Loe raamatut: «Ведьма из Марьино»

31 мая

Имя мое – Надежда. И ношу я его не случайно.

К моей бабушке часто приходят люди. Они думают, бабка умеет общаться с мертвыми. Что ж, пусть думают. Я у себя за перегородкой все слышу, когда готовлю уроки.

Сегодня у нас трое гостей, все по записи. Я вижу с балкона, как они подходят с трех сторон к подъезду.

Юлия Дмитриевна Юрьева – женщина в черном лет пятидесяти, выглядит старше – приехала на метро, плетется по тротуару, раскачиваясь и косолапя от безразличия к себе. Грузная, в бесформенном длинном закрытом платье она больше всего похожа на черный мешок с трупом. Примерно так оно и есть, Юлия Дмитриевна носит в сердце труп.

Две линии в ее облике бросаются в глаза – черный вертикальный штрих на лбу – морщина, которая никогда не расправляется – и белая линия пробора: Юлия Дмитриевна поседела год назад и недавно перестала красить волосы. В ней так много боли, так много! – как гноя в созревшем фурункуле. Нажми, нет, прикоснись – и брызнет.

Справа по пешеходной тропинке решительно шагает Алексей. Ему немного за тридцать, он высоко держит гордую голову на длинной жилистой шее, близко посажены глаза, как у тела с Туринской плащаницы. Им завладела безумная идея, она мучит его, как моча при цистите, и никак ему не облегчиться. Этой идеей он занавесил свое горе и развеселил себя. Он на грани самоубийства, и ему весело.

Слева прямо по газону, глядя в навигатор, петляет Андрей в шортах. Оставил машину во дворах. Ему не больно и не страшно, ему, видите ли, интересно, задумал авантюру. В его сорок два как можно в такую чушь верить? А он верит! И, главное, задуманное им действительно возможно. Но веру его в невероятное жизнь отгрызет как заусенец.

Я ухожу с балкона и иду готовить посуду для гостей. Бабушка почему-то против, боится, что ли, что побью.

«Ой, не надо, опять поколотишь, сил моих нет!» – стонет бабушка. Но я ведь уже большая.

Юлия Дмитриевна подковыляла к подъезду в спальном районе и сверила адрес с мятой бумажкой. У подъезда росли мальвы, – обратила на них внимание: одобрила ухоженность, – аккуратно подвязаны, и заметила, что их цветки похожи на раструбы громкоговорителей или граммофонов. Устало посмотрела на свои пыльные туфли. Их давно было пора убрать, и достать босоножки. Но, разувшись дома, она забывала о существовании обуви и вновь вспоминала, только когда наступала пора выходить, а искать уже не было ни времени, ни моральных сил. Юлия Дмитриевна тяжело вздохнула, ощутила кислый запах своего нестираного платья и увидела на козырьке подъезда рыжую кошку, а на балконе третьего этажа милую светловолосую девочку, очень похожую на Настю в детстве. На рукав девочки вспрыгнул голубь-сизарь и девочка погладила его по перьям.

Юлия Дмитриевна решила, что девочка с птицей – это хороший знак и позвонила в домофон. Тут же что-то капнуло ей на голову. Женщина гадливо провела рукой по волосам в уверенности, что это помет. Но ладонь окрасилась красным. Юлия Дмитриевна растерянно оглянулась и увидела на асфальте у подъезда голубя без головы.

«Дрянная кошка! – подумала женщина. Надеюсь, это не тот ручной, что был у девочки».

Она так и вошла в подъезд с протянутой рукой в красных разводах.

За ней в открытую дверь влетел парень, но в лифте Юлия Дмитриевна поднималась одна: парень зачертыхался и принялся старательно вытирать ноги о коврик. Алексей ступил в кровь, но увидев красное пятно на седом проборе старой женщины в трауре решил, что легко отделался.

Он уже ждал лифт, когда домофон снова заработал: вошел Андрей с рыжей кошкой на руках.

В подъезде кошка вырвалась и метнулась сквозь решетку в подвал, а Андрей и Алексей поднимались в лифте и смотрели, как набухает солидная царапина на руке Андрея.

Дверь Юлии Дмитриевне открыла девочка лет восьми, похожая на Настю и на Алису Теплякову: умное, но изможденное существо, прозрачное и сутулое, как петров крест или подъельник.

Девочка поймала гостью за грязную руку и потянула в сторону ванной.

«Спасибо, деточка! У меня рука очень грязная, ты тоже помой ручку прямо сейчас!» – забеспокоилась женщина, пытаясь протащить ладонь девочки под кран, но снова раздался звонок в дверь, и девочка вырвалась, чтобы открыть.

«Помой-помой!» – очистила совесть Юлия Дмитриевна, берясь за мыло.

В ванной комнате было чисто настолько, насколько может быть чисто, если никогда не делать ремонт.

«Бедное дитя, сирота, наверное, – подумала женщина. – Может, удочерить ее?»

Андрей и Алексей увидели ребенка лет восьми, облизывающего пальцы. Андрея это навело на мысль, что саднящую царапину тоже можно лизнуть, все-таки собственная слюна дезинфицирует.

– Вкусно? – Алексей решил с помощью шутки найти общий язык с ребенком.

Ребенок кивнул и повел куда-то в темноту старуху, вышедшую из санузла.

В единственной комнате, перегороженной шкафом, с занавешенными окнами сидела ведьма, к которой Юлия Дмитриевна и пришла.

Сидела она очень буднично, на диване, за которым висел ковер. Ковер лежал и на полу, а в старой полированной «стенке» напротив дивана стоял старый телевизор с кинескопом.

«Только что не черно-белый», – подумала женщина.

– Ого, его ворсейшество! – оценил какой-то из ковров Андрей.

Алексей пропустил в комнату ребенка с подносом, спросил:

– Тебе помочь?

– Вы нам уже помогаете! – мудро ответил тоненький голосок и мужчины заметили, что ребенок – девочка. – Пейте чай, слушайте бабушку, чаевые оставляйте на подносе.

Девочка тенью скользнула за перегораживающий комнату шкаф.

Трое людей расселись вокруг журнального столика на расшатанных табуретках.

Чай оказался каркаде, дешевый, на редкость противный. Ребенок соль в него насыпал, что ли, вместо сахара. Но всем было все равно.

Юлии Дмитриевне не хотелось ни пить, ни есть, ей вообще глотание давалось с трудом. Она сразу положила под край блюдца пять тысяч.

Мужчины это с интересом заметили, но класть пока ничего не стали.

Алексей решил из вежливости выпить гадость. Андрей с чашкой в руках симулировал телефонный звонок и вылил пойло в раковину в ванной. На дне чашки оказалось птичье перо. «Голубиное, в окно залетело, на кухне балкон открыт», – догадался Андрей, радуясь своей проницательности.

Условия встречи были таковы: ведьма сидит-сидит на диване, а потом вдруг что-то говорит, и тот, кому она это сказала, точно понимает, что – ему. Ведьма все знает.

Эту ведьму из Марьино люди часто рекомендовали друг другу, рассказывали, советы ее помогают. Вот только никто не признавался, что именно ему сказала ведьма. Самый внятный ответ был: «Звучит, как безумие».

Сначала гости видели ведьму не очень хорошо: она отвернулась от них, и разглядеть можно было вялое ухо женщины лет восьмидесяти, цветастый халат, баранки скатанных до щиколоток чулок на красно-синих слоновьих ногах, красные бархатные тапки.

«Похожа чем-то на Матрону Московскую», – подумала Юлия Дмитриевна.

Ведьма немного развернулась и уставилась в экран выключенного телевизора.

«Она в отражении нас видит», – подумал Андрей и поднес к губам пустую чашку.

Гости смотрели на профиль хозяйки: что-то в нем было странное.

Алексей, единственный выпивший пойло, громко икнул и тихо извинился.

Ведьма повернула лицо на звук, и причина странности стала очевидной: неумелая детская рука нанесла на лицо старухи яркий кукольный макияж. Губы свисали увядшей свеклой. Кривые румянцы, обсыпавшиеся дешевые тушь и синие тени. Еще и волосы надо лбом были собраны двумя яркими заколками с бабочками.

Но в целом было неясно: измывалась девчонка или хотела, как лучше. Удивляло, что бабушка это позволила. Но, возможно, она невменяемая, и то, что говорит, действительно – безумие? Примерно так и подумали все трое, но поздоровались еще раз, раз уж хозяйка посмотрела на них.

Ведьма на второе приветствие, как и на первое, не ответила и снова вперила взгляд в выключенный телевизор.

То, что молчание может быть очень долгим, гости были осведомлены. Они никуда не спешили. Жизнь привела их сюда – и это было лучше, чем самоубийство или сумасшедший дом.

Они сидели на неудобных табуретках минут сорок. Девочка однажды прошла в туалет и вернулась за шкаф, словно не заметив при этом гостей.

Юлия Дмитриевна по привычке погрузилась в себя, легла на дно горя и замерла.

Алексей был бы рад проявить терпение, но странное пойло скрутило живот, и Алексей немного подстанывал в ожидании позывов одного или другого свойства.

Андрей нырнул в телефон и даже посмеивался чему-то своему.

Наконец, Алексей заметил, что ведьма уже не неподвижна, – стала очень медленно, но постепенно все сильнее раскачиваться. Он тронул за запястье Андрея и тот с любопытством воззрился на старуху.

Качаясь из стороны в сторону, словно кто-то невидимый тряс ее за плечи, ведьма начала издавать звуки, похожие на отрыжку, рыгание и бурчание в животе. Это не было страшно, как в фильме ужасов. Это было физиологически отвратительно, хотелось позвать к тяжело больной женщине врача.

Скорее с изумлением, чем со страхом, Алексей почувствовал, что и его кишечник активизировался и живо забурчал в какой-то гармонии с животом ведьмы. В нем что-то ревело, как живое. Андрей это тоже заметил и с хитреньким выражением лица тайком включил диктофон в «Самсунге». Юлия Дмитриевна оставалась безучастна.

Сложилось впечатление, что животы ведьмы и Алексея переговариваются. Они интонировали, один словно спрашивал, другой отвечал. Иногда казалось, что можно даже и слова какие-то разобрать, но это, скорее всего, была иллюзия.

– Сеанс чревовещания! И кишка с кишкою говорит! – не выдержал Андрей.

Он, наверное, что-то испортил, потому что старуха резко перестала издавать звуки и качаться, устало откинулась на спинку дивана.

Алексей же вскочил, уронив табуретку, выбежал в санузел.

Его вырвало красной желчью, в которой плавали ошметки черной шерсти. Он выловил несколько шерстинок и завернул в носовой платок. Подумал: «Не поскуплюсь на анализ ДНК, что это за хрень».

Когда он вернулся, ведьма, тяжело дыша, слабым изможденным голосом произнесла:

– Поговорила я с покойниками. Только один из вас мне в этом помог. Спасибо, Алеша…

«Конечно, знает мое имя, я же по записи», – успокоил себя Алексей.

– Алеш, – продолжала ведьма. – Динка, жена твоя, в коме в больнице. Змея ее укусила в Греции. Хотят отключать от аппарата. Можно ее вернуть. Как – передаст тебе одна покойница, разузнает все, и передаст. Она свеженькая еще, не знает ничего. Приходи к ней на свидание в крематорий на Хованском кладбище в воскресенье к двенадцати дня, ритуальный зал номер три. Цветы возьми, легче будет пообщаться. Она лилии любит. Белые… Теперь Юля, ты.

Юлия Дмитриевна вскочила и бросилась к старухе.

– Сиди-сиди. Не подходи близко, мне от духу вашего тяжело.

Женщина застыла на мгновение, но нашлась, схватила табурет и поставила его ближе к дивану ведьмы, села, вонзила в нее взгляд, словно собиралась выслушать приговор.

– Дочка твоя Настя уже год как пропала без вести. Хочешь ты узнать, нет ли ее среди мертвых и нельзя ли найти ее. Трудно искать, особенно когда точно неизвестно. Но взялся один покойничек. Зовут его Василий Ве Кузнецов, умер в 1936 году. Ваганьковское кладбище, четырнадцатый участок. Найди его и усынови.

Юлия Дмитриевна крупно вздрогнула.

– Ухаживай за его могилкой как за могилкой родного сына, а то за его могилкой никто никогда не ухаживал. Оплачь его, как родного, землицу над гробиком его целуй, крестик украшай. В лучшем виде могилку содержи. А Васечка за то тебе искать Настю будет. Найдет – скажет.

Ведьма ненадолго взяла паузу, и Юлия Дмитриевна воспользовалась ею, чтобы достать из сумки еще две пятитысячные и положить под блюдце.

Алексей тоже полез в бумажник.

Андрей сел поудобнее, расставив колени, вопросительно посмотрел на старуху и приготовился вновь включить диктофон.

Передохнув, ведьма продолжила:

– А ты, Андрюша, хочешь с другом своим погибшим Вадей встретиться и коды сейфов, пароли от компьютеров и телефонов у него узнать, чтобы весь бизнес его забрать себе. Если он тебе скажет, конечно.

Трудно встречу такую устроить, Вадька-то твой – непогребенный. Так что ты на стол больше всех положи. А ты, Леш, меньше всех клади, ты мне помогал.

– Так что Вадька-то? – поддержал ведьму Андрей, сам он Вадима никогда так не называл.

– Вызывать будешь Вадю. Тебя не просто так кот расцарапал, это зов был. Ты из этой царапины кровь свою прольешь над жертвенной ямой, которую выроешь в полночь на перекрестке. Одна из четырех дорог должна вести к кладбищу, другая к месту убийства, третья к тюрьме, а четвертая к сумасшедшему дому.

– Да любой перекресток в Москве, в принципе! – пошутил Андрей.

– Не любой. По карте найдешь, и помни, там земля должна быть, копать будешь. Выроешь ямку и будешь кровь свою из руки лить в эту ямку, пока к тебе кто не явится. Всех отгоняй, только Вадиму дашь напиться, и он тогда обретет дар речи. И если захочет, все тебе скажет, только, наверное, с условием.

Голос ведьмы постепенно затухал.

– С каким условием? А заклинание никакое произносить не надо? Трах-тибидох?

Но в ответ раздался только храп. Ведьма заснула, размазав дряблую щеку по спинке дивана.

Все еще несколько минут молчали.

– Ну, пойдемте? – предложил Алексей.

Из-за шкафа вышла девочка и с заинтересованным видом собрала деньги. Стало понятно, что она все слышала: девчонка уставилась на Андрея, ибо он положил не больше всех. Андрей без энтузиазма додал пять пятьсот. Он не был уверен, что соберется пролить свою кровь над жертвенной ямкой.

Девочка проводила гостей до двери.

– Тебя случайно не Настя зовут? – спросила Юлия Дмитриевна.

– Нет, я не наркоманка.

Женщина отшатнулась.

– Настя – наркоманка.

– Это жаргон такой современный, как раньше проститутки были Наташи, а козы – Катьки, коты – Васьки, – зачем-то сказал Алексей.

На улице все трое обменялись контактами, потому что скрывать им друг от друга уже было нечего, но стоял выбор – совершать или не совершать некоторые действия. Они не представляли, какой сложной будет их дальнейшая коммуникация.

– Воскресенье через день, схожу, поделюсь, – обещал Алексей.

– А я завтра пойду с утра, тоже расскажу, нашла, нет ли, – вздохнула Юлия Дмитриевна. Она подозревала, что ей просто подсунули психотерапевтический эффект – заменить поиски дочери заботой о чужой могиле.

Царапина упорно не заживала, несмотря ни на что, даже клей для ран и порезов ее не брал. Края не хотели срастаться и все тут. Яркая полоса не покрывалась коркой. Поэтому Андрей беспокоился и звонил товарищам по несчастью.

Алексей был глухо недоступен.

Юлия Дмитриевна не брала трубку.

4 июня

Так прошли и воскресенье, и понедельник… Царапина воспалялась все сильнее, даже стала кровить по всему периметру, ныла не переставая.

Андрей погуглил Алексея – хоть и не знал его фамилии, но жена Дина, укушенная змеей и впавшая в кому – тема светской хроники. Действительно, поиск дал фамилию этой семьи – Агаповы. Алексей – пианист, даже небезызвестный. Это объяснило Андрею, почему лицо Агапова показалось ему знакомым.

Андрей попытался обзванивать больницы, чтобы через Дину найти Алексея, но понял, что это занимает слишком много времени.

Решил сходить на Ваганьково – отыскать могилу Василия Ве Кузнецова на четырнадцатом участке и, возможно, ухаживающую за ней тетку в черном.

Могила нашлась удивительно быстро. Она была у самой дорожки: плита с овальной фотографией щекастого младенца как из «Книги о вкусной и здоровой пище», надпись странная: «Василий В. Кузнецов. Ум. в 1936».

Что, так сложно было выбить отчество, – если оно вообще малышу нужно – и дату рождения? По фотографии – годика два.

Могила была явно прополота недавно и старательно, а на лавочку у бугорка с плитой посажены дешевые мягкие игрушки. Новые.

Доступность могилы Василия Ве Кузнецова насторожила Андрея. Даже девочка внучка ведьмы могла найти ее и передать координаты бабушке, чтобы та морочила людям головы.

Андрей немного погулял по кладбищу, стараясь силой мысли привлечь Юлию Дмитриевну и уж встретить ее, наконец. Набрал ей несколько раз. Не отвечала, как обычно. Сообщений не читала. «У нее и телефон-то кнопочный! – догадался Андрей и подумал: А не оставить ли ей записку? Испугается еще записки, совсем с ума сойдет, у нее же психика лабильная».

В раздумьях он дошел до нового колумбария и свернул в узкую тесную галерею. С двух сторон с низу до верху блестящие черные мраморные квадраты с именами, фотографиями, искусственными цветами на полочках, иногда и декоративные свечи стоят: церковных тут нет. Почему-то этот узкий мрачный лаз со светом в конце привлекал Андрея. Было грустно, но таинственно. На полочке одного женского захоронения помимо вазы с протухшей водой и увядшими розами торчала яркая поздравительная открытка. Это было немного странно, и Андрей пальцем отогнул край. Прочитал: «Дорогая моя доченька!» Стало горько, но чужая бесконечная боль вызвала и любопытство. «Что ж, так работают зеркальные нейроны. Соболезную – и интересуюсь!» – мысленно сказал себе Андрей и взял открытку.

Он читал, и у него невольно поднимались брови. О царапине он забыл, словно она перестала болеть.

«Дорогая моя доченька! Поздравляю тебя с Днем рождения! Что же пожелать тебе? Вечного покоя, мир Духу Твоему. Дорогая, любимая!

Ты мне сегодня снилась, мы твой Праздник отмечали будто в какой-то квартире, помню, что в Марьино почему-то. Весело было, ты смеялась! Отмечала ты с подругами Настей и Диной, и говорила ты, что это твои новые подруги, и скоро они уедут, а ты вот останешься. Других подруг ждать будешь, а потом и нас с папой дождешься. Настя мне во сне не понравилась, она как наркоманка какая-то смеялась ненормально. А Дина хорошая. Вот бы она осталась с тобой не уезжала. Так я во сне подумала. Снись чаще, любимая моя! Целую тебя!»

Это было совпадение, но не могло быть совпадением.

Андрей сфотографировал открытку, попробовал отправить снимки Алексею и Юлии Дмитриевне, но дело было дохлое.

«Нет, ну старухе и Алексею надо это передать как-то! Интересно же!» – волновался Андрей, хотя, конечно, слова «индуцированное бредовое расстройство» вертелись у него в голове.

Андрей распечатал фотографию открытки в ближайшей «Копирке», купил конверт, написал Юлии Дмитриевне не пугающее по возможности письмо, запечатал и подсунул под игрушечного мишку на лавочке. Заметил с удивлением, что мишка подписан, на спине у него выведено: «Вася. Могила. Уч.14».

«Старуха-то сумасшедшая», – огорчился Андрей, хотя чему, собственно, огорчаться. И кто из них нормальный.