Loe raamatut: «Регрессия»
Пролог
Сквозь запотевшее стекло иллюминатора я немигающим взглядом уставилась на кипучую жизнь укутанного туманом аэропорта Шарль-де-Голль. Удивительно нелетная погода накрыла город этим весенним утром. Соседние самолеты на ощупь подбирались к рукавам и незаметно отползали обратно в глубь тумана. Кары с багажом, автобусы с пассажирами, пугливо вглядывающимися в окутавшее все вокруг молоко, суетливые сотрудники – жизнь бурлила, не останавливаясь ни на секунду. А мы все стояли.
Впервые я пожалела, что больше не могу закрыть глаза, сосредоточиться и узнать, что будет дальше – долетит ли железная птица до Москвы, или мне суждено остаться в Париже. А может, приборы откажут, пилот заснет, а второй пилот – совсем молодой, который учился только на симуляторах, – растеряется и впишется ровно в какую-нибудь вышку. Не такой уж и плохой вариант.
Эта неделя в Париже стала не просто глотком свежего воздуха, а разделила мою жизнь на две независимые ветви. Если раньше я была кем-то особенным, способным и, не врать же самой себе, видела гораздо больше обычных людей, то теперь превратилась в простую счастливую девушку. Вопрос только, надолго ли? Еще несколько часов в самолете, если, конечно, второй пилот – не совсем профан, и я окажусь в серой Москве.
Я люблю город своего детства и юности и хотела бы провести там жизнь, но только не ту жизнь, что у меня была. А новую, которую обрела за такое короткое время.
Удивительная ирония судьбы – она завела меня в город, о котором я с уверенностью говорила: «Это последнее, что я хочу посетить в Европе», но продолжала упорно, хоть и безуспешно учить французский. Я вновь мысленно прокрутила события последних дней и улыбнулась – череда картинок заняла не больше секунды, за последний час я показывала себе этот счастливый диафильм не меньше сотни раз и воспроизводила его уже на автомате.
В последний раз перед тем, как отключить телефон и остаться один на один с самой собой, бескрайним небом вокруг и напряженным внутренним диалогом, я взглянула на сообщение на ломаном русском от человека, который и в России-то никогда не был, но знал, что язык ему пригодится: «Мы вместе. Не бояться. Люблю».
Сейчас меня пугала сама мысль о возвращении в Москву. Мне предстояло решить, как жить дальше. Начать работать по специальности, продолжить учиться или придумать что-то кардинально новое. Увидеть Иоганна, а я не сомневалась, что он не оставит меня в покое. Кто знает, может быть, я и решусь ему помочь – все же он слишком глубоко пророс корнями в мою жизнь. Наткнуться в институте на бывшего мужа, которого предпочла бы забыть как страшный сон. Объясниться с Маринкой, которая, наверняка, обиделась на мой неожиданный побег. Набрать сразу после посадки родителям, которым не звонила всю неделю, что находилась в Париже. Каждый из этих людей имел ко мне столько претензий и вопросов, на которые я не могла ответить, что неподъемный груз вновь ощутился на моих плечах, стоило мне только зайти в здание аэропорта, глотая слезы и сжимая напоследок руку Пьера.
«Не хочу, не хочу, не хочу туда!» – без устали билась в голове назойливая мысль, но из дальнего закоулка подсознания, где осталась толика потерянной мощи, врывался в гул отчаянья тоненький голосок: «Все будет хорошо. Все уже хорошо. Вы справитесь».
Глава 1.
Не зря говорят, что ожидание гораздо страшнее самой казни. Глаза мне предусмотрительно завязали, видимо, боясь, что заставлю инквизитора отпустить меня. Ах, если бы все было так просто! Руки и ноги тоже стянули плотными жгутами, больно врезавшимися в кожу. Мокрые, безуспешно пытавшиеся разгореться поленья чадили так, что едкий дым проникал даже под плотно прилегающую к лицу ткань, заставляя зажмуренные глаза истекать слезами.
Не рыдай, наслаждайся последними минутами жизни, что же ты! Вряд ли дальше ожидает что-то приятное. Хорошо бы надышаться дымом и отключиться, не хочу гореть заживо. Кажется, это самая мучительная смерть. Ну и поделом тебе, ведьма!
Вот и тепло начинает подниматься – скоро языки пламени достанут до ног, а я все еще соображаю. К черту, к черту вас всех! А главное – я же ничего не сделала! Могла, но не сделала…
Что-то острое, как лезвие бритвы, коснулось ноги – я попыталась отдернуться, но ноги оказались плотно зафиксированы. Лезвие впивалось все глубже, а к нему присоединялись и другие, усиливая нажатие и разрывая кожу в клочья. Вместе с лезвиями по телу поднималось тепло, разливаясь по искромсанным ногам и подбираясь к рукам, лицу… Да о чем я вообще? Какие лезвия? Это же огонь! Я горю! Твою мать, я горю!
Собственный вопль, раскатившийся на километры вокруг, врезался в мозг, выворачивая наизнанку каждую нервную клетку, но казался чужим и далеким, словно это кричала не я, а кто-то другой, отделившийся от тела обреченной на смерть ведьмы. И как бы я ни пыталась собраться с силами и остановить его, рвущаяся наружу мощь оказалась неподвластна. Я орала и орала, не в силах унять раздирающую боль.
***
Я открыла глаза и только спустя секунду осознала, что все еще кричу. Волосы сбились в колтун, а челка приклеилась к липкому от пота лицу. Меня било крупной дрожью, а ноги ощущали языки пламени и не хотели слушаться. Какое чудесное спасение от костра инквизиции – я проснулась в своей спальне в двадцать первом веке в Москве. Первые рассветные лучи пытались просочиться сквозь плотно занавешенные шторы, но их идеально ровные складки не позволяли переменчивой природе нарушить четко выверенный геометрический распорядок квартиры.
Первым, что я увидела, когда пришла в себя от слишком реалистичного кошмара, уже который раз засасывающего меня в свои сонные сети, были налившиеся кровью глаза разъяренного мужа, грузной тушей нависшего надо мной.
– Еще раз разбудишь меня своими воплями, задушу подушкой! – прошипел он сквозь зубы.
Привычно не ответив ни слова на его выпад, я выбралась из кровати, ускользнув от ежедневного выяснения отношений, заменявшего нам «доброе утро», и отправилась в ванную. Струи холодной воды полились прямо на макушку, освежая мысли, смывая едкий пот и остужая поджарившиеся где-то в другой реальности щиколотки.
Этот ужасающе реалистичный сон преследовал меня уже несколько лет, и наверное поэтому я изо всех сил избегала каминов, свечей и прочих источников огня. Даже торты на день рождения предпочитала без воспламеняющихся элементов, чем, кстати, жутко раздражала мужа. Хотя раздражала я его одним лишь своим существованием. Но в последний и без того непростой год кошмар стал возникать чуть ли не каждую ночь, не давая высыпаться и истощая меня морально и физически.
Смыв с себя первый ужас огня, я выдохнула и переключила воду на теплую, наслаждаясь ее ласковыми прикосновениями. Каждое утро я мечтала остаться под водой навсегда – здесь тихо и спокойно, никакого крика, никаких претензий, только пар поднимается к потолку, утекая в вентиляцию. Я вылезла из разогретой душевой кабины и взглянула в зеркало. Мне немного лукаво улыбалась юная девушка с уже появившимися морщинками вокруг глаз от слишком активной мимики. Мокрые рыжие от природы волосы выгодно оттеняли яркие зеленые глаза и светлую кожу. «Точно ведьма!» – подмигнула я отражению. Я покрутилась, находя себя достаточно привлекательной, чтобы этот день продолжился лучше, чем начался.
На цыпочках выбравшись из ванной комнаты, чтобы создавать как можно меньше звуков, я через длинный коридор прокралась в кухню. Бесцветную бежевую кухню, всегда идеально чистую, которую я не выбирала. Высыпав ароматные зерна кофе в ручную кофемолку, я принялась остервенело накручивать ручку, растирая их керамическими жерновами в пыль. Конечно, аромат потрясающий, но, боже, как я ненавижу это делать! Разведусь и куплю себе нормальную кофемолку, электрическую! Чертов эстет…
Эта мысль грела мне душу вот уже несколько месяцев, с тех самых пор, как я наконец смогла четко сформулировать собственные желания: моральное облегчение эта идея мне принесла, но вот решимости не добавила. И я все оттягивала и оттягивала неминуемый разговор, с каждым днем утопая все глубже в трясине криков, претензий и ссор.
Высыпав получившийся порошок в рожок, я как следует утрамбовала его, как требовала того технология, нажала кнопку на кофемашине, упала в мягкое кресло в углу и закрыла глаза, наслаждаясь мерным жужжанием старушки, с усилием выдавливающей мне эспрессо.
Из-за двери высунулось круглое лицо с самым виноватым выражением, какое только может изобразить человек, не ощущающий вины, чтобы добиться своего:
– Любимая, сделаешь мне тоже кофе?
– Любимая? – у меня вырвался нервный смешок. – Ты меня вроде придушить собирался.
– Ну прости! – на пол возле меня на колени плюхнулось тело. – Я просто не выспался. Прости, прости, прости! Я так больше никогда не буду! Хочешь, сходим в ресторан? – Антон протянул ко мне руки в попытках обнять.
Я метнулась в сторону, забившись как можно глубже в кресло, лишь бы избежать отвратительного телесного контакта. Он сделал вид, что не заметил. Ха, если бы перед этим не орал, то сейчас бы уже зашелся в истерике.
– Ну и куда? – ради приличия и с целью подколоть поинтересовалась я. – В какую-нибудь пивнуху? Нет уж, иди сам!
– Что ты, любимая! Выбирай сама! Пойдем, куда захочешь!
– Допустим, – я перебирала в уме варианты, которые точно не придутся ему по вкусу, – в итальянскую кафешку на углу у метро, я уже давно хочу в нее сходить.
– Сколько раз повторять: не говори «давно хочу»! Как будто я тебя никуда не вожу! – лицо Антона снова вспыхнуло яростью.
– Все ясно, иди сам, куда хочешь.
– Нет-не-нет, извини! Я погорячился! Говорю же – не выспался… – Он наконец-то отодвинулся, и я начала нормально дышать, осознавая, что снова инстинктивно задержала дыхание при приближении врага. Он тяжело плюхнулся на свой жесткий табурет, которому никогда не изменял по утрам и заискивающе взглянул на меня. – Ты сделаешь завтрак?
Мне ужасно хотелось послать своего законного супруга ко всем чертям, а потом запустить тарелку ему в голову, но я только улыбнулась и принялась варить кашу. Выверенный рецепт: пять ложек крупы на два стакана молока и две столовых ложки сахара – по-другому он не ест. А я люблю послаще. Замерев с ложкой в руке, я украдкой взглянула на Антона, с головой зарывшегося в макбук и не воспринимавшего окружающую реальность, и всыпала четыре полных ложки сахара, тихонько улыбаясь себе под нос. Жалкое, должно быть, зрелище; но ведь должна я хоть как-то держаться на плаву в этом болоте.
Разваренная овсянка с кусочками яблока выглядела настолько эстетично, насколько вообще может выглядеть каша. Эспрессо в прозрачных чашках притягательно дымился, и со стороны можно было подумать, что на кухне царят любовь и идиллия. Что-что, а создавать иллюзию идеального мира Антон умел как никто другой.
Я исподтишка следила за его реакцией, когда он наконец-то оторвется от компьютера. Если верить часам, оставалась еще пара минут до момента, когда муж захлопнет крышку и примется завтракать. Промедления быть не могло – жизнь, выстроенная по минутам и скрупулезно записанная в ежедневник ухоженными, почти женскими пальцами, ежедневно сводилась к набору стандартных ритуалов.
И вот он – момент истины: Антон поднес ложку ко рту и принялся тщательно пережевывать кашу, будто бы разваренная овсянка в этом нуждалась. Доля секунды, и его лицо изменилось от блаженно довольного до припадочного: глаза налились кровью, рот перекосило, а между густых бровей пролегла глубокая складка. Он выплюнул кашу обратно в тарелку. Руки собрались в кулаки, и я невольно вздрогнула. Уж не перегнула ли я?
– Что это? – голос Антона больше походил на срывающийся женский визг.
– Ты о чем? – я напустила на себя небрежность, хотя сердце так и норовило выпрыгнуть из груди и скрыться как можно дальше от этого человека.
– Что с кашей? – он вкрадчиво, но с истерическими нотками повторил вопрос.
Я зачерпнула ложку овсянки и, показательно наслаждаясь, проглотила:
– По-моему, даже вкуснее, чем обычно.
– Сколько ложек сахара?
– Не знаю, не считала.
– Сколько ложек сахара, я спрашиваю? – он привстал и теперь снова нависал надо мной всей стокилограммовой массой.
– Четыре, – произнесла я шепотом, словно извиняясь, не переставая корить себя за эту реакцию. Как бы я ни хотела в такие моменты дать сдачи, закричать, кинуть чем-нибудь и сбежать, прихватив только паспорт, все мое нутро сжималось, ожидая принять удар.
– Зачем ты положила четыре? – Антон отошел, разглядывая меня со стороны и продолжая размеренно чеканить слова. Он должен был взорваться криком с минуты на минуту, и я терпеливо ждала сцену.
– Захотела послаще.
– Вот и жри свое послаще сама! – В последний момент я увернулась от летящей в меня тарелки с еще не успевшей остыть кашей, и она липким пятном размазалась по бесцветному кухонному гарнитуру.
Антон кинул на меня злобный взгляд и, буркнув себе под нос что-то вроде: «Совсем охерела, поем в кафе», удалился в спальню. Я так и замерла в кресле, с одной стороны довольная произведенным эффектом, а с другой, все внутри переворачивалось и молило меня прекратить самоистязание, именуемое в моем случае браком, и бежать как можно быстрее.
Глава 2.
Оставшись дома одна, я наслаждалась минутами тишины и спокойствия, развалившись в кресле с книгой, пригреваемая все еще теплыми осенними лучами. Сегодня лекции начинались со второй пары, и можно было не выходить из дома вместе с мужем, чтобы потом в трамвае слушать его бухтение, что я снова надела что-то не то, не в тон к его рубашке. Эти утренние скандалы давно стали обыденностью и почти уже меня не трогали, кроме тех пугающих моментов, когда он готов был броситься и разорвать меня в клочья; а пополнить статистику найденных в лесу трупов я в двадцать три года совершенно не планировала.
Провожать мужа я не вышла и только слушала, как поворачивается ключ в замочной скважине – открыл, закрыл, открыл, закрыл – и так три раза, пока необъяснимая тревожность в голове Антона не была удовлетворена ритуалом.
Сентябрь только-только начался, а меня уже тяготила учеба. Последний год перед дипломом сулил сложный выбор руководителя, темы работы, но главное – жизненного пути. Во всяком случае, мне так казалось: сейчас я тренируюсь жить, можно и потерпеть, и подождать, а вот как защищусь, как заживу по собственным правилам! Так я и оправдывала весь последний год свою загубленную личную жизнь, свободу и психику.
Я хорошо училась, временами даже с удовольствием. Как-то даже закрадывалась идея связать свою жизнь с наукой, пока я не разочаровалась в ней и в человеке, подсадившем ее мне в голову. И вот, я, студентка пятого курса, ничем особо не примечательная, кроме рыжих волос и россыпи веснушек на бледной коже, стояла перед выбором – куда же податься дальше. Работать по специальности или, того хуже, остаться в институте я передумала еще летом, когда окончательно приняла решение о разводе. Когда-то. В будущем. Фриланс? Или второе образование? Я даже не знала, чего хотела. Поэтому так часто в последнее время с головой уходила в фэнтези, взахлеб читая о волшебных мирах, всемогущих ведьмах, остроухих эльфах и перипетиях их выдуманных жизней, каждый раз примеряя на себя ту или иную роль.
Неспешно перебирая гардероб в попытках выбрать что-то соответствующее солнечному дню, но пасмурному настроению, я наткнулась на черное платье под горло, засунутое в самый дальний угол, потому что Антон его ненавидел и собирался выкинуть. Без раздумий я натянула на себя футляр тонкой вязки, дополнив его черными туфлями на толстом каблуке. Я вылетела из квартиры, закинув на плечо сумку с толстой тетрадью и заперев только на один замок, предвкушая, как взбесится Антон при виде меня и какими словами наградит вечером, безуспешно пытаясь открыть верхний замок.
Погода напоминала скорее нежаркое лето, чем первые дни осени. Низкое солнце приятно припекало, добавляя огня моим волосам. Как бы я ни хотела насолить мужу и отрезать их к чертовой матери, я слишком любила эти солнечные горящие переливы. Огонь, везде огонь.
День выдался настолько приятным, что утренний инцидент вместе с кошмарным сном совершенно стерлись из памяти. Может, прогулять? Прыгнуть в электричку и уехать на дачу, или, наоборот, отправиться бродить по центру. Но ноги, более ответственные, чем я сама, по какой-то неведомой причине упорно несли меня к трамвайной остановке, словно других вариантов не существовало вовсе.
Я удобно устроилась у окна в хвосте полупустого трамвая, закинув ногу на ногу, включила музыку в наушниках и уставилась на пролетающие мимо машины, уплывая куда-то в собственные мысли и отрывки ночного видения. Несмотря на весь ужас и боль ставшего привычным кошмара, я почему-то всегда мысленно возвращалась к нему, разбирая на детали: запахи, звуки, ощущения… Что я в нем ищу? А может, огонь – это метафора моей жизни, и подсознание показывает мне, что я обращусь в пепел, если не уйду прямо сейчас?
От внутреннего монолога, которому я могла предаваться часами, меня отвлек странного вида парень, незаметной тенью усевшийся напротив и не сводящий с меня глаз. В ответ я бегло скользнула взглядом по незнакомцу и хихикнула от абсурдности его образа. Волосы длинными темными сосульками обрамляли худое узкое лицо со впалыми щеками и массивным подбородком. Несмотря на теплую погоду, парень набросил на черные брюки и свитер еще более черный плащ, разметав его на два сидения трамвая. Он, как и я, закинул ноги, обутые в берцы с шипами на мысках, одна на другую. Его длинные тонкие пальцы с массивными перстнями переплелись на колене. Из всего его смехотворного образа выделялись только глаза – ярко-зеленые с вкраплениями шоколада, беспардонно уставившиеся на меня.
Шут гороховый. Мне казалось, готы уже не в моде. Или кем он там может быть: сатанистом, язычником? И вообще, почему он так пялится? Неужели принял меня за своего «сородича»? Как будто нормальные люди не одеваются в черное.
Как бы внутренне я ни издевалась над чудаковатым незнакомцем, перестать то и дело бросать на него взгляд я не могла. Городской сумасшедший, но было в нем что-то цепляющее, от чего холодок пробегал по спине. Ехать оставалось каких-то десять минут, и я то и дело поглядывала на тонкие часы на запястье, желая поскорее избавиться от странного попутчика.
– Вы – Анна? – Сначала я даже не поняла, откуда лился этот прозрачный мелодичный голос, похожий на кошачье урчание, и только спустя минуту тишины осознала, что незнакомец смотрит прямо на меня, слегка прищурившись, и ждет ответа.
– Вы это мне?
– А кому же еще?
– Откуда вы знаете мое имя? – я немного напряглась, но что может быть проще, чем назвать незнакомую девушку Аней – первое, что приходит в голову. Он просто угадал, не хватало мне еще в транспорте знакомиться с какими-то психами.
– Просто знаю, – незнакомец улыбнулся белоснежными ровными зубами, что сделало его даже очаровательным.
– Извините, я не знакомлюсь, – уверенно ответила я, почему-то покраснев.
– Могу узнать, почему?
– Я замужем! – Я гордо продемонстрировала безымянный палец, осознавая всю абсурдность этого жеста.
– И это ты называешь «замужем», – хмыкнул парень.
– Что, простите?
– Говорю, счастливый брак? – произнес он громче совершенно другие слова, улыбаясь еще шире.
– Какая разница! – взвилась я, не желая рассказывать кому попало о моем домашнем болотце, но и соврать, что я – самый счастливый человек на земле, почему-то не получалось; та часть меня, что отвечала за наглую ложь, сейчас оказалась нема и бессильна.
– Видимо, очень счастливый. Но вы не подумайте ничего такого, мне просто нужно с вами поговорить!
– Поговорить? О чем же можно говорить с совершенно незнакомой девушкой? И к тому же, у нас с вами точно нет ничего общего, – я гордо задрала нос, демонстрируя свой сомнительный статус.
– Ты – Анна, – размеренно и по-прежнему улыбаясь, начал незнакомец, по собственному желанию перейдя на ты, – студентка пятого курса, почти отличница, два года замужем за своим преподавателем, мечтаешь развестись, но не решаешься. Муж тебя ни во что не ставит, но в обществе хвалится твоими достижениями и вашей идеальной семьей. Любимый цвет – зеленый, считаешь, что он подходит к твоим рыжим волосам, любимые животные – кошки, но у мужа аллергия, и ты не можешь завести котенка. Вообще-то у него аллергия на все, что ты любишь. Живешь в двушке, доставшейся в наследство от тетки, за которой ты ухаживала до последнего. Подрабатываешь решением курсовых для… скажем, менее успешных студентов и обучением школьников. Мне продолжать?
Я круглыми глазами уставилась на незнакомца, так точно, но так надменно и жестоко описывавшего то, что гордо именовалось моей жизнью. Он знал такие вещи, о которых даже не все близкие догадывались. До самых мелочей. И я была уверена, что перечисленным досье на меня не ограничивалось.
– Ты следил за мной? – похолодевшим от ужаса голосом спросила я, прокручивая в голове, что еще мог знать этот жуткий самодовольный тип в странной одежде, и зачем я вообще ему понадобилась.
– О! Это совершенно необязательно! Просто я давно ищу тебя!
– Ищешь? Зачем? Что все это значит?
– Тебе пора выходить, – парень проигнорировал мой вопрос. – Опоздаешь на пары, а ты ненавидишь опаздывать на учебу. Да и муж тебе устроит, если узнает.
– Мне на следующей, – с вызовом ответила я – хоть что-то он не знает.
– Неужели?
Громкая связь в стареньком, последнем в своем роде на маршруте дом-учеба трамвае прокашлялась и гнусавым голосом водителя объявила: «Трамвай следует в депо. Внимание! В депо». Это значило, что сейчас он свернет в противоположную институту сторону, и мне нужно вылетать, пока двери не захлопнулись. Я метнула разъяренный взгляд на собеседника и сорвалась с места. «Еще увидимся!» – услышала я вслед насмешливый урчащий голос.
