Loe raamatut: «Откройте небо в себе»

Как мало надо человеку, чтобы почувствовать себя счастливым, и как много, чтобы

не чувствовать себя несчастным!

В. Туровский

Пробуждение

Обрывки фраз, доносившиеся до моего слуха, проплывали, точно облака по небу моего сознания. Неразличимые и непонятые, таяли где – то вдалеке у самого горизонта, там, где разум сливался с подсознанием. Как же мне хотелось открыть глаза и сказать, чтобы прекратили шуметь. Я не мог различить, кто говорил, но каждое слово, произнесённое этим высоким женским голосом, заставляло меня все быстрее всплывать на поверхность из глубин болезненного сна. Я пытался открыть глаза. Но веки мои, казалось, кто-то склеил. И снова умиротворение, и покой. Я погружался глубже и глубже…. Прямо в бездну, в безмятежность. Ещё немного и она совсем поглотит меня и раздавит.

– Ходить… никогда, – опять, словно сквозь толщу воды, я слышу этот надоедливый голос. И потом звук, похожий на всхлип. И ещё это пиканье. Какое-то странное пиканье сопровождало меня на всем пути. Лёгкое шуршание одежд. Кто-то хлопнул дверью так сильно, что моё сознание взорвалось и разлетелось на мелкие части. Затем воцарилась тишина, несущая уже знакомое и такое приятное спокойствие. Кажется, прошла целая эпоха, нет эра умиротворения.

У меня не было тела, но я мог объять весь мир. Я имел возможность быть в любом месте, где только пожелаю. Я чувствовал себя невесомым лёгким облаком. Внезапно, именно так молния делит грозовое небо на две половины, кто-то коснулся моей руки, отчего по телу прошёлся электрический ток. О нет, только не вырывайте меня из мира гармонии. Но было поздно.

Я с трудом открыл веки. Яркий белый свет ослепил меня. Где я? Сквозь пелену, что застилала глаза, я смог разглядеть чьи-то очертания. Кажется, это была женщина. Мама? Возможность видеть давалась мне с трудом. Я закрыл глаза. Снова стало темно и тихо.

– Максим, – ласково прошептала она, и её тёплая нежная рука коснулась моих неподвижных пальцев.

Да, это была мама. Я снова, усилием воли заставил себя разомкнуть веки. Свет резал глаза, отражаясь от белых стен. Наверное, весь мир окрасился в белый. Я понял, это больничная палата, а я – пациент. Наконец, получилось сфокусировать взгляд, и белоснежная дымка исчезла. Теперь я смог увидеть маму. Пожалуй, она состарилась. Обозначились морщины у глаз, в уголках рта пролегли скорбные складки. Она с грустью смотрела на меня. Медицинский халат, накинутый на плечи, придавал её лицу благородную нежность.

– Мам, – тихо сорвалось с моих губ.

– Тсс, – она ласково улыбнулась мне. Одинокая слеза скатилась по её щеке, но мама быстро смахнула слезинку дрожащей рукой. – Отдыхай!!

Я вновь устало закрыл глаза, не ощущая своего тела. Весь мой дух, сама жизнь, казалось, переместилась в голову. Мама ещё что-то говорила и бережно касалась моей руки, гладила голову, ласково дотрагиваясь до волос.

– Врачи обещают, что ты скоро поправишься, – с надеждой в голосе сказала мама. Я ничего не ответил.

Жизнь в больнице текла своим чередом. Медсестра раздавала пациентам лекарства. Она неторопливо толкала перед собой тележку, набитую доверху всякими мерными стаканчиками, градусниками и прочими медицинскими препаратами. Колёсики старой тележки лениво скрипели. И этот тихий скрип взбудоражил мою безжалостную память.

Визг тормозов, скрежет скользящего по асфальту металла, искры. Отец, сидевший на водительском кресле, что-то крикнул мне. Тут нас ослепил свет фар, и резкий толчок выбросил меня из машины через лобовое стекло. Сознание недолго было при мне. Я не видел, что стало с папой.

– Как отец? – я задал вопрос, который так волновал меня.

Всей душой я хотел верить, что с ним всё в порядке. Но противный холодок страха уже сжал моё сердце. Я быстро понял, что моим надеждам суждено потерпеть крах. Мама пыталась сдерживаться, как могла, но её губы предательски задрожали.

– Он погиб сразу же. Мы похоронили его несколько дней назад, – стараясь не смотреть в мою сторону, ответила мама.

Мой мир разбился на тысячи мелких осколков, которые теперь будет трудно собрать. Единственное, чего мне хотелось – встать и бежать, бежать, бежать. Скрыться от боли, что с этого мига поселилась в моей душе. Я дёрнулся, пытаясь встать, но не почувствовал ног. Я попробовал пошевелить пальцами на ногах. Ничего не вышло, я даже не чувствовал, что у меня есть пальцы. Вдруг бросило в жар. Вид у меня был такой испуганный, что мама встрепенулась.

– Мама, я не чувствую ног, – я старался говорить как можно спокойнее, но дрогнувший голос выдал моё отчаяние.

– Доктор сказал, что ты… пока, – она опустила глаза. Её слёзы капали на белые больничные простыни и быстро растворялись на них, оставляя мокрые следы. – Ты пока не можешь ходить. Тебе сделали операцию. Повреждён позвоночник. Но я думаю, что это временно, мы что-нибудь придумаем.

Каждое её слово звучало для меня как жестокий приговор. Что тут придумаешь, мама? Я закрыл глаза, чтобы не видеть её жалость и слёзы. Я уже не слушал бессвязное бормотание и всхлипы мамы. Где же ты, моя безмятежность? Я жду тебя, как избавления. Я считал минуты, секунды. Моё ожидание было недолгим. Чёрная бездна, наконец, поглотила мой разум.

Долгие три месяца я провёл в больнице. Всё лето псу под хвост. Дни казались мне одинаковыми. Бесконечные процедуры и упражнения. Я ежедневно массировал мышц ног, но чувствительность так и не вернулась. Мы с мамой не опускали рук, но врачи давали пессимистические прогнозы. Но мы верили, что я встану. Я когда-нибудь встану. В одну из минут отчаяния я поклялся, что непременно встану.

Однажды ночью мне снился отец. Мы были с ним на рыбалке. Папа поймал огромного карася, а я маленького леща, потом мы варили уху. Её аромат разносился по всей поляне, где мы остановились. Как жаль, что этого не случилось. Мы так и не добрались до этого проклятого озера. Я боялся просыпаться, так хотелось, чтоб это было реальностью. Как же могло это произойти со мной?

Утром врач сообщил, что меня выписывают. Мама, бог знает, откуда, достала инвалидное кресло. Оно было обычным, даже без электропривода. Наверное, я буду с трудом передвигаться без посторонней помощи.

Я оттягивал тот момент, когда мне следовало сесть в инвалидную коляску. Для меня это означало конец всем надеждам и мечтам. Что могло быть ужаснее?

– Максим, давай садись в кресло, – ласково сказала мама. Она заметно похудела, кофта и брюки висели на ней, как балахон.

– Я не хочу, – моё сердце колотилось у самого горла. Никто на свете не мог понять, как страшно в юности стать инвалидом. Я смотрел на инвалидное кресло с таким ужасом, словно это электрический стул.

Санитар нетерпеливо вздохнул. Видимо, ему хотелось поскорее уйти на обед.

– Максим, будь умницей!!! – мама умоляюще посмотрела на меня.

Я понимал, что пришло время покинуть больницу, вновь вернуться в реальный мир, поэтому согласился. Мне было жаль мать.

Ловкий санитар и мама подхватили меня за руки и быстро усадили в коляску. Я даже немного удивился, откуда у моей мамы, казалось бы, хрупкой женщины столько сил.

До дома нам предстояло добираться на социальном такси. Когда я увидел газель, на которой были нанесены контуры человека сидящего в инвалидном кресле, я испытал новый шок. Вновь визг тормозов и скрежет металла. Я боялся садиться в машину. И хотя на мне был надет шерстяной свитер и тёплые брюки, а мама закутала меня в плед, я дрожал, как будто замерз. Моё сердце билось под стать барабанной дроби на казни преступника. Моего согласия не спрашивали. На специальном подъемнике для инвалидных кресел, меня подняли в салон.

Весь путь мы провели в тягостном молчании. Мама не находила, что сказать, и только украдкой обеспокоенно смотрела на меня. Я закрыл глаза и представил, что мы с папой едем на рыбалку. Сейчас я их открою, и инвалидная коляска растворится как дым. Мама ждёт нас дома, а я буду с папой в машине. Мы въезжаем на поляну, ведущую к озеру.

Но яркий свет проник сквозь веки, ослепил меня и заставил открыть глаза. Мама по-прежнему сидела рядом со мной, только теперь устало глядела в окно. А я всё так же не чувствовал своих ног.

Уже показалась кровля серого дома. На этой крыше мы с ребятами в детстве нередко гоняли голубей.

Попасть в квартиру будет сложно. Ведь восьмиэтажное блёклое здание, что было моим пристанищем, не имело не то, что пандуса, даже лифта. Теперь, когда я пересел в коляску и стал ниже, этот дом, словно нависал надо мной серой неприглядной громадиной и всё больше напоминал тюрьму.

Тем временем машина, доставившая нас, уехала, оставив после себя легкое облако пыли. Я растерянно посмотрел на маму. Она лишь улыбнулась мне, и смело вскинула голову, принимая этот вызов судьбы.

Кое-как мы преодолели лестницу, ведущую на крыльцо. Однако все трудности были ещё впереди. По не писаному закону подлости мы жили на самом верхнем восьмом этаже. Я всегда любил смотреть с лоджии вниз на землю. С высоты люди казались такими крохотными. Сейчас же я хотел превратиться в крохотную пушинку и облегчить маме труд. Но я не знал чем помочь и от этого чувствовал себя никчёмным. Это всепоглощающее чувство захватило мой разум. Попытки самостоятельно управлять коляской были неудачными. Я видел, как мама сдерживала слёзы. Мы поднимались очень медленно. Мама рывками толкала коляску по широким ступеням. Я слышал её тяжёлое дыхание, и в один момент мне даже показалось, что она хочет всё бросить и убежать.

Преодолев это адское испытание, мы оказались у дверей квартиры. Мама пыталась открыть дверь, но дрожавшие пальцы не слушались её. Ключ выпал у неё из рук. Это стало последней каплей. Мама согнулась так, точно кто-то сломал её пополам и зарыдала.

Я ещё никогда не видел, чтобы она так плакала. И вообще никогда не видел настоящих женских слёз. Нет, девчонки из школы иногда плакали по пустякам, но мамины слёзы были другие – тяжкие слёзы горя. Я не знал, что полагается делать в подобных случаях. Оцепенение овладело мной. А мама стояла на коленях у дверей, не в силах открыть замок, и плакала.

Я поднял ключи с пола. Их металлический холод вернул мне способность мыслить. Я быстро справился с замком и рывком распахнул двери.

Мама, наконец, успокоилась и встала. Она торопливо вытерла слёзы, будто бы стеснялась их. Мы немного замешкались на пороге. Ведь будь я здоровым, я бы запросто перешагнул через него. С коляской же нужно научиться справляться.

Запах царивший в квартире и вся обстановка живо напомнили мне о том, что произошло. Я ждал, что навстречу нам выйдет отец. Скажет маме что-нибудь, отчего она рассмеется так светло и ласково. Однако в гостиной на горке сиротливо стоял портрет отца в рамке с траурной лентой на уголке. Ком подступил к горлу. Я не должен плакать.

Сняв плащ и туфли, мама пошла на кухню, а я остался один, предоставленный сам себе. Я с трудом попал, именно попал, в свою комнату. Порог был главным препятствием на моём пути. Отчего – то я ждал изменений в обстановке комнаты. Ведь моя жизнь теперь изменилась, и я был уверен, что мир вокруг тоже должен был измениться. Однако всё было по-прежнему, все вещи на том месте, где я их оставил в последний раз. Хотя комната мне показалась мрачной. Наверное, потому что окна закрывали тяжёлые шторы и только сквозь узкий зазор проникал тусклый свет.

Мне захотелось раскрыть шторы. Смогу ли? Я осторожно подъехал к окну и распахнул шторы. Комната ожила, и вещи приобрели прежние краски. Мама шумела на кухне, наверное, что-то готовила. Я выглянул в окно. На спортивной площадке рядом с нашим домом, ребята играли в баскетбол. Я знал их с детства. Не то что бы мы были хорошими друзьями, но все же часто играли вместе в спортивные игры. Я очень любил баскетбол и считал, что неплохо играю. Но Олег, так звали лучшего игрока, часто обыгрывал меня. Вот и сейчас он закинул мяч в корзину Лёшки. Лёха злился. Он не умел проигрывать.

Я вдруг почувствовал изнеможение. Катить коляску к кровати мне было тяжело. Руки очень уставали. Вот я у цели. И как мне теперь перебраться на кровать? О чёрт, это оказалось труднее, чем я думал. Я неловко перенёс туловище на кровать и попробовал подтянуться. Руками я цеплялся за плед, которым была накрыта кровать. Коляска от моих потуг отъехала и ударилась о компьютерный стол, отчего сувениры, что стояли на нём, с грохотом упали на пол.

«Ну вот, сейчас мама примчится!» – вздохнув, подумал я и забрался на кровать уже полностью.

Когда я перевернулся на спину и принял удобное положение, в комнату вбежала обеспокоенная мама.

– Что случилось?– она посмотрела на меня, затем перевела взгляд на инвалидное кресло, стоявшее у компьютерного стола.

– Жизнь случилась!!! – тихо ответил я.

– Ты бы мог позвать меня.

– Я не хотел отвлекать тебя.

– В следующий раз обязательно зови, – настойчиво сказала она и подкатила коляску к кровати.

Я лишь упрямо поджал губы, наблюдая за тем, как мама поднимает с пола упавшие вещи.

– Ты есть хочешь? Я принесу сюда, – предложила мама, возвращая часы на компьютерный стол.

– Нет, – отвернувшись к стенке, ответил я.

– Но ты должен питаться! – продолжала настаивать она.

– Мама я не голоден!!! – раздраженно вскричал я. – Иди, я хочу побыть один!

Она сделала шажок в мою сторону, но мой взгляд полный злости остановил её. Мама всё поняла без слов и тихо ушла, оставив дверь открытой.

Сон не шёл. Я считал от единицы до тысячи и обратно, представлял овец чёрных, белых, белых в чёрное пятнышко, чёрных в белое. Гнетуще низкий потолок нависал над мрачными мыслями, которые я старательно отгонял от себя. Если бы отец был жив, он бы непременно что-нибудь придумал. Потолок всё ниже и ниже. Ещё мгновение и он раздавит меня. Кажется, до моей кровати оставалось всего каких-то пять сантиметров. Я чувствовал его тяжесть. И вот он рухнул, накрыв густым мраком.

Я веду мяч к корзине. В спортивном зале напряжённое безмолвие , слышно лишь щёлканье затвора фотоаппарата. Болельщики замерли в ожидании броска. Я послал мяч в корзину. И….

Кто-нибудь выключите этих птиц!!! Они так громко поют, что мешают мне спать.

– Максим, вставай!! – мама ласково гладила мои волосы.

Я так не хотел просыпаться. Ведь во сне я здоров. А здесь в реальности мои собственные ноги меня не слушались.

Но я поднялся, мама помогла мне перебраться в инвалидное кресло. За завтраком мы не проронили ни слова. Я нарушил молчание лишь тогда, когда мама принялась мыть и составлять посуду:

– Мам, ты почему не на работе? – я посмотрел на часы. Был разгар рабочего дня.

– Я взяла отпуск за свой счёт, – она на мгновение замерла с тарелкой в руках.

– А как я теперь буду ходить в школу?

Действительно как? Я не любил школу с её глупыми правилами, но там у меня остались друзья. Мама долго думала, что сказать. Она, словно боялась этого вопроса.

– Максим, дорогой, через несколько недель…. – она взяла паузу, я чувствовал, что каждое слово давалось ей с трудом. – Я перевела тебя в другую школу. Нам придётся переехать в другой район, поближе к той школе. Я уже договорилась о жилье. Там хорошо, тебе понравится. Школа приличная.

– Но я не хочу в другую школу. С чего ты взяла, что мы должны переехать! – я вдруг перешёл на крик. Мне действительно не хотелось переезжать, к тому же менять школу. Ведь до окончания учёбы оставался только год. И здесь многое напоминало об отце.

– Максим, ты должен понять, нам будет очень трудно спускаться с восьмого этажа. Да и школа эта не приспособлена… – тут она замялась, боясь произносить это слово.

– Для инвалидов, – я продолжил за неё.

– Максим, ты должен понять, – вновь повторила мама и подошла ко мне.

– Мама, я всему научусь, научусь управлять этой проклятой коляской. Научусь ходить заново, только, пожалуйста, давай останемся здесь, – я не заметил, как моя речь переросла в рыдания и стала бессвязной. Мама бросилась ко мне и обняла.

– Всё будет хорошо, всё наладится, – приговаривала она.

Прошло несколько дней. Несколько серых, наполненных отчаянием дней. Мама собирала вещи и раскладывала их по коробкам. Она несколько раз уезжала, чтобы отвезти коробки в новую квартиру.

Я пытался представить, что где-то есть параллельная вселенная, где всё по-другому и папа жив. Интересно, какими бы мы были и чем бы я там занимался?

Каждый день я повторял одно и то же заклинание, которое придумал не так давно – пошевели большим пальцем на правой ноге, пошевели большим пальцем на левой ноге. Я так хотел, чтобы это незамысловатое колдовство сработало. Но пальцы на ногах оставались неподвижными.

Мы часто ездили в реабилитационный центр. Медицинский персонал клиники уже привык ко мне. Врачи говорили, что моему упорству можно позавидовать. Мама по несколько раз в день делала мне массаж, растирала мышцы. Будто это чем-то могло помочь. Однако она не теряла надежды.

Я маялся со скуки. Пытался читать книги, но ни Достоевскому, ни Толстому надолго не удалось увлечь меня. Ежечасно я выглядывал в окно. Жизнь продолжалась. С деревьев весело кружась, слетали листья. В воздухе носились, задорно щебеча стайки птиц. Люди по – прежнему были заняты только своими делами. Встречались, влюблялись. Я же боялся, что жизнь пройдёт мимо меня.

Мама видела моё состояние и хотела, чтобы я хоть как-то развеялся. Она попросила соседа помочь спустить меня на прогулку. Сосед, надо сказать, был пьющий. Я, кажется, никогда не видел его трезвым. Он охотно согласился оказать нам помощь. Я ощутил запах алкоголя, когда он наклонился, схватившись за ручки моего кресла. От его засаленной старой одежды несло табаком. Соседа мучило похмелье. Он что-то говорил моей маме, а она лишь рассеяно, кивала и вежливо улыбалась.

Наконец-то я на улице. Свежий осенний ветер легко коснулся моего лица. Я почувствовал прилив сил. Краем глаза я видел, как мама предложила соседу деньги, но он отказался.

Было прохладно, но солнечно. Мама тихонько катила коляску. Прохожие смотрели на нас кто с любопытством, кто с жалостью. Жалость – то самое чувство, которое я возненавидел.

Я попросил маму отвезти меня на спортивную площадку, которая пустовала. Ребята, наверное, были в школе. Мне это понравилось. Я бы не выдержал ещё одного жалостливого взгляда.

– Ты хочешь погулять здесь? – спросила мама.

– Да, ты можешь идти, собирать вещи, – в моём голосе звучала обида. Я всё ещё не смирился с мыслью о переезде.

– Как я могу оставить тебя одного? – возмутилась она.

– Оставь меня в покое, – упрямо и зло проговорил я.

Она обиженно посмотрела на меня. Но больше всего на свете я мечтал об одиночестве. Без жалости и заботы.

– Если что, сразу звони, – она вложила мне в руки мобильник и покинула меня.

Я долго смотрел маме в след, пока она не превратилась в крохотную точку у большого серого дома, затем выехал в центр площадки и огляделся. У грубо выструганной деревянной скамьи лежал мяч. Я схватил его. Ещё раз, осмотревшись и убедившись, что никого нет, я решил попробовать смогу ли играть. Первые попытки принесли неудачу. Мне было трудно отбивать мяч от асфальта и одновременно катить коляску вперед. Однако во мне проснулось упорство, и я продолжал. Не сдаваясь, я вёл мяч к корзине. Он был послушен моим рукам. Впервые за эти дни я почувствовал радость, от того, что бросил мяч в кольцо. Он описал круг по кромке кольца, но в саму корзину не попал. Я не расстроился. Но у меня ещё будет шанс забить гол.

– Круто!!! – чей-то голос за моей спиной заставил меня вздрогнуть. Я повернулся и увидел Олега, парня из баскетбольной команды. Он показался мне великаном. В его серых глазах мелькнуло какое – то чувство. Жалость? Я нахмурился. Неужели это мерзкое чувство станет теперь моим постоянным спутником.

Олег взял мяч и сделал пас мне. Я немного удивился, но успел поймать мяч. Снова кинул его в корзину. На сей раз, я сумел забить. Это был трёхочковый.

– Красавчик!!! Дай пять!! – он схватил меня за руку и похлопал по плечу. – Как ты?

Олег вдруг стал серьёзным.

«Как я? Что не видно, чёрт побери. Вальс танцую» – подумал я и бросил угрюмый взгляд на Олега.

– Порядок, – вслух, без выражения сказал я. – Мама только волнуется.

Мяч снова оказался у Олега в руках, и он уверенно вел его к корзине.

– Мамы, они такие, – с улыбкой ответил Олег и кинул баскетбольный мяч в кольцо. Бросок получился удачный.

Мы ещё поговорили немного ни о чём существенном. Олег достал сигареты из кармана и закурил. Было видно, что он стесняется спросить смогу ли я ходить. Мне же неловко было при нём звонить маме с просьбой, чтобы она забрала меня. Поэтому решил сам доехать до подъезда, а там уже позвать её. Когда я направился к выходу, Олег окрикнул меня:

– Давай, я тебя провожу!

Не дождавшись ответа, он схватил коляску за ручки. Не зная, как реагировать, я почувствовал себя неуютно.

– Когда ты вернёшься в школу? – спросил Олег, толкая кресло вперёд.

Больше всего на свете я боялся этого вопроса, поэтому медлил с ответом.

– Я перевожусь в другую школу. Мы переезжаем завтра в другой район города, – мой голос звучал глухо и расстроено.

– Нам будет не хватать тебя. Ты заглядывай в гости иногда! – ответил Олег. Этих слов я меньше всего ждал от него и был ему благодарен.

Мы быстро преодолели крыльцо и все восемь этажей. Это неудивительно Олег – сильный тренированный парень. На прощание он сказал, что уважает меня.

– Спасибо, – ответил я, но это короткое слово вряд ли могло выразить все мои чувства.

Мама очень удивилась, увидев меня на пороге. Когда я въехал в коридор, заставленный разными по размерам коробками, на душе сделалось пусто. Здесь прошло моё детство. Было жаль расставаться с ним. Запах, что витал в квартире, напоминал мне о папе.

Я не спал всю ночь. Мама, полагаю, тоже не могла заснуть. Я слышал, как она ходила по комнате, собирая остатки вещей. Должно быть, прощалась с прошлым, как и я.

Утром приехал какой-то мужчина. Мама представила его, как Михаила, бывшего хозяина квартиры, в которой нам предстояло жить. Михаил вызвался помочь с переездом. Это был мужчина, наверное, лет тридцати с небольшим. Я никогда не был силен в определении возраста. Михаил – высокий и ладно скроенный. Внешности самой средней. Надо ли говорить, что он мне сразу же не понравился. Особенно не понравилось, как он смотрел на маму. Оценивающе как-то смотрел. И всё время шутил. Благо, мама была слишком сосредоточена на переезде и мало обращала внимания на его каламбур.

– Осторожно, там фарфоровые тарелки! – крикнула она вслед уходящему Михаилу.

– Я буду очень нежен с ними! – прокричал он с лестницы.

Потом пришли двое грузчиков. Они выносили мебель – стол, гарнитур из кухни, затем кровати, диван. Михаил суетился рядом и командовал ими. Это раздражало меня ещё больше. Он вёл себя как член нашей семьи. Чтобы хоть как-то отвлечься я решил в последний раз выглянуть в окно и посмотреть на спортивную площадку. Она пустовала. Был будний день и ребята находились на занятиях в школе. Голуби, сбившись в стаю, пили из луж, образовавшихся за время ночного дождя – тоскливая картина.

Я взял коробку со своими вещами с подоконника и уже собирался выезжать, как в комнату вошёл новый друг нашей семьи – Михаил.

– Ты забыл что-нибудь? – его голос эхом разнёсся по пустой комнате.

Я ничего не ответил, лишь исподлобья глянул на него. Он посмотрел на меня снисходительно, как на неразумное дитя. Я вспылил и хотел выехать из комнаты, но застрял на пороге. Унизительно и обидно. Ведь я думал, что уже научился сносно управляться с инвалидным креслом, но сейчас не мог даже одолеть порог. Михаил, видя мои потуги, не спрашивая разрешения, приподнял коляску и помог мне выехать в прихожую.

– Спасибо, но я бы справился, – едва слышно буркнул я. Он, наверное, и не услышал.

Мама, увидев меня расстроенным, подошла и участливо заглянула в глаза. Меня, отчего – то разозлила такая трогательная забота.

– Давай мне свою коробку, – ласково сказала она.

– Я справлюсь, – прозвучало грубо. Я не хотел обидеть маму, но она должна была понять, что я могу сам донести эту маленькую коробку до машины. Ведь руки – то у меня целы.

– Действительно, пусть сам несёт. Он же пацан. Пацан справится, – вмешался Михаил.

Тем временем, вещи были перенесены в фургон. Пришла пора прощаться со старым домом. Здесь прошли все мои семнадцать лет. Это были счастливые годы. Уже переехав за порог, я оглянулся. Квартира была пуста – страшное зрелище. Мама продала её. Продала со всеми воспоминаниями. Здесь навсегда останется, по крайней мере, для меня душа отца. Он многое сделал сам в этой квартире, а мы бросали всё это.

Специально для меня мама вызвала социальное такси. Страх перед поездкой на автомобиле не исчез, а наоборот разросся до невероятных размеров. Мои ладони вспотели, и сердце билось часто – часто, совсем как у кролика. В детстве у меня был кролик по имени Банди. Он слыл хулиганом, но я очень любил его гладить и ухаживать за ним. Кролики от природы пугливые существа. Так вот, когда Банди пугался, я наблюдал за ним. Вернее за его пушистой рыжей шерсткой, что поднималась и опускалась в такт его сердцебиению – часто – часто. Так же и моё сердце, словно барабанная дробь, отсчитывало мгновения до судного часа. Я не хочу быть чёртовым кроликом. Хочу победить страх. Я дышал глубоко, вёл счёт вдохам и выдохам. И как ни странно, сердце успокоилось, когда я очутился в салоне металлического монстра.

Мама, как всегда была рядом, взяла меня за руку. Караван, состоящий из двух фургонов, одной легковой машины и социального такси, в котором, собственно мы и находились, тронулся, унося нас в будущее. Каким оно будет, я не желал представлять. Взглядом я провожал родные места, мысленно прощаясь с ними. Старые берёзы махали нам на прощание золотыми ветвями. Гибкие ивы грустно роняли листву, словно плакали, расставаясь с нами.

Когда мы выехали на автостраду, я задал маме вопрос, который уже давно занимал меня, но я не имел случая задать его.

– Мам, как прошли похороны отца?

Водитель с любопытством посмотрел на нас в зеркало заднего вида. По лицу матери, вдруг пробежала тень. Плечи поникли.

– Мам, если хочешь не говори, – я сжал ее руку.

– Нет, нет, всё в порядке, – глубоко вздохнув, ответила она и вновь выпрямилась, улыбнувшись. Только глаза выдавали печаль, что давно поселилась в её сердце.

– Пришло очень много людей проститься с ним. Погода, конечно, подвела. С утра лил сильный дождь. Но всё прошло хорошо – и похороны, и поминки, – она отвернулась от меня и стала смотреть в окошко. Я больше ни о чём не стал спрашивать и дорогу мы продолжили в молчании.