительную ухмылку.
– Что я больше так не буду себя вести! Я очень долго думал и понял, что думать полезно! – насилу нашелся, что сказать, Данте.
Сделав вид, что не заметила в его словах язвительной иронии, леди Мойра довольно поджала нижнюю губу и заговорщицки перевела взгляд зеленых глаз на леди Орейю. Та же, как будто одобрительно давая свое согласие на что-то, несколько раз моргнула и взяла в руки шитье.
– Дорогая, – мягко обратилась королева к леди Орейе, – я знаю, что ваш брат, сир Гватем Крист, вчера прибыл в столицу. Какие новости он привез из земель чудесной Глии? Правду ли говорят, что его дочь, юная Фрейя, стала настоящей красавицей?
– Так и есть, моя королева, – довольно ответила леди Орейя. – Фрейя расцвела за прошедшее лето. Скажу без преувеличения, – ее красота затмевает Амиран в самый яркий летний день.
– Так почему бы нам не пригласить ее ко двору?! – негромко воскликнула леди Мойра и тут же многозначительно добавила:
– Уверена, что Данталиан будет очень рад познакомиться с такой удивительной девушкой.
В первый день весны состоится традиционный праздник по случаю Возрождения жизни, и мы хотели бы видеть вашу племянницу на нем. Более того, пусть приезжает пораньше. Может быть, Фрейя сможет заставить моего старшего сына выйти из пеленок? – королева укоризненно посмотрела на юношу.
– Уверена, Фрейя сочтет это за честь, – польщенно ответила леди Орейя. – Я передам семье Гватем Крист ваше приглашение.
Данте удивился. Конечно, как и любой юноша его возраста, он не чурался общества красивых леди. Но, до сих пор его мать не приглашала в королевский замок юных девиц. Тревожные подозрения овладели его разумом. Тут явно что-то затевалось, и это что-то уже совсем ему не нравилось.
В присущей ему дерзкой манере он воскликнул:
– Мама, до праздника Возрождения жизни еще шесть месяцев! Возможно, леди Фрейя подурнеет к тому времени! А я весьма разборчив в женской красоте. Не слишком ли ты торопишь события?
На мгновение опешив от такой дерзости сына, леди Мойра ответила:
– К следующему лету ты станешь уже достаточно взрослым, и мы, посоветовавшись с отцом, приняли решение о поиске достойной тебя спутницы.
Последнее слово королева произнесла с придыханием и растянулась в кокетливой улыбке.
– Но мне всего семнадцать! – еле сдерживая праведный гнев, бросил Данте. – Я – еще ребенок!
– Это окончательное решение, сын. Недоразумение исправимо. Пора взрослеть, – безапелляционно отрезала мать, в мгновение ока сменив милость на гнев и всем своим видом показывая, что его аргументы будут лишь пустым сотрясанием воздуха. Все уже решено.
Прямо сейчас леди Мойра поставила своего старшего сына перед фактом – не пройдет и года, как его женят.
Все это время, не принимавший участия в занимательном разговоре Галариан, заметив на лице брата нескрываемое гневливое раздражение, сочувственно скривил губы. Он и не догадывался до сих пор, какие планы вынашивала мать. По праву первородства Данталиан должен первым скрепить связь с душой женского сосуда. Но в его случае это произойдет без любви и будет означать полнейшую зависимость. Сознание брата будет полностью управляемо душой чужого человека, которую он никогда не сможет полюбить.
Дуаги верили, что души – дети великой богини Сайи – матери всего Сущего. В момент рождения ребенка душа приходит в мир Праха, проникая в разум младенца и заполняя собой его сознание, позволяет ему обрести цель и смысл существования. В телесном сосуде душа взрослеет и набирается опыта, проходит через калейдоскоп событий по своему жизненному пути и в конечном итоге покидает человека со смертью, переходя на новый уровень своего развития. Дуаги считали незримые души даром, благословением великой богини Сайи. Только вот… телесный сосуд Данте был пуст.
На протяжении семнадцати лет, каждый месяц в ночь полных лун королева-мать неизменно проводила обряд жертвоприношения, призывая Сайю подарить душу Данте и наполнить его жизнь смыслом. Каждое утро после этого она всматривалась в глаза сына, в надежде увидеть там зеленые проблески, свидетельствующие о наличии бессмертной души. Но его глаза упорно оставались карими. Море слез выплакала она, снова и снова повторяя древние, как человеческий мир, молитвы. Но великая богиня как-будто не слышала ее.
Так, окончательно не смирившись с тем, что глаза сына никогда не загорятся зеленым огнем, королева-мать, с детства окружавшая мальчика чрезмерной опекой, приняла решение, которое, по ее мнению, было способно наполнить сердце Данте любовью и вернуть ему «потерянную» душу. То ли кто-то подсказал Мойре, то ли она сама придумала и поверила в то, что, обручившись с ее сыном в день, когда природа сбрасывает с себя ледяные оковы зимы, душа девушки исправит эту жестокую несправедливость. Самое страшное было в том, что мать смогла убедить в этом отца. В данном случае, юноше оставалось лишь одно – принять неизбежное.
Поняв, что спорить с матерью бесполезно, Данте безжизненным голосом произнес:
– Как пожелаете, ваше величество.
Он спешно поднялся со своего места и, не попрощавшись с присутствующими, быстрым шагом направился во внутренний двор замка. Обуздать гнев на родителей, примеривших на себя роль вершителей его судьбы, ему всегда помогал свежий, прохладный воздух.
«Прогуляюсь», – решил юноша и, накинув поверх сюртука дорожный плащ из домотканой шерсти, пешком направился в город.
– Брат! Подожди! – окликнул его Галариан, догоняя у главных ворот. – Куда ты направляешься?
– Подышать ароматным запахом сточных канав. Мне это сейчас жизненно необходимо! – в ответ огрызнулся Данте.
– Мне тоже, – устало сказал Галариан, перебирая в голове варианты, как же усмирить гнев брата и хоть немного поднять ему настроение.
Оба юноши, молча, направились по широкой, мощенной каменной брусчаткой дороге, прочь от крепостных стен, туда, где с приходом темноты начиналась беззаботная жизнь, полная пьяного веселья и сладострастия.
Глава 4
Шум городских улочек Санры не угасал даже с приходом ночи. Кое-где еще попадались благочестивые прохожие, спешившие по домам к своим семьям. Но, совсем скоро фонари осветят своим красным светом темную сторону жизни города и примут в свои объятия всех желающих.
Данте спускался в город нечасто. Ему, выросшему в роскоши и никогда не знавшему нужды, до омерзения были противны узкие лабиринты с обшарпанными стенами домов и бесконечными лужами нечистот под ногами. И эти, толпами снующие полуголые девицы, готовые продать свое тело любому проходимцу за половину медяка! Тошнотворное зрелище!
Ему вспомнилось, как однажды, несколько месяцев назад, он, ведомый скукой, также спустился в город. У порога какой-то дешевой харчевни на глаза ему попалась девочка, с виду совсем еще ребенок, не более восьми лет отроду. Ее тоненькая ручка тянулась вверх каждый раз, едва рядом появлялся какой-нибудь, идущий по своим делам, человек. Грязные, набитые паразитами темные волосы спутанными прядями свисали до плеч, закрывая почти все смуглое личико, и его черты невозможно было рассмотреть. Жалкие отрепья, отдаленно напоминающие тунику, едва прикрывали худенькие, в мелких царапинах синюшные ножки. На них не было даже башмаков. Ребенок явно рос в крайней нужде, перебиваясь, в лучшем случае, объедками с чужого стола.
Поддавшись, Сайя знает, откуда налетевшему порыву жалости, юноша положил в протянутую к нему ладонь одну золотую монету. В тот момент он, кажется, впервые за всю свою жизнь был искренне рад, что смог помочь той, кому не повезло родиться с золотой ложкой во рту. На следующий день Данте вернулся на то самое место, не сомневаясь, что не увидит ее снова. Но юноша ошибся. Девчушка снова просила милостыню.
«Значит, неслыханной щедрости отпрыска королевских кровей тебе было недостаточно, чтобы перестать попрошайничать?» – с негодованием подумал он. – «Да служанки в замке получают такую же сумму за месяц работы!»
Данте стало любопытно: кто или что заставляет ее делать это вновь? Во второй раз он подал ей уже две золотые монеты. Затем каждый день увеличивал подать на одну монету. И все ждал, когда же девчонка перестанет попрошайничать, ведь на ту внушительную сумму золота, которую он тайком перетаскал для нее из отцовской казны, она могла бы скромно жить в добротном домике с кучей прислуги где-нибудь в самом центре Санры, обеспечивая всем необходимым всю свою семью минимум полвека. И уж тем более не выпрашивать сейчас жалкие гроши у сердобольных горожан на кусок хлеба! Почти месяц юноша неизменно встречал девчонку около ступеней того же грязного, обшарканного порога, у которого увидел ее впервые. Она, как верный пёс, не пропустила ни одного дня. В конце концов, Данте не выдержал и прямо спросил у нищенки, почему она продолжает просить милостыню, ведь он обеспечил ей сытую жизнь на годы вперед? Ее ответ обескуражил юношу. Она сказала, что часть денег отдает хозяину забегаловки за кусок хлеба и миску супа из стеблей аниса для себя и своей больной матери. Оставшиеся же монеты раздает таким же нищим детям, как и она, позволив прожить еще один день и не умереть от голода.
– Но почему? – искренне недоумевал Данте. – Я подарил тебе возможность прожить жизнь не задумываясь о том, что ты будешь есть завтра. Я не понимаю причин твоего поступка!
Пристально посмотрев на принца своими зелеными глазами, девочка тихо ответила:
– Так велит мне сердце.
У него тоже было сердце, и оно прекрасно поняло, о чем хотела сказать ему эта маленькая побирушка. Каждый день она спасала десятки жизней, а он – принц, не мог спасти даже себя. Боль от этого осознания теперь постоянно саднила в груди. Больше Данталиан никогда не приходил к порогу той харчевни.
Два брата молча бродили по ночным лабиринтам Санры, и каждый думал о своем. Первым прервал тягостное молчание Данталиан.
– Ответь мне, Гал, будь ты первым по старшинству, то послушал бы отца с матерью? Связал бы свою душу с девушкой, которую для тебя выбрали? Принял ее дар, если бы твое сердце велело тебе поступить иначе?
