Loe raamatut: «Спящий мир»

Глава 1. Невеста смерти

Лиле. Священный источник

Она знала: ей не уйти сегодня живой. Лиле пришла на источник, чтобы погибнуть ради открытия нового мира, и время замедлилось, словно нарочно растягивая последние секунды её жизни. Глухо ревели залпы орудий, стрекотали выстрелы, а Лиле в окружении братьев и сестёр шла вперёд, по линии огня, между укреплениями противников. В белых одеждах она ступала гордо и немного робко, точно невеста, смущённая шумом застолья. Лиле и была невестой в погребальном саване и фате, только жених её, Смерть, всё бродил где-то рядом, ходил, подзывал, да никак не брал её, трепещущую и ждущую.

Их община подошла к священному источнику. Грохот автоматных очередей рвал барабанные перепонки, и от каждой вспышки падал кто-то из друзей Лиле. Падал, и его кровь, разливалась по белым одеждам, таяла в чёрной воде. Братьев и сестёр было семьдесят пять. Теперь их уже меньше. Сколько забрал жених её, Смерть, за те секунды, что они продвигались по полю боя? Те братья и сестры, кто еще не был ранен, окружили Елену, закрывая её от выстрелов своими телами. Елена – их общая Мать и наставница – должна была выжить и, призвав Древнего духа, открыть дорогу.

Босыми ногами Лиле ступала по чёрному ручью, по треугольным камням, но не замечала боли. Звенели шаманские бубны, жужжали выстрелы, сливаясь с ритуальной песней, доносящейся из уст Матери, а Лиле шла, не глядя на падающих братьев, на мертвецов, на покрасневшую воду. Лиле ощущала себя живой, как никогда. Она стянула маску с лица – ей хотелось дышать, вдыхать и вдыхать этот пахнувший кровью, отравленный горечью пыли воздух.

Из дымки возникла прозрачная рысь и, взметнув могучими лапами каскад брызг, помчалась рядом с Матерью. «Вот он – Древний дух», – поняла Лиле, значит, переход вот-вот свершится! За рысью явились ещё призраки: змеи и птицы сопровождали их, напевая далёкий нездешний мотив.

Сбоку мелькнула красная вспышка, брат Вальди, споткнувшись, упал. Следом за ним в источник рухнул брат Янгал, и Лиле увидела, что Елена открыта для выстрелов.

– Я обещана тебе, не она! – окликнула Лиле своего жениха, заслоняя от него Мать, и рёбра её взорвались от ударившего в грудь снаряда.

Ингвар. Священный источник

Группа гражданских подошла к источнику. Миротворцы – то ли шаманы с идеей всеобщего примирения, то ли сектанты с какой-то выдуманной религией, были последним объединением двух враждующих народов, людей и овейн¹, и зачем-то явились на поле сражения.

Ингвар прильнул к биноклю: на первый взгляд все миротворцы без оружия – лёгкая цель, но под балахонами и в рюкзаках сектанты могли скрывать всё что угодно – гранаты или бомбы.

– Уничтожить Мать! – раздался приказ в наушнике, потом голос с заминкой добавил: – Стрелять во всех, кто мешает.

Миротворцы шли под перекрёстным огнём людей и овейн: и те, и другие сообразили, что секта не случайно оказалась на источнике. Верно, миротворцы решили подорвать его, хотят, чтобы он не достался ни той, ни другой стороне.

В оптическом прицеле Ингвара мелькнула предводительница, та, которую сектанты прозвали Матерью, но её со всех сторон прикрывали братья и сёстры. Сначала ему придётся убить тех, кто её окружает. Ингвар медленно вдохнул, на мгновение замер и нажал на спусковой крючок. Сектант, шедший в двух шагах от Матери, рухнул в воды источника, тут же кто-то со стороны людей попал в его товарища.

В прицеле – рогатая голова предводительницы. Хотелось поскорее покончить с этим, Ингвар выстрелил, но в последний момент юная сектантка заслонила собой Мать. Ингвар поморщился – девчонка подрубленной берёзкой упала в воду. Без промедления он навёл прицел на Мать, но её уже загородили собратья. Ингвар перезарядил винтовку и прицелился в следующего миротворца, но замер: источник всколыхнулся. Немногочисленные, выжившие в перестрелке сектанты остановились, и вихрь чёрной воды поднялся из ручья, создавая над ними защитный купол. Кто-то из солдат продолжал стрелять, но барьер из воды, ветра и камней отражал огонь. Оружие людей и овейн больше не причиняло вреда миротворцам.

– Что за дрянь? – Ингвару захотелось протереть защитные очки.

– Прекратить огонь, – прозвучало в наушнике.

Сказали что-то ещё, но в нескольких шагах от Ингвара разорвался снаряд овейн. Он ударился в скальную породу, и камень треснул. Брызнули осколки, а Ингвар кубарем покатился вместе с оседающей землёй, на миг потеряв сознание.

Очнувшись, он закашлялся, отхаркивая пыль, смешанную с кровью. В ушах шумело, болела голова, но, почти вслепую разгребая камни, Ингвар всё-таки смог выбраться из завала. Отдышался и понял, что упал в источник, а миротворцы оказались почти перед ним. Ощупав голову, он понял, что где-то потерял шлем, сорвал с лица разбившиеся очки и отчётливо увидел Мать: сектантка держала руки поднятыми, будто в молитве, а перед ней стояла белая рысь. Ингвар сощурился. Из-за этой женщины здесь всё так затянулось – люди давно бы завладели источником и перебили овейн, но притащилась Мать с миротворцами, и из-за неё устроили бойню гражданских. Это всё Ма-ать. Будь она проклята! Ингвар, забыв о боли, метнулся к сектантам.

В глазах солдата рябило, и в струях воды ему мерещились белые существа, похожие на призраков. Но сейчас не до них. Ингвар врезался в вихрь, и, не успев удивиться тому, что заслон, не пропускавший снаряды, поддался ему, выхватил нож – его единственное оружие ближнего боя. Вот она – Мать, стоит спиной к нему. Замах – и Ингвара сбили с ног: подстреленная им сектантка не сдохла; шипя, она с фанатичной яростью прыгнула на него и ударила в скулу поднятым из источника камнем. Но раненая, истекающая кровью, что девчонка могла сделать солдату? Ингвар одним движением стряхнул её и вскочил на ноги. Сектантка тут же повисла на его руке, обронив камень и пытаясь перехватить нож. Ингвар ударил девчонку в живот и выдернул лезвие из её пальцев, перерезав сухожилия. Сектантка вскрикнула, но не сдалась – здоровой рукой она вцепилась в куртку Ингвара, мешая добраться до Матери.

Земля задрожала, и мелкие камни ручья взлетели и замерли в воздухе, словно их подвесили на невидимые нити. В шуме воды раздалось пение на незнакомом языке, и Мать загорелась белым огнём: от рогов до босых стоп она налилась светом и зажглась, как второе солнце, на которое больно было смотреть. Звуки затихли. Один удар сердца, и Мать вознеслась над землёй.

Теперь Ингвар не мог остановить её – он не в силах был дышать, не то что двигаться. Две сектантки овейн потянулись к Матери, и белое сияние разлилось по их ладоням, едва они коснулись её подола. Свет прокатился по венам женщин и наполнил тела, кто-то из миротворцев положил руки на плечи светящимся овейн, по цепочке передавая сияние собратьям.

Раненая девчонка, висевшая на Ингваре, потянулась к ближайшему сектанту и уронила на его предплечье окровавленную ладонь с безжизненными пальцами – она тоже хотела наполниться белым светом, и тот постепенно растекся по её жилам. Другой рукой девчонка так и не отпустила куртку Ингвара, и свечение, пройдя через её тело, проникло в его грудную клетку, выворачивая внутренности. Рука сектантки железной клешнёй держала его и словно вытягивала всю душу. Ингвар закричал: свет выжигал его жизнь, а он не хотел этого. Не хотел отдавать себя Матери, сектантам, их безумному обряду. Он дёргался и вырывался, но белая сила, поглотившая их всех, держала надёжнее кандалов.

Ингвар ослеп и оглох. Он больше не был отдельным человеком. В боли и агонии он слился с миротворцами и чувствовал, как что-то, вытеснив их души, влилось в опустошённые тела чужеродной мощью, а затем покинуло их, и мир вспыхнул золотом, а в пространстве открылось отверстие. Мать, словно в поклоне, опустилась на землю и первая шагнула в сверкающую трещину. Проход растянулся за ней и поглотил источник, всех миротворцев и Ингвара.

Тишина влилась ему в уши и затопила его, ослепшего и обезумевшего от боли. Он осознал себя на земле и почувствовал, как стал отдельной личностью – отдельным человеком, чувствующим лишь свою боль, а не боль четырнадцати миротворцев, с которыми он только что был связан неведомой силой.

– У нас получилось, – прошептал кто-то рядом. – Мы перешли!

Ингвару не хотелось открывать глаза. Он и так знал, что увидит там – загробный мир. В рай его вряд ли отправили, значит, вокруг ад. Впрочем, ад был и в том месте, откуда они только что явились.

Рядом с ним кто-то пошевелился, встрепенулся и отодвинулся, отпихнув его тело ногами. Вокруг поднялся шум: крики радости и ликования. Раздался чей-то смех, затем захлебнулся рыданиями, погас и вспыхнул с новой силой.

Лиле. Новый мир

Пока брат Ярра давился слезами от смеха, Лиле кашляла землёй. Откуда она только взялась в её трахее и бронхах, Лиле не представляла. Грязь комками выходила из её тела, чёрная слизь стекала по подбородку, а на глаза наворачивались слёзы. Она кашляла так, что мерещилось: сейчас выкашляет лёгкие из горла. Лиле попыталась убрать волосы, чтобы не запачкать их, но опоздала – всё оказалось в грязи.

Когда она прекратила извергать из себя черноту, отдышалась и сплюнула песок, оставшийся на зубах, то заметила, что её руки снова были здоровы. Отрезанные в схватке с солдатом пальцы, которые держались на лоскутках кожи, приросли к ладони. Непривычно сырой воздух освежал разгорячённое горло: пыль не скребла нёбо. Дышалось легко – без боли, ставшей такой привычной за последние месяцы, словно с чернотой из лёгких ушла и её тяжкая болезнь. А грудь? Снаряд попал ей под правую ключицу. Лиле зашарила под одеждой, ища рану: чисто. Древний дух исцелил её.

Неужели она пережила этот день? Этого не могло случиться! Лиле засмеялась: чудо! Великое невероятное чудо свершилось! Всё было не зря! Всё! Всё, что они пережили. Всё оказалось не напрасно. Они были правы! Миротворцы, Елена – все были правы. Они открыли путь в другой мир, хотя никто, никто не верил, что это возможно! Лиле казалось, что она сейчас подскочит, как юркий воробушек из пыли, и взлетит высоко-высоко от бесконечного счастья. Она была уверена: раз захватившая её тело болезнь предрекла ей скорую смерть, судьба Лиле – уйти не напрасно и погибнуть сегодня, защищая Мать, но вот она здесь, живая и в новом мире! Слёзы хлынули из глаз, такие чистые, такие нужные, вымывающие все страхи и ужасы сегодняшнего дня.

Лиле оглянулась на братьев и сестёр и поняла, как мало их осталось. Вмиг она забыла о радости, и глаза её высохли. Их пришло семьдесят пять на источник, а выжило… Кажется, меньше двадцати. Большинство миротворцев так и не узнали, что их сёстрам и братьям удалось дойти до цели. Лиле затряслась, закачалась на месте, обнимая себя за плечи, и вдруг заметила Елену, державшую за руки Азовку и Мору. Сёстры-овейн почему-то всё ещё оставались белыми, словно свет не покинул их тела.

А вдруг и Лиле – белая? Со страхом она посмотрела вниз, снова на свои руки: грязные. Протёрла их о подол. Нет, небелые – обычные, розовые ладони.

– Они погибли? – спросила Лиле у Матери, подходя к сёстрам.

Казалось, от соприкосновения с Древним духом болели даже волосы на теле. Услышав её, сестра Мора медленно повернула голову, губы её открылись, будто она хотела что-то произнести, но изо рта не вырвалось ни звука.

– Елена…– прошептала сестра Азовка. – Что делать? Что с нами?

– Думаю, вы слишком много отдали, а мир не терпит пустоты, поэтому он заполнил вас энергией Древнего духа.

– Что это значит? – спросила Мора.

Елена молчала.

– Не томи, сестра. Мы умираем?

Едва слышно вздохнув, Мать провела кончиками пальцев по плечу Моры. Лиле показалось, что от прикосновения тело сестры разобьётся и осыплется тонким стеклом, но ничего не происходило. Елена прикрыла глаза:

– Нет, во всяком случае, пока в вас не погаснет сила Древнего.

Азовка засмеялась. Истерически. Надрывно.

– Это наш бессрочный приговор, Мора. – Она скорчилась, и на ресницах её заблестели слёзы.

– Дорогая, – Мать протянула к Лиле руки, – как ты? Держишься?

Лиле схватила её ладони и сжала их:

– Мне лучше, так не привычно! Боли нет, как будто дух излечил меня.

– Это адреналин, не радуйся, – зло смеялась Азовка, и, глянув на свою побелевшую пятерню, добавила, – но зато теперь ты сдохнешь не одна, а вместе с нами.

Лиле блаженно улыбнулась, делая вид, что не услышала слов Азовки. Быть может, сестра и права, только сейчас ей вовсе не хотелось об этом думать.

– А это кто? – Елена кивнула в сторону.

Солдатик, едва не отрезавший Лиле пальцы, переместился с ними. Он лежал на земле и не шевелился.

– Ой! Кажется, это я его притащила, – пролепетала Лиле.

– Он погиб? – Елена с опаской приблизилась к телу.

– На той стороне был живёхонький.

Лиле потрясла солдатика босой ногой, но признаков жизни не обнаружилось.

– Плохо, – промолвила Елена.

– Убьём его, пока не очнулся? – спокойно предложила подошедшая за ними Мора, в то время как Азовка продолжала хохотать и заламывать руки, сидя на коленях.

Елена опустилась на корточки рядом с телом и схватила солдатика за шею; тут же его нож упёрся Матери под ребро. Лиле вскрикнула, а Елена оскалилась:

– Как тебя звать?

Он захрипел. Похоже, Мать слишком сильно передавила ему горло.

– Я не слышу.

– Ингвар, – наконец сказал солдатик.

– Хорошо, Ингвар. Мы – община миротворцев, а я её глава – Мать Елена. И мы открыли дорогу в новый мир. Мир, который мы построим с нуля, где не будет места вражде и насилию. Пришла следующая эпоха в жизни людей и овейн, и я не начну её с убийства. – Она приподняла его голову и разжала пальцы.

Ингвар опёрся на локти и засмеялся. Нос и рот его прикрывала повязка, и смех звучал устрашающе глухо.

– Ну-ну. Если это твой прекрасный новый мир, – он исподлобья покосился на окружение, – то лучше верни меня обратно.

Лиле только сейчас заметила, в каком странном месте они оказались: трава, не поднимающаяся выше щиколотки, колыхалась, словно водоросли от течения неспешного ручья, над землёй стелился плотный лиловый туман, а в облаках, парил ажурный, будто вырезанный из бумаги кальмар. Заворожённая, Лиле проследила за ним, думая, что это место подобно загадочному сну, в котором ей, наконец, посчастливилось проснуться. Только сейчас она заметила, как устала, ей захотелось лечь в эту траву, утонуть в ней, как в лавандовом поле, и, запрокинув голову, глядеть и глядеть в это новое чужое небо, но внимание привлёк голос Елены:

– Это не конец пути, а место перехода – мир грёз. Но не я привела нас сюда, это сделал Древний дух, так что мне не открыть проход обратно на Тетру без его воли. Мы можем лишь ждать, когда мир грёз приведёт нас к месту назначения.

Ингвар уселся на землю, чёрные брови сошлись к переносице, и между ними залегла морщина.

– А мне-то что делать?

Елена не ответила. Она поднялась и окинула взглядом свой небольшой отряд. Осталось десять братьев – людей, две сестры – овейн, Мора и Азовка, белые, что мраморные статуи, и Лиле.

Их предводительница скорбно прикрыла глаза. Лиле следила за лицом Матери: ни одна слеза не показалась на её ресницах. Елена – гений. Величественный гений разума и немыслимой силы духа, ведь только что она потеряла шестьдесят верных последователей, и Арактура – своего мужа. Он навсегда остался лежать там, на священном источнике с простреленной грудью.

– Братья и сёстры, – возвысила голос Елена. – Вставайте. Собирайте вещи, припасы и пойдём. Мы оплачем наших погибших, когда доберёмся до Живой земли, сейчас нам нужно продержаться и дойти, чтобы их жертва не была напрасной.

Ингвар. Мир грёз

Миротворцы растянулись в колонну по двое и пошли вперёд без видимой цели и дороги. Ингвара не гнали прочь, и он тащился замыкающим, не особо понимая, куда и зачем они идут. Какие законы действовали в волшебном мире грёз, он не имел понятия; как Мать договаривалась с духами, оставалось загадкой. Впрочем, отрицать чудо, которое она сотворила на источнике, когда переместила пятнадцать человек в иное пространство, Ингвар не мог. «Значит, она избранная? Или что там?» – размышлял он.

Время в сумеречном фиолетовом мире не ощущалось, но из-за усталости в ногах Ингвар подозревал, что идут они уже не первый час. Голодно бурчало в желудке. Наконец, кому-то из братьев пришло в голову спросить у Матери:

– Елена, далеко ли ещё?

Мать остановилась и подождала, пока все подтянутся поближе:

– В мире грёз расстояние не имеет значения, как и цель пути. Суть в самой дороге, мы дойдём сразу, когда будем готовы.

У Ингвара заболела голова от её слов. «Дорога без цели, цель в дороге. Дорога в дороге в царстве абсурда», – перевёл он для себя.

Впрочем, Ингвар начал привыкать к миру тумана и странных белых существ. Здесь присутствовало постоянное движение, при этом всё сохранялось в некотором равновесном спокойствии. Ни резких звуков, ни пыли, ни обжигающего солнца. Сектанты называли это место – мир грёз, и из кратких фраз, которыми перебрасывались миротворцы, Ингвар понял, что здесь живут только духи.

– Смотрите: лодка! – вскрикнул кто-то.

Похоже, они пришли. Пустынный берег спускался к воде, границы которой терялись в сизой бороде угрюмого тумана. У причала их ожидало судно, по форме напоминавшее лебедя. Места в нём оказалось ровно для пятнадцати человек. Вёсел не было, только длинный шест, прислонённый к борту.

Едва они погрузились, один из братьев встал на корме и с силой оттолкнул судно от берега, заставляя его скользить по водной глади.

Миротворцы почти не разговаривали и лишь иногда перешёптывались, похоже, преисполнившись благоговением от своей великой миссии. Выглядели сектанты как стая разновозрастных фанатиков: четыре девушки и десять мужчин. Ингвар отстранённо рассматривал соседей. Рядом с ним сидел карлик, с потерянным видом взиравший на воду, сбоку – парень лет тридцати, крутивший в руках розовый зонтик, а спереди – юноша в странной широкополой шляпе, по полям расшитой бубенчиками, которые звенели от ветра.

Воздух был непривычно свежий и сырой – проведёшь рукой в тумане, и на ней останутся капли росы. Но не пахло ни солью, ни морским бризом, потому Ингвар решил, что вода вокруг пресная. Впрочем, зачерпнуть её во флягу и попробовать он пока не решался, подозревая, что вода может быть отравленной.

***

Ингвар проснулся от удара. Не успев очнуться, схватился за нож, но оказалось, лодка всего лишь столкнулась с огромным листом кувшинки, качавшемся на воде. Листьев было много, и братьям вновь пришлось взяться за шест, чтобы помочь лодке скользить между ними.

По ощущениям Ингвара, так прошло несколько дней: озеро не заканчивалось, как и фиолетовые кувшинки в нём. На листьях восседали, словно королевны на царских ложах, белые лягушки и пели по-весеннему беззаботные трели. Лягушки оказались несъедобными. Едва он попытался распотрошить одну из них, как она лопнула и рассыпалась искристыми пузырями, растворяясь в воздухе. Этот мир был иллюзорным и состоял из одних обманов.

Припасы подъедали осторожно, не зная, на сколько их придётся растянуть, потому есть хотелось постоянно. Уже через пару дней путешествия миротворцы прекратили хранить торжественное молчание, и на лодке то вспыхивали, то затихали разговоры. К тому времени у Ингвара появилось много вопросов, и он, наконец, решившись озвучить их, перешёл на нос судна. Сел рядом с сёстрами. Девушка из рода людей тут же отвернулась. В ней он узнал девчонку, с которой боролся на источнике; кажется, Ингвар ранил её, но сейчас сектантка выглядела здоровой.

– Я ведь подстрелил её и пальцы чуть не отрезал, – обратился Ингвар к Матери.

Елена улыбнулась и кивнула:

– Свет исцелил Лиле. Да и нас всех. Очистил лёгкие от пыли, а тела от болезней. Разве ты не заметил?

Ингвар прикусил щёку изнутри. Он и вправду чувствовал себя лучше, несмотря на постоянный голод. Кровавый, влажный кашель не мучил его впервые за последние месяцы.

– А что это был за свет?

– Это сила Древнего духа и его помощников. Эти существа живут здесь и именуют себя душами, рождёнными и не рождёнными, а мы зовём их эспириты.

Ингвар оторвался от лица Матери, обвёл взглядом окружающих, но никого не беспокоили его вопросы: Лиле сидела, отвернувшись в сторону, две побелевшие сёстры-овейн дремали, облокотившись на борт, сама Елена выглядела умиротворённой и не показывала раздражения от его невежества. Тогда Ингвар решил, что может продолжить нарушать её покой.

– Откуда ты узнала, как их призвать? Как открыла путь в этот мир?

– Мы совершили старинный обряд, и по направлению, что указал ритуальный дым на звёздном небе, вычислили, куда нужно прийти. В назначенный час Древний дух наполнил нас своей силой и помог открыть дорогу.

«И зачем какому-то Древнему духу захотелось помогать миротворцам?» – подумал Ингвар, недоверчиво глядя в спокойные глаза Матери, но больше его заинтересовало другое:

– И много её? Этой силы?

– Предостаточно.

– А что ж ты не направила её, чтобы прекратить войну на Тетре? Спасла бы наш мир, а не бежала в другой.

Елена повела плечами.

– Духи прямо сказали: у человечества будет шанс спастись только в другом мире. Боюсь, иногда проще построить новый дом, чем пытаться красить и заколачивать досками прогнившую развалюху.

Ингвар мысленно поморщился. Может, и «развалюха», но Тетра – была его единственным домом. Мать сидела, чуть склонив голову, и беззлобно глядела на него исподлобья. Такое положение, похоже, помогало уравновесить тяжесть её рогов, которые были закручены в спираль, как панцирь древней улитки. Ингвар отрешённо отметил, что Елена красива не только в понимании овейн, но и людей. Фигура её была несколько шире, чем у человеческой женщины, но это не портило её. Веки Матери украшали длинные коровьи ресницы, тёмная кожа казалась шелковистой, словно шкура бурой лошади, – приятно было бы ласкать такую, целовать.

Прошло ещё несколько дней. Озеро с кувшинками казалось бесконечным. Лиловое однообразие давило, и, верно, каждый в лодке успел несколько раз задуматься о том, что припасы еды кончатся быстрее, чем отворятся врата на Живую землю. Ингвар лежал на дне, закрыв глаза, стараясь лишний раз не тратить силы. Впрочем, он отлично слышал, что происходило вокруг.

– И чего же мы до сих пор не перешли? – возмущался кто-то.

– Мы должны что-то сделать здесь, в мире грёз, – отвечала одна из сестёр. – Когда он решит нас отпустить, сам откроет дорогу. Возможно, мы ещё не готовы.

– Мать, мы думаем, что мир грёз не хочет пропускать нас на Живую землю, потому что с нами неверный, – подали голос откуда-то справа.

Елена молчала.

– И что? – заспорили сзади. – Что миру грёз за дело, кто тут верный, кто нет?

– Но эспириты ясно сказали: достойные будут инициированы Древним духом, перейдут в мир грёз и выйдут на Живую землю… Достойные.

– Думаю, мир грёз ждёт от нас какую-то плату за проход.

– Так и оставим ему солдата. Он олицетворяет все пороки прежней жизни: войну, убийство и разрушение.

Ингвар открыл глаза и сел, зло глядя на миротворцев в белых одеждах, заляпанных кровью и грязью. Лица их выражали презрение с долей страха, а ближайшие даже отодвинулись, как могли, чтобы не заразиться от него «пороками человечества». Ингвар пристально посмотрел на Мать, желая услышать её ответ. Лицо Елены выражало добродушное спокойствие, но одна из белых сестёр что-то прошептала ей на ухо, и Мать объявила:

– Да, думаю, вы правы: мир грёз чего-то хочет от нас. Мне нужно подумать.

***

Мать задумалась на несколько часов, прикрыв веки и подперев руками подбородок. Ингвар успел дважды разозлиться, впасть в тоску и уныние, пока она размышляла. Сёстры молчали и ни на кого не глядели, некоторые братья роптали, но никто не смел потревожить Мать в её раздумьях.

Наконец, Елена открыла глаза, и все встрепенулись. Ингвар не пошевелился, но тело его приготовилось к тому, чтобы защищаться; взгляды их встретились, Мать поднялась, и движения её были наполнены ленивой кошачьей грацией.

– Тебе придётся остаться здесь. Похоже, мир грёз требует от нас платы, – сказала она негромко, но звук отразился от воды, оттолкнулся и завис над Ингваром, словно вынесенный приговор.

– Ты же сказала, что не хочешь начинать строить новый мир с убийства. Лицемерная сука, оставить меня здесь – всё равно, что казнить.

Она скорбно кивнула:

– Есть силы важнее нас и наших желаний. Либо один останется, либо все. Нужно кем-то жертвовать.

К нему потянулись руки братьев, но он отмахнулся от них. Ещё час назад Ингвар хотел защищаться, но сейчас подумал, что миротворческие мрази не стоят его усилий. Чего ради биться? Чтобы подольше остаться на лодке со лжецами? Он сам спрыгнул за борт на лист кувшинки, который зашатался, омывшись водой через край.

Один из братьев, тот, что в шляпе с бубенчиками, встал со скамьи:

– Я тоже хочу сойти.

Мать удивлённо и как-то жалостливо подняла брови:

– Зачем, Ихтар?

– Думаю, мир грёз ждёт от нас самопожертвования, а не солдата, который не понимает сути происходящего. Я останусь и попробую наладить с этим местом контакт.

Другие сектанты обернулись на говорившего, и миротворец с палкой воткнул её в дно озера, останавливая лодку. Мать подошла к Ихтару, подняла подбородок юноши и заглянула в глаза:

– Спасибо, брат мой.

Она обняла его и поцеловала в щеку:

– Останься здесь.

Поцеловала в другую щеку:

– Для меня была большая честь путешествовать с тобой. Твой поступок навсегда в моём сердце.

Елена опустила руки и поискала взглядом его рюкзак.

– Оставить тебе припасов?

– Нет… Кажется, что они нам здесь не понадобятся.

«Блаженный», – промелькнуло в голове у Ингвара, и он уселся на лист, скрестив ноги и наблюдая, как с Ихтаром прощаются его собратья: пожимают руки и обнимают. Наконец, паренёк спрыгнул на ближайший лист кувшинки, разогнав круги по тусклой воде.

Сумеречный туман заклубился холодными щупальцами, и Мать, стоявшая на носу судёнышка, зажгла лампадку. Голубоватый свет её заструился, подхваченный ветром. Ещё несколько миротворцев достали светильники и подожгли их от огонька Елены. Брат, державший шест, оттолкнулся им от дна, и в полумраке лодка заскользила вперёд и вскоре исчезла в тумане.

– Ну что, идём? – окликнул Ихтар.

– Зачем? Не проще ли сразу утопиться?

Ихтар улыбнулся. Лицо его казалось острым, как мордочка лисёнка, и каким-то восторженно наивным.

– Я думаю, мир грёз избрал нас! Это не конец, а только начало!

Ингвар скучающе смотрел на него, не разделяя энтузиазма. Ихтар не стал ждать и уговаривать. Перепрыгивая с листа на лист, он поспешил в направлении, противоположном тому, куда ушла лодка. От нечего делать Ингвар поплёлся за миротворцем. Прошло меньше получаса, и вскоре среди воды, казавшейся нескончаемой, показался берег. Это ещё больше приободрило Ихтара и, похоже, подтвердило верность его догадок.

Поредели гигантские кувшинки, и путникам пришлось брести до берега вброд. Ихтар скакал едва ли не вприпрыжку, серый песок вихрился под босыми ногами, и дно терялось с расплывающейся мути. Они шли быстро, но берег, до которого, казалось, не больше ста метров, так и не приблизился к ним. Ихтар и Ингвар словно машина, застрявшая в грязи, буксовали в озере, не приближаясь к цели. Шли часы. У Ингвара замёрзли ноги, холод пробирал едва ли не до костей, а берег так и маячил на горизонте.

– Это поганое место издевается над нами, – объявил он спутнику и остановился.

Ихтар, уже не такой воодушевленный, как прежде обернулся к нему:

– Но осталось-то. Рукой подать. Не сдавайся, поднажмём ещё немного.

И они снова потащились по колено в воде: Ихтар впереди с лампадкой, оставленной им миротворцами, за ним Ингвар, тупо пялящийся под ноги.

Так прошло несколько дней. Или часов? Ингвар не был уверен. Но сумеречный мир пару раз становился тёмным, а потом снова светлел, так что, скорее всего, они шли именно дни. Это было невозможно на Тетре – идти так долго вброд, без еды и ночлега, но здесь время текло по своим законам. Или это было вечное небытие? Тупой, ноющий голод не становился сильнее и возвращался, только когда Ингвар вспоминал, что уже должен бы проголодаться, а если он отвлекался – есть не хотелось вовсе.

– Ихтар.

Брат не ответил – он не отвечал ему уже пару дней. Прятался под шляпой и не оборачивался. Ингвару всё надоело, и он остановился. Ихтар пошёл дальше, но через несколько шагов заметил наступившую тишину. Как ни странно, она привлекла его больше, чем оклик. Брат замер и обернулся: лицо его выцвело и стало каким-то тусклым. Кожа посерела, отекли веки, а лоб изрезали морщины, будто Ихтар постарел на несколько лет.

– Это… – От такого зрелища Ингвар забыл, зачем его позвал.

Миротворец молчал.

– Не надо нам туда.

– А куда надо?

– Да… Никуда в общем-то.

Ихтар закачался на пятках, что ковыль на ветру:

– Стоять будем? Так точно никуда не дойдём.

– Спиной вперёд пойдём, – решил Ингвар, – будто мы и не на сушу хотим, да и вообще никуда не хотим.

Он отвернулся от берега и побрёл, глядя под ноги. Ихтар вздохнул, но отчего-то послушавшись, тоже двинулся спиной вперёд. Вода заплескалась у щиколотки, затем пятки отяжелели, и сухой песок облепил мокрые ступни. Ингвар в изнеможении рухнул на землю – берег сам запрыгнул им под ноги. Рядом уселся Ихтар.

– Ты гений! – пробормотал он с круглыми глазами.

Лицо брата помолодело, а к бледным щекам приливал румянец. «Грёбаная магия, – подумал Ингвар. – Голодные галлюцинации, умопомрачение, или в воздухе витает наркота?» Он повыше натянул повязку на нос и нервно оглядел берег, ожидая опасности: ни деревьев, ни укрытия; но живых существ и даже белых тварей, обитающих здесь, не наблюдалось.

– Мир грёз испытывает нас! Проверяет!

– Скорее играется.

– Невероятно!

Ингвар не успел ответить: казалось, он моргнул и тут же провалился в сон.

Очнулся от запаха дыма. Не сообразив, что происходит, вскочил на четвереньки, схватился за нож и встретился с насмешливыми глазами брата Ихтара.

– Ты чего это? Испугался?

– Что б тебя! Мне приснилось, что я горю! Где ты хворост-то раздобыл? – Ингвар с подозрением уставился на полыхающий белым огнём костерок.

– Да ветки вдоль берега течением прибило, походил, насобирал. Ты пока спал, они подсохли и зажглись от лампадки.

– Чего? – Ингвар подсел к огню. – Это сколько я спал, по-твоему?

Ихтар потёр подбородок:

– Пару недель, наверно.

Ингвар застыл.

– Да, я думал, ты не проснёшься, уже и ждать перестал. Сидел, на воду глядел, потом догадался ветки сушить, вот огонь добыл.

Ихтар звенел шляпой и улыбался, довольный своими достижениями, а Ингвар почувствовал сухость в глазах и заморгал, разгоняя оцепенение.

– Ла-адно… А поесть добыл что-нибудь?

– Не-а. Нет. А ты хочешь?

– Я сколько не жрал? Две недели? Как не хотеть-то?