Молитва и жизнь

Как Моисей призвал евреев покинуть Египет, последовать за ним в темноте ночи, перейти Красное море, так и каждый отдельный человек попадает в пустыню, где начинается новый этап. Он свободен, но еще не вошел в славу Земли обетованной, потому что из Египта он вынес с собой душу раба, привычки раба, искушения раба. А для воспитания свободного человека требуется несравненно больше времени, чем для осознания своего рабского положения. Дух рабский еще так привычен, его нормы продолжают существовать и сохраняют свою огромную власть: рабу есть где преклонить главу, раб обеспечен пищей, у раба есть общественное – хотя и низкое – положение, он под защитой, потому что за его существование отвечает хозяин. Быть рабом, как это ни тяжко, унизительно и горестно, – все же какая-то форма защищенности, тогда как состояние свободного человека – состояние предельной незащищенности; мы берем свою судьбу в свои собственные руки, и только когда наша свобода коренится в Боге, мы обретаем иную защищенность, уверенность совершенно иного порядке.

Это чувство незащищенности, неуверенности показано в Книге Царств, в рассказе о том, как евреи просили Самуила дать им царя. На протяжении веков их вел Бог, то есть люди, которые в своей святости знали пути Божии; как говорит Амос (3: 7), пророк – это тот, с кем Бог делится Своими помыслами. И вот, во времена Самуила евреи увидели, что быть лишь под Божиим водительством означает в земном смысле полную ненадежность, потому что тогда все зависит от святости, от самоотречения, от нравственных свойств, которые трудно приобрести; и они обратились к Самуилу с просьбой дать им царя, потому что «мы хотим быть, как прочие народы», хотим той же надежности, какая есть у прочих народов.

Самуил не хочет соглашаться, он видит, что это отступничество, но Бог говорит ему: Послушай голоса народа… ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтобы Я не царствовал над ними (1 Цар. 8: 7). Затем следует целая картина того, чем будет их жизнь: Вот какие будут права у царя, который будет царствовать над вами: сыновей ваших он возьмет, и приставит к колесницам своим, и сделает всадниками своими, и будут они бегать перед колесницами его… И дочерей ваших он возьмет, чтобы они составляли масти, варили кушанье и пекли хлебы… Но народ не согласился послушать голоса Самуила и сказал: нет, пусть царь будет над нами (1 Цар. 8: 11–19). Они хотят купить внешнее благополучие ценой свободы. Но не этого хочет для нас Бог. Здесь происходит как раз обратное событиям Исхода: Божия воля в том, чтобы защищенность рабов была оставлена и заменена незащищенностью свободных людей в становлении. Это трудно, потому что пока мы в становлении, мы еще не умеем быть свободными и не хотим больше быть рабами. Вспомните, что происходило с евреями в пустыне, как часто они жалели о времени, когда были в Египте – рабами, но накормленными. Как часто они плакались, что теперь у них нет крова, нет пищи, что зависят они только от Божией воли, на которую они еще не научились полагаться полностью: потому что Бог подает нам благодать, но становиться новой тварью предоставляет нам самим.

Как и евреи в Египте, мы прожили всю свою жизнь рабами; своей душой, своей волей, всем существом своим мы еще не стали подлинно свободными людьми: предоставленные собственным силам, мы можем впасть в искушение. И эти слова – Не введи нас во искушение, не подвергай нас суровому испытанию – должны напоминать нам о сорока годах, которые понадобились евреям на то, чтобы пересечь небольшое пространство, лежащее между землей Египетской и Землей обетованной. Они шли так долго потому, что каждый раз, как они отворачивались от Бога, путь их поворачивал вспять от Земли обетованной. Единственный путь, которым мы можем достичь Земли обетованной, это идти по следам Господа. Как только наше сердце обращается назад, к земле Египетской, мы возвращаемся по своим следам, сбиваемся с пути. Мы все были освобождены милостью Божией, все мы стоим на должном пути, но кто скажет, что он не возвращается беспрестанно по своим следам или не сворачивает с правильного пути? Не введи нас во искушение, не дай нам снова впасть в состояние рабства.

Как только мы осознали свое порабощение и от простых сетований, чувства бедственности пришли к чувству сокрушения сердечного и нищеты духа, наше пленение в земле Египетской получает ответ в словах следующих Заповедей блаженства: Блаженны плачущие, ибо они утешаться; Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Этот плач, порождаемый тем, что мы открыли Царствие, открыли свою ответственность, трагедию своего рабского состояния, – плач более горький, чем тот, какой является уделом простого раба. Раб плачет о внешних обстоятельствах; тот же плачущий, которого Бог называет блаженным, не жалуется, – он сокрушается сердцем и сознает, что его внешнее рабство есть выражение чего-то гораздо более трагического: его внутреннего порабощения, его отлучения от близости Божией. И избавиться от этого положения нет никакой возможности, пока не достигнута кротость.

«Кротость» – трудное слово, приобретшее целый ряд оттенков. Поскольку она крайне редко встречается в жизни, мы не можем обратиться к собственному опыту и, вспомнив известных нам кротких людей, найти ключ к пониманию этого слова. В английском переводе Дж. Б. Филлипса мы находим: «Блаженны те, кто не стремится обладать». С момента, как мы перестали стремиться к обладанию, мы становимся свободными, потому что, чем бы мы ни обладали, мы находимся во власти этого. Другое толкование находим в переводе греческого слова славянским, означающим «укрощенный», «прирученный». Укрощенный, прирученный человек или животное не просто боится наказания и покоряется власти своего хозяина; процесс этот пошел в нем дальше, он приобрел новое свойство, и эта прирученность избавляет его от насилия и принуждения.

На пороге нашего спасения от египетского рабства стоит условие, чтобы мы сделались «прирученными», иными словами, чтобы в том положении, в котором мы находимся, мы признали глубину, значительность, присутствие в нем Божественной воли. И наше избавление должно быть не бегством или бунтом, но движением, которым руководит Бог, которое начинается с Царствия Небесного внутри нас и развивается в Царствие на земле. Это период колебаний и внутренней борьбы: «Не введи нас во искушение, Господи, защити нас в испытании, помоги нам в начавшейся для нас борьбе». И вот тут мы достигли той точки, когда становится возможным сдвиг. Вернемся к Исходу: евреи осознали, что они не только рабы, но и народ Божий, попавший в порабощение из-за своей нравственной слабости. Они должны были пойти на риск, потому что никто никогда не получает свободы от рабовладельца, и им надо было перейти Красное море; но и за Красным морем лежала еще не Земля обетованная, а палящая пустыня, и они сознавали это и знали, что им придется переходить ее, борясь с огромными трудностями. В таком же положении оказываемся и мы, когда решаемся начать движение, которое освободит нас от рабства: мы должны сознавать, что окажемся под натиском насилия, обольщения, внутренних врагов – наших старых привычек и прежней жажды благополучия, и что ничего нам не предложено, кроме пустыни. Впереди – Земля обетованная, но далеко впереди, и мы должны принять риск путешествия.

Между Египтом и пустыней, между рабством и свободой лежит разграничительная черта: это момент, когда мы действуем решительно и становимся новыми людьми, поставляя себя в совершенно новые нравственные отношения. В географической терминологии это Красное море, в словах Молитвы Господней это Прости нам долги наши, как и мы прощаем. «Как и мы прощаем» – это тот момент, когда мы берем наше спасение в свои руки, ибо что бы ни делал Бог, все зависит от того, что делаем мы; и это имеет огромное значение в плане нашей повседневной жизни. Если люди, выходящие из Египта в Землю обетованную, возьмут с собой из земли Египетской свои страхи, свои обиды, свою ненависть, свои жалобы, они и в Земле обетованной будут рабами. Они даже не начнут становиться свободными. И вот почему на разграничительной линии между огненным испытанием и соблазном старых привычек стоит это непреложное условие, которого Бог никогда не ослабляет: как вы прощаете. Мерой, которой вы мерите, отмерится и вам; и как вы прощаете, простят и вас; все, чего вы не простите, будет удержано против вас. Это не значит, что Бог не хочет простить; но если мы приходим, не прощая, мы сводим на нет тайну любви, мы отвергаем ее, и нам нет места в Царствии. Мы не можем идти дальше, если мы не прощены, и мы не можем быть прощены, пока сами не простили каждого, кто погрешил против нас. Это совершенно категорично и реально и определенно, и никто не имеет права думать, что он в Царствии Божием, что он принадлежит к Царству, если в сердце его продолжает жить непрощение. Прощение врагов – первая, самая элементарная отличительная черта христианина; без этого мы еще вовсе не христиане, но все еще блуждаем в палящей пустыне Синайской.

Но прощение – нечто очень для нас трудное. Простить в момент сердечного смягчения, в эмоциональном порыве, сравнительно легко; не взять прощение назад мало кто умеет. То, что мы называем прощением, это часто просто испытание прощенного, и счастье его, если это только испытание, а не отвержение. Мы нетерпеливо ждем признаков раскаяния, мы хотим быть уверенными, что кающийся уже больше не тот, каким был. Но такое положение может длиться всю жизнь, и наше поведение как раз обратно всему, чему учит Евангелие и как оно велит поступать. Итак, закон прощения – не маленький ручей на границе между рабством и свободой: он имеет ширину и глубину, это Красное море. Евреи преодолели его не своими силами, не в обычных, человеческими руками построенных лодках, – Красное море расступилось силой Божией; Бог провел их через море. Но для того, чтобы быть водимыми Богом, надо приобщиться Божиему свойству – Его умению прощать. Бог «не забывает» в том смысле, что если мы когда-то поступили неправильно, Он всегда, пока мы не изменимся, будет помнить, что мы слабы и хрупки; но Он никогда не будет помнить в категориях обвинения или осуждения; это никогда не будет возведено против нас. Господь Сам понесет наше иго вместе с нами, войдет в нашу жизнь; и Ему придется нести больше, крест Его будет тяжелее, Он снова пойдет на Голгофу, если мы не хотим или не способны это сделать.

Для того, чтобы быть в состоянии произнести первую фразу, которую мы рассмотрели, Избавь нас от лукавого, требуется такая переоценка ценностей и настолько новое ко всему отношение, что вначале мы едва ли можем произносить ее иначе, чем в крике, которому еще не соответствует внутреннее изменение нашего существа. Мы жаждем, но жажда эта еще не может быть утолена; просить Бога защитить нас в испытании – значит просить о коренной перемене нашего положения. Но быть способным сказать: Прости, как я прощаю – еще труднее; это одна из величайших проблем жизни. Так, если вы не готовы оставить всякое чувство обиды против тех, кто был вашим господином или рабовладельцем, вы не можете идти на другую сторону. Если вы способны простить, то есть оставить в земле порабощения всю свою рабскую психологию, всю свою жадность, стяжательность и горечь, вы способны перейти на другой берег. После этого вы окажетесь в палящей пустыне, потому что превращение раба в свободного человека требует времени.

Мы лишены всего, чем обладали, когда были рабами в земле Египетской: крова, приюта, пищи; у нас ничего, кроме пустыни и Бога. Земля не способна более питать нас; мы не можем более рассчитывать на естественную пищу, поэтому мы молимся: Хлеб наш насущный дай нам на сей день. Бог дает его, даже когда мы сбиваемся с пути, потому что если бы Он не давал, мы умерли бы, не достигнув границ Земли обетованной. Сохрани нам жизнь, Боже, дай нам время, потерпи, пока мы заблуждаемся, пока найдем правильный путь.

«Хлеб насущный» – один из возможных переводов греческого текста. Этот хлеб, который по-гречески назван epioЩsion, может быть насущным, но может быть также хлебом сверхприродным. Отцы и учители Церкви, начиная с Оригена и Тертуллиана, всегда относили эти слова не только к нашим земным нуждам, но и к таинственному евхаристическому хлебу. И если мы не питаемся новым образом, таинственно этим Хлебом Божественным (ибо теперь наше существование зависит только от Бога), мы не выживем (Ин. 6: 53). Бог посылал Своему народу манну и давал ему воду из скалы, по которой ударял жезл Моисеев. Оба дара – образ Христа: Не хлебом единым будет жив человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих. Это изречение из Ветхого Завета (Втор. 8: 3), которое Христос привел, чтобы посрамить диавола. Это «слово» – не просто слово, но прежде всего Слово, звучащее вечно, всегда, Слово, которым держится всякая тварь, а затем также Слово воплощенное, Иисус из Назарета; далее, это хлеб, прообразом которого была манна, хлеб, получаемый нами в причащении. Вода, потекшая и наполнившая ручьи и реки по слову Моисея – прообраз той воды, что была обещана самарянке, и Крови Христовой, которая есть жизнь наша.

Исход, если его рассматривать в словах Молитвы Господней, сложная картина; в Заповедях блаженства мы находим то же постепенное продвижение вперед: Блаженны алчущие и жаждущие правды, потому что они насытятся; Блаженны милостивые, потому что они будут помилованы. Сначала просто телесные голод и жажда, лишение всего, чем мы обладали и что было даром неправды, даром земным, от господина, печатью рабства, а затем, точно так же, как плач второй заповеди блаженства возрастает в момент, когда мы обращаемся к Богу, эти жажда и голод становятся жаждой праведности. Перед людьми раскрывается новое измерение, измерение жажды, неодолимого стремления к тому, что в одной из тайных молитв Литургии определяется как «грядущее Царство» – когда мы благодарим Бога за то. что Он даровал нам Свое Царство, по которому мы тоскуем. В Литургии Царство уже здесь, но в путешествии через пустыню оно впереди, все еще вне пределов досягаемости, это еще только зачаток. Оно внутри нас как некая установка, отношение, но безусловно не как что-то, что уже является жизнью, которой мы можем питаться и которая может сохранить нас в живых. Есть телесный голод, возникший из нашего прошлого и нашего настоящего, и есть голод духовный, рождаемый нашим будущим и нашим призванием.