Loe raamatut: «Глаз сокола»

Мишель Пейвер

Font:

Michelle Paver

THE EYE OF THE FALCON

First published as The Eye of the Falcon in 2014 by Puffin which is part of the Penguin Random House group of companies

Издательство АЗБУКА®

1

– Что здесь случилось? – спросил Гилас. – Куда пропали все люди?

– Одного вижу, – произнес Перифас. – Вот только вряд ли он нам расскажет, что стряслось.

Перифас указал на корабль: Море выбросило его высоко на склон холма. В оснастке запутался скелет мужчины: сгнившие обрывки туники развевались на ветру; одна костлявая рука будто махала странникам, и от этого по коже бегали мурашки.

– Как я погляжу, самую суровую кару боги обрушили на Кефтиу, – заметил Глаукос.

– Да тут и глядеть не надо, один смрад чего сто́ит, – сказал Медон.

Остальные обеспокоенно забормотали и стиснули в руках амулеты.

Гилас был потрясен до глубины души. Каких бы ужасов он ни повидал за зиму, с таким кошмаром столкнулся в первый раз. Море разнесло хижины и лодки, раскидало деревья, зверей, людей. На берегу царила зловещая тишина. Куда ни глянь, всюду горы разлагающихся обломков. На сапоги нахлестывает грязно-серый прибой, от удушливого запаха смерти перехватывает дыхание. Разве могли Пирра и Разбойница пережить такое страшное бедствие?

Перифас наклонился и лезвием ножа перевернул череп вола.

– Тут уже несколько месяцев людей нет. Все вокруг пеплом покрылось.

– Но кто-то же наверняка выжил, – возразил Гилас. – Почему кефтийцы не вернулись и не отстроили все заново?

Никто не ответил.

– Нет, это не Кефтиу, – покачал головой Гилас. – Кефтиу – огромный богатый остров, там тысячи людей живут, мне Пирра рассказывала!

– Жаль тебя огорчать, парень, но своих друзей ты тут не найдешь, – произнес Перифас. – Соберем все, от чего есть какой-то прок, и поплывем дальше.

Остальные разбрелись в разные стороны и стали искать, чем поживиться, а Гилас заметил в стороне хижину и направился к ней. Только бы найти хоть одну живую душу!

Ледяной ветер забирался под овечьи шкуры, в которые был одет Гилас. Он спугнул стервятника, и птица взлетела, подняв в воздух облако пепла. Мальчик и бровью не повел. Всю зиму Великое Облако скрывало Солнце, погрузив мир в вечные сумерки и засыпав его пеплом. Гилас привык и к мраку, и к черному порошку повсюду: в волосах, в одежде, в еде. Но это…

Гилас вспомнил, как в последний раз видел друзей. Было это семь месяцев назад на Талакрее. Гора плевалась огнем, на берегу царила полная неразбериха, все спешили уплыть на первых попавшихся лодках и кораблях. Каким-то чудом Гилас посадил Пирру с Разбойницей на корабль. Маленькая львица пыталась вырваться из клетки и выла, будто спрашивая: «Почему ты меня бросаешь?» А побелевшая от ярости Пирра (ведь корабль был кефтийским) вскричала: «Говорила же – мне нельзя на Кефтиу! Ненавижу тебя, Гилас! Никогда тебе этого не прощу!»

Он хотел ее спасти, а вместо этого отправил на верную смерть.

Хижина глинобитная, с соломенной крышей. После яростной атаки Моря ее, видимо, пытались кое-как подлатать. А еще кто-то оставил на стене яркий белый отпечаток ладони. Раньше Гилас такого знака не видел, но похоже, это что-то вроде предостережения. Мальчик замер в стороне.

Ветер швырнул ему в лицо очередную горсть пепла. Отряхиваясь, Гилас поморщился от ноющей боли в виске. И тут он уголком глаза заметил двух детей в лохмотьях. Те быстро скрылись в хижине, но Гилас успел разглядеть, что это девочки: одной лет десять, другая помладше. Обеим зачем-то выбрили головы. Оставили только одну длинную прядь на виске. На шеях у детей язвы размером с голубиные яйца.

– Не бойтесь, не обижу! – прокричал Гилас.

Те не отвечали, но явно слушали. А еще Гилас почувствовал их настроение: бессильную злость от тщетных поисков.

Чтобы успокоить детей, Гилас повернулся к ним спиной. И опять обе девочки замаячили в стороне.

– Отца с матерью ищете? – спросил он, не поворачивая головы. – А я – друзей. Есть тут кто живой, кроме вас?

Молчание. Гилас не знал, то ли злиться, то ли печалиться. Наконец мальчик сообразил: да ведь он же на чужой земле! Эти двое его языка не понимают.

– Я акиец, – объяснил он. – По-кефтийски не говорю.

И опять, стоило ему поднять взгляд, как обе девочки юркнули в хижину. Секунду помедлив, Гилас зашел следом.

И никого не увидел.

Хижина пустая! А ведь дверь тут одна, других выходов нет. У Гиласа мурашки забегали по коже. Рука потянулась к амулету – львиному когтю на шее.

Сквозь солому просачивался тусклый серый свет. В воздухе стояло гнилое зловоние. И вдруг на койке у противоположной стены Гилас заметил тела двух девочек.

У Гиласа чуть сердце из груди не выпрыгнуло.

Одна из них на вид лет десяти, другая помладше. Волосы у обеих сбриты, кроме одной-единственной пряди на виске, а на шеях жуткие язвы. Вокруг тел детей клубится и клокочет темная дымка цвета пепла. Только это не просто облако: она живая.

Гилас с криком кинулся прочь из хижины.

Остальные уже бежали по мелководью к кораблю, а Перифас торопливо отвязывал канат от валуна.

– Где тебя носило?! – рявкнул он при виде Гиласа. – Уплываем отсюда, да поскорее! Мы трупы нашли!

– Я тоже! – выдохнул Гилас.

– Ты ведь их не трогал? – резко спросил Перифас.

– Нет, не трогал.

Рассказать про девочек Гилас не решился. Даже думать не хотелось о том, что они за существа.

«Духи невидимы», – сказал себе мальчик. И все же он их видел своими глазами.

– В шалаше мы наткнулись на три свежих трупа, – вполголоса сообщил Перифас. – Лица черные, по всему телу язвы!

– От чего они умерли? – спросил Гилас.

– От Чумы, – отрезал Перифас.

Те, кто слышал его ответ, побледнели.

У Гиласа голова шла кругом.

– М-может, Чума только на этом берегу, – прозаикался он. – Надо высадиться подальше…

– Ну уж нет, я туда не сунусь, – покачал головой Перифас.

– Тогда пойдем вглубь острова! Там есть горы, и мы…

– Давай-ка я тебе расскажу, что такое Чума, – перебил Перифас. – Эта зараза появляется там, где не хоронят мертвецов. Здесь именно так и вышло. Начинается все с лихорадки. Это Чума вьет гнезда в твоем теле. А вскоре эти гнезда раздуваются и превращаются в здоровенные язвы. А болят они так, что люди не умолкая орут во весь голос. Но Чуме до человеческих страданий и дела нет, знай себе размножается. Потом язвы лопаются, а боль становится настолько невыносимой, что бедняги с ума сходят.

Перифас закинул канат на борт корабля.

– Ну, а заканчивается дело только одним, – прибавил он.

Люди побросали все дела и не сводили глаз со своего вожака.

А Гилас перевел взгляд с Перифаса на разоренный берег и на смутно видневшиеся вдали горы.

– Я должен остаться, – собравшись с духом, объявил мальчик.

– Да ты, видно, безо всякой Чумы обезумел, – рассердился Перифас. – Я-то думал, ты в Мессению рвешься, сестру разыскать хочешь!

– Хочу, но… Боги привели нас не в Мессению, а сюда, на Кефтиу.

– Гилас, оглянись по сторонам! Твоим друзьям такое бедствие не пережить!

– Но если вдруг…

– По-твоему, девчонка и львенок уцелели? Тут кругом одни мертвецы! Останешься – сам покойником будешь!

Гилас облизнул губы.

– Пирра и Разбойница мои друзья. Это я их сюда отправил. А значит, не имею права их бросать.

– А мы как же? Или нас ты друзьями не считаешь?

Гилас окинул взглядом команду корабля. Они ребята суровые – все беглые рабы, как и он сам. Эти люди к таким лишениям привыкли, какие другим и не снились. Гиласу почти четырнадцать, на корабле он младше всех, и намного; и все же бывшие рабы относятся к нему с грубоватым добродушием. Семь месяцев они пытались добраться до Акии, но в Море то и дело натыкались на огромные плавучие острова из пемзы и сбивались с пути. Один раз сели на мель. Корабль потом чинили две луны. А теперь их занесло сюда, на Кефтиу.

Гилас поглядел на Перифаса, на его сломанный нос и карие глаза, видевшие слишком много зла. Перифас спас Гиласу жизнь, втащив его на борт корабля, отплывавшего с Талакреи. Когда-то Перифас был воином, и за зиму он научил Гиласа всяким боевым премудростям. Да, пожалуй, их можно назвать друзьями.

Но Пирра – совсем другое дело. И Разбойница тоже.

– Я им нужен, Перифас. Они сюда попали из-за меня. Если есть хоть крошечная надежда, что они живы…

Перифас глянул на Гиласа сердито, как на чужого. Потом грязной рукой почесал бороду.

– Дело твое, – проворчал он. – А жаль. Хороший ты парень.

Собрался Гилас быстро. При нем уже были топор, нож, праща и кремень, но теперь Перифас дал ему еще и бурдюк для воды, мешок с провизией и моток веревки.

– Пригодится, – с недовольным видом бросил он.

И вот Гилас уже стоял и смотрел, как корабль уплывает прочь по серому Морю. Мальчик глядел судну вслед, пока оно не скрылось из вида, и вот он остался совсем один: вокруг только стервятники да пробирающий до костей ветер. Чужеземец в краю, где бушует Чума и бродят призраки.

«Да уж, глупо я поступил», – подумал Гилас.

А потом закинул мешок на спину и отправился искать друзей.

2

Гилас заметил на вершинах гор снег, да и здесь, на берегу, ощущается ледяное дыхание ветра, но сидящему перед ним маленькому приземистому существу холод нипочем. Слепленное из грязного воска, оно доходит мальчику до колена. Вместо волос – гнилая солома; глазки из красных камушков смотрят свирепо.

Перед отплытием Перифас предупреждал о них Гиласа:

– Они ловят Чуму, оттягивают ее от живых. Их называют гноеедами. Смотри не дотрагивайся до них.

Гилас бочком обошел гноееда, и тут в виске опять запульсировала тупая боль. Гилас потер шрам от ожога, полученного на Талакрее. Боль отступила, но уголком глаза Гилас заметил темные точки: они сплошь облепили гноееда и ползали по нему туда-сюда. Теми же черными точками были покрыты дети-призраки. Что это – Чума? Нет, Перифас не говорил, что ее можно вот так разглядеть.

Но с чего вдруг мальчик начал видеть духов? Спросить не у кого. За весь день он не встретил ни души: ни живой, ни мертвой. Справа на берег накатывает серое Море, а слева путь вглубь острова преграждают такие же серые холмы. На склоне темная полоса обломков служит мрачным напоминанием о ярости Моря.

Перифас сказал: надо день-два идти вдоль берега на запад, а потом повернуть вглубь острова, и тогда Гилас доберется до Дома Богини, где правит мать Пирры.

– Хотя кто знает, что там сейчас? Раньше вдоль всего берега тянулись деревни и лодочные сараи. А там, где мы сейчас стоим, и вовсе город был.

– Что такое «город»? – спросил Гилас.

– Это как деревня, только большая. В городах тысячи человек живут.

– Тысячи?!

– Гилас, Кефтиу – огромный остров. Меньше чем за два дня не обогнуть. Ну хорошо, может, твои друзья и живы, только как ты их отыщешь?

Они с Перифасом разговаривали только этим утром, но уже казалось, будто тот уплыл давным-давно. Гиласа мучили и одиночество, и страх, и холод. Жаль, что у него нет одежды потеплее, а то в безрукавке из овчины руки мерзнут, а на коленях штанов дырки.

Тут Гилас что-то заметил впереди: из-за горного уступа поднимался дым. Вытащив нож, Гилас подкрался поближе и выглянул из-за большого камня. Мальчик глазам своим не поверил.

Внизу, на берегу залива теснятся самодельные хижины, а между ними снуют туда-сюда люди. Будто не замечают, какое вокруг опустошение! Некоторые что-то мешают в огромных котлах, над варевом поднимается пар. Остальные склонились над каменными чанами, вырубленными в скале. На мелководье покачиваются лодки, и кое-кто из здешних жителей выгружает из них мокрые корзины. Но еще удивительнее видеть, как женщины стоят возле козел для сушки и развешивают целые охапки сырой шерсти самых невероятных цветов: алого, желтого, синего, фиолетового. Среди окружающей серости яркие пятна будто сияют.

Вдруг в лицо Гиласу ударил порыв ветра, а вместе с ним – вонь от мочи и гниющей рыбы. Даже глаза заслезились. Тут потрясенный Гилас сообразил: да это же красильщики! Вот только кому придет в голову красить шерсть, когда на острове Чума?

Гилас ломал голову: что делать? Спуститься туда и попросить этих людей приютить его или обойти их поселение стороной? Но тут по валуну у него над головой ударил камень. Гилас сразу понял: это уловка, кто-то отвлекает его внимание. Он развернулся и отскочил в сторону, но слишком поздно. И вот на шее плотно затянули петлю, нож выбили из рук, вдобавок на пленника со всех сторон нацелили острые наконечники.

– Клянусь, я не вор! – выпалил Гилас.

Люди, захватившие его в плен, что-то кричали мальчику на кефтийском, размахивая острогами и огромными двойными топорами из потускневшей бронзы.

Всего их десять человек. На приземистых безбородых мужчинах оборванные туники из овечьих шкур. Голые руки и ноги покрыты странными фиолетовыми пятнами. Лица тоже фиолетовые, а еще от них всех одинаково воняет мочой и гнилой рыбой. Гилас в жизни таких людей не встречал.

Один из них выхватил из-за пояса мальчика топор, а потом пленника погнали вниз, к хижинам. Руками Гиласа не трогали, подталкивали копьями: видно, Чумы боялись.

Без умолку крича на своем причудливом птичьем наречии, мужчины остановились возле самого большого жилища, и в дверях показалась старуха. «Должно быть, она в этой деревне староста», – пронеслось в голове у Гиласа. Необъятно толстая, укутана в несколько слоев грязных серых лохмотьев. Пористое лицо все в фиолетовой краске, на голове несколько сальных прядей волос. Единственный серый глаз затянут пеленой. Вот он пугающе завертелся из стороны в сторону, потом остановился на Гиласе и пронзил пленника суровым взглядом.

Один из мужчин указал на татуировку на предплечье Гиласа: черный зигзаг, клеймо раба Воронов. Зимой Гилас сам вытатуировал под ним еще одну линию: хотел переделать зигзаг в лук.

Но старуху не проведешь.

– Откуда здесь взялся шпион Воронов? – хрипло спросила она по-акийски.

– Я не Ворон! – переводя дух, выговорил Гилас. – И не шпион! Я…

– Шпионов Воронов мы топим. Они у нас на корм морским улиткам идут.

– Да я их сам ненавижу! Я просто ищу свою подругу! Ее зовут Пирра, она дочь Верховной жрицы Яссассары.

Женщина фыркнула:

– Станет Пирра дружить с отребьем вроде тебя!

Приказным тоном рявкнув что-то на кефтийском, она мотнула головой, и мужчины потащили Гиласа к Морю.

– Не верите – докажу! – прокричал мальчик. – Пирра выросла в Доме Богини, она мне рассказывала, какой он громадный… Там ритуалы проводят, быки несутся на мужчин, а они через них перепрыгивают…

– Это каждому известно, – презрительно усмехнулась женщина.

Гиласа тащили среди зловонных горок из давленых морских улиток, мимо треугольных рыболовных корзин с приманкой – гнилой рыбой. Неужели Гиласа тоже на приманку пустят?

– Пирра терпеть не могла Дом Богини! – прокричал мальчик, оборачиваясь через плечо. – Называла его каменной тюрьмой! Ее мать хотела заключить торговый договор с Воронами и, чтобы его скрепить, собиралась выдать Пирру замуж, но она нарочно обожгла себе лицо, чтобы сорвать помолвку! У Пирры на щеке шрам в форме полумесяца…

– Это тоже все знают, – прокричала в ответ женщина.

– Вы не можете так со мной поступить! – надрывался Гилас. – Я на вашей земле гость, а законы богов запрещают убивать чужестранцев!

– Боги покинули Кефтиу, – прорычала женщина. – Законы здесь устанавливаю я!

А между тем Гиласа затащили на мелководье, в ледяную воду, и пинками поставили на колени. Холодные волны плескали ему в лицо. Клыки трезубца обхватили его шею, пригибая Гиласа все ближе к воде.

И тут мальчику вспомнился один разговор с Пиррой.

– Она носила тунику, окрашенную кефтийским пурпуром! – выпалил Гилас. – Пирра рассказывала, что пурпур делают из толченых морских улиток, и он стоит дороже золота!

Женщина выкрикнула приказ, и трезубец перестал давить на шею. Переводя дух, пленник торопливо вскочил.

– Об этом тоже многим известно, – сухо бросила она. – Хочешь жить – придумай что-нибудь поубедительнее.

– Она… э-э… Пирра как-то мне сказала, что на всем Кефтиу только два таких одеяния. Но второго никто не видел, потому что оно принадлежит Яссассаре. Его шили в секрете от всех, и она надевает его, только когда проводит тайные ритуалы.

Молчание. Серые волны накатывали на бедра Гиласа, будто Морю не терпелось его поглотить.

– Эту шерсть красила я, – объявила женщина. – При свете Луны. Это строгий секрет. Откуда ты о нем знаешь?

– Говорю же – Пирра рассказывала!

Еще один приказ, – и Гиласа вытащили обратно на берег. С его шеи сняли петлю, остроги убрали. Кто-то бросил ему топор и нож.

Старуха откашлялась и выплюнула на камни сгусток фиолетовой слизи. Затем повернулась и, тяжело переваливаясь, поковыляла к хижине.

– Яссассары больше нет в живых, – бросила она через плечо.

Гилас вздрогнул:

– А Пирра?..

– Заходи, поговорим.

3

Маленькая львица услышала на горном гребне крики воронов и поспешила туда. Где вороны, там и туши, а она очень проголодалась.

На горе глубоким слоем лежало Белое-Мягкое-Холодное, и когда львица наконец с трудом добралась до вершины гребня, вороны оставили одни кости. Она погрызла их, но есть все равно хотелось.

Маленькая львица всегда ходит голодная. Давным-давно люди привезли ее в эту страшную землю теней и призраков. Она хорошо помнит, как в ужасе спасалась бегством, когда Гигантский Серый Зверь с ревом набросился на сушу и растерзал берег. А потом повсюду валялись горы тел – собак, овец, коз, рыб, людей, – а над ними кружили стервятники. Маленькая львица боролась за свою долю, но люди прогнали ее, пригрозив ей своими длинными блестящими когтями.

Львица сбежала в горы, потому что привыкла к ним, но те оказались совсем не похожи на огненную Гору, где она жила со своим прайдом. Ни одного льва, только замерзшие деревья, Белое-Мягкое-Холодное, голодные звери, люди в лохмотьях и привидения.

Теперь она живет в земле теней. Когда маленькая львица садится и смотрит Вверх, там не видно Великого Льва, чья грива сверкает золотом, когда Светло, и серебром, когда Темно. Хотя настоящего Света здесь не бывает: в перерывах между Тьмой появляется только серый Не-Свет.

Маленькая львица привыкла к Не-Свету, он помогает ей прятаться от людей, но чем дольше длятся Тьма и Не-Свет, тем сильней кусается холод. Дыхание львицы превращается в дымку, вокруг не осталось ни капли влаги, пить стало нечего, и приходится ей жевать Белое-Мягкое-Холодное. Она приучилась заползать в пещеры, едва услышав завывание белого ветра, а ее шерсть стала расти гуще и свалялась от грязи. Но так даже теплее. Все равно маленькая львица слишком голодна и напугана, чтобы вылизываться.

А потом случилось страшное: у нее начали выпадать зубы. Львица пришла в ужас, но потом на их месте стали резаться новые. Было больно, зато сейчас ее зубы больше и крепче старых: она может одним укусом разорвать замерзшую тушу. Да и сама маленькая львица теперь не такая уж и маленькая. Когда она становится на задние лапы, чтобы поточить когти о дерево, передние лапы достают гораздо выше, чем раньше.

Здесь, в горах, мертвого не так много, как на берегу, поэтому маленькая львица не только ищет падаль, но и пытается охотиться. Сначала получалось плохо: она нападала слишком рано или терялась, не зная, за которой добычей гнаться. Но наконец ей повезло, и ударом лапы она сбила с дерева белку. Эта белка стала ее первым трофеем. Как жаль, что никто не видел!

В горах хуже всего одиночество. Иногда маленькой львице становится так грустно, что она сидит и протяжно мяукает, жалуясь Небу. До чего же ей не хватает тепла! Потереться бы сейчас о чью-нибудь морду! Она с тоской вспоминала, что раньше спала без страха: еще бы, ведь вокруг достаточно ушей и носов, чтобы вовремя предупредить ее об опасности!

Раздался трескучий крик сойки: это самец звал самку. А с вершины горного гребня донесся гомон стервятников. Маленькая львица с трудом стала пробираться к ним через Белое-Мягкое-Холодное.

Стервятники не поделили мертвую косулю. Маленькая львица еще не умеет реветь, поэтому она кинулась на них, рыча как можно громче и размахивая когтистыми лапами. Приятно смотреть, как птицы взлетают, хлопая крыльями! Самец косули еще теплый. Разорвав ему брюхо, маленькая львица села есть.

Но не успела она и кусочка проглотить, как из-за деревьев выскочили двое мужчин. Они с криками размахивали длинными сверкающими когтями.

Маленькая львица кинулась наутек: вниз, в овраг, потом вверх по камням. Дороги она не разбирала – лишь бы убежать. Остановилась она, только когда пропала эта мерзкая человеческая вонь.

Маленькая львица боится и ненавидит всех людей. Ведь именно эти существа в жутких, развевающихся за плечами шкурах и со свирепыми собаками убили ее маму и папу, когда она была маленькой. А потом люди привезли ее на спине Гигантского Серого Зверя в эту холодную землю призраков.

Но так львица жила не всегда. Давным-давно, когда она еще была маленькой, появился один мальчик. У нее в лапе застряла колючка, а он вытащил ее своими тонкими ловкими отростками на передних лапах, а потом помазал ранку грязью, и все зажило. Мальчик заботился о маленькой львице и давал ей мясо. Она помнит его спокойный, уверенный голос и тепло его гладких, лишенных шерсти боков. Помнит, как невероятно долго он спал и как сердился, когда она прыгала ему на грудь, чтобы разбудить.

А потом появилась еще и девочка. Она относилась к маленькой львице по-доброму (кроме того случая, когда львица бросилась ей под ноги, и та споткнулась). Свет несколько раз сменился Тьмой, и они стали прайдом: мальчик, девочка и маленькая львица. Да, счастливое время! Маленькая львица вспоминает, как они шумно возились, играя в охоту, и как люди издавали лающие смешки, когда она на них наскакивала. Не забыла маленькая львица и волшебный мячик из стеблей: он летал без крыльев и бежал вниз по склону без ног. Мяса всегда хватало, она терлась о людей носом, и ей было тепло…

Вдруг с ветки соскользнул кусок Белого-Мягкого-Холодного и плюхнулся прямо на маленькую львицу. Она устало отряхнулась.

Вспоминать о мальчике грустно, потому что в это ужасное место ее отправил он. Друг ее покинул.

Маленькая львица принюхалась, потом побрела вперед между холодными бесчувственными деревьями.

Больше она людям доверять не будет. Никогда и ни за что.