Сексуальные преступления как объект криминологии

Отсутствие персоналистической личности характерно не только для цивилизаций Востока, но и для всего традиционного общества. Аналогично в античном мире «персона» – это маска, надеваемая актерами, личина, т. е. то, что позволяет скрывать внутреннее. Модус существования человека в традиционном обществе принципиально отличен от современного индустриального и постиндустриального типа. Самодовлеющее и самосознающее «Я» полностью отсутствует, оно изоморфно изменениям, происходящим в окружающем мире, оно «неопределенное, подвижное, играющее разными красками, переливчатое место пересечения вселенских сил, узел сложных связей и текучее присутствие жизненных свойств, потенциально неисчерпаемых и разнообразных во всех своих проявлениях, как тот космос, сколком с которого он является».^[174]

Внутреннее непостоянство человека противостоит внешнему организующему началу традиции и ритуалу, которые способны придать упорядоченность миру и дать возможность ориентироваться в нем. У Конфуция традиция создается благодаря единству жизненной спонтанности и моральному усилию. Обучение, передача традиции предполагали полную вовлеченность субъекта – поведенческую, эмоциональную, интеллектуальную, духовную. «На Востоке учитель и ученик вместе образовывали как бы некую сверхличную цельность. Каждая из сторон, чтобы стать собой, нуждалась в другой: учитель действительно становился учителем, лишь имея ученика».^[175] Сущность традиции, как отмечал В. С. Семенцов, состоит не в передаче некой суммы знаний или опыта, а в духовном воспроизводстве личности учителя, причем духовное рождение связывалось с идеей истинного бессмертия.^[176] Таким образом, личность как духовное воспроизводство в ряду поколений предстает как диахроническая структура, социально наследуемая.

Этот феномен социального, негенетического наследования отражен в восточной философии в понятии «дваждырожденный». Второе рождение связывалось с ритуалом инициации, посвящения, распространенного внутри варн, каст, кланов. «Учитель заставляет ученика родиться посредством священного знания. Это второе рождение – наилучшее. Отец и мать ученика порождают лишь тело», – говорится в древнеиндийском трактате Апастамбха-дхармасутра. Соответственно духовное наследование находит отражение и в законодательстве. Так, в Законах Ману отмечено, что из двух отцов – дающего физическое рождение и дающего знание веды – почтеннее отец, дающий знание веды; ведь рождение, данное ведой, вечно и после смерти и в этом мире. Такая «личность» становится, по Законам Ману, и отдельным субъектом права. Так, глава 8:68 отмечает, что против дважды рожденного может свидетельствовать только дважды рожденный.^[177] Аналогично обряды инициации и посвящения были широко распространены в цивилизации Древнего Египта и античном мире, осуществляя традицию, заключенную в духовной преемственности поколений и выработке «трансперсональной» личности традиционного общества. В. В. Малявин отмечает: «Китайский ритуализм исключал столь привычное на Западе понятие целостной личности и даже индивида (как “неделимой сущности”). Личность в китайской культуре мыслилась по законам и конфигурации телесного опыта, но телесность выступала не как “физическое тело”, противоположность сознания, а как принцип органического бытия, “одного движения мироздания”, предполагающего плюрализм восприятия мира и соотнесенность разных жизненных миров».^[178] «Тело-личность» выступало как представитель эстетизированных ритуальных отношений к окружающему. Телесное как органическое бытие и как личность представляет частицу рода, «звено в бесконечной цепи поколений» и является прообразом семьи и государства. Тогда нормы поведения – это и нормы всеобщего закона и груз ответственности перед всем родом, не только живущим, но и предками. Социальное бытие личности получает телесное измерение и предстает как «лицо» – то, чем оно является для других. «Личность в Китае проявляет себя только через сетку типизированных форм, соотнесенных с нормами культуры (ритуалами). Лицо – выражение социального статуса, и его можно потерять помимо своей воли».^[179] Тогда выражение «потерять лицо», т. е. совершить ненормативное, неритуальное действие, означает гораздо большее, чем понятие греха и вины в западной цивилизации.^[180] «Лицо» – это отражение социального статуса, претензия человека на власть и связанные с этим обязательства перед обществом, это публичная маска, «личина», прописываемая этикетом.

Специфика представлений о человеке в китайской культуре находит отражение практически во всех сферах жизнедеятельности, возраст человека исчисляется не с момента его рождения, а с момента зачатия. Отсутствие «дней рождения» совмещается с празднованием Нового года, «рождением нового мира», соединяя человека и окружающее в «одно движение мироздания», и индивидуальный линейный отсчет времени-возраста отступает на задний план, уступая место цикличности. Человек ориентируется не на внешнее время, а сливается с ритмом своих внутренних биологических часов. Взросление автоматически повышает социальный статус индивида, с одной стороны, с другой – он определяется «тенью предков», их ролью в социальной жизни. До трехлетнего возраста ребенок не считается «личностью», и ему не устраивают похорон, однако это не свидетельствует о безразличном отношении к нему, просто он считается как бы продолжением тела матери. Такое представление о личности проявляется и в сексуальном поведении, «женщина в старом Китае была либо частью интимного мира семьи, либо вообще находилась за бортом общества. Обычай и законы общества требовали от нее полной покорности мужчине».^[181]

Среди особенностей культуры китайской цивилизации, определяющей специфику сознания, в первую очередь, нужно отметить иероглифическую, символическую письменность, воспринимаемую, по мнению современных психологов, не только сознанием, но, прежде всего, на уровне бессознательного. Тогда с психологической точки зрения это более соответствует процессам мироощущения и миропонимания, нежели понятию восприятия в западной психологии. Такое мироощущение ориентировано на зрительную модальность, в противоположность знаковой, словесно-вербальной модальности. Созерцательная направленность психических процессов в отношении сексуального поведения ведет к широкому распространению в китайской культуре эротических картинок, так называемых «весенних альбомов». Их предназначение – «возбуждать желание вглядываться, то есть совлекать покровы с видимого мира, “подсматривать”. Это их назначение подчеркивается частым присутствием на подобных картинках третьих лиц, наблюдающих за влюбленной парой, иногда даже детей. Во всяком случае вуайеризм – один из важнейших мотивов китайской эротики, ориентированный на самоконтроль и сдерживание страсти».^[182] Фигуры партнеров на таких картинках изображены с нарушением пропорций человеческого тела, «зато детородные органы выписаны во всех подробностях и увеличены в размерах».^[183] В современной правовой трактовке такие изображения однозначно расценивались бы как порнографические, и распространение их подпадало под действие как международного уголовного права, так и большинства национальных уголовно-правовых систем, обоснованием чему является распространенное мнение, что подобная продукция способствует распространению сексуального насилия. Однако для китайской цивилизации, как отмечает В. В. Малявин, в процитированном отрывке они ориентированы на самоконтроль и сдерживание страсти.

Общество как социальная система содержит понятия семьи и клана, причем последний выступает как основная социальная единица, тогда как семья имеет второстепенное значение. Термин «семья» обозначается иероглифами «крыша дома» и «свинья», что отражает экономическое и ритуальное значение, так как свинья выступает у китайцев главным жертвенным животным. В. В. Малявин при описании китайской цивилизации отмечает преобладание на протяжении всей истории малой семьи, что не характерно для обществ аграрного или традиционного типа.^[184] Однако понятию большой семьи традиционного общества, так называемой extended family, больше соответствует социальное единство, обозначаемое как клан, который можно определить как supra-family. Клан в юридической антропологии понимается как объединение потомков реального предка, живого или умершего, с предком мифическим, который в традиционных обществах часто выступал в неантропоморфном, тотемном виде.^[185] Клан в Китае включал всех мужчин, имевших общего мужского предка, и имел организующее ядро – культ или ритуал умерших предков и свои собственные социальные институты: храм предков, школы, фонды и собственный устав, который был писаным сводом норм поведения. Клан – это системы родства, основанные «на крови», т. е. биологического характера, в то время как семья основана на социальном институте брака. Нарушение норм поведения внутри клана предусматривало как воспитательные меры воздействия, так и исключение из клана как крайнюю меру. Несмотря на обилие религиозно-философских систем, клан основывался на ритуале почитания предков и являлся устойчивым социальным образованием, сохраняющим свое значение и в настоящее время. Его роль в социальном нормировании поведения огромна. Семья выступает элементом клановой структуры, а не элементом общественной, государственной организации, как в культурах Запада.

Институт брака носит договорной характер сделки и заключается между семьями, поэтому за невесту платится выкуп, в свою очередь для невесты выделяется приданое. Добрачное сексуальное поведение считалось недопустимым, и «женщины, уличенные в распутстве, навсегда теряли свое лицо».^[186] Обряд брака связан с ритуалом предков, так как совершается в их храме. Иногда брачный договор мог происходить до рождения жениха и невесты. Не допускались к вступлению в брак однофамильцы, «хотя бы они выше ста колен не имели никакого родства между собой».^[187]

Расторжение брака возможно потенциально, иногда даже «когда муж и жена по несходству в правах и склонностях добровольно желают развестись»,^[188] однако в реальности для получения развода мужу необходимо было доказать, что жена: 1) не родит сыновей, 2) сладострастна, 3) не почитает свекра и свекровь, 4) вздорлива, 5) имеет страсть к воровству, 6) имеет злое сердце или 7) прилипчивую болезнь. При этом существовал целый ряд моментов, которые даже при наличии перечисленных причин делали расторжение брака невозможным: 1) если жена носила с мужем трехгодичный траур, 2) если муж после женитьбы получил чин или составил состояние и 3) если близкие родственники по отцу жены умерли.^[189] Указанные моменты, соответственно, делали возможность развода явлением исключительным в жизни китайцев.

В императорскую эпоху вдовам запрещается вторично выходить замуж, морально поощряется культ суицидального поведения или нанесения себе увечий в знак преданности умершему супругу.^[190]

Сексуальное поведение, нормативное только в рамках института брака, выступает как средство целостного отношения к миру и соединяет в себе три различных измерения: во-первых, мораль, ибо предполагает чувственную основу; во-вторых, откровение, заключенное в эстетических качествах; в-третьих, является разновидностью телесной гигиены.^[191] Следует отметить, что, несмотря на его чувственность и многообразие форм проявления, сексуальное поведение интегрировано внутрь института семьи и регулируется нормами клана. Самым страшным наказанием для женщины выступало принудительное возвращение в родительский дом. Основными причинами такого возвращения могли выступать: бесплодие, распутство, непочтительное отношение к родителям, болтливость, воровство, ревность и дурная болезнь.^[192] Свидетельством клановой регуляции социальных норм в отношении сексуального поведения является случай, описывающий некого Фэй-ди, «который безрассудно предавался оргиям с женщинами и евнухами», в последующем он был убит собственными родственниками.^[193] В конфуцианстве отношения мужчины и женщины традиционно носили ритуальный характер. «Скромность – краеугольный камень добродетели, покорность – самое правильное поведение жены», – говорится в учении Конфуция.^[194]

В историческом аспекте можно рассматривать изолированно социальные стандарты регуляции и контроля сексуального поведения относительно гендерной специфики. «Восточная схема» контроля поведения женщин путем их социальной изоляции вела к гендерному превосходству мужчин как в частной, так и в публичной жизни.

Правовая регуляция сексуального поведения, по мнению Р. Тэннэхилл (1995), оформляется не ранее XIII в., и так как право синкретично морали и добродетели, то возникают так называемые «Таблицы достоинств и недостатков». Наиболее известная таблица под названием «Ши-чи-кунь-куо-лу» содержала третью главу, относящуюся к определению степени выраженности недостатков (аморальности) или грехов сексуального поведения.^[195] Согласно этой таблице изнасилование замужней женщины составляло 500 грехов, жены слуги – только 200, вдовы или девственницы – 1000, проститутки – 50, монахини – грехи бесчисленны. Для сравнения: убийство было равносильно 1000 грехам. В противоположность, например, русскому средневековому праву сексуальные преступления против вдов рассматривались как гораздо более тяжкие, что связано с почитанием старших, сохраняющимся до настоящего времени. Муж, уличивший жену в прелюбодеянии, имел право на выбор либо продать ее, либо оставить у себя.

Однако следует отметить, что мнение Р. Тэннэхилл не совсем точно совпадает с имеющимися в литературе данными. Синкретичность морально-правовых норм регуляции сексуального поведения, на наш взгляд, связана с временем завоевания Китая Чингисханом и его потомками, тогда как до указанного периода в рамках традиционного китайского права династий Тан и Сунн (VII–XIII вв.) существовало систематизированное законодательство относительно сексуальных преступлений. Анализ китайских средневековых кодексов «Тан люй шу» (653 г.) и «Сунн син тун» (963 г.), проведенный в исследовании Е. И. Кычанова (1986), позволяет выделить три вида противозаконных половых связей: совращение («цзянь»), прелюбодеяние («хэ цзянь») и изнасилование («цян цзянь»).^[196] Под прелюбодеянием понималась сексуальная связь, происходившая с взаимного согласия. Наказание в полтора года каторжных работ применялось одинаково как к мужчине, так и к женщине. При этом отягчающим вину обстоятельством выступает брак одного из участников криминального сексуального поведения, что увеличивало меру наказания до двух лет.

Совращение – сексуальные отношения, которые могли иметь место между свободными людьми, не состоящими в отношениях родства, руководителями и подчиненными и лично-свободными с лично-несвободными. Криминальность такого поведения должно предполагать «какие-то отступления от норм морали, вызванные обольщением одного лица другим, с одной стороны, и уступчивость другого лица ввиду его социального положения и т. д. – с другой»,^[197] при этом отсутствует момент обоюдного добровольного согласия («хэ»). Санкции за совращения носили более дифференцированный характер, по сравнению с прелюбодеянием, и зависели от социального положения, личной свободы и родственных отношений между участниками сексуального поведения. Совращение одним лично-свободным другого лично-свободного, с которым он не состоял в родстве, по санкции не отличается от прелюбодеяния. Совращения родственника траура (круг родственных связей в средневековом Китае определяется лицами, связанными обязательствами ношения траура, т. е. культом предков), жен родственников траура, дочери жены от ее первого мужа, сводного брата или сестры, сестер, наказывается тремя годами каторжных работ. Следующий круг родственников включал жен братьев, деда, сестер деда, жен братьев и жен племянников матери, и наказанием за их совращение предполагалась ссылка за 2 тысячи ли. Совращение наложницы отца или деда, дочерей братьев, жен племянников от родных сестер, жен дядей по отцу наказывалось удавлением. Если раб соблазнял лично-свободную женщину, он наказывался двумя с половиной годами каторжных работ, если у женщины был муж, то раб подлежал удавлению. Женщина подлежала наказанию, меньшему на одну степень. Наоборот, если лично-свободный совращал рабыню, он наказывался 90 толстыми палками. Раб, совративший рабыню, получал такое же наказание.

Изнасилование («цян цзянь») не предполагало уголовной ответственности со стороны женщины, в отличие от прелюбодеяния и соблазнения. По сравнению с указанными преступлениями наказание носит более строгий характер и дифференцируется в зависимости от того, были ли причинены женщине травмы или ранения. Лично-несвободные (рабы, буцюй), совершившие изнасилование, наказывались на одну степень больше, чем лично-свободные. Если раб изнасиловал свободную женщину, он подлежал ссылке, если он при этом причинил женщине травмы, он подлежал удавлению.^[198] Интересной особенностью указанных кодексов являются отдельно прописанные меры наказания за изнасилования родственником родственницы и лично-несвободным его хозяйки. В этом плане средневековое китайское законодательство опережало многие уголовно-правовые нормы XX в. Изнасиловавший родственницу, определяемую кругом траура, подлежал ссылке за 2 тысячи ли, а если при этом пострадавшей были причинены телесные повреждения – подлежал удавлению. Изнасилование более близких родственников (жен братьев деда, сестер деда, жен двоюродных братьев отца, двоюродных сестер отца, сестер матери, жен братьев матери) каралось удавлением. Таким образом, правовая регуляция сексуального поведения предусматривала наиболее суровую ответственность за нарушения норм, основанных на иерархических отношениях внутри социальных структур.

Еще одной нормой уголовного права средневекового Китая, которую необходимо выделить отдельно, является ответственность должностных лиц за совращение женщин, находившихся в сфере их административных прав и обязанностей. Естественно, напрашивается прямое сравнение со ст. 133 УК РФ (понуждение к действиям сексуального характера), действие которой в современное время достаточно скромно, так как количество лиц, привлеченных по ней к уголовной ответственности, остается низким, а уровень латентности наиболее высоким среди других сексуальных преступлений. Совращение должностным лицом свободной женщины, не имевшей мужа, увеличивало меру ответственности на одну ступень. Если женщина носила траур по родителям или мужу, а также была монахиней, мера наказания увеличивалась на две ступени. За совращение свободной незамужней женщины чиновник получал два года каторги (ер. санкцию по ст. 133 УК РФ – штраф в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до одного года, либо исправительные работы на срок до двух лет (выделено нами. – Н. И.), либо лишение свободы на срок до одного года), а если женщина имела мужа, то мера наказания равнялась двум с половиной лет каторги. Кроме того, как отмечает Chen Paul Heng-chao (1979), во время правления династии Юань за незаконную половую связь с женой подчиненного чиновник не получал права на откуп от наказания и права на зачет меры наказания рангом, должностью или титулом, что было возможно при совершении чиновником других преступлений.^[199]

Если учесть, что в рассматриваемый период истории Китая до монгольского завоевания в уголовном праве отсутствовало наказания за гомосексуализм, лесбиянство и сексуальные действия с животными, то система уголовно-правовой регуляции сексуального поведения синхронична современным системам.

Одним из наиболее тяжких преступлений до XIX в. включительно в Китае остаются кровнородственные (инцестные) сексуальные связи. Кровосмешением (нэй-луань) считалось прелюбодеяние с родственниками до четвертой боковой линии и наложницами деда и отца. Кроме того, в законе оговаривалось, «кто женится на наложнице, оставшейся после деда или отца, или на своей тетке – жене родного брата по отцу, тот присуждается к неотлагаемому отсечению головы; а женившийся на жене после родного брата своего приговаривается к удавлению».^[200]

Современное уголовное законодательство Китая рассматривает криминальные формы сексуального и связанного с ним поведения в 4-й главе УК (Преступления против права граждан на жизнь и демократических прав граждан): ст. 236 – изнасилование и развратные действия к лицам женского пола моложе 14 лет, приравниваемые к изнасилованию; ст. 237 – принуждение женщины к совершению унижающих ее достоинство действий и совершение надругательства над ней путем насилия, угроз или иными методами.^[201] Кроме того, УК КНР, ст. 358–361, предусмотрена ответственность за преступления, связанные с организацией, принуждением, вовлечением в занятие проституцией, представлением помещения для этой цели и сводничеством, а ст. 363–367 УК КНР – за преступления, связанные с изготовлением, продажей, распространением порнографической продукции.^[202]

Таким образом, независимо от факторов культуры и религиозно-философских представлений той или иной цивилизации, для традиционного общества блуд, прелюбодеяние и инцест выступают универсальными запрещенными формами сексуального поведения, в то время как в современных УК такими формами являются сексуальное насилие, проституция и порнография.

б) Античный мир (Древняя Греция и Рим)

Античный мир в большинстве гуманитарных и естественнонаучных исследований выступает как точка исторического отсчета, от которой идет непрерывный прогресс цивилизации западного типа. При этом в идеализированную модель античности как истока науки, искусства, философии и права плохо вписываются особенности сексуального поведения, поэтому в большинстве случаев гуманитарии предпочитали либо обходить их стороной, либо критиковать в рамках морали своего времени, как, например, историки XIX в., либо снисходительно относиться, ссылаясь на давность лет. К таким особенностям сексуального поведения относятся педофильная гомосексуальность и проституция. Эти феномены были широко распространены во всем Древнем мире, но они оставались в тени и не носили институционального характера, как в Древней Греции. Кроме того, они были интегрированы с другими социальными институтами, а именно: педофилия с воспитанием, образованием и воинским искусством, проституция с государственной экономикой и политикой.^[203]

Женщина в Афинском государстве лишена гражданских прав, в том числе и заключения брачного договора. Создание семьи и брак было делом, в первую очередь, государственным, так как бездетный афинянин не имел всей полноты политических прав, он не мог быть избран архонтом или стратегом. Поэтому при отсутствии детей муж отсылал жену обратно к родителям. Развод по желанию мужчины осуществлялся незамедлительно, и дети оставались с ним.

Внебрачное сексуальное поведение для мужчин скорее выступает правилом, постоянная наложница при этом даже обладала правом на наследование имущества по завещанию. Кроме наложниц не воспрещалось иметь многочисленных рабынь-любовниц. Демосфен так распределил функции женщин: «Гетеры даны для удовольствия, наложницы для повседневных нужд и жены для законных детей и присматривать за хозяйством».^[204]

В разнообразной и богатой событиями общественной жизни женщины участия не принимали, их выход в город происходил для участия в ритуальных шествиях на праздниках, похоронах или свадьбах. Считалось, что женщина может выйти на улицу, когда будут спрашивать, чья она мать, а не жена.^[205]

В целом афиняне больше презирали глупость, чем порочность, и в этом отразился основной идеал рациональности. Политическая и экономическая свобода, процветавшая на уровне городов-государств определенного психического склада личности, где на первый план выступал практический ум. Описывая Афинское государство, В. Дюрант отмечал: «Афиняне не могут жить без конкуренции и подстегивают друг друга с помощью почти безжалостного соперничества».^[206] Дух индивидуального соперничества отмечался во всех сферах жизнедеятельности – от экономической торговли, процветавшей в силу географии Средиземноморья, до спортивных состязаний. Политическая и экономическая свобода приводит к понятию индивидуальной личности как гражданина и демократии как формы власти. Социальные структуры становятся для свободного гражданина потенциально открытыми и не зависят от институтов родства и брака. Развитие «диалогической» философии ведет к трансформации мифологического, коллективного и архаического сознания, к сознанию рефлексивному, индивидуальному. Указанная особенность сознания определяет культуру Древней Греции и развитие западной цивилизации на всем ее историческом протяжении до настоящего времени. Брак носит рационализированный характер, в его основе – экономические и государственные отношения. Для чувств и эмоций, «эроса», с которыми в первую очередь связывается сексуальность, существует широкая возможность внебрачного сексуального поведения. Поэтому брак вменяется в обязанность в законодательном порядке.

Проституция в Древней Греции оформляется в развитый и дифференцированный социальный институт. «Жрицы любви» имеют различные социальные статусы: pornai – живущие в общедоступных публичных домах и имеющие наиболее низкий социальный статус; флейтистки, или авлетриды, – кроме сексуальных услуг обеспечивали музыку на праздниках (соотносимы с современными «девушками по вызову»), и гетеры. Последние принимали клиентов в своих собственных домах и имели наиболее высокий социальный статус, вращаясь в кругах философов и политических деятелей.^[207]

Прелюбодеяние рассматривается греками как запрещенное законом поведение только при условии связи с замужней женщиной и должно караться смертной казнью. Но данная норма, как отмечает В. Дюрант, практически никогда не приводится в исполнение, и наказание ограничивается «поручениями поколотить греховника, иногда довольствуются денежной компенсацией».^[208] Такая ситуация в отношении к закону возможна только при условии политеизма, индивидуальной личности и позитивного понимания права; в условиях христианского монотеизма и восточных культур закон соблюдается неукоснительно, он представляет ритуализированный императив, так как является сакральным, божественным откровением (законы Моисея или суры Корана) или законом мироздания (принцип Дао).

Несмотря на то, что большинство западных исследователей сексуального поведения Древней Греции представляют педофилию как широко распространенное и узаконенное явление, это мнение можно считать достаточно спорным. Закон Скантия, относящийся по времени к IV в. до н. э. (поводом к его изданию послужила попытка насильственного мужеложства в отношении сына патриция, Метелла), карал преступников за насильственное покушение на достоинство свободнорожденных граждан. По этому Закону за совершение акта педерастии над свободнорожденным Публицием был осужден римлянин по имени Папирий. Моргус, военный трибун, был осужден за то, что совершил акт мужеложства в отношении офицера легиона. Центурион Корнелий был проведен сквозь строй за то же деяние, совершенное им в отношении гражданина своего круга.

Однако, согласно этому же Закону, насиловать рабов и илотов не воспрещалось. Участие в мистериях Диониса, сопровождавшихся ритуальным промискуитетом, было закрыто для детей моложе 14 лет. Законодательно было запрещено выпускать детей из «школ» после захода солнца и до рассвета. Соответственно сексуальное поведение в отношении детей имело законодательно регламентированный характер.

Социальная структура в Древнем Риме представлена родом, и семья является производной от этого понятия. Род объединяет потомков реального предка и является, по мнению Н. Рулана, промежуточным образованием между кланом и потомством.^[209] Если клан в китайской цивилизации основан на культе предков и обращен в прошлое, к традиции, то род римской цивилизации ориентирован на настоящее. Семья (лат. familia) представляет собой общность людей, живущих в одном доме, включая рабов и слуг, и, соответственно, большая часть членов не связана биологическим родством. Если клан существует независимо от членов, входящих в него, и имеет свои социальные институты, род реализуется только по отношению к конкретному индивиду. Таким образом, родственная сеть является эгоцентричной по отношению к каждому входящему члену, что может являться одним из источников формирования индивидуальной личности западного типа. Клан патрилинеен, преемственность прослеживается только по мужской линии. Род билатерален или когнатичен, так как включает родственников патрилинейных и матрилинейных. Тогда понятия экзогамии и эндогамии как института брака могут в значительной степени варьироваться применительно к роду. Члены семьи имели мало прав как индивиды, любые преступления карались внутри семьи или улаживались между заинтересованными семьями.^[210] Род (gens) объединял значительное количество семей, главы объединенных семей назывались pater, т. е. глава домохозяйства, человек, имеющий власть. Таким образом, понятие отца не имело отношения к биологии, а связано напрямую с властью. На основе власти шло образование социальных страт – патрициев, клиентов, плебеев и рабов. Браки между патрициями и плебеями были запрещены.^[211]

Разделение римского права на публичное и частное привело к тому, что институт брака стал со временем носить семейный характер и не был связан со жрецами или светскими чиновниками. Как и в большинстве других обществ, эволюция брака в античном мире шла от выкупа за невесту (coemptio) к противоположному – получению приданого (dos). Такая экономическая динамика брака, связанная с изменяющимся спросом на женихов и невест, несет значительные правовые изменения. Выкуп невесты означал передачу юридической власти над ней мужу как главе будущей семьи, последний однозначно имел доминирующую позицию, власть. Женщина в традиционном обществе за редким исключением самостоятельным юридическим лицом не являлась и должна была всегда находиться под властью мужчины – мужа, отца, брата. Такое положение в римском праве носит называние “cum manu”, «под рукой». Брак – это передача власти от одного мужчины (брата, отца) другому (мужу). С III в. до н. э. появляется принципиально новая форма брака – брак “sine manu”, «брак без руки», без передачи власти. Таким образом, жена остается под властью своей семьи (familia), несмотря на патрилокальный характер брака. Муж получает приданое, но не власть.^[212] Латинское слово “manus” (рука) семантически означает не только власть как проявление доминирования/подчинения, но и опеку, защиту, покровительство. Современные биологи практически единодушны во мнении, что сексуальность и самосохранение, наряду с пищей, являются основными биологическими потребностями человека как вида Homo sapiens. Если в основной массе традиционных обществ все эти потребности могли быть удовлетворены в рамках социального института «большой» семьи и человек оказывался даже неосознанно полностью от него зависимым, то здесь происходит разделение сексуального поведения и потребности в защите, опеке. Результаты такого разделения сказываются на формировании определенного типа личности, принципиально отличного от восточных цивилизаций. Становится возможным личностный выбор брачного партнера, т. е. свобода и личная симпатия, наряду с добровольностью, являются определяющими в выборе, в противоположность такой ситуации, когда брачная сделка заключается между главами «семей» и будущие супруги впервые видят себя после свадьбы. Римская формула гласит – “nuptias consensus non concubitus facit”.^[213] Однако во время брачной церемонии совершался ритуал символического похищения невесты как память об отдаленном прошлом: «…делали вид, будто девушку похищают из объятий матери, а если матери нет, то ближайшей родственницы».^[214] Эти факты свидетельствуют о том, что брак как похищение, основанное на насилии, являлся универсальной, ритуализированной формой архаического поведения в древности, отражавшей синкретизм насильственного и сексуального поведения. Такая архаическая форма поведения может лежать в основе ряда механизмов криминального поведения, совершаемого в состояниях диссоциированного, измененного состояния сознания и в настоящее время.