Рефлексия

– Не начинай давить на больное. Эти формулировки и законы – бич всего человечества. Нам нужна принципиально новая система, которая тоже будет завязана на социальном поощрении/порицании, но при этом сможет давать некую свободу и обучать, постепенно растворяясь и взваливая весь вес принятия решений на человека. Тогда мы станем как ангелы, будем творить добро во имя добра, а не от боязни наказания – это высшее проявление человечности.

– Займись политикой, опиши эту систему на бумаге.

– Пробовал, честные люди там не нужны. А, вообще, бери свое пиво и иди отсюда. Не хочу об этом говорить.

– Как скажешь, странный ты.

– Нормальный я. Я выбрал жизненную философию, которая не допускает компромиссов с совестью, именно поэтому я сижу тут с вами придурками, а не жру лед с сисек девиц в большом кабинете одной из башен Тенебриса.

– Мне кажется, этот факт тебя больше удручает, чем радует.

Марсель демонстративно повернулся ко мне спиной и продолжил читать. Я взял четыре бутылки светлого и пошел к нашему с Дмитрием Петровичем столику. Обещал же себе не напиваться и вот, как всегда: к вечеру снова иду пошатываясь. Жизнь, мать ее.

– Продолжим наш увлекательный диалог, – начал я, откупоривая бутылки, – если вы утверждаете, что я сам не могу прийти к полному пониманию свободы и должен опросить кого-то еще, чтобы осознать ее, то не доказывает ли сам этот факт, что свобода – фикция? Если бы она у меня была, я не нуждался бы во мнении кого-либо еще, и мог сам понять, присутствует ли она в моей жизни или отсутствует.

– Хороший ход, мой мальчик. Кажется, мне нечего тебе возразить. Я не рискую ничего утверждать о человечестве, не выслушав мнения самого человечества о себе. Но, есть вероятность, мой мальчик, что я всего-навсего стар и труслив для этого. Ты молод и силен. Поэтому наш диалог практически бессмыслен. Я не очень силен в метафорах, но позволь мне попробовать: это как, если бы молодой гепард склонился над пойманной им старой ланью и попытался узнать ее мнение о пищевой цепи. Может она ему и ответила бы, но насколько ценен такой ответ? Я говорил, что мнение каждого человека важно, это так, но есть те, чье мнение всегда будет превалирующим. Это и несправедливость, и природный баланс в одном явлении. Я вот, например, считаю любые изменения в мире делом молодых, их мнение в этом вопросе превалирующее для меня. Дело старых и мудрых – наблюдать за тем, чтобы молодые и горячие не переборщили в своих стремлениях сделать мир лучше, то есть они выступают в роли арбитров, и я с удовольствием уступлю таким людям в споре, потому что их мнение тоже превалирующее. Дело таких, как я (просто старых), – жить и не отсвечивать. И я полностью отдаюсь этому процессу, уступая пальму первенства превалирующим мнениям. Хотя не стоит меня жалеть, мое мнение тоже является превалирующим в спорах с подчиненными, уличной ребятней. Я и сам люблю показать себя.

Дмитрий Петрович закурил и посмотрел на меня, я кивнул, он понимающе улыбнулся и протянул мне сигарету, я поджег ее и затянулся: крепкие до ужаса, на долю мгновения в глазах потемнело и по телу пробежали мурашки.

– Спасибо вам за сигарету, а вот за историю с превалирующими мнениями ловите перчатку. По мне, так любой человек имеет право творить историю, независимо от возраста, пола, вероисповедания и т. д. Есть бесконечное число вариаций мира, каждая из которых одинаково правильна для одних и одинаково неприемлема для других. И… не думайте, что я переобулся и отказываюсь от провозглашения всего сущего несвободным. Обычно я добавляю к словосочетанию «бесконечное число вариаций мира» слово «предопределенных».

Старик, явно обидевшийся на мой выпад с перчаткой, нервно почесал бороду и заговорил с некоторым раздражением:

– В своей голове я всегда буду прав, как и ты в своей. Большей части людей нужны иллюзии и ложь: нужен свой мир. Нельзя забирать его у них. Если я хочу пребывать в иллюзиях насчет мироустройства, то это мой осмысленный выбор. Есть и такие, как ты. Вам нужна только правда, какой бы грубой и безрадостной она ни была. Но вы, я бы сказал, нечто другое. У таких людей от природы огромная стрессоустойчивость, то, что заставит меня плакать, человека вроде тебя совсем не расстроит.

– Допустим, но…

– Но… пусть останется только «но». Осмелюсь все же настоять на своем: я не тот человек, с которым стоит вести подобные беседы. Я представляю большинство, не горжусь этим и не грущу: мы создали свои миры и нам в них комфортно, мой мальчик. Не лишайте нас счастья, даже если считаете его ложным.

Мы молча допили пиво, я хотел было сходить еще за парой бутылок, но тут с кухни вышла Крис. Она несла мой бифштекс. Люди вокруг, учуяв аромат, стали подниматься со своих мест. Желающих сожрать мою прелесть было слишком много, я даже заволновался, появилась тахикардия. Я смотрел на то, как вкуснейший кусок мяса (и я не про женщину, я же не сексист… скорее всего) проходит через толпу тянущихся к нему дикарей (ужасное зрелище). Крис дошла! Она поставила тарелку на стол и полезла на него сама, роняя на пол пустые бутылки. Какого хрена? Я поднял голову, но увидел слишком много волосатого… тьфу ты, лишнего. Дмитрий Петрович тоже посмотрел наверх, но осекся еще быстрее, чем я. Сегодня я узнал две вещи: не стоит спорить со стариками, и что Крис не носит трусы. Век живи, век учись. К месту ведь поговорка, а?

– Я приготовила на всех, – громко и четко сказала она, – кто будет мешать мотыльку есть, встретится лично с моим кулаком!

– Ну раз так, – Дикий сел на свое место, – тащи нам жрать быстрее. Я дважды повторять не стану: если в этом доме жрет один, то будут жрать и другие. У нас коммунизм! Анархо-коммунизм, сука!

Дикий стукнул кулаком по столу, потом откинулся на стуле и громко рассмеялся. Остальные тоже уселись обратно, последовав его примеру. Крис слезла и двинула к кухне. Я присоединился к ней, решив помочь вынести еду, потому что не хотел есть под осуждающие взгляды.

– И чтобы мне самую большую порцию, говнюки! – заорал все тот же Дикий. – Или я съем еду Мори и начищу вам двоим рыла, и плевать, что вы бабы. Равноправие – чудесная вещь! Можно бить женщин и не испытывать угрызений совести. А современный мир оказывается не такое уж и говно…

– Ты можешь начистить рыло разве, что маме Дохлого! – крикнул из-за стойки Марсель. – Я из-за тебя начинаю читать один и тот же фрагмент уже в пятый раз, скотина шумная.

– Я бы не была так уверенна, Андрей Михайлович (настоящее имя Марселя), скорее я начищу рыло этому лоботрясу, – запротестовала мама Дохлого, она выдохнула сигаретный дым и сплюнула в пепельницу. Сам Дохлый вжался в кресло и боязливо поглядывал на других.

– Да ну вас, – Дикий отвернулся и насупился, – только шоблой и умеете.

Мы с Крис быстро раскидали еду по тарелкам и налили всем чай в маленькие фарфоровые кружечки. Первым я отнес еду НП, он подмигнул мне одним из своих голубых глаз и принялся есть, громко отхлебывая из чашки (некоторые люди не могут есть, не запивая, я вот, наоборот, не понимаю, зачем запивать). Дикому еду поставила Крис, его лицо сразу стало добродушным, так как его порция и вправду оказалась самой большой. Он налетел на еду и чуть ли не весь зарылся в ней, быстро поглощая мясо и макароны из небольшого тазика. Остальным достались обычные порции. Они поблагодарили нас и тоже принялись есть.

– Может быть, тост? – задал вопрос в чавкающий зал НП. – За человеческую пищу! Нет пищевому отравлению! А? Нужно чаще вот так вот готовить, жрем обычно дрянь всякую. Ну вы чего молчите-то?

– Какие тут могут быть тосты, когда самым важным людям в доме не наложили еды?! Хотите, чтобы такие выдающиеся члены общества умерли от голода и одиночества, а вам простым обывателям достались все лавры?! – заорал МВ на весь зал. С ним вошла Тенденция – высокая, проницательная и в полной мере состоявшаяся девушка. Ее глаза сегодня были розовыми – линзы. Она каждый день меняет цвет. Каштановые волосы блестели, а острый носик и подбородок, как всегда, смотрели свысока. Одежда МВ снова была заляпана красным. Он вообще выглядел до странного смущенным. Может, не один я сегодня увидел слишком много «волосатого, тьфу ты, лишнего».

– Теперь все ключевые персонажи в сборе, – отрапортовал НП с толикой уныния, он недолюбливает МВ намного больше, чем меня.

– Ты не до конца прав, милый, – отозвалась Тенденция, – это предложение стоило закончить несколько иначе. Я бы сказала так: «Теперь все ключевые персонажи данной локации в сборе». Мы же с вами не единственные ключевые персонажи в этой вселенной.

– Вечно ты начинаешь, – ответил НП с набитым ртом.

– Я не начинаю, это всего лишь рабочая деформация. Когда я пишу статью, то стараюсь добиться того, чтобы она была кристально понятна читателю любого ума. А добиваюсь я этого, заранее отвечая на возникающие в ходе прочтения вопросы. После твоего предложения у меня появился вопрос: «Ключевые где?». Это не есть хорошо, так как, не получив ответа, читатель впадает в заблуждение и придумывает его самостоятельно. Зачастую такой ответ ничего общего не имеет с первоначальной задумкой автора.

– Ну ты и зануда, – НП громко выдохнул и продолжил есть.

– А мне такая херня по душе, – Дикий оторвался от своего тазика, – вы тут все меня идиотом считаете, но я, бля… я, бля, люблю высокий слог и споры о нем. Я сейчас читаю Достоевского. Тяжело идет, сука, но я считаю, что решение прочесть его – лучшее из всех моих решений.

– И вот снова, – Тенденция нахмурила свой маленький носик, – снова ошибка. Лучшее из всех твоих решений на протяжении жизни говоришь? Значит, другие решения были не очень? Если бы ты сказал, что это одно из твоих лучших решений, то вопроса бы не возникло.

– Ты права, – Дикий даже ложку в сторону отложил, – это моя речевая ошибка, и в отличие от шизанутого на всю голову НП, я ее исправлю. Решение прочитать Достоевского – одно из лучших решений в моей жизни. Этот бородатый хрен дело пишет, хотя я бы дал ему в бубен пару раз за всю эту христианскую галиматью.

– Ну вот, милый, можешь же.

– Стало быть, его желание дать в бубен давно умершему писателю у тебя никаких вопросов не вызывает? – НП не мог успокоиться.

– Абсолютно никаких. Он метафорически раскритиковал излишнюю религиозность писателя. Это его право и, сказать по чести, я с ним полностью согласна. В бубен бы не дала, но именно из-за излишней религиозности не осилила «Братьев Карамазовых», «Бесов», да и «Преступление и наказание» туда же. Хотя стоит заметить, что «Преступление и наказание» очень подходит нашему образу жизни. И сразу ответ на возникший вопрос: «Подходит чем?» – подходит нагнетающей атмосферой могущего в любой момент произойти страшного события.

– Утомила ты, – НП отставил тарелку в сторону и вытащил сигарету, – но есть зерно правды в твоих бреднях, на том и закончим.

– Как скажешь, милый.

– Но после всего сказанного нерешенным остался один вопрос, – МВ вскинул руку вверх и потряс ей, – кто самый великий из персонажей в этом здании? И я любезно предоставлю вам на него ответ: я.

– Хватит болтовни, – вмешался Марсель, – я из-за вас не могу нормально почитать, садитесь к остальным и ешьте молча. Если мне придется еще хоть один момент перечитать больше двух раз, я выгоню вас всех на улицу. Будете там демагогию разводить, достали.

– Так точно, милый командир, – Тенденция пошла к столику Крис и мамы Дохлого.

МВ долго стоял и смотрел по сторонам, Крис махнула ему рукой, подзывая к себе, он с надеждой взглянул на меня, я ему кивнул, и он довольный сел рядом со мной и Дмитрием Петровичем. Крис, с грустной миной, принесла ему тарелку и вернулась за свой столик. Все ели молча, такого умиротворения здесь давно не было. Затишье перед бурей, как заметила Тенденция? Чтобы отвлечься от этой мысли я решил поговорить с МВ и узнать у него, почему он такой красный:

– Заметил, что никто тебя насчет одежды не подколол? Тревожный знак, это значит, что каждый в этом баре уже давно решил для себя, что ты шизик.

– Не начинай так издалека. Лучше скажи, что тебе интересно, почему я зашел с ней и почему снова весь измазан. И добавь «пожалуйста» к своей мольбе тебе все рассказать.

– О, величайшее существо на всей…

– Перегибаешь. Самую малость.

– Просто величайший?

– Да.

– О, величайший, расскажите, пожалуйста, рабу…

– Холопу. Мне так больше нравится.

– О, величайший, расскажите, пожалуйста, холопу своему, что же произошло между вами и Тенденцией. Очень интересно, честно.

– Так хорошо, – МВ улыбнулся, – ну слушай, холоп. Дело такое, вон та баба, чертова шлюха, зашла ко мне. Как будто у меня медом намазано, ходят всякие. Ну я сделал все, как с тобой в тот раз. Потом наорал на нее, посидел, подумал и решил пойти ополоснуться, а она снова там, голая. Мыться тоже пошла и дверь не закрыла. Стоит там вся такая, светит передо мной и радуется, я ей и выкрутил кран, чтобы холодная пошла, а она выскочила и упала на меня. Ну, я ее скинул и сам побежал, а, когда я уже был почти внизу, она нагнала меня, и мы вошли. Я сказал про еду, чтобы сказать хоть что-то. Такие дела.

– Ты же это на ходу сейчас выдумал?

– Ага, а ты рот раскрыл, – МВ отвернулся от меня и приступил к своей порции. Ел он тихо, почти не открывая рта, но пиво вливал в себя литрами, одним глотком мог прикончить почти половину бутылки.

Я долго не обращал внимания на музыку, она была для меня фоном. А тем временем Марсель менял треки, сейчас закончилась песня Radiohead – «Creep» и началась Альянс – «На заре». У нас с Марселем разный вкус в музыке, но мы одинаково любим эту песню и строчку:

 
«На заре голоса зовут меня».
 

– Мори, – МВ впился своей рукой в мое плечо, – меня сейчас проберет. У тебя есть синий лед⁹?

После этих слов у МВ начался приступ паники, с ним такое периодически бывает. Его трясет, он кричит. Крис обычно дает ему синий лед, и МВ попускает немного. Мне кажется, парень пережил какую-то трагедию в прошлом.

– Я бегу, – Крис в одно мгновенье оказалась возле нашего столика и накачала МВ льдом, называя его котиком, зайчиком и прочими животными.

– Я могу как-то помочь? – Дмитрий Петрович посмотрел на меня.

– Нет, все в порядке, такое с ним часто бывает. Не берите в голову.

– Хорошо, – старик откинулся на стуле и продолжил изучать свою записную книжку. Спокойствие, достойное римского императора, хотя, учитывая, сколько мы выпили, удивительно, что Дмитрий Петрович еще на ногах держится, а тем более читает. У меня самого все перед глазами плывет.

– Почему ты не следил за ним, мотылек? – спросила Крис, когда МВ уже превратился в овощ и молча пялился в стену.

– Он не ребенок.

– Ребенок. Сам же знаешь.

– Не мой. Прости за прямоту, Крис, но это ты взвалила на себя такую ношу, ты ее и неси.

– Мори… ладно, забудь.

– Стой, – я взял Крис за руку, – извини, я не это имел в виду. Я всегда на твоей стороне. В следующий раз буду внимательнее.

– Нет, ты прав. Это моя ноша, я не должна была тебя упрекать.

– Какие пупсики, – Дикий громко прокашлялся, стоя у нас за спиной, – если бы я не был в говно, то точно заплакал бы.

– Поможешь мне его в комнату отвести? – Крис никогда не обращала внимания на замечания Дикого.

– Само собой, пупс, – а Дикий, несмотря на свой вредный характер, всегда был готов помочь любому из нас.

На улице уже совсем стемнело. Дикий и НП взяли засранца МВ под руки и потащили наверх, с ними ушла и Крис. Следом бар покинули Дохлый, его мама и Тенденция, они оживленно спорили. «Я не считаю, что человек должен следовать примитивным позывам и бездумно плодиться… Можно ведь посвятить жизнь куда более интересным вещам», – говорила Тенденция. «Если бы у меня был твой мозг в мои двадцать, я бы не сделала три аборта и не возилась с этим придурком», – отвечала ей мама Дохлого. «Ну, мам!», – протестовал сам Дохлый. Марсель ушел курить на кухню, а Дмитрий Петрович все еще возился с записной книжкой. Я сидел пьяный и завороженный событиями прошедшего дня. Забежала Крис, чмокнула меня в лоб, попрощалась и утащила наверх блюдце, полное фруктов, и бутылку шампанского. Я понял, что МВ, вероятно, до сих пор не отошел, и она решила воспользоваться его состоянием. Но так легко он ей не дастся, если сам того не захочет. В состоянии Мрачного он считает, что дал обет и не может касаться женщин. А в состоянии Веселого спит со всеми, кроме Крис.

– Мой мальчик, – Дмитрий Петрович оторвался от чтения, – не проводишь меня до машины? Боюсь, что сам я не дойду. Ко мне только дар речи вернулся, двигательные функции пока под сомнением.

– Конечно, провожу.

Мы поднялись, я взял шатающегося старика под руку и повел к выходу.

– Только давай помедленнее, меня подташнивает. Организм уже не тот.

– Знаете, я выпил меньше вашего, и у меня голова гудит, и все перед глазами двоится, так что вашему организму только позавидовать можно.

– А я в последнее время, наоборот, вам, молодым, завидую. Мне кажется, что вы намного больше успеваете и видите в своей жизни, чем люди моего поколения. Я всегда гордился только одним своим поступком и делом, но его я совершил, когда мне было за пятьдесят. Можно сказать, что вся жизнь до этого была бессмысленной тратой времени: я был тряпичной куклой, как ты верно подметил.

– Зря вы так. Хотя на меня порой такое же настроение накатывает. Человеку вообще свойственно хандрить из-за всякой ерунды.

Мы остановились у выхода на улицу, я помог Дмитрию Петровичу надеть пальто.

– Ты прав, мой мальчик, а ты никогда не задумывался о том, на что уходит твое время? Числа человеческих жизней ведь легкие и поддаются осмыслению, не то, что числа жизней галактик и звезд. Я очень поздно стал следить за своим временем, о чем теперь безумно сожалею.

– Задумывался. Я трачу свое время в никуда. И не вижу впереди ничего. И главное, не хочу видеть впереди ничего. Это я понял еще в раннем детстве.

– Очень в духе буддизма.

– Вполне возможно, не очень разбираюсь в нем. Но точно знаю, что не всем нужна цель в жизни, многие прекрасно обходятся и без нее.

Старик достал пачку сигарет:

– Будешь?

– Да. Все равно сдался, эта уже ничего не испортит, – я прикурил от сигареты Дмитрия Петровича.

Мы вышли на улицу. Солнце совсем село. Деревья покачивались от легкого ветерка, земля впитывала испаряющуюся влагу, словно принимая в себя все слезы этого мира. Вокруг стояла тишина, только из окон нашего дома на безлюдный лес и маленькую тропку падал игривый свет. Свет делился на ромбики, и каждый маленький ромбик хотел слиться с другим, как хотят слиться в объятиях братья после долгой разлуки. Но световым ромбикам было суждено лишь раз за разом принимать наши тела и делать дым наших сигарет таким загадочным. Я словно попал в сказку, опытный психиатр назвал бы это дереализацией, а неопытный и слишком измученный я называю сказкой. Каждый раз испытываю подобное, когда выхожу по вечерам на улицу и думаю о световых ромбиках-братьях.

– Ты хотел бы изменить свою жизнь? – нарушил тишину Дмитрий Петрович, когда мы уже подходили к его машине.

– Не знаю, если честно. Я бы не сказал, что сейчас она очень уж плоха.

– У меня есть вакансия. Мне нужен помощник. Годовая зарплата шестизначная. Мне кажется, что это хороший шанс для парня вроде тебя.

– Я подумаю. Честно.

– Подумай, мой мальчик. Тебе нужно вырваться, сменить обстановку, тогда и мысли станут более светлыми. Завтра я…

Раздался выстрел. Теперь он был настоящим, очень громким, не как хлопушка МВ. Дмитрий Петрович дернулся и упал на землю, пуля прошла насквозь, пробив стекло и забрызгав машину кровью. Тело снова инстинктивно бросило в сторону, я спрятался за капотом машины. Из-за дерева вышел Стильный, посмотрел на старика, улыбнулся и выстрелил в него еще ровно пять раз. После он убрал револьвер и повернулся ко мне:

– Только не дуйся, малыш Мори. Если бы не я это сделал, то постарался бы тромб или еще что-нибудь старческое, ага. Этот старый хрен был мне должен, очень много должен. Я не хотел его убивать, но когда увидел его наглую рожу в баре, увидел, с каким отвращением этот мерзкий дед смотрит в мою сторону, то меня переклинило, понимаешь? Сидел в машине и ждал, пока он выйдет, чтобы… ну ты понял, ага.

– Не подходи ко мне, – это единственное, что я смог выдавить из себя полушепотом.

– Мне придется. Раз уж так хорошо совпало. Твои дружки сейчас далеко, ага. Вряд ли они слышали звуки выстрелов, поэтому никто за тобой не придет. А я очень не люблю ждать. И я не верю, что завтра ты приедешь ко мне сам, поэтому вставай и пойдем со мной. Не сделаешь этого добровольно, вырублю и унесу. Побежишь – выстрелю. Только не разводи нюни, ага.

Стильный медленно подходил ко мне, у меня было всего несколько секунд, чтобы принять решение: бежать/драться/сдаться? Снова тело оказалось быстрее мозга, я вскочил на ноги и нанес первый удар, попал в скулу, замахнулся еще раз и ударил Стильного в подбородок. Тот немного покачнулся, сплюнул кровь и улыбнулся:

– Ты правда думаешь, что у тебя есть хоть какие-то шансы? Не дури, если ударю я, ты уже не встанешь, ага. Последний раз говорю…

Я вложил в удар всю свою силу и ненависть, но Стильный легко остановил мою руку, заломил ее и очень больно ударил меня по голове рукояткой револьвера. В глазах потемнело, я попытался сопротивляться подкатившей слабости, но не смог. Стильный отпустил меня, и я рухнул на землю.

– Я же говорил, никогда вы меня не слушаете, ага, – последнее, что донеслось до меня.